Александр Усовский
Тайник в Балатонфюреде
Моей жене Лене – без которой не было бы написано ни строчки…
Моим венгерским друзьям
Ваш отец диавол; и вы хотите исполнять похоти отца вашего.
Он был человекоубийца от начала и не устоял в истине;
ибо нет в нем истины. Когда говорит он ложь, говорит свое;
ибо он лжец и отец лжи.
Евангелие от Иоанна, глава 8, ст. 44
Я сто раз умирал, я привык
Погибать, оставаясь живым.
Я, как пламя свечи, каждый миг
В этой вечной борьбе невредим.
Умирает не пламя – свеча,
Тает плоть, но душа горяча.
И в борьбе пребываю, уча
Быть до смерти собою самим…
Ю. Семёнов «Дипломатический агент»
Duobus certantibus tertius gaudet[1]
Пролог
Будапешт, парк Варошлигет, 12 октября 1990 года
– Вы уходите…
– Да, мы уходим. В июне следующего года нас здесь уже не должно быть.
– Максим, вас уже нет. Я имею в виду…
– Я понимаю, что ты имеешь в виду, Лаци. Именно поэтому я позвал тебя сюда. Давай прогуляемся до Вайдахуньяда, сегодня чертовски хорошая погода для прогулок на свежем воздухе…
Двое неприметных, скромно одетых, немолодых мужчин, свернув с тротуара, идущего вдоль Варошлигети кёрут и уходящего в глубину парка, направились к шпилям видневшегося среди не по-осеннему пышных крон деревьев замка.
Один из них, чуть постарше и повыше ростом, расстегнул плащ и, едва заметно улыбнувшись, сказал:
– Всё меняется – а октябрь в Венгрии по-прежнему тёплый; вон, даже деревья ещё все зелёные!
Его попутчик в ответ вполголоса проговорил:
– Я был мальчишкой в октябре пятьдесят шестого. Тогда здесь было жарче, чем в аду…
Высокий кивнул, улыбка исчезла с его лица.
– Я помню о твоём отце, Лаци…
Второй собеседник вздохнул.
– Я так и не успел с ним попрощаться… В тот день он ушёл на службу, даже не позавтракав… Мама так до конца своей жизни и не простила себе, что не заставила отца поесть. Как будто это могло бы его спасти…
Тот, кого его собеседник назвал Максимом – положил руку ему на плечо.
– Если бы ты оказался в тот день на его месте, в горкоме – ты сделал бы то же самое.
Лайош с горечью ответил.
– Не в этом дело. Беда в другом – с каждым днем я все чаще думаю, что мой отец отдал жизнь напрасно. Защитники горкома – теперь уже не герои. Ещё немного – и они станут злодеями…
Максим махнул рукой.
– Не отчаивайся, дружище. Мутная пена сойдёт… У нас сейчас тоже герои объявляются негодяями, а предатели становятся героями. Такое уж мы переживаем паскудное время… Оно кончится. У нас, в России, говорят – у лжи короткие ноги. Подождём… Когда-то памятники старым героям снова займут свои постаменты.
Лайош недоверчиво покачал головой.
– Боюсь, мы до этого уже не доживём. Слишком яро эти, новые, взялись за слом средней буквы…
– Какой средней буквы?
– Буквы «эн». Венгерская народная республика – сокращённо ВНР. Вот они эту среднюю «эн» и ломают… Ладно, Максим, давай поговорим о наших делах. Что тебя заставило помчаться в нашу глухую провинцию из Москвы, из столицы империи?
Максим вздохнул.
– Москва уже не центр мира, как ты знаешь… А приехал я к тебе по делу, тут ты прав. Тебя, насколько я понимаю, скоро увольняют?
Лайош грустно улыбнулся.
– Правильно понимаешь. Жду приказа со дня на день. Уже и дела подготовил – хотя кому они сейчас нужны?…
– Понятно. Чем дальше собираешься заниматься?
Лайош пожал плечами.
– Мне сорок шесть, на пенсию по выслуге вполне могу выйти… Вот только не уверен, что эти, нынешние, будут платить пенсии бывшим сотрудникам госбезопасности. – И, улыбнувшись, добавил: – У меня есть домик недалеко от Дёндёштарьяна, четыре сотки виноградника сорта «эзерйо» – остались от деда. Стану виноделом! Это ведь так по-венгерски…
Максим кивнул.
