bannerbannerbanner
полная версияВитькины небеса. Жить ради Победы

Александр Васильевич Дёмышев
Витькины небеса. Жить ради Победы

      На одном таком плакате был изображён фюрер с крысиными усиками, тянущий свои когти к нашей стране, и могучий красноармеец, беспощадно протыкающий его штыком, а внизу непонятная надпись: «Ку-кры-ник-сы», – прочитал шёпотом Витька. Он любовался плакатом, и настроение заметно улучшалось. «Так ему, гаду-извергу!» – думал мальчишка про ненавистного Гитлера.

      Вернулись домой – и новая радость: сразу два письма с фронта! От отца и от дяди Зиновия. Папка поправился и воевал сейчас под Москвой. После госпиталя он опять оказался в новой, недавно сформированной части. А дядя Зиновий по-прежнему служил на Ленинградском фронте в рядах 311-й стрелковой дивизии, сформированной в Кирове, и вместе с ним воевали многие знакомые мужики из соседних деревень.

      Главное, что понял Витёк из этих писем: немец, похоже, начал выдыхаться. Под окружённым Ленинградом наши воины встали нерушимой стеной, и фашисты уже долгое время не могут продвинуться ни на метр. А под Москвой Красная Армия и вовсе задала фрицам перцу, погнала их, и они драпают! Если так пойдёт, может, к лету и война кончится!

      Поздно вечером в избу ввалился радостный Мишка Зорин, их подселенец.

– А что, Витюха, голодать не надоело тебе?

– Да надоело, ежу понятно! – отозвался недоверчиво Витька.

– Тогда готовься. Будешь скоро кушать от пуза, сколько влезет! Блины со сметаной, борщ с мясом, рыбу копчёную и всё такое, – продолжал веселиться Мишка.

      «Не сошёл ли с ума парень? Не к добру такие речи!», – кумекал Витёк. А вслух сказал:

– Ты что, выпил?

– И не думал. А вот, послушай, что я тебе сейчас предложу!

11. ВСТРЕЧИ В ПУТИ

      Предложил Мишка Зорин Витьке весьма заманчивую штуку. А дело было в следующем. Мишка на днях отработал несколько смен за приболевшего напарника. Вкалывал за двоих в самом прямом смысле, неделю с завода не выходил: свои 12 часов отработает, поужинает – и на вторую смену заступает. А что делать? Срочный заказ на изготовление боеприпасов поступил. Время военное: приказ – и точка! Ложился, конечно, ночью поспать часа на 3–4 в цеху, у чуть тёплой батареи, однако с двойной нормой справился и даже сверх плана дал.

      И вот, поскольку заказ тот завод выполнил, а станок Мишкин нуждался в капитальном ремонте, решило начальство поощрить вымотанного труженика. Дали ему отпуск на целых 5 дней.

– Поехали к моему дядьке в Белохолуницкий район, у них там колхоз большой, – уговаривал Миша Витьку. – А дядька-то не последний в колхозе человек, между прочим. Мы там так отъедимся – на всю жизнь запомнишь!

– Как же туда добираться-то; далече, поди? – сомневался для порядку Витёк, но мысленно уже сидел за богато накрытым столом колхозного начальника.

– Да очень даже просто. Утром выйдем на дорогу в сторону Слободского, а там в грузовичок попутный попросимся, или в сани кто-нибудь подсадит. К вечеру к дядьке прибудем. Там три дня отъедаемся. А после обратно тем же макаром, – убеждал Мишка. – И мне хорошо, вдвоём веселее, да и вашу семью в твоём лице хоть как-то за приют отблагодарю.

      Немного посомневавшись, мама дала добро на путешествие Витьке. Ранние зимние сумерки давно уже поглотили Филейку. Ребята решили пораньше лечь спать, но тут в избу ввалились ещё два Витькиных подселенца: Семён и Степан. Семён пришёл совсем не весел, и было отчего печалиться. Видно организм его так устроен, что парню очень не хватало сна. Уж несколько раз по этой причине он просыпал и опаздывал на работу. Его наказывали, оставляя после смены на подсобные работы, лишили уже 20% зарплаты и урезали хлебную пайку. И вот – очередное опоздание. Начальник цеха сказал строго: «В следующий раз отдаю под суд. Хватит!». Этот короткий разговор возымел действие. Семён трижды всех предупредил:

– Будить во что бы то ни стало! Любым способом! Хоть дубиной по голове!

