Александр Уваров
Лемурия
Он нагнулся и поднял с пола упавший с кухонной полки чёрный полиэтиленовый мешок для мусора.
Помял его, повертел в руках – и вдруг потянул за тесёмки.
– Дожди… Воды много…
Игнату вдруг стало страшно.
– Брось, – выдохнул он.
По воздуху побежала чёрная рябь.
– Брось! – закричал Игнат. – Брось! Брось это! Брось!
Пора это выбросить. Пора. Странные сны.
«…по просьбе Игната Ивановича Палевича высылаю вам драфт договора на новый роман…
Рассчитываем получить ваш ответ завтра до конца рабочего дня.
По вашей просьбе срок на подготовку романа я увеличил с двух до трёх месяцев.
Игнат Иванович просил как можно быстрее завершить все формальности, так что при необходимости договор для подписания я могу привезти вам на дом, либо в любое указанное вами место.
Ожидаю скорейшего ответа.
С уважением
Коцюра Д. Н.
Референт Генерального директора»
«…Издательство в лице Генерального директора И. И. Палевича, действующего на основании… настоящий Договор с М. Л. Искандеровым (в дальнейшем – Автор)…
…за вознаграждение передаёт исключительные права…»
Травки, между прочим, лечебные, а не ядовитые!
– Теперь ты разденься, – попросила она. – Я хочу увидеть тебя, всего тебя.
Он был послушен. Полностью покорен её воле.
«Мне воздаяние. Воздастся по делам, по словам, и по мыслям».
– Сними брюки. Отбрось. И это сними…
Её любовник обнажён. Обнажён и беспомощен.
– Передай мне…
Он протянул ей брючный ремень. Она протянула язычок ремня сквозь стальную пряжку.
Петля.
На шею или на руки?
– Сюда, – попросил он и завёл руки за спину.
Она приблизила голову к его груди. Кончиком языка провела по соску. Рука скользнула по его животу – ниже.
Тёмные волосы. Темнота.
Плоть растёт, удлиняется, наливается жаром. Сладковатый запах с кислинкой – острее.
– Хочешь оказаться в моей власти? – спросила она. – Не страшно?
Она улыбается.
– Нет, – отвечает он. – Не страшно…
«Иго твоё легко… Легко!»
Она обошла его. Прижалась к спине. Плотно. Охватила за плечи и на секунду узкой полоской ремня придавила горло.
– И теперь на страшно? Совсем?
– Нет, – ответил он.
Она погладила его ягодицы. Задержала палец на ложбинке. Медленно продвинула вглубь. Ещё немного. Ещё.
Глубже.
Лёгкой, едва заметной волной дрожь пробежала по его спине.
– И теперь? – повторяла она. – Я ведь могу потерять разум от страсти. Могу войти в тебя. Ты и это примешь?
– И теперь, – ответил он. – Смири…
Она набросила ему петлю на сведённые руки. Затянула узел.
– Я выпью тебя, – сказала она. – Всего тебя, до дна. Я буду обладать тобой. Тобой – всем! Ты весь будешь мой!
Она обошла его и встала перед ним на колени.
Кончиком языка провела по всей длине поднявшегося в возбуждении члена. Нежно прикоснулась губами к головке, смачивая её слюной. Рот её буквально истекал влагой, смеши вавшейся с липкой прозрачной жидкостью, каплями собравшейся на головке члена.
Она подняла голову. Посмотрела на него с улыбкой.
– Да ты весь течёшь…
Он не ответил ей. Лишь дышал тяжело, словно задыхаясь в полночной жаре.
– Скоро ты польёшься… Скоро…
Она охватила губами его член и стала сосать, ускоряя темп. Ладонью поглаживала яички.
Потом повалила его на постель. Головой прижалась к животу, словно удерживая любовника на месте.
И сосала, вытягивая жидкость его, ощущая с восторгом, как набухает и наливается жаром головка члена.
И чувствовала как любовник дрожит и извивается в объятьях её, как твердеют от сладкой судороги его мышцы. Чувствовала… Каким-то особым чувством, догадкой, прозрением, озарением мгновенным – увидела на многвение красный огонь, охвативший его живот.
Семя рвётся навстречу её губам.
Ноги его бьют по простыне.
Океан захлёбывается. Она глотает белую жидкость. Лижет языком кожу.