– Виноделом – это хорошо. Дослужившись до полковника – только виноделом и становиться…
Лайош развёл руками.
– В нынешней Венгрии полковник – это хуже, чем убийца и растлитель. Слуга антинародного режима! Тем более – полковник госбезопасности. Не «Авош»[2], конечно, но…
– Ясно. Ладно, виноделие – дело, в принципе, хорошее. Но я бы хотел, чтобы ты не ограничивался выращиванием винограда, не замыкался на своих лозах, а всё же держал руку на пульсе здешней внутренней жизни.
Лайош скептически посмотрел на своего визави.
– Максим, ты хочешь сделать из меня своего агента?
– Стар ты уже для агента… Мне не агент нужен – мне нужен понимающий человек, которому бы я абсолютно доверял. – Помолчав, Максим продолжил: – У тебя в Управлении есть толковые молодые сотрудники, которые смогут найти себя в новой Венгрии?
Лайош кивнул.
– Конечно. Я сам их подбирал, даже если их тоже уволят – они не потеряются.
– Это хорошо. Я попрошу тебя не терять с ними контактов, поддерживать связь, в общем, держать их в поле зрения. Но только тех, кому ты абсолютно доверяешь!
Лайош пожал плечами.
– Мог бы и не говорить. С теми, кому я не доверяю – я обычно и не общаюсь. Дослужился до такой возможности… Цель такой агентурной сети?
Максим махнул рукой.
– Какая там сеть! О сети мы не говорим – мы говорим о том, чтобы иметь здесь, в Венгрии, людей, которые в случае нужды нам смогут помочь.
– Вы… Вы ещё надеетесь вернуться?
– А почему ты удивлён? Да, сегодня мы, грубо говоря, в полной заднице, наши вожди обезумели и впали в маразм, их советники предались врагу, наш народ возжаждал двести сортов колбасы и за них готов мать родную продать, окраинные улусы замышляют измену, а ситуация в верхах очень напоминает банку с пауками… Всё, как обычно при крушении империй… – Максим тяжело вздохнул, – Но ведь за «сегодня» всегда следует «завтра»… А завтра, очень может быть, нам понадобятся надёжные, крепкие духом люди, готовые оказать помощь бывшей метрополии… Теперь ты понимаешь, что мне от тебя надо?
Лайош кивнул.
– Да, я понимаю. Тебе нужны «спящие» агенты. Но… Как бы это правильнее сказать? Мои связи могут проследить. Эти, нынешние…
Максим пренебрежительно бросил:
– Это – вряд ли. – А затем, вздохнув, добавил: – Даже если за тобой будут следить – что взять с отставного винодела? Да, ты общаешься с какими-то людьми – кстати, рекомендую тебе общаться пошире – ну и что? Ты ведь никакой антивенгерской деятельности не ведёшь?
Лайош пожал плечами.
– Не веду. И когда… когда примерно вам понадобятся мои люди?
– Не очень скоро. Лет пять-шесть мы будем отступать – сдавая всё новые и новые редуты и бастионы. Уйдут под чужие знамена не только прибалтийские республики – неблагополучна Украина, да и в Белоруссии хватает мутной водички – в какой известная тебе публика любит рыбку половить… Среднюю Азию мы тоже не удержим – хотя проку от неё… В общем, довольно долго ты будешь видеть, как умирает Россия, как множится измена и плодится предательство… – Максим тяжело вздохнул. – Впрочем, хочу тебя успокоить – моя новая служба к числу внесенных в реестр государственных органов не относится. Официально нас вообще нет. Так что никакой опасности засветки не будет в принципе. К тому же ты будешь завязан только на меня. Наш нынешний шеф подумывает о пенсии, и, вполне возможно, в ближайшее время мне придется занять его кабинет. Поэтому я и приехал к тебе, моему товарищу по оружию – мне надо формировать свои собственные группы, которые будут работать только со мной. Везде, где это только возможно – и в первую очередь здесь, в Восточной Европе, которую мы оставляем.
Лайош неопределенно хмыкнул.
– Оставляете – хотя очень многие восточноевропейцы вас об этом совсем не просили… Венгрия вскоре уйдёт на Запад. И мои люди должны будут работать против своей страны?
