bannerbannerbanner
Дикий пляж

Александр Варго
Дикий пляж

Полная версия

– А как ты держишь связь с берегом? – поинтересовался у него Вит, разливая по металлическим стаканчикам водку.

– Раз в неделю сюда приезжает Константин, он привозит продукты, газеты. Иногда я сам выезжаю в город, чтобы купить патроны. Кроме того, зимой я живу в Соловках.

– А вдруг катер не приедет за нами? – спросила Диана. Она сидела, придирчиво разглядывая свои ногти. Я обратил внимание, что к мидиям она даже не притронулась. – У вас есть своя лодка?

– Да, конечно, но сейчас она находится в Соловках, нужен ремонт двигателя. Катер еще хороший, но ухода за собой требует. Константин обещал к концу недели все сделать.

– У вас так красиво, – мечтательно произнесла Ольга, накладывая себе еще мидий. – Только… неужели вам не скучно здесь одному?

– Во-первых, я просил вас называть меня на «ты», а во-вторых, у меня есть Ральф.

Ральф, услышав свое имя, резко поднял голову и выжидательно посмотрел на хозяина.

– Поверь, красавица, здесь намного лучше жить, чем в больших душных городах, где зачастую критерием оценки твоей личности являются не внутренние качества, а материальные блага, – добавил Клим.

– Я бы поспорил на эту тему. Судить таким образом обо всех людях, живущих в городах, мягко говоря, некорректно, – встрял в разговор Игорь. Он так и не нашел насекомое, заползшее ему в ухо, и время от времени тер его, отчего оно стало похоже на вареник, только красного цвета.

– Спорить с тобой я не буду. Давайте лучше взглянем, готово ли мясо.

Ольга вскочила:

– Давайте я вам помогу.

Через несколько минут на столе дымилась большая деревянная миска, больше смахивающая на добротный тазик, с аппетитно пахнущими крупно нарезанными ломтями мяса, покрытыми нежной хрустящей корочкой. Я сглотнул слюну.

– Так, господа, попрошу приготовить бокалы! – Дэн принялся разливать оставшуюся в бутылке водку и достал следующую.

– Денис, может, на сегодня хватит? – недовольно спросила Ира.

– Нет, не хватит. Хватит, не хватит – какая разница, лишь бы ты хорошо училась. – С этими словами он отрезал кусочек мяса и протянул его Зине, восседавшей на его плече. Та немедленно схватила его своими цепкими лапками и, обвив вокруг себя хвостик, начала есть.

Ира вздохнула. Мне стало жаль ее. Интересно, на сколько ее хватит терпеть этот идиотизм? В один прекрасный день она уйдет, а Денис останется один на один со своей крысой и бутылками.

Климентий достал свой нож и стал резать мясо. Из разломов потянулись пахучие струйки горячего пара, от которых рот тут же наполнился вязкой слюной. Мясо было просто великолепным, ничего подобного в своей жизни я не пробовал – оно таяло во рту. Ральф пристроился у ног хозяина, положив голову на лапы и сонно вглядываясь в лесную чащу.

– Клим, а можно задать тебе нескромный вопрос? – Диана кокетливым жестом поправила волосы.

– Находясь в обществе такой шикарной женщины, я готов ответить на любые вопросы! – широко улыбнулся Клим.

– Сколько тебе лет? – Ди томно улыбнулась.

– А на сколько я выгляжу?

– Я бы сказала, что тебе не больше сорока лет.

– Значит, жизнь на природе пошла мне на пользу. Мне пятьдесят один год.

У всех сидящих за столом округлились глаза, а Гуфи даже снял очки, будто без них он мог точнее определить возраст Климентия.

– Да, годы обошлись с вами благосклонно, – протянул он.

Начало смеркаться.

Внезапно протяжный вой, леденящий кровь, пронзил тишину, ему вторил другой, более высокий. Ральф моментально вскинул голову, и верхняя губа задралась, обнажив влажные клыки, изо рта вырвалось глухое ворчание. Диана вздрогнула, непроизвольно придвинувшись к Виту, Ольга испуганно спросила:

– Кто это, Клим? Волки?

– Не бойтесь, это шакалы. Вас они не тронут. – Климентий с невозмутимым видом разгрызал кость.

Ольга поежилась, мельком взглянув на меня.