– Разбудим, не переживай, – отвечали ребята.

      Семён тут же лёг, чтобы лучше выспаться, и через пару минут засопел. Мальчишки попили чаю, поболтали о всяком. Спящий Семён начал уже похрапывать. Ребята переглянулись. Степан подмигнул: мол, сейчас разыграем. На цыпочках подкрался к Семёну, наклонился, взялся за плечи спавшего и давай трясти:

– Скорее, скорее! Опять проспал! Беги быстрей, а то опоздаешь!

– А?! Что?! – Семён, не очухавшись, натянул штаны, схватил телогрейку и пулей вылетел из избы.

      Ребята попадали со смеху. Мишка подскочил к окну и в форточку закричал: «Стой!» – да бегуна уж и след простыл.

– Ничего, дальше проходной не убежит, – сквозь смех успокоил Степан.

      Но не тут-то было. Когда через час вернулся раздосадованный Семён, то поначалу молчал, злился. А потом не выдержал: рассказал, как влетел в проходную – и его не хотели пускать на завод в неположенное время, но он сумел каким-то образом заморочить головы охранникам и прорваться в цех. И только подбежав к станку, за которым работал, как ни в чём не бывало, его сменщик, начал он кое-что понимать.

      Неизвестно, что стало причиной: грозное предупреждение начальника или шок от грубоватой шутки сверстников, приведшей к забегу в цех. Но с тех пор Семён уже больше ни разу не опаздывал на работу.

***

      Следующим утром Миша и Витя, позавтракав, одевшись теплее и положив в карманы по хорошему куску хлеба, отправились в путешествие. По пути с ребятами от Филейки в Киров шло множество народу, в основном женщины, кутающиеся в шали, да подростки. Это были усталые рабочие завода № 32, бредущие к местам проживания после ночной смены.

      Когда подошли к городу, уже совсем рассвело. Витьке вспомнился недавний поход в Киров с мамой и то удивление переменам в городе, испытанное им. Но не всё можно было углядеть, просто пройдя по улицам. И не знал тогда Витька, что в Кирове на тот момент уже разместились около двадцати тысяч человек, эвакуированных из западных областей СССР. Прибыло сюда и включилось в работу по обеспечению фронта два десятка крупных предприятий из Москвы, Ленинграда, Тулы, Одессы, Ворошиловграда, Коломны, Днепропетровска, Ярославля и многих других городов. В Кирове эти заводы начали выпускать танки, самоходные артиллерийские установки, знаменитые реактивные установки «Катюши», аэросани, миномёты, противотанковые и противопехотные гранаты, различные снаряды… И, конечно же, вооружение и оборудование для боевых самолётов.

      Вся местная промышленность также была переведена на военные рельсы. Кировские фабрики давали армии обувь и обмундирование. Не случайно знаменитые армейские сапоги стали называть кирзовыми: от аббревиатуры «КирЗа» (Кировский Завод), стоявшей на них. Выпускались нужные Красной Армии лыжи, сани, повозки, санитарные носилки… Да много чего ещё. Уже через несколько месяцев после начала войны все предприятия города, включая промысловые артели, работали на нужды обороны.

      …Мальчишки перешли по ледовой переправе на другой берег Вятки, миновали Макарье. Было уже около полудня. Ребята подкрепились припасённым хлебом и продолжили путь. Только вот машин совсем не видать. Довольно часто встречались повозки, ехавшие в Киров, ну а попутных мало, да и те чем-нибудь загружены. Между тем погода начала потихоньку меняться. Стало заметно теплее. Это поначалу обрадовало путешественников. Лишь принявшийся сыпать снежок, тая на лицах, доставлял некоторые неприятные ощущения.

      Так и брели они не спеша. Вечером миновали тёмные улочки посёлка Вахруши, центром которого были кожевенный завод и обувная фабрика. Главная улица Вахрушей, по которой шли Витька и Миша, выглядела совсем по-городскому: местами даже стояли каменные двухэтажные дома, вдоль которых в чёрное небо тянулись фонарные столбы. Фонари, правда, не горели; не видно было света и в окнах домов. Похоже, всё электричество расходуется на нужды производства.

