Александр Витальевич Лоза
Корабельные будни офицера 7-го ВМФ
Виталий понимал, что до прибытия эсминца в Совгавань, в 172 Бригаду вопрос с жильем все равно останется без ответа.
Уходил в историю 1953 год. Год кончины Сталина, расстрела Берии. Как говорили в народе: «Товарищ Берия, вышел из доверия». Год больших перемен в стране и в мире. Закончилась война в Корее. Угроза атомных бомбардировок миновала, и жители советского Дальнего Востока зажили спокойнее.
Для старшего лейтенанта В.К.Лозы – это был год учебы на ВСКОС, год назначения на эскадренный миноносец «Вспыльчивый», год, который они прожили во Владивостоке вместе с женой и сыном.
Заканчивался год… Пурга бушевала в Приморье, но сильных морозов все еще не было. Эсминец часто выходил в море. Виталий чувствовал – «Вспыльчивый» принял его, и он стал своим на корабле.
6 глава.
Корабельные будни. 1954-1955 годы.
Календарь отсчитывал последние дни уходящего 1953 года. Тихий океан по-зимнему штормил. Отголоски этих штормов чувствовались и в заливе Петра Великого. Несмотря на мороз в пятнадцать градусов, Владивостокская бухта Золотой Рог льдом еще не покрылась, что удивляло старожилов, и было странным, ибо в прошлом году в это время стоял уже прочный лед.
По окончании среднего ремонта эсминец «Вспыльчивый» регулярно выходил в море. Виталий писал жене:
«На корабле горячая пора. Вышли с завода. Теперь ходим и ходим».
Канитель заводских испытаний: швартовых и ходовых, раскручивалась по плану и без происшествий. Напоследок, пользуясь возможностями завода, экипаж «Вспыльчивого» обустраивал боевые посты, каждый по своему вкусу. Кто-то запасался материалами и краской, кто-то подпольно хромировал клапана и другие видные глазу детали, кто-то полировал бронзу, что бы их боевой пост был лучшим.
Морячили они в ту зиму много… …Поход длился третьи сутки. Пурга лютовала. Злой шквалистый ветер кренил корабль, ледяные волны заливали бак миноносца. Надстройки, мачты и рангоут «Вспыльчивого» были белыми от намерзшего льда.
На открытом мостике миноносца, негде укрыться от непогоды, поэтому верхней вахте время от времени приходилось отдирать ледяную корку с лица и ресниц.
Снежный шквал прошел, ветер немного стих, в низкой облачности появились разрывы. Вахтенный офицер старший лейтенант Лоза, используя представившуюся возможность, определился с местом корабля, поймав в линзу секстана Полярную звезду. На мгновение Виталию показалось, что все это с ним уже было когда-то… и эта предновогодняя ночь в море и этот зимний шторм… Неожиданно, в памяти всплыли строки своего курсантского стихотворения:
«…Ты не узнаешь, глядя на звезду,
Которую, мы все зовем «Polaris»,
Что в этот день последний на ходу
Мы только лишь по ней определялись.
Тебе не знать, как лютая пурга
Нас с курса методически сбивала
И к этим новогодним берегам
Одна звезда вела сквозь злые шквалы…»
В этом было, что-то мистическое… Виталий усилием воли сбросил наваждение и начал энергично расхаживать по мостику.
Поздним вечером 31 декабря, в канун Нового 1954 года, эскадренный миноносец «Вспыльчивый» вернулся во Владивосток. Корабль выглядел как призрак, как «Летучий Голландец» – весь белый – обледеневший от бортов до клотика.
«Корабль возвращается из зимнего моря, «что в сказке призрак, весь белый ото льда».
Действительно, то, о чем писал в своем курсантском стихотворении, в декабре 1945 года семнадцатилетний Виталий Лоза в теплом южном городе Баку, с непонятной, мистической точностью, повторилось в предновогоднюю ночь на борту эскадренного миноносца «Вспыльчивый» на Дальнем Востоке, десять лет спустя.