Застрекотали сверчки, в темноте замелькали крошечные фосфоресцирующие огоньки. Это проснулись светлячки. Таинственно переливаясь мягким зеленоватым светом, они были похожи на далекие звезды.

– Ничего себе местечко, – боязливо передернула плечами Диана.

– Молодежь, чтобы у ваших детей были хорошие родители! – С этими словами Клим опрокинул в себя стопку водки.

Обжигаясь горячим соком, струившимся из-под румяной корочки, мы с Дэном жадно глотали мясо, выбирая куски покрупней. Я поймал на себе скептический взгляд Ди и с набитым ртом улыбнулся ей в ответ.

– Клим, скажи, а есть какие-либо легенды, связанные с этим местом? Здесь так все необычно, что какая-нибудь история точно должна быть. – Вит подцепил вилкой кусок мяса и стал усердно его жевать.

– Да, в свое время рассказывали одну байку. Так, однажды один юноша и красивая девушка взобрались на вершину во-он той горы. – Клим протянул в ее направлении нож. Наступила пауза.

– И что же было дальше? – нетерпеливо спросила Ди. Она соизволила взять себе немного мяса и теперь, аккуратно держа его большим и указательным пальцем, осторожно откусывала по маленькому кусочку.

– Дальше? – Клим хитро улыбнулся. – А дальше ничего. Очевидно, они спустились с другой стороны горы…

Дэн засмеялся, но, поперхнувшись, зашелся кашлем.

– Но шутки шутками, а вот находки здесь и впрямь интересные. Подождите.

Клим поднялся из-за стола и направился в дом. Вит стал разливать водку.

– Я пропущу, – сказал я.

– Вот и чудненько, нам больше достанется. Как говорится, in vinо veritas,[3] правда, Гуфи? – Дэн поднял рюмку. Язык его стал уже заплетаться, лицо раскраснелось.

– Точно. – Игорь, казалось, не обратил внимания, что его назвали «Гуфи», и тоже поднял рюмку. Все удивленно смотрели на него – никто не ожидал, что он будет пить в таком количестве.

Вернулся Клим, неся что-то. Сгрудившись над ним, мы увидели в его руках четыре маленьких камешка, тускло поблескивающих в сгущающихся сумерках: три размером с виноградину, и один – с грецкий орех.

– Золото! – восхищенно выдохнул Гуфи.

– Что, правда? – Ди недоверчиво смотрела на невзрачные с виду камешки.

– Нет, это козий помет, – съязвил Дэн, однако лицо его выражало крайнее изумление.

– Эти слитки я нашел в ручье, откуда вы берете воду, выше, в горах.

– Провокационный металл, и совсем не благородный, – небрежно бросил Вит, словно он находил золотые слитки каждый божий день, – все войны и проблемы человечества из-за него.

Дэн насмешливо посмотрел на него.

– Ты затрагиваешь очень глобальную тему, Вит. Может, не будем дискутировать в такой очаровательный вечер?

Вит промолчал.

Когда Клим отнес камни в дом и вернулся, я окликнул его:

– Разреши взглянуть на твой нож.

– Интересуешься?

– Немного.

Клим неторопливо расстегнул ножны из толстой дубленой кожи и протянул мне нож. Я успел заметить промелькнувшее у него в глазах снисходительное выражение.

Я сразу ощутил его приятную тяжесть. Нож был небольшой, очень удобный – отполированная от долгого употребления рукоять сама легла в ладонь, – лезвие широкое, два кровостока, ребро жесткости, все как положено. Я слегка повертел его между пальцами. Клим, который до этого не спеша набивал табаком трубку, с одобрением посмотрел на меня.

– Метать умеешь?

– Попробовать можно.

Клим встал из-за стола:

– Пошли.

Метать ножи меня научил друг отца дядя Гоша еще пять лет назад, и без лишней скромности скажу, что кое-чего в этой области я достиг.