Максим отрицательно покачал головой.
– Нет. Этого я ни от тебя, ни от твоих людей никогда не потребую.
– Уже легче. Каковы тогда будут их задачи?
– Помочь нам – когда в этом наступит нужда.
– Помочь… чем?
– Делом. Они должны будут готовы, в случае необходимости, сделать для России всё, что будет в их силах. И я тебе обещаю, что я ничего не попрошу у них сделать против Венгрии. Нам нужны именно такие люди!
– Хорошо, я понял… Относительно денег?
Максим скупо улыбнулся.
– Мы не идеалисты. Людям надо иметь, кроме всего прочего, материальный стимул – мы его им гарантируем. У нас есть для этого финансовые источники… В общем, ты сам определишься, кому и сколько нужно будет выплачивать – чтобы они о нас не забывали, и, самое главное, чтобы были готовы в нужный момент встать в строй.
Лайош кивнул.
– Понял. Человек пять-шесть у меня есть на примете, думаю, ещё несколько подберу. Связь?
– Решим. Думаю, где-то через год-полтора найдём безопасные варианты. У меня люди над этим вопросом в Москве работают… Да, каждый твой человек будет завязан на моего офицера – без ненужной в данном деле централизации. Ты не против?
Лайош кивнул.
– Это разумно. Экстренная связь? Если мне нужно будет тебе что-то срочно сообщить?
Максим отрицательно покачал головой.
– Крайне нежелательно. Ты ж понимаешь, ты будешь на заметке совсем не у своих бывших коллег. Когда сюда, в Будапешт, придут те, что играют за чёрных – уж они-то постараются отследить все твои связи с заграницей… Хотя, впрочем, есть один вариант.
– Какой?
– Если ты на самом деле решишь, что некая проблема настоятельно требует моего вмешательства – моего и моих людей там, в Москве – то отправь в Вену по почте открытку. Текст не имеет значения, главное – напиши там свой обратный адрес и имя. Я пойму, что произошло нечто экстраординарное. И я пришлю к тебе человека, который возьмётся за это дело.
– Адрес в Вене?
Вместо ответа Максим, порывшись в своём бумажнике, протянул своему собеседнику визитную карточку.
– Это фирма, которой мы владеем – разумеется, через оффшорную компанию на Каймановых островах. Она реально занимается сдачей в аренду выставочных площадей – мы для этого купили небольшую галерею недалеко от Ринга. Весьма, я тебе скажу, прибыльная компания! – и Максим скупо улыбнулся.
– Хорошо. Думаю, этот адрес мне не понадобиться, но, как у вас говорят, запас беды не делает.
– Не чинит.
– Да, не чинит. Я неплохо говорю по-русски, только с идиомами иногда…
– Значит, договорились. Я оставлю тебе немного денег на оперативные расходы?
– Оставь, лишними не будут. – Взяв из рук Максима увесистый пакет, Лайош молча переложил его себе во внутренний карман пиджака, а затем спросил: – Как и когда ты выйдешь на связь?
– Через полгода. Сюда приедет мой человек, и одиннадцатого, двенадцатого и тринадцатого апреля он будет ждать тебя на террасе ресторана «Гундель» с полудня до часу. Он будет читать Гашека, «Бравого солдата Швейка». По-польски. Запомнил?
– Да, запомнил. К апрелю, я думаю, я уже буду в отставке. Что ещё делать отставнику, как не шататься по ресторанам?
– Кстати, раз уж зашла речь о ресторанах – не зайти ли нам в «Гундель»?
Лайош отрицательно покачал головой.
– Не стоит. Скверно готовят и плохое обслуживание. Пошли в метро, я свожу тебя в Буду, там, недалеко от Москва тер, есть чудесный ресторанчик, где подают отличную сегедскую уху.
– Халасле – не уха. Это рыбный суп.
Лайош едва заметно улыбнулся.
– Знаю, знаю… Настоящая уха может быть только в России… Ладно, вот и вход в метро. Давай осторожно, здесь скользкие ступеньки.
