Александр Варго
Морок пробуждается
Глава 2
Иван сидел за столом у себя в кабинете. Перед ним лежал оперативный журнал, в который записывались все работы, производимые дежурными электриками, открытый на последней записи, сделанной Михаилом. Страница была залита чернилами. А через три дня Мишка повесился.
Должна быть причина. Обязательно должна. И эта причина не алкоголь, как утверждают все, кто его знал. Истина где-то рядом, как говорится. Где-то рядом… Мишка что-то говорил о прошлой работе. Вот где собака зарыта! Он работал в каком-то банке. Точно. Это предприятие появилось в городе внезапно, пообещало большие проценты и, собрав необходимую сумму, исчезло. Ни дать ни взять филиал МММ. Мишка работал в этом банке не то электриком, не то разнорабочим. Могли Михаила вовлечь во что-то? Либо он просто узнал то, чего ему знать не следовало? О чем-то таком Мишка рассказывал, но Иван никак не мог вспомнить. Хотя сейчас это уже не важно. Но в то, что повесился он от белой горячки, верилось с трудом.
Иван захлопнул журнал и открыл ящик стола. Помедлив немного, вспомнил, что новый журнал уже отдал дежурным. Все, этот в архив. Он кинул журнал в стол, и тот вдруг обо что-то стукнулся. Ваня нагнулся, просунул руку в глубь стола и нащупал пластиковую коробку. Достал. Это был диск.
Теперь он вспомнил: неделю назад Сашка Котов вернул Мишкин диск. Сказал, что это фильм по рассказу «Эксперимент» Федора Слуцкого. Ваня читал все произведения Слуцкого и даже смотрел фильмы по некоторым из них, поэтому мог с уверенностью сказать, что экранизации такой не было. Да там и экранизировать-то нечего – средний рассказ страниц на двадцать. Он посмотрел на черный пластик и положил его во внутренний карман куртки. Вечером обязательно посмотрит.
Иван вышел из кабинета и закрыл дверь на ключ. Известие о Мишкиной смерти никак не выходило из головы. Вроде и не очень уж хорошо знал человека (работал себе и работал, выпивали вместе пару раз), а словно близкого человека потерял. Надо выпить, и все пройдет. С выпивкой сейчас вообще проблем никаких. Хочешь в обед, хочешь на завтрак. Это там, в деревне, не до того было. Напашешься за день так, что кусок хлеба в глотку не лезет, а уж тем более сто граммов. Деревенские ребята привыкли пить с утра до ночи, несмотря на усталость. Ваня же отказывался, да и не хотелось при деде. Он ведь воспитал его. Выпили, конечно, самогоночки с дедом и с соседом Колькой за приезд, потом за отъезд. А тут – уже неделю каждый день. Сегодня тоже Иван собирался с друзьями в кафе «У Захара».
Он спустился по лестнице и подошел к двери с черепом. В цеху было тихо, рабочие давно разошлись по домам. Остались только Михалыч – электрик и Надежда Константиновна – бывшая прессовщица, а теперь ночной сторож. Иван открыл дверь. Пенсионеры сидели на кушетке и смотрели телевизор.
– Константиновна! Половину цеха вынесут, пока ты здесь криминальную хронику смотришь.
– Типун тебе на язык, Ванюша. – Женщина всплеснула руками и побежала в цех.
Иван подошел к телевизору и убавил звук.
– Ну а ты, Михалыч, ничего странного не замечал за Мишкой? – обратился он к электрику.
– Ты же знаешь, Михаил после меня заступает. Потому как и что тут, мог только Эдик знать, его сменщик.
– На работу он в каком настроении приходил?
– Знамо дело в каком… – Михалыч осекся, но, решив, что уже ничем Мишке не навредишь, продолжил: – Он последние четыре месяца с бодуна приходил. А я не говорил тебе, потому что жалко парня. Думал, уволишь его.