– Ещё… Ещё…
Пьёт – глоток за глотком. Горячее мясо пульсирует в неё в руке, будто стараясь вырваться из сжатых пальцев.
Последние капли. Она облизывает губы.
Теребит пальцами член, словно страраясь добыть ещё влаги. Он отвечает ей стихающими толчками всё ещё напряжённых и горячих тканей. Последние капли, уже не белые, а полупрозрачные, текут ей на ладонь.
Она растирает остатки спермы по животу.
И затихает на несколько минут, чутко прислушиваясь к шумному дыханию остывающего от страсти любовника.
– Это только начало, – шепчет она. – Это только начало, милый…
Она даёт ему отдохнуть. Главное ещё впереди.
Он избавился от семени и следующую игру перенесёт легче.
Следующая игра будет более забавной.
Она переворачивает его на живот.
Стих шелест шин. Облако красновато-коричневой пыли.
Машина остановилась почти беззвучно. Только по стихшему шелестящему звуку и можно было понять, что японский протектор не поднимает больше с земляной дороги прокалённую полдневным солнцем тропическую пыль, и роскошная белая машина с золотистыми тонированными стёклами остановилась почему-то прямо посреди дороги, напротив табачной лавки.
– Кто это к нам забрался? – удивлённо спросил продавец, встряхивая кулёк.
– Быстрее, быстрее! – поторопил его Искандеров.
И протянлу руку за кульком.
– Хороший табак! – не забыл похвалить товар табачник. – Для трубки хорош, сигарету скрутить – хорош…
Он явно был взволнован и смущён. Его превосходный по здешним меркам английский (бывший главной причиной того, что Искандеров именно в его торговом заведении закупал листовой табак) заметно сломался и охромел.
Слова он подбирал с трудом. И левый глаз его беспокойно запрыгал и начал косить.
– Е-э! – обиженно заявила проходившая мимо коза.
И затрясла пыльным боком на разноцветные кучки пряного, ароматного, со всевозможными травами и приправами смешанного табака.
– А ну! – закричал продавец. – Проходи!
Добавил какое-то слово на местном диалекте. Но замахнуться на животное не решился.
Впрочем, понятливая коза и сама ушла.
Звук хлопнувшей двери. Кажется…
Искандеров повернулся на женский голос.
– А я вас узнала! Михаил… ой… отчество…
– Львович, – подсказал Михаил.
Молодая женщина, красивая, в соблазнительно короткой юбке, с потрясающе стройными ногами, с длинными каштановыми волосами, с миндалевидными голубыми глазами – стояла перед ним.
И восторженно смотрела на него.
«Поклонница?» с давно уже забытым, но теперь вдруг внезапно появившимся радостным волнением подумал Михаил. «Неужели? Когда ж это было? Неужели сейчас она скажет: „а я вас узнала“? Не верю!»
– А я вас узнала! – воскликнула она. – Михаил Львович Искандеров! Правда? Это вы?
– Это я, – подтвердил Искандеров. – Это…
Что-то знакомое было в её облике. Будто что-то давнее, забытое уже, прочное забытое, погребённое под грудой хлама мимолётных видений в самом дальнем уголке памяти, неподвижно лежащее, тихое, едва ли не мёртвое до времени, но теперь вот ожившее, проснувшееся воспоминание, намёк, полкартинки туманной, еле слышный звук в общем хоре бесчисленных звуков проходящей, пролетающей мимо жизни, неуловимое, неосязаемое, неосознанное, и неосознанностью своей особенно беспокоящее воспоминание.
О чём?
Женщина радостно засмеялась.
– А я ваша поклонница! Самая преданная и верная! У меня полная коллекция ваших книг! Все серии… Ой, нет! Кроме детективных. Детективы не люблю…
– Слишком много насилия? – спросил Искандеров.
Он хотел бы смотреть на неё равнодушно. Должен был бы смотреть равнодушно…
Но, против воли своей, любовался. Взгляд будто прикован был к её телу.
«Как красива…»
– Просто не люблю – и всё. Может, герои не симпатичны. Жадны, себялюбивы.
– А любовные романы? – уточнил Михаил.
– Собрала все ваши серии, – с гордостью заявила незнакомка. – И знаете… Я на всех презентациях была.