В то время мы были в Кемеровской области у родственников отца, и я сильно страдал от безделья, поскольку моих сверстников в той глухой местности не было, а слушать по сто раз пересказанные пьяные истории про убитых на охоте оленей и лосей надоело до смерти. Облазив все окрестности, я слонялся в одиночестве по поселку. Тогда-то Георгий и обратил на меня внимание и, показав мне свой нож, предложил обучить кое-каким фокусам, в том числе метать ножи. И хотя прошло много времени, но я как сейчас помню этот нож – восьмисантиметровое хромированное (в него можно было смотреться как в зеркало) узкое лезвие с хищно скошенным на конце острием, три глубоких кровостока, пила у основания. Нож был острее скальпеля, но больше всего мне нравилась рукоятка – высушенное и обработанное козье копыто, а выше белоснежная шерсть. Меня всегда тянуло потрогать густой мех рукоятки, не говоря уже о том, чтобы рискнуть его бросить в дерево. Однако в качестве тренировочного ножа Георгий дал мне другой нож – попроще и не такой изящный, но зато тяжелый и острый. И хотя дядя Гоша редко бывал трезвым, рука его всегда была твердой, и он никогда не промахивался. От нечего делать я решил попробовать, затем втянулся и на протяжении полутора месяцев только и занимался тем, что швырял ножи в различные мишени. Вечерами рука адски болела, плечо нестерпимо ныло, но я продолжал заниматься, делая по две тысячи бросков в день.

С сомнением повертев нож в руках, я решил, что вполне смогу попасть им в дерево. Правда, неплохо было бы сначала сделать несколько пробных бросков…

Клим поднялся и сказал, чтобы я шел за ним. Заинтересованные ребята пошли с нами, за столом остались только Диана с Витом.

Метрах в десяти от беседки росла высоченная сосна, и Клим направился к ней. Примерно на уровне полутора метров от земли к дереву проволокой был прикручен срез деревянного бруска размером с тарелку и толщиной в два кулака.

– Попадешь в дерево? – Клим глубоко затянулся.

– Если я правильно понял, мишенью является вон тот брусок? – Я подкинул в руке нож.

Клим молча смотрел на меня, дымя трубкой, глаза его говорили: «Попробуй хоть попасть в само дерево, не говоря уж о том, чтобы нож воткнулся…»

 

Измерив на глаз расстояние до сосны и глубоко вздохнув, я резко выкинул правую руку, мысленно направляя нож в центр бруска. Послышался гулкий стук ударившейся о дерево рукоятки, и нож упал в траву. Я чертыхнулся про себя и пошел его поднимать.

Все молчали, только Дэн что-то пробормотал. К лезвию прилипла земля, и я вытер нож о штаны. Отошел на пять шагов. Вздохнул поглубже. Согнул руку в локте.

Попадешь в дерево?

Я выбросил руку. Раздался сочный звук врывающейся в древесину отточенной стали, нож вошел немного левее центра круга.

Климентийс уважением посмотрел на меня. Подошел к сосне. Просунув за проволоку, закрепляющую брусок, пустую сигаретную пачку, он повернулся ко мне.

– А так?

– Димон и яйца комару на лету собьет, – бубнил Дэн. Он уже еле держался на ногах, в руках у него, пенясь, пьяно покачивалась наполовину опорожненная бутылка с пивом.

– Можно и так.

Издалека в сгущавшихся сумерках сигаретная пачка казалась совсем крошечной, размером не больше пятака.

ВЖИ-И-ИГ!!!

– Эх ты, мазила! Хорошо, мы не делали ставки. – Дэн, пытаясь сесть на корточки, не удержался и завалился в кустарник. Судя по его гневному ворчанию, он упал в колючки иглицы.

Ирина, чертыхаясь, подошла к нему и сняла с его плеча перепуганную Зину.

Клим невозмутимо наблюдал за мной, но по его глазам было видно, что у него были большие сомнения, смогу ли я вообще попасть в сосну, не говоря уже о том, что нож воткнется.

Я вытащил нож. Он прошел сантиметров на десять выше пачки. Потом подошел к барахтающемуся Дэну и, осторожно взяв из его рук пиво, сделал несколько больших глотков. Все в молчании наблюдали за мной, только Дэн что-то убедительно доказывал Ирине.

«Расслабь руку и представь, что ты в руках держишь обыкновенный камень, а попасть нужно в большой пруд. У тебя не должно и мысли возникнуть, что ты можешь промахнуться. Ты и он – одно целое…» – говорил Георгий, со сверхъестественной быстротой вертя между пальцами нож.

Закрыв глаза, я представил себе траекторию полета ножа, как он, будто в замедленной съемке, вращаясь, вонзается в самый центр сигаретной пачки. Вдруг меня охватило внезапное чувство, что я не могу промахнуться, я просто не имею на это право, каждая мышца ощущала огромный прилив сил, кровь закипала, нервы трепетали, как вольфрамовые нити.