      У одного здания с табличкой «Эвакогоспиталь № 3956» стояли кучкой, куря и что-то оживлённо обсуждая, перебинтованные красноармейцы. Подхваченный неведомым порывом, Витька вдруг бросился к ним:

– Дяденьки военные, а вы моего папку там, на фронте, не видали?

      Красноармейцы притихли. А самый старший из них, опиравшийся на костыль, заглянул Витьке в лицо своими добрыми глазами, приобнял за плечи, и ответил:

– А как же? Я твоего папку знаю. Хороший солдат, воюет геройски. Привет тебе передаёт.

      В это мгновение кто-то из молодых бойцов хихикнул – но тут же получил подзатыльник от старшего товарища. Витька этого не заметил. Всё понимавший Миша оттаскивал за рукав незадачливого товарища, приговаривая: «Ну, будет, будет тебе уже». А Витька, уходя, кричал:

– Так и вы, дяденька красноармеец, привет папке от меня передайте! Пусть быстрее расправится с врагами и возвращается домой, а у нас всё хорошо!

– Передам, обязательно передам, – кричал в ответ солдат, смахивая украдкой с небритой щеки выскочившие из добрых глаз слезинки. – А ты береги себя, сынок; вернётся к тебе папка, с победой вернётся!

      Миновали посёлок, и вновь заснеженная дорога с редкими деревеньками. А снег всё валит и валит, идти труднее стало.

***

      Лишь ближе к ночи добрались по переметённой дороге голодные и усталые ребята до городка Слободского. Побродя чуток, мальчишки постучались в приглянувшийся дом и попросились на ночлег. Их пустили.

      Хозяйка ребят пожалела: перед тем как отправить спать, налила им из бидона по кружке молока и отрезала по маленькой краюшке драгоценного хлеба. Ребята кушали вместе с сыном хозяйки, парню было на вид лет 16. Разговорились, оказалось, звать его Гришка, работает на предприятии «Красный якорь», выпускающем авиационную фанеру. Недавно пришла похоронка на отца. Мрачный Гриша протянул ребятам мятый листочек, в котором значилось: «Красноармеец Пётр Булатов погиб в бою смертью храбрых, защищая Родину». Гриша уже ходил в военкомат проситься на фронт, очень хотел отомстить фрицам, да получил отказ из-за возраста. Вместо этого его отправили учиться на шофёра.

 

– Ничего, – сказал Гриша ребятам. – Вот курсы шоферские окончу, тогда точно в армию возьмут!

– Да, шофёр – профессия почётная, сложная; не каждый сумеет автомашиной управлять! – ответил Витёк с завистью.

– Всё так, да только не в шофера я хочу, а в разведчики.

– Ну, ты вообще замахнулся! Думаешь, это так просто? – удивился Мишка.

– Просто не просто – а я буду! До самого ихнего фашистского логова добраться хочу, за отца отомстить, – сверкнул глазами Гришка. – Узнают ещё, сволочи, кто такой Григорий Петрович Булатов!

      Поужинав, стали укладываться. Мишка попросил хозяйку будить их как можно раньше, чтобы дошагать к следующей ночи до дядькиной деревни. На то, что кто-то подвезёт, уж и не рассчитывали.

      Мальчишки дрыхли без задних ног. А когда проснулись, поняли, что опаздывают.

– Что же вы, тётенька, нас пораньше не разбудили? – сердился Миша. – Ведь нам ещё такой путь предстоит!

– Ну что вы, соколики, вы же так устали, жалко тормошить-от, – оправдывалась женщина. – Да и куды вам иттить-от? Вьюга – вон какая; отступились бы.

      Но мальчишки уже натягивали валенки и ушанки. Сердобольная хозяйка успела лишь сунуть им по варёной картофелине.

      Второй день пути оказался более трудным. Снег всё сыпал и сыпал, дорогу и не различить совсем. За весь день ничего, кроме той картошечки, и не съели. До деревни, конечно, добраться не удалось. Кое-как доплелись до Белой Холуницы, с огромным трудом нашли ночлег, голодные легли спать.