– Вот оно что! – обрадовался Искандеров. – А то я всё пытаюсь… Конечно, презентации! Давненько их не было… А, кстати, как мою поклонницу зовут?
– Ирина, – назвала своё имя красавица.
На секунду замялась, будто подумывая, а не назвать ли писателю и отчество вместе с фамилией, но, видно, решила, что так будет совсем уж официально.
И повторила:
– Ирина.
«О чём бы её спросить?»
Почему-то не хотелось её отпускать. Просто принять восторги… Нет!
И было странно чувство неслучайности этой встречи.
– А вы одна приехали?
«Какой глупый вопрос! Конечно, не одна! С мужем, любовником, подругой, целым выводком детей, с любимой собачкой, с чёртом лысым! Тебе не всё равно?»
– Отдохнуть решили?
– С мужем, – ответила она. – Отдохнуть от слякотной и серой московской зимы. Как хорошо, что вы тоже здесь. Вы здесь живёте?
«О чём я спрашиваю?» подумала Ирина. «Он не обязан мне ничего объяснять… Но не хочется… просто так уйти… Или не могу?»
– Живу, – подтвердил Искандеров. – Давно… Мне нравится жара.
И неожиданно для себя обронил:
– Вилла «Синди», с окнами на прибой.
«Это ещё зачем?» строго спросил он сам себя. «Больно нужен ей адрес… даме из роскошного авто… За забудет тебя через пять минут!»
– Мы тоже теперь местные жители, – заявила Ирина. – Тоже вилла…
«С окнами на собственный пляж, с балконами и террасой» мысленно добавила она, вспомнив не к месту красочное описание виллы, которое её муж получил от Вениамина накануне отъезда.
– …симпатичная, наверное. Мы как раз туда и едем! Да, господи, забыла совсем! Надо вас с мужем познакомить. Вот он…
Она повернулась к машине.
– Сидит важно, надулся…
Помахала рукой.
В ответ послышался протяжный автомобильный гудок.
– Сюда! На минуточку! Лёша, ты бы тоже подошёл, поздоровался. Известный писатель… Лёша!
Не дождавшись ответа от мужа, заявила огорчённо:
– Вредный какой! Вы…
Чуть ближе подошла к Михаилу.
– Вы ведь правда здесь надолго? Так хотелось бы ещё с вами пообщаться, поговорить о ваших книгах…
– Надолго, надолго, – поспешно ответил Искандеров. – Я живу здесь, Ира. Нарака теперь мой дом. А вам…
Краем глаза он увидел, что машина тронулась с места и медленно покатилась мимо них в сторону ближайшего переулка.
– …надо возвращаться. Ваш муж, похоже, устал вас ждать.
«Тойота», миновав их, проползла ещё метра два и остановилась. Водитель снова засигналил.
– Да, я пойду, – согласилась Ирина.
Она погрустнела и опустила голову.
– Давайте на «ты», – неожиданно предложил Искандеров.
Она встрепенулась и посмотрела на него… С надеждой? С радостью? С радостной надеждой?
«Чепуха! Кажется, кажется…»
– Мы?
– На «ты», – подтвердил Искандеров. – Мы же теперь знакомы.
И он едва заметно коснулся её руки. Она не убрала руку, не отпрянула, не отогла в сторону.
Кажется, ей понравилось мимолётное это прикосновение.
– Конечно, – согласилась она. – Теперь знакомы. Мы же увидимся ещё?
– Конечно, – подтвердил Искандеров. – Нарака – маленький город. Идите… Ира, тебя муж зовёт!
Дверь приоткрылась. Всклокоченная голова высунулась из машины.
– Да… До свиданья! До свиданья!
И она провела кончиками пальцев по его руке. Мимолётно. Неслучайно.
Неужели так…
Машина рванула с места, брызнув мелкими камешками из-под колёс. Быстро набирая скорость, пронеслась по улице и свернула в переулок, пропав за поворотом.
Секунду на базарной площади была тишина.
А потом Михаил услышал хлопок закрывшейся челюсти пришедшего в себя продавца.
– Какая женщина! – восхищённо забормотал табачник. – Высокая, кожа белая… Жаль, рассмотреть хорошенько не успел! И русский совсем не понимаю. Английский в школе учил, пять лет учил. Русский не учил… Я вам, господин, две щепотки лишних насыпал!
Он подмигнул Искандерову.