Вот это стихотворение. Оно сохранилось в «Курсантском альбоме» Виталия:
«Угаснет день, ты выйдешь на балкон
И будешь ждать, еще не поздно…
И будет грудь свободно и легко,
Вдыхать густой, морозный воздух.
Ты не узнаешь, глядя на звезду
Которую, мы все зовем «Polaris»,
Что в этот день последний на ходу
Мы только лишь по ней определялись.
Тебе не знать, как лютая пурга
Нас с курса методически сбивала
И к этим новогодним берегам
Одна звезда вела сквозь злые шквалы.
И мы пришли, нас вывел звездный свет
Назло снегам, пурге и непогодам.
И вот теперь я шлю тебе привет,
Привет и пожеланье с Новым годом.
Пусть кто-нибудь нальет тебе вина,
(Я сам хотел бы очень, сделать это)
Пусть скажет кто-нибудь: «Ну, пей до дна!»
Твоим лукавым взглядом, вдруг согретый…
Пусть спросит осторожно: «Ты одна?»
(Тебе виднее, что ему ответить),
Пусть в комнате наступит тишина
И вы у елки сядете, как дети.
Перенесетесь в мир наивных грез
Взволнованные таинством немножко,
И, может быть, лукавый Дед Мороз
Тихонько постучит в окошко.
Пусть будет так, но ощутив прилив
Прекрасных чувств, не знающих преграды,
Ты вспомнишь боевые корабли,
И тех, кто их ведет сквозь снегопады.
Их, командиров, с резкой складкою у губ, -
Незнающих, что значит засмеяться,
Их штурманов, стоящих на ветру
С секстаном в посиневших пальцах.
И вот тогда, по-прежнему любя,
(А ведь любовь такая много значит),
Бокал подняв, я вспомню лишь тебя,
Но тост произнесу иначе.
Пора друзья, настал желанный час,
Я вижу радость в каждом Вашем взоре
Пусть первым тостом будет в этот раз,
Как повелось у нас: «За тех, кто в море!»
За тех, кто хочет с честью превозмочь,
Порыв жестокий ледяного шквала,
За тех, кого в походе злая ночь
Под Новый Год с волной в борьбе застала!
1945 г. г. Баку
Удивительно, какой силой воображения обладал семнадцатилетний юноша, чтобы так точно, так талантливо передать тонкие грани чувств, любви и долгой разлуки, обаяния и искушения праздничной, волшебной, окутанной винными парами новогодней ночи…
Талантливое стихотворение! Талантливое еще и тем, как верно рисует штормовое зимнее море, и как точно, без лишнего пафоса, рассказывает о людях флота, о их борьбе со стихией.
«… 31 числа уже довольно поздно вернулись с моря, пришли промерзшие и усталые, да к тому же и увольнения не было… Мы, отпросились на полчаса в магазин купить папирос и т.д. Там же в гастрономе, распили по полбутылки шампанского, прямо у стойки за прошедший год, а за будущий взяли пяток бутылок с собой на корабль».
Экипаж «Вспыльчивого» встретил Новый 1954 год на борту корабля.
В кают-компании миноносца был накрыт праздничный стол. По его вытянутой стороне вплотную к переборке располагался мягкий диван, обтянутый светлым, в тонкую полоску чехлом. Над диваном висело овальное в деревянной раме зеркало, в котором отражались морские часы с циферблатом, разбитым на 24 часа, картина в багетовой раме и бутылки шампанского на углу праздничного новогоднего стола. С подволока свисал круглый шелковый светло-розовый абажур с бахромой, уютно освещавший стол. Стены кают-компании, отделанные подобно купейным вагонам, панелями с тисненым растительным орнаментом, в стыках зашитые рейками светлого полированного дерева, оставались в легкой тени. Ниши четырех иллюминаторов, два по правому, два по левому борту были задернуты шторками из темно-вишневой ткани, напоминавшей плюш, с бахромой того же цвета.