      Когда утром Витёк принялся умываться, он почувствовал, каким костлявым стало его лицо. «Наверное, совсем я исхудал; жаль, нету зеркала посмотреть на свою физиономию», – думал он. До деревни было уже рукой подать. И ребята решили идти сквозь метель.

– Часа за четыре доберёмся, – обещал Мишка. – Я эти места, как свои пять пальцев, знаю.

      Дорогу перемело полностью, Миша вёл Витьку по каким-то одному ему понятным приметам. Голодные мальчишки уже совсем выбились из сил, и присели отдохнуть прямо на снег, спина к спине.

– Миш, далеко ли ещё до твоей деревни? – спросил Витька.

– Не знаю теперь; заблудились мы, вот так-то.

      Нужно вставать, но сил не осталось. Очень хотелось спать. Даже чувство голода отошло на второй план. Пурга баюкала, не собиралась останавливаться. Снег укрывал засыпавших мальчишек, образуя небольшой сугробик. Над бескрайним полем сгущались ранние зимние сумерки…

12. ДЕРЕВЕНСКИЕ БЛИНЧИКИ

      Раненый пожилой красноармеец смотрел на Витю добрыми глазами и приговаривал: «Береги себя, сынок, береги…» Витьке было хорошо и покойно. Вдруг, откуда ни возьмись, появился Гришка Булатов, оттолкнул доброго красноармейца и давай трясти Витьку за шиворот, крича: «Ты что же, брат, окочуриться захотел? А ну, вставай живо!».

      Витёк с трудом разлепил глаза. Ночь, снежное поле. Добрый красноармеец и парень из Слободского исчезли, остался только его попутчик Мишка Зорин; он-то и тряс Витю. А когда растёр пригоршней снега Витькино лицо, парнишка и вовсе очухался.

– Смотри, пурга кончилась! – радовался Миша.

– Сколько же мы с тобой тут просидели? – Витя оглядывался по сторонам. Ночное небо выяснило. Снежное поле освещала тусклым холодом луна.

– Да неважно; туда гляди, за деревья. Видишь?

      Всмотревшись, Витёк различил за перелеском уходящие ввысь тонкие столбики дыма. Повеселевшие мальчишки, собрав остаток сил, направились к деревне. Как же удивился Мишка, когда ребята добрались до этого населённого пункта:

– Климковка! Она самая! Вот мы и прибыли, Витюха. Только почему-то с другой стороны заходим… Ох, и дали же мы с тобой кругаля из-за этой пурги!

      Деревенские собачонки перелаивались из тёмных дворов, провожая двух горе-путешественников, одиноко бредущих по широченной улице. Ну вот, даже не верится, тот самый дом. Довольный Мишка долго стучал в окно. Разбуженные хозяева устроили маленький ночной переполох. Шум, крики; наконец, зажгли свет, и мальчишки оказались внутри просторной избы.

      Как же вся Мишкина родня обрадовалась появлению нежданных гостей! Изголодавшихся, чуть живых, ребят тут же усадили за стол и стали кормить деревенскими блинами со сметаной. Блины эти были толстые, как большие оладьи. Пока ребята доедали оставшееся с вечера кушанье, хозяйка начала печь новые порции – что называется, с пылу, с жару. Кажется, ничего вкуснее тех дымящихся, приготовленных в русской печи блинов с деревенской сметаной Витька в жизни не едал. Мальчишки трескали вкуснятину до тех пор, пока не упёрлось. А после, довольные, отправились спать.

      Но сладкого отдыха не случилось. Пришлось «расплачиваться» сном за полученное во время объедаловки удовольствие. И у Витьки, и у Миши с непривычки так закрутило животы, что пришлось им всю ночь бегать до ветру.

– Прав ты был, Миша, когда говорил, что отъедимся так, что на всю жизнь запомним, – недовольно бурчал Витёк, возвращаясь под утро из очередного похода в нужник.

– Да, Вить, ты с виду такой маленький; не знал, что в тебе так много… отходов жизнедеятельности, – острил неунывающий Мишка, отправляясь по тому же адресу.