– Михалыч, ты меня ни с кем не путаешь? – улыбнулся Иван. – Ладно. А он ничего не говорил? Мол, дружки бывшие беспокоят? Или что-нибудь в этом роде?
– Да нет, – задумался старик. – Ты знаешь, незадолго до… его смерти что-то такое припоминаю. В общем, он пришел тогда пораньше. Это, по-моему, было воскресенье. Точно воскресенье. С бутылкой пришел. Предложил мне. Я отказался – ты же знаешь, я не пью – и пошел душ принимать. Ну, вымылся и иду, значит, назад. Ах да, Константиновна тогда рано ушла и… в цехе никого. Я вот… иду, в общем, назад и слышу: Мишка на весь цех орет. А в цехе-то тихо, выходной ведь. Дверь в нашу каморку открыта, и Мишка там куражится. Ну, думаю, по телефону с кем ругается. Захожу, а он сидит у стола и в угол таращится. Я сразу на бутылку глянул – половину успел вылакать…
– Михалыч, а что он кричал, не помнишь? – перебил электрика Иван.
– Матюгался. Сильно матюгался. Типа: «Суки! Что, уже и здесь меня достали?»
– Так он по телефону разговаривал?
– Да хрен его знает, Вань! Телефон стоял в том углу, куда он таращился. Может, он бросил трубку и продолжал ругаться? С перепою-то всякое бывает.
Иван услышал, как за спиной тихо открывается дверь, и тут же воображение нарисовало облик Мишки с посиневшим лицом, с обрывком веревки на шее и с вывалившимся изо рта почерневшим языком. Иван медленно обернулся, и из его груди вырвался вздох облегчения. Перед ним, ласково улыбаясь, стояла Надежда Константиновна.
– Ванюш, может, ты уже пойдешь? Я дверь запру.
– Ладно. Не скучайте, молодежь. – Иван вышел из каморки, и она засеменила следом.
Когда сторожиха задвинула засов, Иван улыбнулся про себя: «Ха! Не пьет он! Это ты с Мишкой не пьешь, а с Константиновной…» – и пошел к проходной.
Выйдя через «вертушку» на улицу, он увидел Лешку, Макса и Сашку, сидевших на скамейке у проходной.
– Ну что, шеф, по сто пятьдесят и в школу не пойдем! – выкрикнул Макс.
Иван поздоровался с приятелями. Внимательно посмотрел на Сашку – лицо желтое, уголки рта опущены, и спросил:
– Сань, ты, случайно, не заболел?
– Ага. Есть такая болезнь – алкоголизм называется, – усмехнулся Саша.
– Ну а с нами-то хоть пойдешь? – повернулся к нему Макс.
– Пойду, если позовете.
– А-а. Ну, тогда пошли. – Макс обнял Сашку за плечи, и они направились через парк к пивной «У Захара». Лешка и Иван двинулись следом.
Ребята часто собирались в небольшом зале кафе под простым названием «У Захара». У стен, выложенных речным камнем, стояли деревянные лакированные столы на четверых. Что больше всего нравилось Ивану, так это небольшие выемки в стене над каждым столом с искусственным пейзажем и подсветкой. Будто смотришь в окно на миниатюрные горы, поля и реки. Там даже стояли маленькие фигурки животных.
По вечерам в зале всегда зажигали мягкий свет, создававший интимный полумрак, отчего пейзажи в стене казались особенно привлекательными. Но не только это притягивало парней. Самым привлекательным были дешевая выпивка и приятная музыка.
Мужчины устроились за первым столиком. С этого места просматривался весь зал, да и пейзаж в стене, по мнению Ивана, здесь был самый лучший. Из двенадцати столиков свободны были только два. Любили трудящиеся расслабиться после рабочего дня.
Они заказали бутылку водки, четыре бокала пива и четыре салата. Макс потирал руки в предвкушении счастья. Когда официант принес заказ, Лешка разлил водку по рюмкам, и парни быстро их разобрали.
