bannerbannerbanner
Старые страницы

Александр Амфитеатров
Старые страницы

– И вотъ вамъ, душенька, прелестная каторга: за 15 рублей въ мѣсяцъ вы будете работать ровно 15 часовъ въ сутки… Сколько счастья!

Всюду, пока, женскій трудъ – отбросъ мужского, черная, кропотливая и мучительно скучная работа, которой мы, мужчины, не беремъ по лѣни, высокомѣрію и потому, что есть возможность свалить ее на женскія плечи, за гроши, какіе мужчинѣ получать «даже непристойно». Это – вездѣ: въ банкахъ, въ папиросныхъ мастерскихъ, въ библіотекахъ, въ магазинахъ, на фабрикахъ, иа телеграфѣ, на полевой уборкѣ – всюду, отъ малаго до большого, гдѣ трудъ мужской мѣшается съ трудомъ женскимъ.

Требуется съ женщины много, платится мало. Диво ли, что соблазнъ болѣе сладкой и сытой жизни отбиваетъ ее отъ труда и бросаетъ въ разрядъ «продажной красы»? О предпочтеніи перваго второй можно говорить справедливыя и хорошія слова съ утра до ночи. Ho y справедливыхъ и хорошихъ словъ есть одинъ огромный недостатокъ: какъ голосъ долга, они всѣ требуютъ отъ человѣка подвижничества во имя идеи. Подвижничество же массамъ не свойственно, но лишь единицамъ изъ массъ. Очень хорошо быть Виргиніей, но, если бы Виргиніи встрѣчались по двѣнадцати на дюжину, ихъ не заносили бы на скрижали исторіи, какъ поучительную рѣдкость. И – когда дѣвочкѣ лѣтъ 17–18 предоставляется выборъ между пятнадцатичасовою ежесуточною каторгою и паденіемъ, она обычно предпочитаетъ грѣхъ и сытую жизнь честному труду на житейской каторгѣ. Одной Виргиніей въ спискахъ житейскихъ становится меньше, одной Катюшей Масловой – больше. Эти бѣдныя Катюши Масловы гибнутъ, какъ мотыльки на свѣчѣ – сотнями, тысячами, тупо принимая свою гибель, какъ нѣчто роковое, неотмѣнное. Чтобы мотылекъ не летѣлъ на свѣчу, надо поставить между нимъ и ею надежный экранъ… Такой экранъ, говорятъ намъ, есть женскій трудъ, полноправный съ трудомъ мужчины. Прекрасно. Но сдѣлайте же трудъ этотъ и равноцѣннымъ труду мужчины, потому что иначе – экранъ дырявый, не заслоняетъ свѣчи. Если выхотите, чтобы женскій трудъ парализовалъ проституцію, сдѣлайте его хоть сколько-нибудь способнымъ не теряться въ сосѣдствѣ съ нею своимъ безсильнымъ заработкомъ въ совершеннѣйшій мизеръ; a жизнь честной работницы сдѣлайте сытѣе и, слѣдовательно, завиднѣе мишурной обстановки – «убогой роскоши наряда», достающейся въ удѣлъ продажнымъ женщинамъ. Если общество въ состояніи достигнуть такого блага, проституція погибнетъ сама собою; если нѣтъ, – то благожелательные и краснорѣчивые конгрессы противъ нея – не болѣе, какъ то самое бросаніе камешковъ въ воду, при коемъ Кузьма Прутковъ рекомендовалъ наблюдать круги, ими образуемые, «ибо иначе иной, пожалу, назоветъ такое занятіе пустою забавою»!

1899.