***

      Лишь к полудню животы незадачливых едоков немного успокоились, и ребята отправились прогуляться. Экскурсоводом для них стала Мишкина двоюродная сестра Степанида, бойкая девчушка лет десяти от роду; звали её все просто – Стёпка. Повела она гостей осматривать местные достопримечательности. А посмотреть было на что.

– Какая необычная у вас деревня, дома совсем чудные, – удивлялся Витёк.

– Вот сам ты и есть деревня! Посёлок у нас, да и то недавно так называть стали, а раньше звали не «посёлок», а «завод», так-то! – отвечала Стёпка.

– И название чудное: завод какой-то, – продолжал Витя.

– Не какой-то, а Климковский Завод, – тараторила девчушка. – Здесь чугун аж с восемнадцатого веку плавили; вона, вишь, какие цеха тута?

      Заснеженная улица вывела ребят на широкое место к плотине. Справа от дамбы раскинулся огромный замёрзший пруд, по берегам которого приютились деревянные дома. По заметённой глади пруда разбегалось в разные стороны множество тропинок. Слева же, в низине, и впрямь стояли непонятные сооружения из красного кирпича.

– Вот, глянь-ка, – начал объяснять Мишка. – Силой воды, падающей из пруда, приводились в действие водяные колеса, а от них – заводские механизмы.

– Вон печь доменная, – перебила старшего неугомонная девчонка, указывая на строение, окружённое высоченными горами шлака. – Её недавно, перед самой войной, закрыли.

      Ребята прошли по дамбе мимо колхозной лавки и добротного деревянного здания с цифрами «1892» под крышей, в котором, как объяснила Стёпка, располагалась заводская контора. На следующем здании красовалась вывеска «Клуб». Девчонка тут же ткнула в него пальцем:

– Здесь при царе инженер Павлов жил, заводским управителем был, а потом в Москву уехал, академиком стал, – заявила она. – А сейчас мы тут в хоре поём. Знаете, какой у нас в Климковке до войны хор был? Сто человек! Нигде такого нету!

– Хор – это замечательно, – согласился Витёк. – Люблю, когда поют.

– У нас и больница своя, и школа, и политехникум есть. Вот и памятник, пожалуйста, мы к нему по праздникам цветы возлагаем.

      Ребята приблизились к неказистому сооружению в виде столбика с красной звездой и надписью «Борцам Революции». Поодаль возвышался большой заброшенный храм. Неумолкающая Стёпка перехватила взгляды мальчишек.

– Спасская церковь это. Закрыли её. А раньше-то сюда каждодневно человек по пятьдесят, а то и по сто паломников приходило с разных городов и сёл. Да и сейчас ходют к горелым младенцам, не так много, конечно. А ещё у нас источник есть волшебный. Манигор зовётся. Туда тоже ходют. И там часовня была, да снесли её.

– Обожди, Стёпка, а кто они такие, эти, как их, горелые? – спросил Витёк.

– Как?! Ты не знаешь?! Их ещё пламенными младенцами прозывают, – девчушка, искренне удивляясь, таращилась на Витьку так, словно тот признался, что не знает, кто такой Стаханов или Чкалов, например.

      А поглазев, принялась сбивчиво пересказывать жуткую историю гибели трёх маленьких братьев Димы, Илюши и Васи, возраст которых был от двух до семи лет. Их в 1883 году зарубил топором собственный отец, помутившийся рассудком от голодного плача детей. После того бросил истерзанные тела своих сыновей в огонь печи.

– Старожилы сказывают, что в момент сожжения младенческих тел из печи выпорхнули три голубя; стало быть, знамение Божие, – округлив глаза на улыбающихся мальчишек, поведала маленькая сказительница.

      Убиенных мальчиков стали почитать как святых мучеников. В их память соорудили три часовни, написали икону. К месту гибели детей начали приходить люди. Стали они молиться о своих нуждах, брать чудодейственную воду из колодца возле их дома. Каялись, да и получали исцеление от недугов. Но в предвоенные годы власть словно взбесилась: все окрестные церкви позакрывали, попов по лагерям за антисоветчину отправили, часовенки порушили, колодец тот закопали. Народ начал опасаться молодчиков из Союза Воинствующих Безбожников, и паломников стало совсем мало.

– Ну, и что? – возразил Витька. – У нас на Филейке тоже монастырь разрушили и церковь закрыли – значит, надо так. Мешали они, видать.