– Ну вот, ребята, закончилась еще одна рабочая неделя.
– Ванюха, ты у себя на планерках будешь разглагольствовать, – перебил его Лешка. – Короче давай.
– Да ну вас, придурки! – Иван опрокинул рюмку и посмотрел на Сашку. Тот сидел, опустив голову. – Сань! У тебя все в порядке?
– Все в порядке, – ответил Саша и посмотрел на Ваню, но тому показалось, что Сашка смотрит куда-то мимо него, и от этого взгляда у Ивана мурашки побежали по коже. Ведь за ним никого не могло быть! У него за спиной возвышалась только стена, именно поэтому он и любил это место. Понимая абсурдность своих предположений, он обернулся, чтобы посмотреть, кого увидел Сашка.
Как и думал, за его спиной никого не было. Но взявшееся ниоткуда ощущение, что там кто-то стоит, не уходило.
– Сань, давай выпьем, – предложил Иван, чувствуя, как задрожали пальцы.
Все дружно выпили. Потом Макс рассказал какой-то анекдот с бородой и не совсем смешной, парни улыбнулись только из вежливости.
Ваня еще раз обернулся к каменной стенке, потом взглянул на Саню. Теперь тот отрешенно смотрел куда-то за барную стойку.
– Что, правда не смешно, что ли? – недовольно спросил Максим.
– Да смешно, Максимка, смешно. Наливай! Вот тогда и похохочем, – успокоил его Алексей.
Максим наполнил рюмки.
Сашка поднял свою стопку, посмотрел на нее, поставил на стол и проговорил:
– Пойду я…
– Пивка хоть попей, а то на тебе лица нет, – предложил Максим.
– Нет! – отрезал Саня. – Мне идти надо. – Быстро поднялся и пошел к выходу.
– Ну и дергай, нам больше достанется, – крикнул ему вслед Лешка. Сашка обернулся, печально посмотрел на друзей и молча вышел на улицу.
А Иван снова взглянул на стенку. Никого.
Иван захмелел. Разговор Лешки и Макса доходил до него словно издалека. Перед глазами стоял Саша с его потусторонним взглядом, а еще собственное ощущение чьего-то присутствия за спиной. Он снова машинально повернулся к стене, и его движение не ускользнуло от внимания Алексея.
– Что, Ванюх, белка? – серьезно спросил Лешка.
– И не одна, – отшутился Иван. – Самое забавное, что они выскакивают из дупла в твоей башке.
– Очень смешно. Давайте выпьем, а то во рту уже пересохло. – Леша взял бутылку и разлил по рюмкам. – Слышал я базар такой… Фильм ужасов какой-то по заводу ходит. О чем он, никто сказать не может, потому что, кто эту кассету посмотрит, непременно умирает.
«Вот у кого во рту не завоняется, – подумал Ваня. – Ни секунды не молчит». А вслух сказал:
– Что ты лапшуешь? Никакая это не кассета, а диск.
– Ну какая разница! – закричал Лешка. А потом взял Ивана за руку и прошептал: – Ты про Димку и Ваську слыхал?
– Нет, – ответил Иван и икнул.
– Ну вот, – все так же шепотом проговорил Лешка. – Они работали в третьем цехе. И оба в среду вздернулись.
– Я что-то не пойму. Они что, из-за того, что в третьем цехе работали, повесились?
– Да нет же! Они фильм этот посмотрели!
– Ага, – согласился с приятелем Макс. – Говорят, что и Мишка ваш тоже видел это кино.
Диск! Ваня повернулся в поисках куртки. Она висела на спинке стула. Пошарил по карманам. Ничего. Наверное, оставил в столе. Да и черт с ним! В конце концов, еще ни один фильм не убил человека.
Сашка увидел людей из фильма. Один стоял прямо за спиной Ванюхи, двое других – слева от Макса, у столика, за которым сидели две женщины. Посетители не замечали мертвецов. Это Сашка понял, когда пьяный мужик прошел сквозь того, что стоял около Макса. Чтобы не закричать, Саня встал и ушел. Ему теперь никто не мог помочь. Спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Поэтому он шел к себе домой.