Справа от входа, на буфете, блестевшем бронзой поручней и стоек, за штормовым ограждением столешницы, разместился фарфоровый чайник с чайной посудой. Стол сервированный тарелками с синим двойным ободком, и синей эмблемой в виде якоря и трех букв «ВМФ», бумажными салфетками, вставленными в специальные мельхиоровые кольца – держатели, столовыми приборами – ножами, вилками, ложками лежавшими на мельхиоровых подставочках, белел накрахмаленной скатертью, на которой в тарелках были разложены аккуратно нарезанные колбаса, сыр, горки винегрета, селедочка в кольцах лука, в масленке желтело сливочное масло, рядом чуть неровные ломти хлеба корабельной выпечки. Румяные китайские яблоки и оранжевые мандарины возвышались в круглых вазах в центре стола.
В 00 часов 30 минут уже Нового 1954 года офицеры в белоснежных сорочках, в черных парадных тужурках с золотыми погонами и бронзовыми дубовыми листьями на лацканах, поздравив по боевым частям свой личный состав, собрались в кают-компании за праздничным столом. Командир корабля Андрей Геннадьевич Кривоносов пожелал своим офицерам в Новом Году здоровья и успехов в боевой и политической подготовке. В ответ прозвучало троекратное «Ура!» Шампанское пили из чайных стаканов. …Потом звучали тосты «За тех, кто в море!», «За жен и подруг!».
В качестве праздничного блюда к столу подали горячие пельмени…
За разговорами и тостами офицеры засиделись до трех часов ночи…
Позже, о встрече Нового Года на корабле, Виталий писал жене:
«… И вот, когда уже поздравили личный состав с Новым Годом, то есть около 00 ч. 30 минут собрались в кают-компании, где был накрыт праздничный стол, там уже поздравили друг друга, и выпили за Вас родные наши жены, дети и родители…и около 3-х ночи разошлись спать».
2 января 1954 года старший лейтенант Лоза сошел с корабля и побродил по праздничному Владивостоку.
«Второго числа сошел на берег, походил по городу. Посмотрел на праздничный Владивосток».
3 января 1954 года эскадренный миноносец «Вспыльчивый» снова вышел в море.
«А с третьего числа опять началась наша морская стихия. …. Интересная, между прочим, вещь, что бухта все еще не замерзла. В прошлом году она к этому времени уже замерзла, а сейчас температура около – 15 градусов. На берегу вроде терпимо, а в море, надо сказать, прохладно кажется».
Перед выходом, минно-торпедная боевая часть принимала на борт эсминца торпеды («свои игрушки», как выражался Виталий). Для чего корабль вышел на рейд и с баржи грузил боезапас. Как объяснял в письме Виталий, «это можно делать только на рейде».
Принимались на корабль торпеды с боевым зарядным отделением. В зимнее время, для предотвращения обмерзания боевых зарядных отделений в минно-торпедную боевую часть выдавался метиловый спирт, которым протирались боевые части торпед. Приказом командира корабля ответственным за хранение спирта в БЧ-3, был назначен старший лейтенант В.К. Лоза. ПРИКАЗ командира в/ч 90977 №…
СОДЕРЖАНИЕ: С объявлением правил хранения ядовитых технических жидкостей
Приказываю: ст. помощнику командира; л/с хим. службы; нач-ку сл. «М»; командиру БЧ-3 и л/с команды торпедистов изучить инструкции: Метилового спирта: К – р БЧ-3 ст. л-т Лоза
Ст. ком. торпедистов – ст. м-с Андрианов
Ком. отд. торпедистов – м-с Ибрячев
Командир в/ч 90977 Кап. 2 ранга Кривоносов
На вооружении эсминцев проекта «30 бис» стояли парогазовые торпеды 53-39 калибром 533 мм, длинной 7200 мм и массой 1700 килограмм имевшие скорость 50 узлов на дистанции четыре тысячи метров и 40 узлов на – восьми тысячах.
Историческая справка.
Происхождение советской торпеды 53-39 прослеживается от итальянской 21- дюймовой торпеды Фиумского завода, разработанной фирмой «Whitehead» в конце 20-х годов прошлого века. В 1930-1932 годах, было достигнуто соглашение о поставках нескольких партий итальянских торпед в СССР, и о технической помощи в организации их серийного производства в нашей стране.
