Александр Усовский
Славянское сердце
Браилов, расположение 31-го артиллерийского полка, 17 июля 1941 года
– Всё! Кончилась Россия! Яшик, прекрати, наконец, жить в мире своих иллюзий, посмотри вокруг! Мы уже третью неделю идём по Украине – у тебя было достаточно времени, чтобы всё это увидеть! – Десятник Прохазка сплюнул с досады себе под ноги.
Свободник Яшик тяжело вздохнул, покачал головой и негромко сказал:
– Война идёт три недели – ты прав. Немцы здесь, на Украине, разбили русских – в этом ты тоже прав. Может быть, они даже возьмут Киев – хотя не думаю, что так быстро, как Житомир – и даже, может быть, перейдут Днепр. Немцы сильны, дисциплинированы, подготовлены, натасканы, у них опыт войны, современная техника, опытные офицеры – ничего этого нет у русских. И поэтому они побеждают. Пока побеждают…. Но там, за Днепром – ещё четырнадцать тысяч километров советской земли, до Тихого океана. Там Урал, Кузбасс, Сибирь. Там Москва и Ленинград, там непокорённые, свободные русские люди! У Гитлера не хватит сил, чтобы одолеть их!
Прохазка махнул рукой.
– Коммунистическая пропаганда…. Не зря тебя в прошлом году на пять месяцев упекли в Тренчинскую тюрьму. Неужели ты не видишь – рухнула Россия? Тебя не убеждают вот эти вот, – и он указал на дюжину советских танков БТ, сиротливо стоящих вдоль дороги, – брошенные танки? Пока мы шли от Борислава и Дрогобыча до вот этого города – мы видели сотни, сотни русских танков! Вся военная мощь Советов сгорела здесь, на Украине – чем завтра будут воевать твои свободные русские люди? Голыми руками? Ты посмотри – немцы вывозят трофейные винтовки эшелонами! ЭШЕЛОНАМИ! А ты говоришь – Ленинград…
– Зденек, хочешь, я объясню тебе, зачем ты споришь со мной?
– Ну и зачем?
– Затем, что тебе, как и мне, больно видеть этот разгром русских. И ты хочешь, чтобы я нашёл аргументы, чтобы убедить тебя, что дело русских не проиграно. Тебе мучительно тяжело осознавать, что мы с тобой, вся наша батарея, весь наш полк – пришли сюда, на Украину, помогать немцам воевать с русскими. Вся твоя душа противится этому – но ты не видишь выхода. И поэтому ты специально говоришь мне все эти тяжелые слова – чтобы я заронил в твою душу искру надежды. Ведь так, Зденек?
Десятник только тяжело вздохнул в ответ. Яшик продолжил:
– Да, дружище, я понимаю тебя. Когда я вижу бесконечные, уходящие за горизонт, колонны русских пленных – мне хочется кулаки рвать зубами…. Как же они могли проиграть – они, в которых мы так верили, которых ждали, о которых слагали песни и легенды, которых любили, как самых близких своих родственников? Как могла Россия – наша с тобой Россия, Зденек! – проиграть этим немцам?
– Руда, но ведь от того, что мы видим своими глазами – не уйти…. В Ружомбероке ты говорил нам двадцать второго июня, что надо готовить красные флаги, что через месяц здесь будут русские… и что? Русские уже за Днепром, они отдали немцам половину Украины…. Ты говорил, что у русских мощная промышленность – где она? Мы идём по этой земле три недели, и ни разу не видели ни одного завода….. Хорошо, до Волочиска это была Польша – но потом? Там, за Волочиском, мы хотя бы видели красивые дома, аккуратные деревни, ухоженные города – что мы видим здесь, в Советской Украине? Соломенные крыши крестьянских хат? Ты видел, что они едят? Страшную сельдь из бочек, которой нельзя кормить даже собак…. Ты помнишь, что нам рассказывала учительница в той деревне, где мы ночевали позавчера? В тридцать третьем году здесь был голод – такой голод, что люди ели людей…. Это не та Россия, о которой рассказывали нам наши старики, побывавшие в сибирском плену!