Всю дорогу до дома его сопровождали покойники. «Надо было все-таки выпить, – с сожалением подумал Сашка. – Хотя еще не поздно». Он подошел к павильону «Соки-воды». Купил бутылку водки и, тут же открыв ее, сделал три глотка прямо из горла. Теперь будет легче выносить эти рожи вблизи себя.
Он и на войне только водкой и спасался. Поначалу решил больше не пить, устав от водки, от пьяных рож. Передохнуть хотел… Или просто умереть. Не вышло.
И сейчас, подойдя в парке к лавке, освещаемой тусклым фонарем, Сашка понял, что все-таки там ему было легче. Он вспомнил слова из какого-то фильма: «На войне было просто. Вот мы, а вот враг. А здесь не поймешь, где свои, а где чужие». В Чечне шла война, но все было не так, как выходило из слов героя фильма. Совсем не так. Днем вокруг тебя добрые аульчане. А ночью… они, словно оборотни, готовы разорвать тебя. Несмотря на это, Сашке все равно там было проще. Он ехал умереть, а в результате узнал цену жизни.
Ничего, скоро все закончится. Если враг сильнее тебя и отступать некуда, значит… Значит, надо либо сдаться в плен, либо… Для Сашки это было одним и тем же. Тем более в данном случае.
Он подошел к калитке, допил водку, выбросил пустую бутылку в заросли у ограды и замер: на крыльце стоял обезглавленный мальчик. Голова, зажатая под мышкой, улыбалась. Саша сел на корточки, так, чтобы его лицо было напротив лица мальчика, и оскалился:
– Что, смешно? Да пошли вы все на хер! – И резко вскочив, с силой ударил ногой по отрезанной голове. Она, как футбольный мяч, улетела в глубь огорода. Сашка повернулся к калитке. На него смотрели сотни мертвых глаз.
– Что вылупились, суки? Недолго осталось!
– Опять нажрался? – Перед ним стояла мать. Призраки исчезли.
– Не лезь, мать! Мне надо уйти. – Сашка развернулся и вошел в дом.
– Огород надо перекопать, сарай покосился, а ты все гуляешь. Вот куда сейчас собрался?
Сашка прошел на кухню. Мать следовала за ним.
– Саша, ты меня слышишь?
Он достал бутылку водки из материного тайника. Это она его считала тайником, а Сашка давно из него потягивал.
– Ах ты паршивец! Чего удумал?! Я для тебя ее покупала? – возмутилась мать.
Саша посмотрел на нее. За спиной матери стояла голая старуха и играла со своим дряхлым телом.
– Оставь меня в покое, старая бл…ь! – заорал он, глядя на мертвую женщину.
Опешившая мать молча открывала рот, словно рыба. Сашка аккуратно обошел ее и направился к выходу, она села на табурет и заплакала навзрыд.
Он вышел на крыльцо. Мертвецы, уже ждавшие его, расступились, образовав коридор, через который Котов прошел в сторону огорода.
Антонина Федоровна часто плакала из-за сына. Особенно в последнее время. Пить он начал по-черному. Когда Саша решил ехать в Чечню, Антонина Федоровна не стала его отговаривать, хотя знала – на смерть ее мальчишка идет. Да и что она могла ему сказать? Разве он ее послушал бы, начни она его уговаривать? Вряд ли. Да и в глубине души Антонина думала: пусть съездит, может, и пить бросит.
Ведь она знала людей, которые бросали. К примеру, Анатолий Селиванов. Как он пил! Забрали в армию, оттуда в Афганистан. Что-то с ним там случилось… не то в плен попал, не то убило кого-то на его глазах – Антонина толком и не знала. Но, придя домой, он изменился. В приход местный пошел, сейчас батюшкой служит.