Под технологический процесс изготовления фиумских торпед, получивших у нас обозначение 53-38 (53см – калибр, 1938 – год официального принятия на вооружение), были переоборудованы два существующих завода и построен новый. Последовательные доработки, в основном, пропульсивной установки, направленные на повышение скорости хода торпеды привели к появлению модификаций 53-38У и 53-39. Торпеда 53-39 стала основной торпедой в советском ВМФ и сохранилась на вооружении до середины 50-х годов, когда ее сменила торпеда 53-51.
Характерной особенностью боевой подготовки БЧ-3 миноносцев в те годы являлось использование для практических стрельб штатных боевых торпед, при этом, боевое зарядное отделение заменялось практическим зарядным отделением. После прохождения торпедой заданной дистанции, наполненное водой практическое зарядное отделение автоматически продувалось, и торпеда всплывала. Для учебных стрельб в кормовом погребе хранилось несколько практических зарядных отделений. При подготовке торпеды к учебной стрельбе замена боевого зарядного отделения на практическое осуществлялась личным составом БЧ-3. Отсоединенные от торпеды боевое зарядное отделение опускалось в погреб, в специальный поворотный барабан с ячейками, где и хранилось. Опускание и последующий подъем осуществлялись специальными талями с помощью кран-балки.
Об этой несложной, но достаточно трудоемкой операции по замене у торпеды боевого зарядного отделения на практическое, едва не кончившейся крупной катастрофой, рассказал мне из собственного опыта контр-адмирал Ю.Л. Коршунов, во время описываемых событий – старший лейтенант: «В 1953 году я был назначен командиром БЧ-3 на эсминец «Смелый» проекта 30-бис.
В то время это были самые современные наши эсминцы. Их главную силу составляли два пятитрубных торпедных аппаратов с парогазовыми торпедами 53-39.
Операцию по замене боевого зарядного отделения на практическое, в связи с подготовкой к стрельбе двумя торпедами мне и предстояло выполнить буквально через несколько дней после прихода на корабль. «Смелый» стоял в Таллине, кормой к стенке в Купеческой гавани.
Первое с чем я столкнулся – это с отсутствием на корабле штатных талей для работы с зарядными отделениями торпед. Тали – грузоподъемное устройство, состоящее из двух блоков со шкивами и пропущенного через них троса. Тали бывают 1 -, 2 -, 3 – и 12 – шкивные. Чем больше шкивов в блоках, тем меньше скорость подъема, но зато больше выигрыш в силе.
Еще с училища я знал, что для этой операции должны быть специальные, ни для чего другого не использующиеся тали. Периодически они должны подвергаться проверке и иметь соответствующий паспорт. Ничего подобного на корабле, к сожалению, не оказалось. Зато был опытный старослужащий старшина команды торпедистов. Его позиция была четкая:
– В чем вопрос, товарищ старший лейтенант, тали найдем, на корабле их сколько угодно.
Вскоре тали действительно нашли.
– Где взяли?
– С командирского трапа правого борта. – Выдержат?
– Не сомневайтесь, товарищ старший лейтенант, не впервой!
И действительно, первое боевое зарядное отделение точно легло в одну из ячеек барабана. Под руководством старшины матросы работали ладно. Пообедав, приступили ко второму. Отстыковав его от торпеды, подкатили на тележке к кран-балке и подняли с тележки. Кран-балку с поднятым боевым зарядным отделением начали разворачивать в сторону люка.
Стою над люком. Внизу прямо под острым носом и рымом висящего боевого отделения поблескивает сферическое донышко предыдущего боевого отделения. Моряки в погребе стараются повернуть барабан, но он заел и не идет. Тороплю с поворотом. И тут происходит страшное – трос лопается. Боевое зарядное отделений летит в люк. На все уходит мгновение. Однако, в последний момент происходит чудо – барабан сдвигается, и донышко нижнего отделения уходит из-под удара. Не попав в еще не подведенную под него ячейку, боевое зарядное отделение падает на барабан. Чудо, взрыва не происходит!