II. «Аглицкій милордъ»

По всѣмъ газетамъ прокатилась скандальнымъ громомъ, такъ называемая, бекетовская исторія. Власть имущій казанскій земецъ, человѣкъ изъ хорошей дворянской фамиліи, богатый, образованный, обольстилъ бѣдную дѣвушку, сельскую учительницу, состоявшую подъ его началомъ. Когда утѣхи любви привели жертву казанскаго Донъ-Жуана къ интересному положенію, онъ же, Донъ-Жуанъ этотъ, уволилъ ее отъ должности – за развратное поведеніе. Опозореняая и выброшенная на улицу, дѣвушка сдѣлала обольстителю своему колоссальныйскандалъ, обратясь съ жалобою въ земское собраніе, при чемъ разъяснила грязную исторію во всѣхъ подробностяхъ, не пожалѣвъ ни «его», ни себя. Получилась весьма отвратительная картина нравственнаго насилія, начальственнаго понудительства на развратъ и какой-то озвѣрѣлой, безсмысленной жестокости, смѣнившей «любовь» послѣ того, какъ вожделѣнія были удовлетворены, страсти остыли, наступили пресыщеніе и зѣвота. Земцы были справедливо возмущены, и лишь одинъ въ сонмѣ ихъ остался спокоенъ и даже, можно сказать, величавъ до чрезвычайности – самъ герой сквернаго дѣла. Съ надменнымъ хладнокровіемъ англійскаго или, – какъ въ старину говорилось и какъ на «французско-нижегородскомъ» языкѣ оно лучше выходитъ, – «аглицкаго» милорда, съ краснорѣчіемъ и апломбомъ, достойными лучшаго примѣненія, онъ «имѣлъ честь заявить почтенному собранію», что связи своей съ учительницею не отрицаетъ, но это – его, аглицкаго милорда, частное дѣло, a не вопросъ общественный и, слѣдовательно, обсужденію почтеннаго собранія поступокъ его подлежать не можетъ и ве долженъ. Но, сладострастничая en homme prive, онъ считаетъ долгомъ своимъ блюсти цѣломудріе въ качествѣ дѣятеля общественнаго, – и вотъ почему не только почелъ себя обязаннымъ уволить свою жертву отъ должности, но и вмѣняетъ увольненіе это себѣ не въ грѣхъ, a въ заслугу. Онъ обязанъ удалять отъ обучающихся во ввѣренныхъ его надзору школахъ дѣтей вредные и дурные примѣры, а, конечно, никто не скажетъ, чтобы беременная дѣвушка, въ качествѣ наставницы, была для отрочества примѣромъ поучительнымъ. Словомъ:

– И охота вамъ, гг. земцы, совать носъ не въ свое дѣло, заниматься амурными сплетнями и поднимать много шума изъ ничего. Выгоните вонъ эту распутную дѣвчонку-шантажистку. Что она распутная, это, мм. гг., я полагаю, достаточно доказывается уже нагляднымъ несоотвѣтствіемъ фигуры ея съ данными ея званія; a что она шантажистка, съ ясностью явствуетъ изъ смѣлости ея имѣть какія-то претензіи на помощь и матеріальную поддержку со стороны почтеннаго человѣка, оказавшаго ей честь привести ее въ святое состояніе материнства. Вмѣсто того, чтобы безкорыстно довольствоваться тихими радостями такого состоянія и почитать его за нежданное и незаслуженное благословеніе небесъ, оиа алчетъ наживы, жаждетъ денегъ, требуетъ причитающагося ей содержанія и, лишенная такового, дерзаетъ плакать. жаловаться, проклинать, безпокоя своими кляузами ваше высокопочтенное собраніе. Не вступаться за нее должны вы, мм. гг., но благодарить меяя за то, что я избавилъ васъ отъ нея и не позволилъ ей запятнать очевидностью своего позора цѣломудренную репутацію вашихъ учрежденій. Для сего. мм. гг., я не пощадилъ ни нѣжной прихоти своей къ этой порочной особѣ, – ибо, со всею откровенностью чистаго сердца, долженъ сознаться: она, дѣйствителъно, была моею любовницею, – ни родительскаго инстинкта, – ибо, съ тѣмъ же чистосердечіемъ, не позволяю себѣ отрицать: будущій ребенокъ ея – мой ребенокъ. Я Брутъ, мм. гг., и даже больше Брута. Не велика штука покарать порокъ, отрубивъ головы взрослымъ негодяямъ-сыновьямъ, на то y человѣка и голова, чтобы рубить ее по мѣрѣ надобности, – я же покаралъ родственный мнѣ порокъ, еще не родившійся, въ утробѣ его покаралъ! Итакъ – пустъ негодница идетъ въ родовспомогательное заведеніе или, куда ей угодно, a я, во всемъ сіяніи своего служебнаго безпристрастія, во всемъ величіи исполненнаго предъ обществомъ долга, да повлекусь вами въ храмъ славы и да украшусь гражданскимъ вѣнкомъ… «за любострастіе и жестокость!» A засимъ индидентъ исчерпанъ. Объявляется переходъ къ очереднымъ дѣламъ.

Рейтинг@Mail.ru