Яшик покачал головой.
– Россия всегда была, есть и будет Россией…. Да, люди здесь живут бедно – но они построили Днепрогэс и Магнитку. Ты говоришь, что русские бросили здесь не меньше тысячи танков – но заметь, они продолжают воевать с немцами, и я что-то не вижу, чтобы немцам становилось легче! Они не отказались от помощи даже нашей маленькой армии – значит, им не хватает солдат и пушек, чтобы одолеть русских, и они зовут на помощь всех, кого можно – мадьяров, румын – не брезгуя даже нашими двумя дивизиями…. Знаешь, что это значит? Это значит – у русских эта брошенная здесь тысяча танков была совсем не последняя…. Немцы увозят трофейные винтовки эшелонами – но рядом с этими эшелонами стоят их санитарные поезда, забитые ранеными. А это значит, что у русских есть ещё много винтовок, из которых они продолжают убивать немцев! Да, их города убоги, а деревни – нищие; но ты видел их поля? Они уходят за горизонт, и обрабатывают их тракторами – много ты видел тракторов в Словакии? В моей Турзовке землю пашут на лошадях…. Учительница рассказывала нам о страшном голоде восемь лет назад – это правда; но заметь, это была учительница ФРАНЦУЗСКОГО языка – в маленькой убогой деревеньке на краю земли! То есть Советы идут на то, чтобы платить жалованье учителям в самых глухих местах своей страны – чтобы дети учились, в том числе – иностранным языкам. Много ты знаешь наших детишек в деревнях Нитранского края, которые имеют возможность учить иностранный язык? Мы ночевали в школе – ты помнишь, какие там были учебники? По астрономии и геометрии!
– Как-то не сильно помогли русским их знания иностранных языков и астрономии… – в голосе Прохазки, тем не менее, послышалось хорошо угадываемое сомнение.
– Они учили астрономию, а не военное дело…. Но погоди, они и этому научатся – и тогда за наших немецких союзников я не поставлю и геллера! Да, кстати – ты заходил в клуб, который в той деревне сделали из церкви?
Прохазка отрицательно покачал головой.
– Нет, меня вызывал командир батареи, и я не смог с вами пойти.
– Очень жаль. Я посмотрел набор пластинок, которые они слушали. Я думал найти там «Интернационал» и прочие революционные песни – там были Гайдн, Дворжак и Сметана! В этой забытой Богом деревеньке люди слушают симфоническую музыку – и не самую худшую! Они скверно одеты, их обувь ужасна – но власти каждую неделю привозили сюда новый кинофильм и показывали его бесплатно! Я ждал, что здесь, как и в Галиции, будет много неграмотных – нет! Все здешние крестьяне, даже совсем ветхие старики – умеют читать и писать! И они научились этому за последние годы…. Да, кстати – сельдь, о которой ты говорил, действительно ужасна, но только если её просто есть на завтрак с хлебом; на самом деле, она предназначена не для завтрака. Русские используют её в качестве закуски к водке, и я рекомендовал бы тебе попробовать её в этом качестве – поверь, дружище, она не так уж и плоха!
– Ну, уж нет! Лучше я выпью сливовицы и съем добрый кусок свежей ливерной колбасы с майораном – как её делают в Жилине…
– Как знаешь.… Понимаешь, Зденек, то, что немцы сегодня одерживают верх над русскими – всего лишь тактический успех. Наполеон, если ты помнишь, взял Москву – и что? Его армия замёрзла при отступлении, утонула в Березине, испарилась, как утренний туман, французских солдат тысячами убивали простые русские крестьяне…. Нёман перешло полмиллиона солдат – сколько из них вернулось? Едва ли каждый двадцатый…. А ведь они тоже думали, одерживая верх над русскими в одно за одним вспыхивающих сражениях, что победа – у них в кармане…. А кончилось всё вступлением русской армии в Париж!