Два немолодых человека спустились на станцию метро «Сечени Фюрдо» и сели в смешной желтенький вагончик такого же, почти игрушечного, поезда «первой на европейском континенте» линии метро. Добравшись до будайской стороны, они с удовольствием пообедали на открытой террасе небольшого, но весьма уютного ресторанчика, отдав должное и халасле по-сегедски, и огненно-острому пёркёльту, и бутылочке пусть и немного по-крестьянски простого и непритязательного, но в то же время кружащего голову, лёгкого, терпкого, живого и насыщенно-яркого кёкфранкоша из Виллани.
Была уже середина октября, туристический сезон закончился – но погода в Будапеште была всё ещё по-летнему мягкой и тёплой. Впереди была зима, с её стылым колющим ветром с Дуная, пронизывающим до костей, впереди были холодные угрюмые рассветы декабря, серые блеклые дни в первые дни после Нового года – но всё это будет ещё не скоро. Пока же Будапешт купался в мягкой, едва заметной, дымке тёплой осени…
– Ну что ж, Лаци, спасибо за обед.
– Не за что. Тем более – пёркёльт был несколько жирноват.
Максим улыбнулся.
– Конечно, твоя жена приготовила бы лучше…
– Я и сам бы приготовил лучше. Помнишь, как я готовил гуляш в общаге?
– Помню. И всегда ругался, что в наших магазинах не купить паприки…
Они помолчали. Затем Лайош, прокашлявшись, спросил:
– Когда тебя ждать в следующий раз?
Максим грустно улыбнулся.
– Боюсь, что не скоро… У тебя будет много времени, чтобы достичь совершенства в кулинарии!
– Позавчера было ровно двадцать лет, как мы знакомы…
– Я помню.
– Двадцать лет мы были товарищами по оружию и просто хорошими друзьями…
– Друзьями мы останемся и дальше. Впрочем, как и товарищами по оружию.
– Ты понимаешь, что я имею в виду…
– Понимаю.
– Мы с тобой старые солдаты… Почему мы не удержали свои позиции?
Максим тяжело вздохнул.
– Потому что нельзя удержать позицию, когда Генеральный штаб уже запланировал твоё поражение.
Лайош спросил с горечью в голосе:
– Максим, скажи мне честно – тебе не кажется, что мы прожили свою жизнь напрасно?
Его собеседник скупо улыбнулся.
– Мы ещё её не прожили. Время покажет… И не спеши себя хоронить! Мы с тобой всё ещё живы – а это значит, что наши враги и дальше будут ночевать с пистолетами под подушкой… А канониры на их береговых фортах по-прежнему вынуждены будут спать стоя – с зажжёнными фитилями!
– Хорошо. – Лайош чуть заметно улыбнулся, а затем добавил. – Я буду ждать твоего человека. На новой позиции. Хотя я пока не знаю, смогу ли её удержать…
– Сможешь. Эту позицию выбираем уже мы сами – без всяких штабов. И победа или поражение на этой позиции – будет зависеть только от нас… А мы с тобой слишком старые и слишком опытные солдаты, чтобы проиграть!
Лайош кивнул.
– Хорошо. Я готов. – И, помолчав минуту, добавил: – Теперь нам будет трудно вот так запросто выпить бутылочку вилланьского кёкфранкоша…
– Ничего. Мы как-нибудь найдём способ, чтобы это сделать. – Максим посмотрел на часы, и, вздохнув, сказал: – Мне пора. Самолёт через полтора часа. А ещё ехать через весь Будапешт…
– Счастливого пути. До встречи!
– Будь здоров, Лаци! До видзення, как говорят наши польские друзья!
Они обнялись, после чего Максим, вскинув руку, остановил такси. Открыв переднюю дверь, он бросил таксисту «Ферихедь!», и, обернувшись, сказал с улыбкой:
– Не кисни! Очень скоро я надеюсь снова попробовать твоего гуляша – такого же, как двадцать лет назад. Тренируйся!
Больше они так никогда и не встретились…
Глава первая
* * *
Вот черти! «Таких букв нет в польском алфавите»! Можно подумать, все буквы их номеров, взятых из их алфавита, есть в нашем! Дискриминация по филологическому принципу – им на номерах на латинице к нам можно, а вот нам с кириллическими буквами на номерах – к ним никак нельзя! Суки…
А ведь так хорошо всё начиналось! «Копейку» хлопцы из соседнего гаража довели до идеального состоянии, техосмотр – Техосмотр! – был пройден без сучка и задоринки, полторы тысячи евро командировочных из кассы получены, гостиницы заказаны, люди предупреждены… И на тебе!