Даже трудно представить масштаб катастрофы, которая могла произойти при ударе падающего боевого отделения в сферическое донышко нижнего. Помимо собственного взрывчатого вещества двух отделений (в сумме 634 кг тротила) в кормовых бомбосбрасывателях трех, стоявших борт о борт эсминцев было почти 150 глубинных бомб ББ-1. Это почти 30 тонн взрывчатого вещества.
Стоит ли говорить, что с тех пор за все годы последующей службы я ни разу не нарушил правил обращения с боезапасом, как бы к тому меня не подталкивали обстоятельства, а иногда и «лихие», казалось бы опытные подчиненные». …Зимнее море, Татарский пролив. Мостик эскадренного миноносца…
Виталию Лозе припомнилась первая его ходовая вахта на «Вспыльчивом». Кажется, было это совсем недавно. На своей первой самостоятельной вахте – вахтенным офицером, старший лейтенант Виталий Лоза в первую очередь осмотрелся, уточнил курс, расспросил матроса-сигнальщика о находящихся в видимости кораблях и судах, прикинул на «мокрый палец» ветер и, поправив на левом рукаве шинели красно-белую повязку с золотой звездочкой, выдохнул… Нервы успокоились. Первая вахта началась…
Сейчас Виталий стоял на отрытом мостике идущего средним ходом миноносца. Шел снег… Зимнее море, было для Виталия в новинку, потому что зимой, в период его службы на катерах, они в море не выходили. Торпедные катера, эти «игрушки», как с любовью называли их между собой офицеры-катерники, зимовали на берегу. …Снег, падающий в море, вызвал у Виталия какую-то тихую грусть. Он не сразу сообразил от чего. Снег падал большими хлопьями и быстро исчезал в воде, не тая и не превращаясь в кашу, как на суше. Просто падал в море и исчезал… Виталий понял – ему было грустно, потому что никто не мог оценить красоту этих миллионов снежинок. Снег исчезал в море бесследно… Лишь некоторые снежинки недолго лежали на палубе и надстройках миноносца, да еще на лице и погонах Виталия.
Эту красоту снегопада в море, кроме Виталия сейчас никто не замечал. Вахту, на открытом ходовом мостике, падающий снег, снижающий видимость почти до нуля, только раздражал, а вращающиеся диски корабельных «дворников» в ходовой рубке, лишь немногим улучшали обзор, поэтому в рубке красоту эту просто не видели…
7 января 1954 года эсминец «Вспыльчивый» вернулся во Владивосток, что следует из письма Виталия от 7 января: «Вернулись только сегодня и то ненадолго».
В этом же письме он спрашивал жену Лиду, как они с сыном доехали до Кременчуга? Значит, Лида уехала из Владивостока «под елочку», так как телеграмму, что они проехали Москву, Виталий получил 31 декабря 1953 года, а до Москвы шесть суток езды на поезде.
«07.01.54 г. г. Владивосток
Здравствуйте родные мои папа, мама, Милочка, Лидок и Сашенька!!!
Извините, что долго не писал. Телеграмму из Москвы получил только 31 декабря вечером, когда вернулись с моря …У меня новостей особых нет, но напишу по порядку, как прошли, вернее, пролетели дни со дня отъезда Лидочки с Сашенькой. На Новый год собирался сходить на Вторую речку, но получилось так, что 31 числа уже довольно поздно вернулись с моря, пришли промерзшие и усталые, да к тому же и увольнения не было…».
И далее: «… да, родные мои, спешу поделиться с Вами своей радостью, завтра я иду получать партийный билет. Это очень знаменательный день в моей жизни. Я коммунист, я полноправный член великой партии. Ведь, как многому это обязывает. Сколько нужно сделать людям добра, сколько им надо принести счастья, счастья для всех. Чтоб люди жили, строили, любили и никогда не знали горя. Не знаю, может быть, мой труд и очень маленькая частица в общем деле, но она есть, и она ляжет крупицей в фундамент светлого счастья…».
8 января 1954 года Виталий Карпович Лоза стал членом коммунистической партии Советского Союза. Его партийный билет за № 01364915 был выписан декабрем 1953 года.