Неожиданно вместо пачки перед моими глазами появилось неприятно ухмыляющееся лицо старой цыганки, которую мы встретили в Соловках. Оно было каким-то… каким-то злым, совсем древним… и оно мерцало в темноте. Как призрак.

Это плохое место…

ВЖИ-И-И-И-ИГ!!!

– Ого! Где тебя этому научили, а? – Гуфи снял очки, потрясенно глядя на сосну.

Я открыл глаза. Нож рассек пачку надвое, а само лезвие вошло в брусок почти наполовину. Ольга, широко раскрыв глаза, со страхом смотрела на торчащий из дерева нож, похожий на необычной формы сучок.

Внезапно я пошатнулся – волна боли в висках окатила меня, как ведро холодной воды. Она нарастала постепенно, словно медленно выплывающая из глубины акула (крупная и очень голодная акула). Я со страхом ждал, что может последовать за этим, и, с трудом передвигая ноги, направился к канистрам с водой. Вылив на голову ковш ледяной воды, я почувствовал себя немного лучше.

Климентийвытащил нож, вытер лезвие об штанину и внимательно посмотрел на меня.

– У тебя хорошие способности. Надеюсь, нож, пущенный твоей рукой, будет поражать только неодушевленные цели.

Я вяло кивнул. Боль неторопливо уходила, словно нехотя уползающая старая, но все еще опасная рептилия, оставив внутри мерзкое чувство: предупреждающее: «Жди-я-скоро-вернусь».

– Может, теперь продемонстрируешь свое мастерство? – сказал Вит, засунув большие пальцы рук за ремень. Он неслышно подошел сзади и теперь с интересом следил за происходящим.

Клим слегка улыбнулся. Подойдя к сосне, он освободил один конец проволоки на мишени и поднял ее на центр деревянного среза, закрепив с другой стороны ствола дерева. Все, замерев, следили за каждым его движением.

Неслышно ступая, Клим отошел от дерева (намного дальше, чем откуда метал нож я), двигаясь с кошачьей грацией, внезапно резко развернулся, и в воздухе что-то сверкнуло – что-то очень быстрое и неуловимое для человеческого глаза. В следующую долю секунды нож оказался торчащим глубоко в дереве, лезвие рассекло проволоку точно посередине, сам брус раскололся надвое.

Подобное не слишком удивило меня – человек, который прожил здесь около шести лет, может не только это, но на всех остальных это произвело эффект.

Боль в голове угомонилась, и я вернулся за стол. Мясо остыло, дразнящий ароматный запах пропал.

Ирина с Дэном ушли спать, Вит с Дианой курили невдалеке. Через некоторое время ушел Клим. За столом сидели нахохлившийся Игорь и Ольга. Я поймал себя на мысли, что мне все время хочется смотреть на ее лицо, в ее глубокие синие, как безоблачное небо, глаза.

Я взглянул на Ольгу:

– Вина?

– Только чуть-чуть.

Вино принес Клим, тоже собственного приготовления. В нем нет ни капли воды, сказал он, только виноградный сок. Вино и в самом деле имело необыкновенно легкий терпкий вкус и по цвету напоминало играющий в солнечных лучах рубин.

– Игорь? – Я вопросительно посмотрел на Гуфи.

– Я лучше водки выпью.

– Плохо не будет?

Игорь надул губы и замотал головой. Я пожал плечами и плеснул ему водки.

На небесной тверди заблестели первые льдинки звездочек, весело подмигивая друг другу.

Ольга сделала маленький глоточек и спросила:

– Дима, а ты живешь с родителями?

– С матерью. Отец умер. Сердце. – Я допил пиво в стакане и наполнил его заново.

Ольга растерянно заморгала глазами:

– Извини, я не знала…

– Ничего, – ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно равнодушнее.

Игорь настороженно следил за нашей скупой беседой, после чего поднял рюмку.

– За длинноногих блондинок! – чокнулся я с ним.

Ольга несмело протянула мне свой стакан, и я слегка коснулся его.

– Ты имеешь в виду Диану? – с трудом выговаривая слова, спросил Игорь.