– О чём говорили, уважаемый? Мне можно сказать, вы же мой постоянный клиент. Мы же почти родственники!
– С мужем она приехала! – строгим тоном отрезал Михаил.
Продавец всплеснул руками.
– Да кому это мешает! Вот в прошлом году…
– Извини, дорогой, времени нет, – прервал восторженную речь табачника Искандеров. – Пойду я. Спасибо за бонус!
И помахал на прощание продавцу.
Тот, не обратив на жест его никакого внимания, продолжал говорить без умолку.
Теперь уже на родном, совершенно непонятном Искандерову языке.
Эмалированный тазик, белый с синей неровно выведенной местным кустарём-умельцем каймой упал на вылоденный серо-жёлтой плиткой пол и отчаянно, истошно, протестующе загремел, будто выражая крайнее недовольство столь неделикатным обращением.
Зинаида Павловна схватилась за сердце и громко ойкнула, но до ушей мужа звук её голоса не дошёл, будучи заглушённым разновысотными детскими визгами и шумом льющейся из проржавевшего душа воды.
– Ой, я сказала! – уже громко и требовательно повторила Зинаида Павловна.
И на этот раз ответа ей было.
Зинаида Павловна встала, запахнула расшитый золотыми лилиями шёлковый халат, и решительно направилась в душевую.
– Ираклий, я просила тебя помыть детей, потому что они стали потные и плохо пахнут, но я вовсе не рассчитывала, что эта простая…
Она замерла на пороге.
Трое отпрысков, темноволосых и до местной смуглости загоревших мальчишек-крепышей восьми, шести и четырёх лет от роду, уподобившись диким обезьянкам из заповедника Денпасавара, носились друг за другом по всей комнате (благо размеры душевой позволяли детишкам разгуляться), метко поражая друг друга мочалками, скрученными полотенцами, бутылочками из-под шампуня и кусками мыла.
– …процедура вызовет такой шум и гам! Ираклий!
Зинаила Павловна схватилась за сердце.
Сейчас она заметила, что буйное потомство успело ещё до принятия водных процедур изрядно разгромить душевую комнату: по полу из угла в угол перекатывались разноцветные ароматические шарики, предназначенные для принятия вечерних релаксирующих ванн (саму ванну для таких процедур местный строитель слепил прямо во дворе из остатков добытого где-то Ираклием Клементовичем на стройке и прямо в бочках привезённого к семейному домику бетона), занавеска с душевой кабинки была сорвана и безжалостно истоптана босыми детскими ногами, эмалированный тазик отброшен был к самому порогу, а красный резиновый бегемот, которого Ираклий Клементович наивно пытался использовать для развлечения энергичных детишек и одновременного завлечения их под живительные водные струи, был просто разорван на части.
– Ираклий, что это? Это дети или приматы из джунглей?
Растерянный муж с покрасневшим от волнения лицом стоял недвижно посреди этого первобытного хаоса и по-рыбьи беззвучно открывал и закрывал рот.
– Нет! – заявила Зинаила Павловна. – Тебя с детьми оставлять нельзя! Нельзя! Как, интересно, ты руководил отделением банка в городе Самара…
Изловчившись, она на лету схватила за ухо старшего отпрыска, Филиппа, и отвесила ему пониже спины тяжёлый и звучный шлепок.
– …если не можешь справиться с тремя малолетними бандитами? Это менеджмент в условиях семейного кризиса?
Филипп скорчил плаксивую рожицу.
– Не смей! – заранее предупредила его мать. – Заревёшь – ещё получишь!
Остальные двое – тут же замерли и испуганно посмотрели на мать.
– И до вас очередь дойдёт! Марш под душ!
Дети потоптались на месте несколько секунд, а потом, собравшись с духом, зашли все вместе в душевую кабину.
Зинада Павловна быстрыми и точными движениями повесила на крючки занавеску и включила воду.
Услышав детский визг, скомандовала решительно:
– Молчать и мыться! Кому сказала!
– Холодная, – пожаловался, отфыркиваясь, средний.
Леонид.
– Лёня, не обманывай маму! – решительно отклонила жалобу сына Зинаида Павловна. – Водичка не может быть холодной! Гель используй экономней, не лей на пол… На крыше нашего домика стоит цистерна, которая нагревается под жарким южным солнышком. А этой чудесной цистерне греется водичка…
– Ничего она не греется! – угрюмо буркнул младший.