Стражи граничны бегают, суетятся, звонят в Люблин и Варшаву… Пятый пункт семьдесят первого артикула их Дорожного кодекса, видите ли, не позволяет им впустить в Польшу этот самоход – «бо у пана бардзо стары бляхи». Старые. Не спорю. Получены в одна тысяча девятьсот семьдесят четвертом году – сиречь, автомобиль обрёл их при рождении. И с ними этот экипаж прожил всю свою жизнь! Сначала – колеся по славному городу Ковелю и его окрестностям, потом с этими чёрными номерами сей самоход проделал трудный путь через всю Украину, с ними же совершил марш-бросок до Берлина (девять лет назад эти номера были вполне законными для великогерманского Рейха, а сегодня не годятся даже для Польши – ну ты подумай!), на них объездил всё Подмосковье, за последние пять лет избороздил всю Белоруссию вдоль и поперёк – и тут бац! Польская засада!
Хорошо хоть, «шенгенка» многократная, если сейчас обратно попрут (а попрут однозначно, к бабке не ходи) – можно будет, сменив номера, послезавтра снова стартануть. Но уже не будет того драйва… Ладно, вон идёт тот хорунжий, который номера фотографировал, сейчас будет объяснять, что они ни в чём не виноваты. Засранцы…
– Пше прошам пану, але не можно. Зазвонили до Варшавы, але ниц не могем зробичь. Тшеба с повротем… – И виновато так смотрит, взглядом побитой собаки.
Одиссей махнул рукой.
– Ладно. Три часа уже простоял, чёрт с вами. По какому коридору я могу вернуться назад?
Воспрявший духом хорунжий (с ним Одиссей час назад яростно изругался вдрызг, пообещав тому все кары небесные и гнев высших польских бюрократов, всуе помянув и Радослава Сикорского[3], и Богдана Клиха[4]) старательно объяснил схему объезда терминала – и Одиссей, плюнув с досады, сел в «копейку» и, назло полякам врубив музыку на полную (очень кстати в магнитоле стоял диск Игоря Сивака, его альбом «Нехолодная война»), развернулся на пятачке у будки польских пограничников, газанул до пола и, пугая польских таможенников воинственными аккордами пронзительно-искренней, по-настоящему военной, песни «Слушать в отсеках», отправился на восток – к алеющему в полусотне метров белорусскому флагу.
Ладно, чёрт с ним, поменяем номера – раз старые советские так напрягают этих чёртовых ляхов. С первого раза не получилось пересечь границу – что ж, получится со второго!
* * *
Когда, будучи в Москве, он упросил командование дать ему двухнедельный отпуск в сентябре для поездки в Словакию, в музей восстания – то имелось в виду, что отправиться в этот путь он, как и в марте, вместе со своим старым товарищем по университету и на его машине. У однокурсника Одиссея был свежий пятилетний «бумер», водил тот отменно (ещё бы – с двадцатилетним-то стажем непрерывной езды по городам и весям всей Европы!), и отцы-командиры даже и помыслить не могли, что у Одиссея есть свои виды на эту поездку.
Тем не менее – такие виды были. В марте почему он решил просить Саню Кузмицкого съездить с ним в Центральную Европу? Потому что это март. Скверная погода, гололёд, короткий световой день, снег, и прочие природные катаклизмы. Да ещё по горам треть пути. Бережёного, как говорится, Бог бережет… К тому же целью той поездки было – быстренько прошвырнуться «галопом по Европам», восстановить кое-какие связи, кое с кем встретиться, хлебнуть вволю венгерского, убедиться, что он уже более не есть разыскиваемый всеми правоохранителями Центральной Европы опасный злодей (понятно, что прошло шесть лет, что паспорт ему сделали на другую фамилию – но удостовериться в безопасности будущих поездок не мешало, тем более, были люди, которые держали руку на пульсе, и эти люди готовы были удовлетворить любопытство Москвы) – и домой! За пять дней, помнится, управились…
А сейчас поездка предстояла, во-первых, в сентябре, то есть почти летом, во-вторых, длительная. Галоп здесь не годился, тут лёгкая рысь, а то и шаг… Посему и машина для такой поездки шибко резвая была не нужна – подойдёт и его «копейка», благо, оная самобеглая коляска обихожена, обласкана и доведена до состояния едва ли не идеального. На такой машинке и по Европе пробежаться не грех… Да и какие там расстояния? Всё рядом… Краков, Банска-Бистрица, Партизанске, Турзовка… может быть, Будапешт. До любого города из списка за пару-тройку часов можно добраться – что от Партизанске до Будапешта, что от Кракова до Турзовки. Тесно народ в Европе живёт, плечом к плечу, можно сказать. Малопольша – так вообще городок на городке и деревня на деревне, плотность населения сумасшедшая!