– Да кому же мешали-то? – вздохнула девчушка. – Ведь они за нас Бога молили.

      Витёк твёрдо знал, что партия большевиков никогда не ошибается, но спорить не стал.

– А вон там у нас Веприково; знаете, почто местечко это так зовётся? – без перехода продолжала экскурсию Стёпка. – А пото что работали на Климковском заводе поначалу крепостные крестьяне, купленные или выигранные в карты капиталистами. Но работали здесь, особенно на рудниках, и свободные люди. И вот однажды один из работников выдал начальству, что трудившиеся с ним люди – не свободные, а сбежавшие от помещика крепостные. Хозяин распорядился засыпать беглых в шахте. Однако погибли не все. И те, что остались живы, наказали иуду: исщепали деревянный заслон и зажарили предателя, яко веприка. С тех пор это место Веприково и есть.

      А ещё вокруг посёлка есть остатки рудников и куреней, где выжигали уголь. Название одного из них – Французский, потому что тут работали после Отечественной войны 1812 года пленные французы. А название другого – Австрийский, там во время империалистической войны трудились пленные австрийцы.

– Так, значит, скоро и Немецкий появится, когда наши фрицев победят! – подвёл итог экскурсии Миша.

***

      Следующим утром Мишу и Витю посадили на «Красный обоз», состоящий из трёх саней с продуктами, которые регулярно отправлялись из колхоза рабочим кировских заводов. Проезжая мимо Климковского военно-учебного пункта, мальчишки видели, как местные ребята отрабатывают удары штыком под началом однорукого красноармейца.

      Обратная дорога гораздо приятней. Пацаны отдохнули и были более-менее сыты. Конечно, жизнь в Климковке – тоже не сахар. И там излишеств на столе не водилось. Далеко до тех картин, которые рисовало Витькино воображение накануне путешествия.

      Ближе к вечеру, проезжая через Слободской, вспомнили мальчишки их ночёвку здесь и бойкого паренька Гришу Булатова.

– Хвастун этот Гришка! Шоферская должность его, видите ли, не устраивает, в разведку захотел, – возмущался Миша.

– Да ладно тебе, у него отца фашисты убили. К тому же он парень настырный, как говорится, не промах, такой куда хошь пробьётся! – отвечал Витёк.

      До Филейки добрались ближе к ночи. Пятидневный Мишкин отпуск подошёл к концу. Три дня они пешком сквозь метель добирались до Климковки, чуть живы остались. Только денёк там отдыхали. А весь последний день ушёл на обратный путь. Мишка торопился домой поскорее лечь спать, ведь с раннего утра его ждала тяжёлая работа у станка на заводе. А вот Витёк не очень-то спешил. На него нахлынуло какое-то тревожное чувство. И чем ближе к дому они подходили, тем беспокойнее становилось на душе. Может, с отцом чего случилось? Витька замедлял ход, будто это могло отвести беду.

– Ну чего же ты там копошишься; забуксовал, что ли? – ворчал впереди Мишка.

– Да иду я, иду, – бубнил себе под нос Витёк, прибавляя шаг.

      Мишка дожидался товарища у двери. Он держал на плече мешочек с гостинцем из Климковки (крупа и немного сала) и пинал по стенке, чтобы стряхнуть с валенок снег.

– Что-то ты, Витюха, сам не свой. Не заболел часом?

– Да не, нормально всё, – неуверенно отвечал Витька. Лишь на мгновение задержался он у порога. «Эх, будь что будет!», – решил мальчишка и шагнул внутрь.

13. ВЕСТОЧКА С ФРОНТА

      Войдя в избу, Витька окунулся в привычную атмосферу. Мама стирала в тазике бельё, бабушка возилась у печки, а вокруг Витьки шныряли младшие братишки и сестрёнки. Все в приподнятом настроении. Не успела мама и рта раскрыть, как восьмилетняя Танюха выпалила:

 

– А от папки-то письмо сегодня почтальонша принесла! – сестра кивнула в сторону стола, на котором покоился мятый листок, исписанный мелким почерком. – Читать-то будешь ли?

– А то! – не раздеваясь, Витёк бросился к столу. Бережно держал он весточку с фронта, чая: «А ведь недавно бумажка эта была в руках бати!».