Выходы чередовались один за другим. 9 января эскадренный миноносец «Вспыльчивый» снова ушел в море…
Жене Виталий писал: «…к числу 15 января 1954 года все, пожалуй, закончится. А там будет гораздо легче и свободнее».
Но легче и свободнее не становилось. Старшему лейтенанту Лозе приходилось до трех–пяти часов ночи, вместо сна, работать в каюте, обновляя старую и заводя новую документацию по своей боевой части на 1954 год:
«Кончился год, и вот теперь сижу до 3-х часов ночи, а иногда и до пяти. Завожу на новый год бумажное хозяйство. А его ужас как много, и все надо как можно скорее сделать. Да, повседневной работы хоть отбавляй».
После такой ночной работы Виталий засыпал тяжелым, без сновидений, как с горького похмелья, сном.
«Бумажной» документации у командира боевой части, действительно, было «хоть отбавляй». Одних планов «море»: годовой план, месячный, недельный, суточный, не говоря уже о заполнении журналов, формуляров и составления графиков дежурств…
Все на боевом корабле подчинено жесткому распорядку, начиная с планов боевой и политической подготовки и заканчивая планом отдыха личного состава.
Недельный и суточный планы офицеры в шутку называли: «Не дельный и шуточный». На флоте бытовала пословица: «Жизнь без плана – жизнь впустую!».
Вечером, в пятницу, командиры боевых частей подавали старшему помощнику командира свои планы, корабельная канцелярия их печатала, а затем командир рассматривал и утверждал.
…Старпом докладывал командиру на подпись план Боевой подготовки. Перед тем как утвердить, капитан 2 ранга Кривоносов внимательно изучал его. Постучавшись, в каюту вошел замполит капитан-лейтенант Макшанцев.
– Разрешите, Андрей Николаевич?
Командир, не отрываясь от чтения, кивнул. Подписав план Боевой подготовки и отпустив старшего помощника, командир спросил:
– Что с планом Партийно-политической работы, Николай Михайлович?
– План работ готов на Ваше утверждение. На понедельник намечено партийное собрание.
– Какова повестка дня? – уточнил командир.
– По плану: «Об ответственности коммунистов за боевую подготовку на корабле», – ответил Макшанцев.
– Я вызвал Вас, Николай Михайлович, чтобы обсудить пути, направления и перечень работ по решению главной задачи, поставленной перед нами командованием флота на новый 1954 год: «Вспыльчивый» должен стать лучшим кораблем соединения». …Капитан 2 ранга Кривоносов вспомнил недавнее совещание у командира бригады капитана 1 ранга Гончара. Комбриг сидел за столом, за его спиной на стене висел портрет Сталина в форме генералиссимуса. Командиры «Видного», «Вечного», «Величавого», «Вспыльчивого» разместились за приставным столом напротив комбрига и создавалось впечатление, что совещание ведет не комбриг, а «Сам». Кривоносов улыбнулся этой мысли, но для замполита продолжал:
– Комдив поставил задачу именно нам, «Вспыльчивому» в 1954 году стать лучшим передовым кораблем. Задача крайне непростая и требующая напряженной работы от каждого. От командира до матроса.
– Для этого мы должны стать лучшими и в боевой, и в политической подготовке, и в дисциплине, и в спорте, и в морской выучке. Везде мы должны стать лучшими.
– Для этого у нас с Вами, Николай Михайлович все есть: проведен средний ремонт, материальная часть корабля в отличном состоянии. Значит, остаются люди. Нацелить на результат людей, экипаж – вот наша с Вами задача.
– Артиллеристы должны провести все артиллерийские стрельбы по морским и высотным целям успешно. Торпедисты должны каждую торпеду готовить так, чтобы она точно шла по заданному курсу и глубине. Все старослужащие в экипаже должны стать специалистами первого и второго класса. – Для этого, – командир посмотрел на замполита, – я подчеркиваю, каждая боевая часть должна стать лучшей. Никто на корабле не может быть спокоен, пока есть хоть один отстающий.
– Надо провести индивидуальную работу с командирами боевых частей, надо чтобы офицеры – каждый из них, загорелся этой задачей. Надо подвести их к этому.