Посему, втайне от отцов-командиров, решил Одиссей готовить в дальнюю дорогу свои древние (но отнюдь не ветхие) «жигули». И ехать самостоятельно – во-первых, реальная экономия валюты, во-вторых – никто в шею не гонит и думать не мешает. Захотел – остановился, захотел – отаборился в каком-нибудь любопытном местечке; сам себе хозяин! Да и некоторые поручения генерала требовалось выполнить без лишних глаз и ушей…
Знающие люди, надо сказать прямо, ему говорили, что за Буг его на старых советских номерах (тех ещё, семидесятых годов, с белыми буквами и цифрами на чёрном фоне) не пустят – но он, помня, как то же самое ему твердили «знатоки» в две тысячи первом году, а он, тем не менее, спокойно на этих номерах проехал всю Польшу и половину Германии – решил этими досужими байками пренебречь. Как выяснилось – зря!
Упрямство и самонадеянность будет стоить ему семьсот вёрст лишнего пробега, двух календарных суток времени и весьма существенных финансовых потерь. Что ж, за всё в этой жизни нужно платить… Самое неприятное в этой истории с «повротем» – что любимая супруга, насмешливо глянув в его виноватые глаза, будет иметь полное право сказать «Я так и знала!»
Поначалу о том, что он поедет в Европу на древней «жигуличке», вообще не шло и речи. «На этом шарабане!?!?» Но после того, как ему удалось вполне успешно скатать супругу с детьми сначала в Гродненскую область – посмотреть Мирский замок и резиденцию Радзивиллов в Несвиже, а потом и в Жировичи, глянуть на чудотворную икону – его решение пробежаться по Польше и Словакии на первенце Волжского автозавода уже не вызывало такого резкого неприятия. Ну а обещание привезти из дальних стран что-нибудь чудесное и удивительное (хотя чем можно удивить бывшую жительницу федеративной Германии, в бытность свою должностным лицом германской контрразведки изрядно повидавшей мир – Бог весть…) – окончательно убедило супругу дать «добро» на эту поездку – хотя не без изрядной доли ироничных сомнений, напоследок обильно высказанных вслух. И теперь ему не отвертеться от торжествующего «Я так и знала!», придётся терпеть весьма ядовитую иронию любимой супруги – благо, всего несколько часов…
Ладно, это всё дела житейские. Послезавтра, с новыми номерами, он вновь предпримет штурм границы – на этот раз, даст Бог, вполне успешный. И на следующей неделе ему удастся попасть в Банска-Бистрицу – где в архиве музея Словацкого национального восстания тамошние работницы нашли для него несколько документов, касающихся участия героя его будущей книги в боях в Северной Словакии, о гибели его отряда и о том, как ему в январе сорок пятого удалось найти группу парашютистов, уцелевших после ноябрьского разгрома. А ради такого не грех и отмахать две тысячи вёрст!
* * *
– Как думаешь, Левченко, пожары эти – когда закончатся? Август на исходе, а дышать по-прежнему нечем…
Пполковник пожал плечами.
– Как погода… Я на пожарников и прочих «тоже спасателей» не надеюсь, только на промысел Господний. Случатся в сентябре дожди – пожары кончатся, не будет дождей – выгорит пол-России… Как-то так.
Генерал кивнул.
– Вот и я так думаю… Новый Лесной кодекс – весь в угоду частнику составлен, да только не подумали его создатели про пожары… Эффективные менеджеры, холера им в бок! Спалят всю страну – а потом начнут, как обычно, ордена друг другу вешать. Паскудно всё это, Дмитрий свет Евгеньевич, аж с души воротит… – И Калюжный с досады сплюнул. А затем, вздохнув, добавил: – Когда уже в России нормальная власть появится – ума не приложу…
Левченко хмыкнул.