– Ребята, мы идем спать! – крикнула Ди. В темноте, очертив полукруг, мелькнула ярко-красная точка выбрасываемого окурка.

– Нет, Гуфи, не Диану, – вздохнул я.

– Не называй меня Гуфи! – неожиданно визгливо выпалил Игорь, привстав со скамейки. – У меня есть имя, если ты еще не забыл!

Я промолчал, про себя решив никогда не называть его этой глупой кличкой.

Стало холодно, и Ольга надела свитер.

– А у меня тоже отца нет, – вдруг упавшим голосом сказал Игорь.

Мы с Ольгой озадаченно переглянулись.

– А с твоим-то что? – Я подцепил кусок свинины, ставший уже почти ледяным.

Игорь снял очки.

– Что? – усмехнулся он, и, честно говоря, мне не понравилась его усмешка. – Мой папаша мотает срок на зоне. Не знаю, может, его и в живых уже нет. Так-то.

За столом воцарилась тишина, которую нарушал лишь шелест ночных мотыльков, вьющихся у подвешенной к потолку беседки лампы, да далекий шум прибоя.

Ольга собралась что-то произнести и уже открыла рот, но я положил ей руку на колено. Она покраснела (это стало заметно даже в сумерках) и смущенно убрала мою руку.

Игорь начал плакать. Откровенно говоря, плачущий мужчина вызывает такое же отвращение, как и пьяная вдрызг женщина, поэтому я раздраженно попросил его не устраивать за столом всемирный потоп.

– Никто из вас ни хрена не понимает. – Гуфи икнул. – Никто…

– Ну-ну, хватит сопли развозить. – Я налил в рюмку еще водки и пододвинул ее к Игорю.

– Никогда никому. Я не рассказывал это… – всхлипнул Гуфи. – Не знаю, может, потому что я сейчас пьян. А может, вы просто неплохие ребята, которые стараются не подкалывать меня. – Игорь сплюнул и замолчал.

Пауза затягивалась, и я уже было подумал, что он передумал откровенничать перед нами, как вдруг Гуфи заговорил совершенно чужим голосом:

– Как думаешь, что чувствует шестилетний ребенок, когда его отец не вылезает из зоны, а мать постоянно пьет, собирая у себя дома всякую рвань?

Гуфизаерзал на лавке, словно сидел голой задницей на наждачном листе.

– Ну? – мягко произнес я.

– Ну?! – переспросил меня Гуфи, и глаза его сверкнули злобой. – Сортиры на вокзалах были в сто раз чище, чем наша квартира! Не было того алкаша в нашем районе, который не зашел бы к нам в гости! Но даже не это самое худшее. ОНИ ЕЕ ТРАХАЛИ! Трахали мою мать, да, они трахались, как какие-то кролики! – взвизгнул он. – А она только смеялась, когда они это делали, видела, что все этопроисходит на моих глазах, предлагала мне тоже попробовать…

Не веря своим ушам, я ошеломленно уставился на Игоря. Ольга тоже смотрела на него во все глаза.

Гуфитем временем задрал рукава своей рубашки, и я с ужасом увидел на его предплечье несколько бесформенных рубцов бордового цвета.

– Это было просто развлечение. А что? Что может быть смешнее, чем тушить сигареты, используя вместо пепельницы твою кожу?

Он, видимо, не ждал наших комментариев и продолжил:

– Однажды они задушили нашу кошку за то, что она сделала лужу, а кто-то из них наступил в нее. Перед этим они избили ее ногами до кровавой рвоты, а после выкинули ее в окно, как банановую кожуру. Как ты думаешь, каково это, когда тебе нечего есть и ты идешь на улицу просить еду у соседских детей, а они в ответ смеются, обзывая тебя недоношенным ублюдком, и распевают песни, что твоя мама – тупая шлюха? Ты желаешь только одного – взять топор и зарубить всех к чертям собачьим.

Гуфи взял дрожащими руками рюмку и, одним махом выпив ее, поморщился.

– А в один прекрасный день, – лицо его приняло жесткое выражение, – она опять напилась, после чего завалилась спать прямо на полу. Потом пришли они. Дверь была открыта, да ее никогда и не закрывали, наша квартира, если тот свинарник можно было назвать квартирой, всегда была открыта для всех, – Игорь невидяще смотрел перед собой, – я даже не уверен, был ли у нас ключ от двери.