Когда ее Сашка вернулся с войны, он все время молчал. Только однажды, напившись, произнес всего два слова: «Все зря». Нет, Антонина Федоровна не ждала, что сын начнет рассказывать о взрывах и стрельбе, но ждала немного большего, чем «Все зря».
Пить Сашка так и не бросил.
«Да лучше б он погиб, как герой, – иногда, после очередного запоя, думала мать, – чем живет, как трутень. Весь в отца. У того тоже по пьяному делу постоянно куча неприятностей. Да и погиб он по пьянке, тот еще «герой» был. Болванка вылетела под давлением из пресса и перерезала его пополам. И все из-за того, что он спьяну не обратил внимание на раскрученные болты. Всем вам туда дорога, алкаши проклятые!» Потом, устыдившись своих мыслей, шла в церковь. Помолившись, обращалась к отцу Анатолию за советом.
– Есть такая программа «12 шагов», матушка, – сказал как-то отец Анатолий, в миру Толя Селиванов. – Не наша, конечно, но эффективная. Многим уже помогла.
После советов батюшки Антонина Федоровна расцветала и бежала домой окрыленная мыслями о спасении сына. Но, поговорив с Сашей, понимала: все зря! Слова, произнесенные ее сыном, каким-то образом материализовались и стали неотъемлемой частью их никчемной жизни.
Беда в том, что Саша не считал себя больным! А как можно вылечить того, кто чувствует себя здоровым человеком?
Люди посоветовали таблетки в пищу подкладывать. Пару раз Сашка жаловался, что и полбутылки пива выпить не может – выворачивает его наизнанку. Мать только вздыхала и говорила:
– Бросать надо, сынок. Видишь, уже и организм с этой отравой борется!
Сообразив, наконец, из-за чего с его организмом такие фокусы происходят, Сашка поскандалил с матерью и есть дома перестал.
«Все, – решила Антонина Федоровна, – нет у меня больше сил бороться с ним. Он меня в могилу загонит».
Но все-таки не выдержала и пошла в местную наркологическую больницу. Заглянула в церковь, поставила свечи за здравие, помолилась и поспешила домой. Саша последние дни был сам не свой.
Сегодня утром она вновь решила поговорить с ним о лечении. Глядя на него, Антонина Федоровна поразилась переменам, произошедшим с сыном за эти несколько дней. Нет, он пил так же, как и раньше, но, несмотря на это, стал тише и сосредоточеннее, будто ждал чего-то. Может, он все-таки устал? Устал отравлять жизнь себе и другим? Слабая надежда, что все наладится, что не все зря, подталкивала ее сделать то, чего она не делала уже столько лет, – подойти и обнять своего мальчика, погладить его по голове и спеть ему веселую песенку, после которой он звонко рассмеется, совсем по-детски. Пока она смотрела на Сашу, по нему будто тень пробежала. Возможно, это была просто игра света, но у Антонины Федоровны защемило сердце. Она вдруг четко увидела своего мальчика лежащим в гробу и подумала: «Он умрет, если не бросит пить».
Скорая смерть – вот что означала длинная черная тень, коснувшаяся Саши.
– Сынок, у тебя все нормально? – начала Антонина Федоровна.
Он печально посмотрел на нее и снова опустил голову.
– Мам, мне сейчас не до разговоров. Извини.
– Сынок, как насчет доктора?
– Делай что хочешь, – равнодушно отозвался Котов.
– Саша, ты не думай, это не кодирование…
– Мам, лишь бы «торпеду» в зад не вшивали. – Александр попытался улыбнуться, но получилась какая-то жалкая гримаса.
– Нет, нет, сынок, – поспешила заверить его Антонина Федоровна. – Гипнотерапия называется.
Мать не знала, что еще сказать. Саша тоже молчал.
– Так я схожу к врачу, договорюсь?
– Гипнотерапия – это то, что надо, мама, – неопределенно проговорил Саша.
– Ну, я пошла?