– Ты чего? Вслух давай! – потребовало всё семейство.

– Да вы и так читали уж не раз, поди? – голос Витьки дрогнул, он прокашлялся. В избе враз стало тихо-тихо. Дети умолкли, бабушка с мамой отстранились от работы, подселенцы навострили уши. Лишь за окном завывал зимний ветер, да в печи тихонько потрескивали дрова.

      «Здравствуйте, дорогие мои мама, жена и дети! Совсем мало свободного времени стало у нас, некогда и письмо вам отправить. А всё потому, что наши доблестные войска без устали изгоняют фашистскую банду с нашей земли! Освободили мы за последнее время много сёл и городов: Клин, Можайск, Малоярославец. Видели своими глазами, как зверствовали гитлеровцы – сожжённые дома и множество расстрелянных советских людей. За всё это они ответят и уже начали отвечать! Наконец-то закончился наш так надоевший драп-марш и Красная Армия погнала фрицев на запад. Геройски воюют наши ребята. Да и меня к награде представили, дадут скоро, стало быть, медаль «За отвагу». А сейчас наша дивизия переброшена под Ржев. Немцы тут, говорят, крепко окопались, да ничего! Денёк-другой, мы их и из Ржева вышибем. Как вы там? Завод-то на Филейке уж построили, небось? Передавайте всем рабочим наш красноармейский привет, пусть делают больше боеприпасов, будем ими бить фашистов! Оставайтесь здоровыми! Ваш сын, муж, отец».

      Ребята-подселенцы, работающие на 32-м заводе, переглянулись. В их блестящих глазах читалась решимость: ведь это к ним обращался солдат с фронта насчёт боеприпасов. Малышня, недолго думая, снова начала свою беготню. Мама с бабушкой, хлопоча по хозяйству, попутно выспрашивали Витьку про их путешествие в Климковку. Витька нехотя отвечал, а сам думал: «Письмо от бати получили, жив отец, воюет геройски. Отчего же так неспокойно на душе?» Он достал свой учебник по географии. Немного порылся… Вот он, чуть более 200 км к западу от Москвы, Ржев. Там сейчас папка!

***

      Вот и отступила долго не желавшая сдавать свои позиции зима. Вначале робко, капля за каплей, затем всё уверенней, разливами рек – началось наступление весны.

      Пережили тяжелейшую первую военную зиму. Наконец предали земле начавшие разлагаться трупы рабочих, умерших зимой на заводе от голода, холода и болезней. Снежной морозной зимой дорогу на кладбище перемело, не проехать. Да и земля промёрзла: долби, не долби. Хоронить погибших товарищей не имели ни времени, ни сил. Ведь всё время, все силы отдавались выполнению заданий Народного комиссариата авиационной промышленности. Поэтому останки усопших бойцов трудового фронта в течение зимы складировали штабелями в большом холодном сарае. Как только появилась возможность, их похоронили в больших братских могилах на Филейском кладбище.

      На завод из города начал курсировать автобус. Из-за тесноты рабочие прозвали его «душегубкой». Этот автобус часто ломался, заставляя людей бежать на завод вприпрыжку, чтобы не опоздать.

      Вновь приказом КГКО* ввели уже отменённый было режим светомаскировки. По заводу и Филейским деревням вечерами ходили патрули, и за свет в окошке строго наказывали. На заводе вырыли щели – прятаться в случае авианалёта. Поговаривали, что немецкая авиация вовсю бомбит ближайший крупный город – Горький. Но, к счастью, в небе над Вяткой летали самолёты только советских ВВС.

[*Примечание: КГКО – Кировский Городской Комитет Обороны, главный орган власти в городе во время войны.]

      Витёк подолгу любовался с голубятни, как заходят на посадку штурмовики Ил-2, прозванные за свою мощь «летающими танками». Они садились на Филейском аэродроме, располагавшемся прямо за 32-м заводом. Их тут же снаряжали, навешивали произведённое на заводе оборудование, и они улетали на фронт бить врага.