Александр.
– Названы в честь античных героев, а ведёте себя как неженки! – возмутилась Зинаида Павловна. – Пять минут – мыться! Грязнули! Слышать ничего не хочу!
Она задёрнула занавеску и подошла к мужу.
Ираклий Клементович виновато опустил голову.
Зинаида Павловна полминуты мерила его презрительным взглядом.
– Помощи от тебя никакой!
Супруг, пригнувшись, с озабоченным видом стал быстро перемещаться по душевой комнате, собирая на ходу разбросанные предметы.
От волнения руки у него подрагивали и часть собранного он периодически ронял.
– Ничего не можешь! – добивала супруга Зинаида Павловна. – Ничего для семьи не сделал! Даже квартиру в Самаре не мог вовремя выкупить! Теперь московскую сдаём в аренду, а она мне, между прочим, в наследство от безвременно покинувшей нас матушки досталась! То есть родное гнездо чужим людям сдаём за кусок хлеба, а сами заехали чёрт знает куда!
Зинаида Павловна всхлипнула.
Супруг снова раскидал по полу собранные было ароматические шарики и ошмётки красного бегомота, застонал и схватился за уши.
Рыданий он не выносил. Рыдания его убивали.
– В тартарары! – надрывно затянула Зинаида Павловна. – В Тмутаракань! В глушь тропическую, куда только чартеры и летают! Куда подался? Вслед за богатыми? На курорт? У них здесь другие условия жизни, Ираклий! Совсем другие! Им не надо копейки от аренды считать и травками торговать для укрепления бюджета. И детишек своих они могут в столицу штата отправить, в частный пансион. А то и вообще в Лондон какой-нибудь… А мы? Мы же застряли в глуши, а здесь даже школы…
Зинаила Павловна схватилась за голову.
– Здесь даже школы приличной нет! Ты о детях подумал? Хотя бы о старшем?
Лёгкий на помине Филипп высунул голову из-за занавески.
– Мам, а детский шампунь кончился!
– Взрослым мойтесь! – распорядилась Зинаида Павловна. – В зелёной бутылочке!
Филипп исчез за занавеской.
Зинаила Павловна подошла вплотную к мужу и свистящим шёпотом произнесла:
– С такими бездарями!… Правильно ваш филиал закрыли!
– Не смей! – закричал муж и затопал, разбрызгивая натёкшую на плитку воду. – Не имеешь права! Ты…
Он выразительно постучал себя в грудь кулаком.
– Ты по другому, совсем по другому вела себя, совсем другие слова говорила в иные времена, когда я был руководителем! Ру-ко-во-ди-те-лем! Ру… Понимаешь? Как звучит-то! Звучит!.. Я был совсем другим человеком! Я был уважаемым человеком! И не моя вина, что начался этот кризис и банк сократил расходы! А ведь в своё время сам председатель правления…
– Болтун! – осадила его супруга. – Нашёл, о чём вспоминать! И когда! Всё прошло, Ираклий. И, боюсь, безвозвратно. Тебя использовали, милый, и выкинули. Вот сюда!
Она показала на маленькое, затянутое сеткой оконце.
– Сюда! Где несть, как говорится, ни печали, ни воздыхания, а только вечная память…
Ираклий Петрович замахал руками.
– Замолчи! Прошу тебя! Всё исправится, обязательно исправится! Очень скоро…
И выбежал из душевой, пнув ненароком по дороге некстати попавшийся под ноги тазик.
– Который месяц уж исправляется! – крикнула ему вслед Зинаида Павловна. – Конца и края не видно…
И тут сквозь шум воды услышала она мелодичный звон бронзового колокольчика, что висел у входа в их семейную лавку, что занимала половину (самую подходящую для торгового дела, на оживлённую улицу выходящую половину) их дома.
– Ираклий, приди в себя! – потребовала Зинаида Павловна. – Зайди в лавку! Срочно туда зайди и спроси человека, что ему нужно. Я не могу бросить детей! И набрось рубашку, не смей принимать покупателя в майке.
Собственно говоря, это был не покупатель.
Это был дилер. Мирон Савельевич Бурцин.