– Ага. – И парень снова поник.
Антонине Федоровне удалось договориться с врачом. Доктор оказался чуть постарше Саши и доверия у нее не вызывал, но его все советовали. А поговорив с ним, она успокоилась и решила, что он – именно то, что им с Сашей надо. После похода в клинику «alcoholu.net» Антонина Федоровна решила зайти в церковь, а потом вернуться домой.
От церкви до дома – километра два, и она преодолела это расстояние за двадцать минут, настолько не терпелось поделиться с сыном радостью. Уже стемнело, поэтому она сразу не увидела Сашу, а услышала его голос. Саша был пьян и на кого-то кричал. Антонина Федоровна и раньше замечала, что сын разговаривает с вымышленными собеседниками, но сегодня он будто ссорился с кем-то. И опять два слова забились в ее голове: «Все зря!»
– Опять нажрался! – только и смогла произнести она, входя в дом.
Не было ни страха, ни паники. Саша будто смотрел на себя со стороны, когда знаешь, чем все закончится, и все равно продолжаешь смотреть. Мертвые глаза «гостей» следили за Александром. Он продолжал идти. Последний путь. И эти твари провожали его.
Саша глотнул водки и остановился, увидев справа от себя сержанта Рустама Ибрагимова. У солдата отсутствовали руки, из тела торчали два окровавленных обрубка. Саша повернулся к мертвому сержанту. Когда Александр Котов уволился в запас – проще говоря, разочаровался в военной романтике и расторгнул контракт, – Русик был с руками.
– Значит, вот оно как, Русик? А Серега Дронов? Мишка Горюнов?..
Мертвец будто понял, чего от него хотят, и мотнул головой куда-то за спину Котова. Сашка обернулся. Серега и Мишка стояли рядом. Котов был уверен, что и погибли они вот так же вместе. У Сереги в груди зияла дыра размером с кулак, а у Мишки отсутствовало полголовы, поэтому на бывшего сослуживца сержанта Котова смотрел только один мутный глаз.
– Так-то, братцы. Значит, все зря, – произнес Сашка, развернулся и снова подошел к Ибрагимову.
– За мной должок, помнишь? – Он попытался улыбнуться, но у него ничего не вышло.
Воспоминания о трехдневном плене у зверей показались Сашке более ужасными, чем происходящее теперь. Тогда если бы не этот обрубок со стеклянными глазами, Котова в лучшем случае убили бы, а в худшем… Сашка непроизвольно потрогал свой пах.
– Ну что, Русик, ты меня вытащил тогда из пекла, чтобы я некоторое время еще побегал с… Нет! – вскрикнул Сашка, будто вспомнив что-то важное. – Я понял! Ты пришел, чтобы вытащить меня из плена! Из плена моей долбаной привычки! – Он заглянул в мутные глаза Рустаму, и на мгновение ему показалось, что неосмысленный взгляд боевого товарища стал осуждающим. Нет, только показалось. Русик на его стороне, и он пришел за Сашкой. Теперь Котов будет рядом с парнями, которые погибли по собственной глупости либо по приказу. Для Сашки это всегда было одним и тем же.
– Ну что, боец? Сегодня я умру, – усмехнулся Саша. – Зато с яйцами. – Он глотнул из бутылки и пошел к яблоне в конце огорода.
Мертвецы исчезли.
Шум на лестничной площадке усилился. Ваня выругался и встал с дивана. Хмель еще не прошел, но голова уже болела, а во рту словно табун пасся. Гул за дверью стал еще сильнее, казалось, что хулиганы расположились прямо в коридоре квартиры Щеглова.
Иван сразу узнал парней, стоявших на площадке у его жилища. Многих из них он встречал в видеосалоне «Родник». Неспокойные ребята. Семен Елизаров месяц как освободился. Других Иван тоже знал, но имен вспомнить не мог.
– Здорово, Ваня, – блеснул коронкой Елизаров.
– Здорово. Что вы тут галдите?