      Мальчишки, те, что по возрасту не годились ещё к работе на заводе, вернулись к своему любимому развлечению – рыбалке. Только теперь это развлечение превратилось в способ выжить. Целыми днями рыболовы торчали на водоёмах, перегораживая корзинами речушки, загоняли в них усачей. Уловы, конечно, так себе, но хоть что-то.

      В еду шли пестики – весенние побеги хвоща, которые в изобилии росли на болотистой почве. Набивали этими пестиками животы, чтобы голод заглушить. Пузо от них пухло, становилось, как футбольный мяч, а голод не проходил.

      По вечерам Витька ходил к безногому дяде Филиппу учиться сапожному ремеслу. Тот часто, хлопая себя по култышкам, приговаривал: «Сапожник без сапог – это про меня!». Подшучивал и над пареньком: «Не собираешься ли снова на фронт податься? Ежели надумаешь, то и меня с собой возьми». Бородатый калека научил Витьку подшивать валенки и крепить подошвы к сапогам берёзовыми шпильками. Особого дохода это ремесло не приносило, но теперь для своей семьи Витёк чинил обувь сам.

      Гораздо больше нравилось Витьке другое занятие – игра на гармони. Он долго мечтал об этом, но денег на покупку инструмента в семье не было. Тогда мама пошла к соседке, муж которой, гармонист, ушёл на войну. Спросила её, не даст ли она мужнину гармонь Витьке поучиться. Та, молвив: «Пущай играет!», отдала мальчишке заветный инструмент.

      Витька быстренько освоил простейшие мелодии. И пошло-поехало! Жизнь хоть и была крайне тяжёлая, но и в то время случались у людей праздники. Да и требовалась народу хоть какая-то отдушина. Жили в филейских деревнях все очень бедно. Патефона ни у кого не было. Радио, появившееся здесь только летом 1941-го года, существовало лишь в виде огромного рупора, висевшего на столбе. Дважды в день из этого ретранслятора доносился раскатистый голос диктора, читавшего сводки Совинформбюро. Но люди хотели и музыки для души. Вот и стали звать Витьку и туда, и сюда – играть на гармошке.

      Мама неохотно отпускала сына. Приходили люди. Подолгу просили, уговаривали. Как откажешь? И со словами: «Смотрите, не наливайте ему, он ещё ребёнок!», – мама сдавалась. Однако мамин запрет регулярно нарушался. Витька неумело наигрывал плясовую. Раздухарившиеся женщины, вытанцовывая, распевали частушки: «Игрок устал, материться стал. Принесите молока, молока варёного. Напоите игрока, игрока ядрёного!» – и тут же подносили Витьке стаканчик мутной бражки. Витёк иногда и делал пару глотков, чтобы жажду утолить.

      А однажды на такой вечёрке подавали какую-то рубинового цвета жидкость, с виду словно сироп. «Вкусная, наверное!», – кумекал Витька и, наигрывая, всё ждал, когда же и ему дадут попробовать. Наконец одна из женщин пропела традиционную частушку и Витьке подали стаканчик с красивой жидкостью.

– Пей, только не нюхай и даже не дыши! – предупредили его. Но Витёк украдкой всё же вдохнул. Его чуть не вырвало, такой тухлятиной пахла эта жидкость! Пить ему уже не хотелось. Как потом выяснилось, это был спирт из бактериологического института. Говорят, им там промывали трупики грызунов после экспериментов. Потом требовалось спирт этот утилизировать. Но спрос рождал предложение. Жидкость сливали и по-тихому недорого продавали. Народ пил – и, вроде, никто не умер.

      Меж тем, эвакуированные из разных городов на Филейку люди начали потихоньку обживаться. Никто не хотел повторения первой военной голодной зимы, поэтому, где только возможно, стали сажать картофель. Вся просёлочная дорога, называвшаяся Филейским шоссе, превратилось в один сплошной огород. Лишь по самому краю тянулась узкая колея для проезда транспорта в Киров.

***

      Долго не было писем от отца. Витька постоянно донимал почтальона тётю Глашу, когда же она доставит им весточку. Та обычно отшучивалась. Но как-то раз тётя Глаша с каменным лицом велела позвать маму. Мама была на работе, вышла бабушка. Тётя Глаша что-то быстро сунула ей в руки и, не задерживаясь, пошла прочь.

Рейтинг@Mail.ru