В промежутках между мелким попрошайничеством и работой грузчика в аэропорту Мирон ещё и приторговывал местными снадобьями и лечебными травками, распространяя их среди падких на экзотику туристов, заскочивших по случаю в Нараку и готовых на ходу купить целебные корешки и листья, которые Мирон с сочинёнными им лично молитвами и заклинаниями продавал им за скромную, но при том в долларах рассчитанную плату.
С Зинаидой Павловной Годецкой и супругом её, Ираклием Клементовичем, рассчитывался Мирон по факту продажи.
Репутация Мирона среди мелких торговцев и местных попрошаек была тверда и безупречна. Даже торговцы дурманящей смолкой давали ему иногда товар на реализацию без предоплаты. Правда на сумму не более, чем в пятьсот долларов.
Видимо, полагали, что пятьсот долларов Мирон отработает по любому.
То есть, по всякому.
Мирон, впрочем, и без того работал по всякому. Брался за всё и с одинаковой охотой.
Сейчас он пришёл к Годецким за новой партией товара.
– Сорок пять долларов за прошлую партию, – сказал Мирон и высыпал кучу смятых бумажек на прилавок. – Две банки с ведической малью толкнул в аэропорту. Как говорится, не отходя от тележки.
Мирон был взволнован и дышал часто, сбивчиво.
– Две туристки, прямиком из Москвы на чартере. Я местным прикинулся, благо загорел до смуглости. Балакал на ломаном английском, насилу уломал… Но купили!
Взглянул победно на Ираклия.
– Сорок пять? – переспросил Ираклий Клементович.
– Пятнадцать – мои, – поспешно заявил Мирон. – Их я себе и оставил. Сразу отложил, чтобы не считать потом. Чего их считать, если они уже мои? Остальные ваши. Сорок пять. Как договаривались…
– Свои, твои,.. – меланхолически-задумчивым тоном протянул Ираклий Клементович, перебирая машинально смятые долларовые бумажки.
Мирон посмотрел на него пристально и, перейдя на шёпот, спросил:
– В семье нелады, Клементыч?
Хозяин вздрогнул и, посмотрев искоса на Мирона, быстрым движением смахнул деньги в кассовый ящик.
– Хорошо всё, хорошо, – начал было Ираклий Клементович, но потом осёкся и махнул рукой.
– Вообще – плохо, – выдохнул он. – Беда, Мирон… Ругаемся всё, ругаемся… Зинаида совсем нервной стала, да и у меня сердце не на месте.
В иные времена он бы на слова Мирона никого внимания не обратил бы, да и вообще, пожалуй, общаться бы без крайней нужды не стал.
Но иные времена давно прошли, и давно уже Ираклий Клементович утратил былое высокомерие по отношению к тем, кого ещё несколько месяцев назад считал «лузерами и простофилями». Теперь же, будучи и сам неудачником и в глубине души отчасти с этим смирясь, готов он был и Мирону внимание уделить, и не только корысти ради.
Хотелось ему теперь же, сию минуту хоть с кем-нибудь поговорить, а иной компании, кроме Мирона, не была, да и, пожалуй, быть теперь не могло.
– Я вот иногда думаю, – произнёс тихо и нерешительно Ираклий Клементович, – всё ли правильно я делал… Когда принял решение сюда переехать, но и раньше. Может, действительно надо было как-то иначе всё решать? Можно было жизнь по иному пути пустить, возможности были… Ведь если вспомнить всё упущенное… Прямо не по себе становится! Так ночью проснёшься, да начнёшь считать: три года назад была возможность в Штаты переехать, год назад была возможность служебную квартиру выкупить, ещё месяцев восемь назад была возможность на другую работу перейти. Всё было… Не сидел здесь сейчас, на краю земли. Или, может, всё так и должно было быть? Все повроты предопределены были?
Мирон пожал плечами. И с демонстративным равнодушием почесал грудь.
– Чего молчишь? Пришли куда надо или в другое место следовало идти?
– А в какое – другое? – вопросом на вопрос ответил Мирон.
И вскинул удивлённо брови.
– Ты, Клементыч, не обижайся, но я тебе правду скажу. Я людям всегда правду говорю, за это они меня и ценят. Вы люди семейные, в свои дела погружены. Живёте в глухом углу, из дома редко выходите. Только на базар местный. И спутниковую антенну из экономии не купили!
– У тебя и вовсе телевизора нет! – возмутился Ираклий Клементович. – И дом из картонных коробок склеен!