Командир и замполит еще долго обсуждали пути решения этой сложнейшей задачи…
Старший лейтенант Лоза тяжело входил в колею корабельной службы на эскадренном миноносце, трудно привыкал к новым порядкам. Он очень жалел, что после «классов» не вернулся на торпедные катера… – Демократичная служба у катерников, – вспоминал Виталий свою катерную службу, понимая, что его там ценили и даже долго держали для него вакантное место.
В письмах жене, он делился: «Очень сожалею, что я не попал снова туда. Да, есть о чем и мне пожалеть, после той службы и попасть сюда. – Бр! Неприятно.
И что за проклятая жизнь, вертишься, что белка в колесе, то одно, то другое, то третье и так без конца. Да, трудно мне после нашей прошлой жизни привыкать к новым порядкам».
На любое дело у него уходило очень много времени…. Товарищи, офицеры-миноносники говорили, что все закономерно, что необходимо прослужить на миноносце, как минимум год, чтобы привыкнуть и войти в колею корабельной службы.
Шло время… Повседневная рутина службы затягивала… Каждый день одно и тоже: в 8.00 подъем флага, потом развод на работы, в соответствие с суточным планом, следом
занятия по специальности с матросами в третьем кубрике, после команды: «Закончить работы и занятия!», в 11.30 шла «Большая приборка». По командам: «Закончить Большую приборку!», «Команде руки мыть!», «Бачковым, получить обед!» начинался обед, после – отдых по каютам до 14.00 часов. Снова построение и развод по работам, в 18.30 – приборка, в 19.00 ужин, потом свободное время, в 21.00 вечерний чай и в 23.00 отбой и снова все по кругу…
Так, изо дня в день, с единственным исключением – по понедельникам до обеда на корабле проводилась «ППР» – партийно-политическая работа с личным составом.
Надо сказать, что партийно-политическая работа под руководством заместителя командира по политической части капитан-лейтенанта Н.М. Макшанцева проводилась на «Вспыльчивом» без свойственного тогда многим политработникам сверхусердия, порождающего формализм, фанатизм и прочие «измы», в том числе и идиотизм.
Традиционно, на кораблях советского военно-морского флота специалисты, особенно инженер-механики, в грош не ставили политработников, потому что в отличии от оных, сами вкалывали от побудки до отбоя, но на «Вспыльчивом» было иначе.
Матросы корабля с большим уважением относились к замполиту Макшанцеву. Наверное, это было связано с тем, что Николай Михайлович Макшанцев сам служил срочную и в годы войны был матросом-гидроакустиком в 5-ом Краснознаменном дивизионе малых охотников Кавказского оборонительного района Черноморского флота, и отлично понимал матросскую психологию. И офицеры высоко ценили человеческие качества Н.М. Макшанцева, его организаторские способности, благодаря которым, в кают-компании «Вспыльчивого» часто читались лекции по военно-морскому искусству, морским операциям Великой Отечественной войны, по Дальневосточному морскому театру, обсуждались проблемы воинского воспитания и дисциплины.
Служил командир БЧ-3 старший лейтенант В.К. Лоза «не за страх, а на совесть». Командир корабля капитан 2 ранга А.Н. Кривоносов, оценив его отношение к службе и реальное состояние дел в боевой части, в середине января 1954 года послал на старшего лейтенанта В.К. Лозу в кадры представление на очередное воинское звание капитан-лейтенанта.
«Да, милая Лида, – писал Виталий, – наконец-то на меня послали представление на каплея. В скором времени жду».
Как говорили тогда на флоте: «Капитан-лейтенант («каплей») – первое настоящее, истинно военно-морское звание, ибо такого звания нет в армии. Лейтенант – есть и в армии, и на флоте, старший лейтенант – и там и там, а вот капитан-лейтенант только на флоте».
О том, что старший лейтенант Виталий Лоза перегружен корабельными делами и служебными обязанностями говорят даты одного из его писем жене: собрался написать – 8 января, начал писать – 14 января, а продолжил – лишь 26 января:
«14.01.54. г. Владивосток.