– Галдят петухи у пара… – начал один из свиты Семена, но Елизаров его одернул.
– Кириян там лохов жизни учит.
– Кириян научит, – усмехнулся Иван, подошел к слишком разговорчивому парню и посмотрел ему в глаза. – Петухи, говоришь?
Парень молча отвернулся.
Иван спустился вниз. Между третьим и четвертым этажами стояли три парня. Огромный мужчина с голым торсом, покрытым татуировками, жался к грязно-зеленой стене. Рядом, усмехаясь, переминался с ноги на ногу какой-то злобный подросток. Кириян стоял напротив.
Иван еще не услышал, о чем спор, но, увидев тату, все понял. Кириян любил пустить пыль в глаза молодым. Иван вспомнил его слова: «За каждый партак ты должен ответить». Один из этих молодых как раз стоял рядом, следовательно, было перед кем покрасоваться.
– Ты по понятиям живешь? – говорил Кириян. – Откуда у тебя погон?..
– Кириян, тебе что, на зоне не надоело разбор полетов устраивать?
Кириенко удивленно повернулся на голос и вдруг дружелюбно улыбнулся:
– Иван, Иван. Ну, здорово, соседушка!
Раздражали Ивана и разборки эти, и наглый подросток, и разрисованный атлет, который забился в угол, как побитая собака. Шавка!
– Кириян, ты же знаешь, я в ваши блатные дела не лезу. Но ты можешь эту Третьяковскую галерею допросить у себя в квартире? А то у меня голова трещит…
– Ванюх, мы ж не громко. Голова твоя тоже дело поправимое. Пойдем лучше выпьем.
– Вот это дело! – потер руки подросток.
– Эй, опричники, айда бухнем! – крикнул Кириян в открытую дверь своей квартиры.
Иван увидел там еще шестерых и по их манерам понял, что каждый из них в тюрьме побывал как минимум по разу. Стараясь держаться как можно спокойнее, он вошел и присел рядом с ними. Справа расположился подросток, слева сел Елизаров, двухметровый атлет в татуировках устроился в дальнем конце стола. Ему наконец разрешили надеть футболку. Вдруг качок поднялся, возвышаясь над столом, словно гора.
– Кириян, можно я пойду?
Он отпрашивался! Эта гора мышц боялась и была готова бежать без оглядки.
«Сейчас, – подумал Иван, – несмотря на свои метр с кепкой, Кириян выглядит куда сильнее, чем эта туша». Чувство жалости к этой пародии на мужчину оказалось настолько сильным, что Иван встал и обратился Кирияну, говоря с нажимом:
– Отпусти его.
– Че за херь? Петухи взбунтовались, – прозвучало за столом.
Иван сразу догадался, кто это. Похоже, это слово у паренька – любимое. Но он пропустил реплику мимо ушей, продолжая стоять и смотреть на Кириенко. Атлет молча ждал приговора. В комнате повисла тишина.
Кириян оскалился:
– А че, пусть чешет! Нужен он нам… – И наглый подросток подмигнул кому-то за столом.
Накачанный болван почти побежал. К удивлению Ивана, никто не обратил внимание на его бегство. Парни разбились на группки и мирно беседовали. Елизар рассказывал о своем последнем сроке. Вдруг кто-то легонько стукнул Ивана по спине. Щеглов повернулся – парень, что сидел справа, показал куда-то перед собой.
– Да пошел ты! – махнул на него Елизар, недовольный тем, что его перебили. – Ну, так вот… – продолжил он, но ему опять помешали.
– Эй, Иван – крестьянский сын! – Голос принадлежал молодому хаму.
Иван повернулся к ухмыляющемуся парню, а Кириян пристально посмотрел на Щеглова.
– Я слышал, ты боксом занимался? – не унимался любитель петухов.
– Ага. Я еще и на танцы ходил, – произнес Ваня.
Елизаров с улыбкой смотрел на происходящее.