– Зато в хорошем месте, под мостом, – с невозмутимым видом возразил Мирон. – Никакой дождь не страшен. И ремонт, опять-таки, дёшев и прост. А ещё я почти каждый день или в аэропорту дежурю, или в Нараке около торгового центра. В аэропорту, между прочим, круглые сутки на больших таких, плазменных панелях новостные программы показывают. А возле торгового центра, на площади – табло смонтировано с бегущей строкой. Там тоже новости, курсы валют…
Мирон ткнул себя пальцем в грудь.
– Я английский-то не забыл! Так что читаю, изучаю на досуге. Какие там Штаты, Клементыч! Чтобы ты выиграл, если бы туда переехал? Знаешь, что там твориться? Волосы дыбом!
– Но уж лучше, чем здесь! – возразил хозяин.
– Спорный момент, – не принял возражение Мирон. – Здесь лето круглый год, витамины на деревьях сами собой растут. Документы никто не спрашивает, за жильё платить не надо. Полицейскому местному раз в неделю десятку сунул – и ты ему лучший друг. Главное – на базаре не подрабатывать, там всё у местных схвачено. И с нищими не ссориться, у них – свой клан. Их и уголовники местные побаиваются. А в остальном – свобода!
Мирон сладко зажмурился.
– Хочешь – на пляже целый день валяйся, хочешь – голым по джунглям бегай. Никому до тебя дела нет. Зима в разгаре, самый сезон пошёл! Туристы так и валят! Эх, Клементыч!..
Хозяин поморщился.
– Всю жизнь мечтал голым по джунглям бегать! Впрочем, тебе, Мирон, для счастья, может, только жары и не хватало. Чтобы заголиться да побежать, куда глаза глядят. Ты ведь ещё до кризиса бродяжничать начал, когда тебя любовница за порог выставила. Я помню, ты сам рассказывал!
– Кто старое помянет,.. – намекнул Мирон.
Но хозяин намёку не внял, и продолжил:
– Ты немного потерял. Может, и ничего не потерял. Может даже, приобрёл. А у меня? Одна квартира ушла без возврата, во вторую чужих людей пустил. Хорошо – платят пока, а ну как кризис всё обрушит? И от них денег не дождёшься. Продавать тогда квартиру придётся, а много ли в кризис за неё выручишь? И эти деньги кончатся! И тогда что? За этот дом…
Ираклий Клементович показал на прилавок.
– …аренду платить надо. Кушать надо, детей учить надо, жене платья надо покупать!
– Бизнес развивай, Клементыч, – посоветовал Мирон. – Тогда всё в порядке будет. Я же тебе прозрачно намекаю: сезон начался, туристы косяками пошли. Да и переселенцы из России в Нараку едут и едут! В России дела вообще – швах! Хуже, чем в Штатах. Вот и едут бедолаги в тёплые края. Временно мигрируют, блин! А они тут – новенькие, свежачки, местной специфики не знают. На них тоже можно зарабатывать! А ты, Клементыч, мой торговый потенциал не используешь, товар на реализацию отпускаешь скупо. По одной банке-склянке, по две… Хорошо, когда по три. И то – одного вида снадобье. Разве я тебе с таким ассортиментом крупного покупателя найду? Вот и перебиваемся по мелочам… А у меня – козырная позиция.
Мирон подмигнул заговорщицки.
– Я первый туристов встречаю! И контакт с людьми быстро нахожу. Я бы не только банки, я бы и травки ваши ядовитые пристроил…
Хлопнула дверь.
– Травки, между прочим, лечебные, а не ядовитые!
В лавку, дымя тонкой сигареткой, решительным шагом вошла Зинаида Павловна.
«Подслушивала» догадался Ираклий Клементович. «Стояла за дверью и подслушивала. Самая хитрая она тут, больше всех ей надо!»
Следующая мысль вселила в душу беспокойство.
«А не сказал ли я ненароком чего-нибудь этакого?»
Впрочем, тут же решил, что – едва ли. Вот только на жизнь нескладную жаловался постороннему, а подобные исповеди супруга не приветствовала.
Но это упущение простительное. Супруга и без того считала мужа человеком слезливым и излишне доверчивым, потому доверительную беседу с посторонним считала делом хоть и наказуемым, но наказуемым не сильно, в рамках среднестатической болевой чувствительности.