Игорь замолчал, по его лицу снова заструились слезы.

– Они делали это с ней, когда она была мертвецки пьяна, когда она спала, делали при мне, понимаете?! Хоть убей меня, но я не могу понять, как можно спать и храпеть, когда тебя дрючат во все мыслимые и немыслимые дыры?! А когда она проснулась, они стали требовать у нее деньги, а откуда у нас тогда были деньги? Мать перезанимала их у кого только можно…

Мы молчали. В подобных случаях человека нельзя перебивать или останавливать, иначе он снова замкнется в себе, словно улитка в своем домике, ему необходимо выдавить из себя все тяжелые воспоминания, как выдавливают застарелый гнойник. Любое сказанное слово, даже успокаивающее, будет лишним.

Ольга вздохнула.

– …тогда они стали ее бить. Били долго. – Слова Игорю давались с большим трудом. – А она только мычала и звала отца, а потом меня. Вспомнила… – горько произнес он и потянулся за бутылкой.

Ольга неуверенным движением хотела ее убрать, но я мягко остановил ее.

– Я убежал в ванную и спрятался под раковиной, я кричал от страха. Крики матери доносились еще долго, но постепенно становились все тише и тише. Вскоре она затихла совсем, и я услышал чей-то смех… – Он опустил голову.

– Они переворошили всю квартиру, но что там можно было найти, кроме старых, никому не нужных засаленных вещей и пустых бутылок? Вскоре они ушли… Когда я решился выйти из ванной… – Игорь запрокинул голову и сделал глоток прямо из горлышка бутылки, – я зашел в комнату… Там везде была кровь. Очень много крови.

Игорь помолчал. Сняв очки, он теребил дужку, смотря перед собой.

– Комната была похожа на лавку мясника. Пол, диван, стены, даже потолок – все было в крови. Как будто открывали несколько бутылок шампанского, взболтав перед этим, а вместо вина там оказалась кровь. От ее лица почти ничего не осталось – они били ее сковородкой, в голове была дырка, через которую мог вылезти новорожденный, и там было что-то желтое… – Последние слова были произнесены шепотом.

Ольга крепко сжала мою руку, лицо ее побледнело. Далеко в лесу раздался протяжный вой шакала, заставивший ее вздрогнуть.

Гуфи посмотрел отстраненным взглядом в сторону воя, мигнул и продолжил:

– Я видел, что она еще дышит, тяжело, хрипло, но дышит. Из ее рта выплескивалась кровь, на подбородке – обломки зубов; теперь я знаю, что ей переломали ребра, одно из которых наверняка проткнуло легкое… Все это я помню и сейчас… Потом она затихла. Я кинулся к двери, но они закрыли ее снаружи, тогда я выбежал на балкон, я кричал, я звал на помощь, мне было так страшно, что я подумывал выпрыгнуть с восьмого этажа. Но никто не пришел ко мне, понимаете, никого не интересует маленький мальчик из неблагополучной семьи, у которого папаша в тюрьме, а мать – беспробудная пьяница, мальчик, для которого получать подзатыльники и зуботычины – обычное дело. Кому нужны эти проблемы? – Голос Игоря сорвался. – Опять у Гульфиков пьянка, скажут соседи и махнут рукой, услышав мои вопли.

 

На черном как сажа небе проступил серебряный серп месяца.

– После этого я заперся в ванной и сидел там почти два дня, я ходил в туалет в раковину и в ванну. Я задыхался от зловония, но страх был намного сильнее чувства брезгливости, вы понимаете это? Я вздрагивал от каждого шороха, мне казалось, что моя мать медленно поднимается с пола и, как есть, голая, шаркая ногами, медленно приближается к ванной, держа в руках сковородку, и шепчет: «Хочешь попробовать, милый? ХОЧЕШЬ?» – Игорь почти кричал.

Мы с Ольгой сидели каменными изваяниями, словно застывшие под взглядом горгоны Медузы. Игорь вздохнул.

– Дверь открыла милиция. Их потом задержали, но какое это уже имеет значение? Не знаю. Я просидел два дня в квартире с трупом собственной матери, вот это я знаю точно…

– Дима, может, сменим тему? – тихо спросила Ольга.

Я ничего не ответил, потрясенно глядя на Игоря. Виталий мне однажды говорил, что Игорь живет с двоюродной бабкой, а мать у него умерла, еще когда он был ребенком. Но услышать такое?!