– Мне насрать, куда ты там еще ходил. Я у тебя спросил: ты боксом занимался?
Иван встал.
– Если сейчас не успокоишься, ответ узнаешь раньше, чем потеряешь сознание.
– Эй, вы, что тут у меня устраиваете? – подал наконец голос Кириян. – Давайте в коридор, там и разбирайтесь.
Иван вышел вслед за парнем, пожелавшим увидеть боксера в деле, схватил его в охапку и, встряхнув, прижал к стене.
– Ты что, сучок, судьбу за яйца решил подергать? – Ивана трясло от злости, а с лица задиры не сходила ухмылка. – Я тебя сейчас…
И тут кто-то дернул Ивана за рукав. Он обернулся. Слишком много было выпито, и алкоголь замедлил реакцию, поэтому удар быстро достиг цели. В голове у Ивана загудело. Если бы сейчас все накинулись на него гурьбой, то просто убили бы его. Иван отпустил ухмыляющегося парня, посмотрел на вышедших из комнаты мужчин, на стоящего рядом подонка с кирпичом в руке.
«Вот сука! Откуда здесь кирпич?»
Кирпич мог быть откуда угодно. Хотя бы из-под кровати, которой служил подпоркой. Те, кто десять минут назад выпивали с ним за счастливый выход на свободу, окружили Ивана. В глазах горел злобный огонь. Они жаждали расправы, хотели принять участие в кровавом шоу. А жертвой был Иван.
Вперед вышел Кириян.
– Ну что, Ванюша? Ты сказал: отпусти. Я отпустил? Отпустил. Заметь, как ты сказал, так я и сделал. Тем самым оставил пацанов без развлечения.
– Пусть на работу устроятся, там и развлекутся.
– Дерзишь, соседушка… Нам по понятиям не положено.
– Да засунь себе в задницу свои понятия!
Парень с кирпичом поднял руку, чтобы снова ударить Ивана, но Кириян остановил его.
– Я ж на твоей стороне, Ванюш. Мы ж с тобой с детства…
– Ты меня ни с кем не путаешь?
– Ладно, бык. Буду считать до пяти. – Кириян продолжал улыбаться, но тон резко сменился. – Тебе этого вполне хватит добежать до собственной двери. Если на счет «пять» твоя рожа еще будет здесь, не обессудь – развлечением у пацанов станешь ты.
Иван посмотрел в глаза Кирияну. Тот взгляд выдержал и начал считать:
– Раз.
«Если я сейчас побегу, доставлю им большое удовольствие…»
– Два.
«…сколько разговоров потом будет. Мол, Ванька трус, испугался Кирияна. И никто не скажет, что за спиной этого карлика десять таких, как Иван, стояло».
– Три.
«Не дождетесь!»
На счет «четыре» Ваня ударил Кирияна. Кулак с чавкающим звуком вошел в его грудь. Иван вытащил руку и с отвращением стал вытирать об себя.
– Пять! – прорычал Кириян и оскалился.
Рана, зияющая в груди, казалось, совсем не мешала жизнедеятельности его пропитого организма. Гной, сочившийся из дыры, намочил джинсовую рубаху и закапал на пол. Парни стояли, покачиваясь, в ожидании приказа. Костлявые руки, словно палки, свисали вдоль тел, в спутанных волосах – комья земли и сухие листья. Мутные выпученные глаза, не скрывая злобы, наблюдали за будущим развлечением.
«Как я сразу не понял?! Они не в тюрьме отсидели! Они умерли! А теперь вылезли из могил, чтобы убивать живых! Качок все понял и сбежал, а я остался! Остался, чтобы пожрать водки! Теперь сожрут меня!»
Щеглов начал пятиться, поглядывая на окруживших его мертвецов. Монстры наступали, выставив перед собой когтистые руки. Иван уперся в стену. Спасительный выход находился как раз за спинами тварей. Вдруг стена, как двери лифта, разъехалась, и Щеглов полетел вниз…