– Да я что-то нормальной и не припомню… Брежнев со старцами своими в Афган нас вогнал, Горбатый коммунизм всё пытался разрушить – а в итоге Союз развалил, Ельцин демократию затеялся ввести – не смысля в ней ни уха, ни рыла. Нынешние оба-два – вообще, не пойми, что за пассажиры, и чего от них ждать… – Ничего хорошего я от них не жду, Левченко. Шибко мутные они. Скользкие. Один – из соседней лавочки выходец, провалившийся в Дрездене и уволенный за некомпетентность, и слухи нехорошие у соседей ходят – что к убийству Рохлина причастен; второй – вообще марионетка какая-то, не пойми чья… – Калюжный тяжело вздохнул. А затем, открыв лежащую на столе папку, сказал: – Ладно, с этим пущай народ разбирается. Наше дело – свою работу выполнять. Рапорт Володи Терского ты, конечно, читал? – Левченко утвердительно кивнул. – Значит, в курсе проблемы Кого думаешь на его место поставить, на центральную Европу?
Левченко скупо улыбнулся.
– Вы моё мнение знаете. Одиссея, конечно.
Генерал покачал головой.
– Кандидатура, конечно, подходящая, но уж больно хвост за ним пышный… Да и супруга его… сам помнишь, откуда, и каких нам усилий стоило её официально из числа живых вывести. Одиссея координатором ставить – все связи на него замыкать; а он у нас хлопец меченый, и не раз. Фотография его, хочь и пятилетней давности, у тех, что играют за чёрных – есть, отпечатки пальцев того же срока давности – опять же, в наличии… Засвечен он, и засвечен плотно. Ставить его опять на оперативную работу – слишком сильно рисковать. Оно того стоит? Есть у нас сейчас серьезные проблемы в этом регионе? Чтобы профессионалом такого уровня рисковать?
Левченко пожал плечами.
– Да вроде пока нет. В Польше какое-то мутное шебуршание по поводу будущих белорусских выборов идёт, тамошние деятели хотят поучаствовать в разделе грантов, которые будут на будущую белорусскую революцию отпущены. Дело обычное – отпустят на очередное свержение белорусского Батьки средства, их по большей части разворуют, а затем объявят, что диктатор силой удушил слабые ростки свободы и демократии, сфальсифицировал итоги выборов… всё, как обычно. Ничего нового.
– А словацко-венгерские тёрки – чем могут закончиться, по твоему просвещённому мнению?
Левченко хмыкнул.
– Да ничем особенным… Виктору Орбану и его партии, к власти только что вернувшимся, нужно указать мадьярам внешнего врага – Дюрчань с социалистами уже отработанный материал. Пошумят-пошумят, да и успокоятся…
– Вот видишь – ты сам подтвердил, что сейчас особой нужды в направлении туда сильного профессионала нет. Майора Гонта за глаза хватит!
– А Одиссей?
Калюжный улыбнулся.
– Пусть дальше свою книгу пишет да ребят молодых учит восточноевропейской специфике. Здесь он на месте… Он как, уже выехал в свою Словакию?
– Вчера отзвонился. Небольшие проблемы с документами, выедет сегодня.
– Книгу когда свою планирует закончить?
– Говорил, что к концу года. Материалов доберёт в этой, как её… в Банска-Быстрице – и допишет.
Генерал кивнул.
– Ну, вот пусть и дальше легальным литературным трудом промышляет. Я думаю, что в апреле четвертого года он свою последнюю операцию завершил, и после той акции с зятем Чемешева дёргать его на оперативную – будет перебор… Кстати, что там Крапивин докладывает – как у него успехи с нашим доблестным чиновничеством, ворованные деньги за рубеж откачивающим?
Левченко вздохнул.