– А потом мне стали сниться сны. В этих снах я знал, что моя мать прячется у меня в комнате от них, она пряталась у меня в шкафу, почерневшая и скрюченная, с вытекшим глазом… Она просила защитить ее и не открывать им дверь, она пела мне колыбельные, которые всегда пела в детстве, но слова она произносила неотчетливо, ведь ей выбили почти все зубы…

Я почувствовал, что весь покрылся потом, несмотря на холодный вечер.

Гуфи закрыл лицо руками. Я наполнил доверху две рюмки водкой и осторожно дотронулся до его плеча.

– Игорь… То, что тебе пришлось пережить, это страшно. Но ты живой, молодой… Пусть это звучит банально, но ты не имеешь права зацикливаться на прошлом, у тебя впереди вся жизнь. Я хочу выпить за тебя.

Гуфи, внимательно посмотрев на меня, нетвердой рукой взял рюмку.

– А здорово ты сегодня эту сволочь из моего уха выгнал, – вдруг слабо улыбнулся он.

– Ерунда, я видел, как это делали как-то мои друзья.

Мы выпили. Я посмотрел на часы и присвистнул. Полвторого ночи.

– Мои друзья, пора спать. – Я помог Игорю подняться. Тот начал что-то бормотать, засыпая на ходу, и я взял его под руки.

Уводя Игоря в дом, я перехватил робкую улыбку Ольги.

* * *

Прошел почти час, как мы с Ольгой вышли из лагеря и направились к горам. Погода сегодня, как и прежде, ясная и безоблачная, как сладкое детство, теплые лучи солнца ласково обогревали нашу кожу (она уже успела немного загореть).

Перед уходом Клим предупредил нас, чтобы мы держались ручья.

– В четырех-пяти километрах отсюда есть запруда. Ее вырыли мы с Константином. – Клим кашлянул. – Желательно дальше ее не ходить.

– Почему?

Клим на секунду замялся.

– Сам знаешь, тут полно диких кабанов.

– Клим, кабаны не нападают на людей. Если только они не ранены, и ты это знаешь лучше меня.

– Во всяком случае, я прошу далеко не уходить. Да и заблудиться вы можете, – решительно сказал он. – Ладно, мне нужно кое-что сказать тебе, – заторопился вдруг он и, отведя меня в сторону, сказал: —Мне никогда не доводилось видеть, чтобы кто-то из молодежи мог обращаться с ножами, как это делаешь ты. Если не ошибаюсь, вы с Виталием раньше дружили?

Я отвел взгляд:

– Раньше да.

Клим закурил свою неизменную трубку, после чего хлопнул меня по плечу.

– Это жизнь, парень. Ты и он – очень разные, я заметил это сразу. Вы оба неплохие ребята, но я готов съесть свои ботинки, если у вас осталось что-то общее, кроме совместных посиделок за столом. Да, и еще. – Климентий достал что-то из охотничьей сумки и протянул мне: – Держи!

Нож!

– Ему примерно столько же лет, сколько и тебе. Это один из первых ножей, которые я сделал сам.

Я расстегнул потертые ножны из грубой кожи и вытащил нож. Он был похож на тот, который я метал вчера, разве что немного короче. Солнечные блики тут же весело заплясали на прохладном лезвии – оно было широкое, как ладонь, у основания виднелось несколько зазубрин, но они нисколько не портили внешний вид холодного оружия. Отразившийся солнечный зайчик заставил меня зажмуриться.

Я взглянул на Клима и понял, что он не ждет благодарности. В таких случаях это лишнее.

– Не доставай его без надобности. – Клим задумчиво посмотрел на тающие в воздухе кольца дыма и добавил: – Далеко старайтесь не уходить. И помни – держитесь ручья.

* * *

Мы уходили от лагеря все дальше и дальше, лес вокруг нас постепенно сгущался, и, несмотря на безоблачное небо и ослепляющее солнце, лучи нас почти не доставали. Появились первые комары, но Ольга заблаговременно запаслась «Антикомарином», которого, впрочем, хватало ненадолго.