А вот Мирон, пренебрежительно отозвавшись о травках, глупость допустил непростительную.
Он, впрочем, и сам это понял, потому и сжался, сгруппировавшись заранее, и по-черепашьи втянул голову в плечи.
– Это что же получается?! – начала обличительную речь Зинаида Павловна. – Я, человек с высшим образованием и тонким художественным вкусом, сама собираю целебные травы, сама подсушиваю, сортирую, по пакетикам раскладываю – и в итоге отрава получается? Так, что ли?
«Будто я не знаю, по каким помойкам ты их собираешь!» подумал Мирон.
И попытался обворожительно улыбнуться, однако по причине страха и волнения улыбка получилась кривой и вымученной.
– Прекрати скалиться! – возмутилась Зинаида Павловна. – Возмутительно! Товар ему не нравится! Ишь, знаток ведической медицины нашёлся… Мы тебе на кусок хлеба даём заработать! Одежду покупаем!
Она прищурилась подозрительно.
– Где шорты лимонные, что на прошлой неделе купили? Эксклюзив, между прочим, бутиковая вешь! В Москве такую не найдёшь! Где они? Почему ты в приличное торговое заведение в рубище приходишь? Как тебе вообще товар можно доверить, дилер голозадый?!
– Шорты в полной сохранности, – поспешно ответил Мирон. – Я их только в самых торжественных случаях надеваю! Для особых клиентов, уважаемых людей… Шорты в надёжном месте хранятся, будьте спокойны. У меня в порту местном знакомый работает, так я в его каморке всю приличную одежду держу. У меня дома нельзя, сами понимаете… Так что всё ценное под замком, вы не беспокойтесь!
Зинаида Павловна аккуратно затушила сигарету о край стоявшей на краю прилавка синей фарфоровой пепельницы и жестом патриция, гонящего прочь провинившегося слугу, показала Мирону на дверь.
– А новая партия? – забеспокоился вольный дилер. – Ещё хотя бы пару баночек! Мне за жильё платить надо!
– Какое жильё! – возмутилась хозяйка. – Ираклий, о чём он говорит?
Муж развёл руками и, повернувшись к спорящим спиной, начал суетливо раскладывать по полкам коробочки с целебными желатиновыми пилюлями (сырьё для которых сам вываривал на заднем дворе, часами помешивая булькающее в закопчённом котелке густое и зловонное варево, в котором плавали скупленные по дешёвке на местной бойне кости).
– Ты же под мостом живёшь!
Мирон помялся и переступил с ноги на ногу.
– С тебя муниципалитет ни гроша не берёт! Ни рупии! Нет, как ты смеешь!
– Такое дело, – ответил Мирон. – Меня Камиль, полицейский местный, предупредил… Проверка через три дня, облава будет. Кто пятьдесят баксов не приготовит, либо в местной валюте… В общем…
Он ребром ладони провёл себе по горлу.
– О, Господи! – и Заинаида Павловна схватилась за сердце. – Ты чего это говоришь? Прирежут, что ли, чёрные?
Мирон замотал головой.
– Если бы! Нужен я им больно… Всех, кто не заплатит – загребут. Местных, не местных – без разницы. Общая облава… У начальника полиции сын женится, деньги нужны. Полицейским надо на подношение скинуться. Вот они и решили городок почистить. Да… А порядки тут, прямо как в России. Нет денег – живи по закону! Беда… Домишко снесут как незарегистрированный, а меня – в тюрягу. Хорошо, если местную, так всегда договориться можно… А если в Бангор отправят? В центральную каталажку?
Мирон зажмурился на секунду.
– Могут, как иностранца… Тогда ведь депортируют! Как пить дать, депортируют! Вот ведь… Незадача… Как лучше хотел, для вас ведь!
И Мирон очень натурально всхлипнул. Очень ему самого себя стало жалко.
Впрочем, сообщение о готовящейся облаве он не выдумал. Выдумал только сумму. Точнее, слегка преувеличил.
Камиль говорил о тридцати долларах. С возможностью сторговаться за двадцать пять.
Это – почти как с местного (местные платили двадцать). Осевшие в Нараке иностранцы, не накопившие денег на приличное жильё и потому попавшие в число клиентов Камиля, платили по сорок пять.