…Обещал написать тебе восьмого, а собрался только сегодня. … На этом Лидок меня прервали, и вот ужас! продолжаю писать только сегодня 26 числа. Двенадцать дней прошло, а я все никак не мог собраться и дописать тебе письмо. … И что за проклятая жизнь, вертишься, что белка в колесе. Сейчас очень часто заступаю в наряд. Несколько человек уехали в отпуск, некоторых перевели, а на их место пришли молодые. Трудновато, конечно, но опять же терпимо».
… Минуло пять месяцев службы на «Вспыльчивом». Постепенно старший лейтенант В.К. Лоза входил в ритм корабельной жизни, привыкал. Изменился и тон его писем:
«…Постепенно начинаю привыкать к корабельной жизни, трудновато правда привыкать, но ничего не поделаешь».
И в другом письме: «… но ничего, будущее говорят за нами, нужно и здесь послужить и посмотреть, что из этого получится. Вообще-то и здесь не так уж плохо, даже можно сказать хорошо, но не для того, конечно, кто раньше служил на катерах».
Старший лейтенант Лоза многому учился у своего командира капитана 2 ранга Кривоносова: учился любить миноносец, как любил его Андрей Геннадьевич, учился принимать дружбу офицеров, учился находить подход к собственным подчиненны и морякам других боевых частей и служб. – На торпедном катере он был единственным офицером и авторитет его был непререкаем, – мысленно возвращался к своей катерной службе Виталий. Он знал свой личный состав досконально. Но на эсминце необходимо было уметь управлять и подчинять себе и «чужих» матросов, их более 250 человек, а это – другое дело…
Виталий Лоза учился у командира штабной культуре при оформлении документов, разработке планов БП и ППР, методике проведения групповых упражнений и многому другому, что, одним словом, называется служебный опыт. Виталий был глубоко благодарен командиру за это.
Конечно, не службой единой жили в те годы офицеры-миноносники. Спорт на корабле, благодаря поддержке командира и энергичной деятельности начальника физподготовки старшего лейтенанта Александра Сосенкова, был в почете…
Виталию, родившемуся в знойном Андижане, где снега отродясь не было, проведшему юность в теплом Баку, где снег, если и выпадал, то тут же таял, очень хотелось попробовать покататься на коньках. В один из выходных дней, после обеда, пройдя мимо стоявшего у военно-морского флага вахтенного матроса, отдав честь флагу, Виталий Лоза сошел по корабельной сходне с миноносца на берег и направился в город на каток стадиона «Динамо», который издалека манил музыкой и гирляндами разноцветных лампочек… Позже, Виталий, в свойственной ему манере легкого подтрунивания над собой, писал в письме любимой Лидочке о своих первых опытах катания на коньках:
«…Раза два ходил, на часок, на каток, на стадион «Динамо», благо близко отсюда, ибо мы сейчас стоим против вокзала. Сделал попытку стать твердо на коньки. Ну и смех же, пацаны смеются, ты же говорят, дяденька сейчас лед разобьешь. И действительно, раза три трахнулся солидно, но все же очень понравилось, хотя мне еще много, много учиться надо. Ведь я раньше никогда этим не занимался, а нужно было бы, после этой карусели с утра до ночи здесь просто необходимо слегка проветрить голову, но пару раз сходил и никак не могу опять собраться.
…У нас сейчас сплошные смотры и проверки. Одни сдают, другие принимают, вот и выходит, что некогда».
Рассказывая о своем посещении катка на стадионе «Динамо», Виталий упомянул, что его корабль – эсминец «Вспыльчивый», стоял у пирса напротив железнодорожного вокзала Владивостока.
Находясь в командировке во Владивостоке, я специально приехал на Железнодорожный вокзал. Своей живописностью здание напомнило мне картины замечательного русского художника Кустодиева. Западный фасад вокзала украшает мозаичный герб Приморской области, а восточный – герб Москвы, символически свидетельствуя о неотрывности Владивостока от России, от традиций русской культуры несмотря на то, что на километровом столбе, установленном рядом с вокзалом, отметка – 9288 километров от Москвы.