Под ногами шуршали листья и сосновые иглы, иногда попадались красивые лужайки, где ярко-зеленая трава почти достигала пояса. По дороге нам попался большой уж. Ничуть не испугавшись нашего присутствия, он, не мигая, внимательно смотрел на нас своими черными блестящими глазами, и лишь когда я протянул к нему руку, он грозно зашипел, предупреждая о том, что нам лучше идти своей дорогой.

Мы отправились дальше, болтая о разной чепухе, о школе, о дальнейших планах на жизнь, затронули даже тему политики. Я также поведал Ольге о своей жизни в армии, рассказал про родителей и Вита.

Удивительно, но общение с этой девушкой доставляло мне несравненное удовольствие, и я впервые посмотрел на нее по-иному. Лицо правильной формы, черты нежные, хотя и не такие красивые, как у Дианы, но зато милые и располагающие, а глаза… Выразительные и необычайно глубокие, цвета фиалок, они видят собеседника насквозь, словно через причудливую призму, фиксируя каждую мысль, эмоцию, желание, и похожи на бездонные горные озера.

– Дима, я хотела у тебя спросить… Игорь ехал сюда с какой-то определенной целью?

– Мы все сюда приехали с определенными целями – отдохнуть, позагорать, искупаться и тому подобное. – Я в который уже раз машинально дотронулся до ножа Клима, покачивающегося в такт ходьбе.

– Ты не понял меня, – Оля кашлянула. – Я имела в виду…

– Я отлично знаю, что ты имеешь в виду. Вит взял его, рассчитывая, что ты обратишь на него внимание.

– Я догадалась, просто хотела узнать, знаешь ли ты об этом. – Она на мгновенье покраснела и торопливо сказала: – То, что он вчера рассказал… Я бы никогда не подумала.

– Для меня это тоже было новостью. Я только знаю, что с детства он живет без родителей и у него почти нет друзей, кроме Виталия – они вместе учились в школе.

Мы продолжали медленно идти, и вскоре справа от ручья возник небольшой водоем. По-видимому, это и есть та запруда, о которой говорил Клим. Вокруг нее – взрыхленная земля и помет.

– Что это? – Ольга с интересом присела над запрудой.

– Кабанья джакузи, – ответил я и, поймав ее недоуменный взгляд, объяснил: – Несмотря на общепринятое мнение, кабаны и свиньи чистоплотные животные. Судя по всему, это их купальня. Посмотри, какая мутная вода. А грязь для них – все равно что мыло. Когда она засыхает, они трутся о кору деревьев, чтобы вместе с ней отвалились разные насекомые и паразиты. Вот, гляди! – Я показал ей на испачканный засохшей грязью ствол сосны.

– Откуда ты все это знаешь? – удивилась Ольга.

Я только открыл рот, как вдруг она воскликнула:

– Ой, смотри! – и схватила меня за руку.

Прямо перед нами, важно перебирая морщинистыми лапами, ползла громадная черепаха, панцирь которой был не меньше таза для белья.

– Кстати, ты знаешь, как на черепах охотятся хищные птицы? – спросил я у Ольги, но она, похоже, не услышав вопроса, с интересом наблюдала за пресмыкающимся.

Я продолжал:

– Увидев черепаху, они хватают ее своими когтями, поднимают на большую высоту, причем именно над каменистой местностью, после чего бросают ее вниз. От удара панцирь черепахи раскалывается, и птица начинает пировать.

Глядя на размеры обнаруженного нами экземпляра, я с трудом представлял себе размеры птицы, способной поднять ее в воздух.

– Как насчет ужина в виде черепахового супа сегодня вечером, леди? – галантно произнес я, делая вид, что озабочен поиском камня.

– Нет, ты что, Дима, не надо! – Оля всерьез испугалась за жизнь черепахи и сильнее сжала мне руку.

Разговаривая, мы пошли вслед за черепахой, которая целенаправленно ползла вперед, все глубже в лес, при этом она нисколько не боялась нас. Кто сказал, что черепахи медленные? Черта с два! Она ползла ненамного медленней, чем мы шли, при этом я бы не сказал, что она сильно спешила.

Увлеченно следя за черепахой, мы не заметили, как постепенно все дальше и дальше уходили от ручья. Через некоторое время Ольга сказала, что она устала и не прочь бы утолить жажду. С собой у нас была литровая бутылка «Фанты», бутылка пива и немного бутербродов с сырокопченой колбасой.

3Истина в вине (лат.).
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21 
Рейтинг@Mail.ru