– Откачивают. Ударными темпами. У Крапивина уже папок не хватает – материалы подшивать… Как с ума посходили, уже ничего не боятся, ни Бога, ни чёрта! Пилят и откатывают, да так, что аж пыль столбом…
– Ну что ж, пущай попылят, недолго им осталось развлекаться… Ты вот что, Левченко. Ты эту непонятную катавасию в словацко-венгерском пограничье возьми-ка на контроль. Что-то мне, понимаешь, подсказывает – неспроста это шебуршание, и что-то скверно от него попахивает…
* * *
Да, пересекать границу надо в воскресенье – ни тебе очередей (ни одной машины на переходе!), ни напрасно потраченных нервов; пятнадцать минут на лениво-расслабленных белорусов, пятнадцать – на вялых полусонных поляков, и вот он, Евросоюз! – когда-то давно бывший Польшей…
Давешний хорунжий, чувствуя себя виноватым за позавчерашнее, быстренько проштамповал паспорт, и, даже не делая попытки как-то обозначить служебное рвение (типа, «откройте багажник» или «сколько водки везёте?»), махнул рукой в сторону шлагбаума.
В Словатичах свернул налево, на Влодаву – хоть дорога и не Бог весть какая, зато, в отличие от трассы на Вишневице, практически пустая аж до самой Ленчны. Ехать – одно удовольствие! К тому же именно по этой трассе они в девяносто девятом году ехали с Игорем в Будапешт – бодрящие воспоминания, ничего не скажешь… Как будто и не со мной всё это было – аэропорт Ферихедь, взлетающий «Хокай» в перекрестии прицела, короткий, но яростный бой, ранение, тюремная больница, Герда, поначалу принятая за галлюцинацию… Суд, отмеривший ему неслабый срок – который он, не помоги ему тогда добрые люди, и по сию пору отсиживал бы в каторжной тюрьме Шиофока… прыжок с третьего этажа в кузов грузовичка, набитый картонными коробками… Ночной переход через венгерско-словацкую границу – теоретически по компасу, фактически – ориентируясь лишь на Полярную звезду… жуткая темень и пронзительный холодный ветер с гор… Величка, Гарволин, драка с лодзинскими фанатами, брестские пацаны, легко и просто перебросившие его через границу – как будто делали это уже тысячу раз… Да, весёлые были времена! Весёлые – но и жутковатые…
Влодава… Здесь он во времена оны, в середине девяностых, получал в администрации гмины сертификат происхождения на лук и капусту – смешно сказать, но были времена, когда выгодно было овощи таскать из Польши в Белоруссию! А вот и трасса на Люблин – которая километров сорок будет идти по лесам, что для Польши случай редчайший. Дальше, за Вислой, деревня будет за деревней, лихачи на иномарках только зубами должны скрипеть от досады… Хотя… Плюют они нынче на правила, вообще ничего не боятся – ни Бога, ни чёрта, ни дорожной полиции! А мы торопиться не станем, нам спешить некуда… У нас отпуск!
За Вепшем кончится Холмская земля, начнётся Привислянский край – всё бывшие наши земли… Ну, в смысле – как наши? Российской империи, вестимо! На Венском конгрессе тысячу восемьсот пятнадцатого года хитроумные англичане всучили доверчивому павлину Александру Первому герцогство Варшавское – дескать, вы заслужили, сир, кровью, можно сказать, оплатили… Хитроумные бестии, на сто ходов вперёд глядящие – в этом англосаксам не откажешь! Вот и получила Российская империя под свою руку осиное гнездо – десять губерний Привислянского края[5] – и сто лет с ним мучилась… Восстание тридцатого года, восстание шестьдесят третьего года, постоянные заговоры и тайные общества, бурление и непрерывная генерация ненависти – да к тому же постоянная польская интрига, как тот Салтыков-Щедрин писал… Нужен был русским царям этот геморрой? А ведь держались за него зубами! Правда, и среди поляков изрядно было народу, кровь за Россию готовых отдать – те же «ноябрьские мученики», польские полки у Севастополя… Роман Дмовский, опять же! Может, и не зря Александр Первый согласился Варшавское герцогство под свою руку принять, кто знает?…
В Аннополе он остановился аккурат перед мостом через Вислу, загнал «жигуличку» на стоянку при заправке, зашёл в кафе – и ещё раз убедился, что Привислянский край всё ещё где-то в глубине души – часть Российской империи: туалет закрыт на ремонт, выбор блюд крайне скуден, официантка небрежна до крайности, еда малосъедобна, само кафе чистотой отнюдь не блещет… Всё, как дома! Как будто и не уезжал из отечественных пределов…