– Ты думаешь, русские сдадут немцам Москву?
– Не знаю. Всяко может быть…. Но в том, что русские, рано или поздно, возьмут Берлин – я ни капли не сомневаюсь! – Помолчав, добавил: – Сегодня немцы на коне, они торопятся захватить как можно больше территории, они спешат ухватить кус побольше – рано или поздно, они подавятся. Подавятся, Зденек! – И, взглянув прямо в глаза своему собеседнику, добавил: – Ты спрашиваешь, возможно ли, чтобы немцы взяли Москву? Так вот, я отвечу тебе – НЕТ! Не видать Гитлеру башен Московского Кремля – как собственных ушей!
Он сказал это с искренним убеждением, решимостью и даже злостью – которой даже не ожидал от себя; но он верил в Советский Союз, и хотел, чтобы в него верили его товарищи – хотя в июле сорок первого это было так нелегко….
Словацкое национальное восстание – рождение нации
Что произошло в Словакии 29 августа 1944 года? Политический акт низвержения власти Тисо (и его «людаков»), вместе с его «Глинковской гардой» и прочими институтами – произведенный руками словацкого народа. Подчеркну – это была именно смена власти ВНУТРИ Словакии: народ низложил единственно доступным ему путем – путем вооруженного восстания – обанкротившуюся политическую силу, выразил полное и абсолютное недоверие курсу Словацкой народной партии, взяв в руки оружие – поскольку возможность сделать это с помощью избирательных бюллетеней Тисо и его присные у словаков отняли.
Словацкое национальное восстание явилось выражением воли словацкого народа, не желавшего более быть «союзником» Германии и частью «Тройственного союза»; в то же время, это восстание никоим образом не было общественно-политическим действом во имя восстановления Чехословакии – как его трактовал советский агитпроп. Меньше всего словаки хотели сменить немецкое ярмо на власть Праги! И само течение восстания говорит об этом лучше всяких слов…
Призыв «К оружию!» словаки услышали от Словацкого национального совета – политического органа, в котором демократы и коммунисты были представлены примерно поровну – и это были СЛОВАЦКИЕ демократы и коммунисты, то есть те НАЦИОНАЛЬНЫЕ политические силы, которые были полной и абсолютной антитезой правым клерикалам и их главной силе – Словацкой народной партии. Словацкий народ отказал в доверии «людакам» – соответственно, выдав кредит доверия демократам и коммунистам. Поэтому власть Тисо и «людаков» в Словакии была низвергнута махом, одномоментно и практически бескровно – жертвами первых дней восстания стали в основном немцы, в частности, немецкая военная миссия, направлявшаяся из Бухареста в Берлин и расстрелянная повстанцами в Турчанском Святом Мартине (что, кстати, дало повод немцам ввести свои войска в Словакию – одного призыва Тисо к оному вторжению было явно недостаточно). Под властью монсеньора Тисо к 30 августа оставались лишь пригороды Братиславы да некоторые районы в юго-западной части Словакии – вся остальная страна признала над собой власть Словацкого национального совета! Фактически, к концу августа произошла смена политической власти в стране – она оказалась в руках у сил, союзных Объединённым Нациям и дружественных Советскому Союзу.
Но если бы всё было так просто…
Проблема была в том, что Словакию, как независимое государство, никто из союзных держав не признавал – хуже того, все участники антигитлеровской коалиции официально признавали сугубо и исключительно «правительство Чехословакии в изгнании» – пана Бенеша и набранных им в «министры» всякого рода сомнительных персонажей – и, соответственно, официально считали, что оная «Чехословакия» является одной из «объединённых наций» и находится в состоянии войны с Рейхом, начиная с 15 марта 1939 года. То есть тот факт, что абсолютно легитимный президент Чехословакии Эмиль Гаха абсолютно законно передал Чехию под протекцию Германии (согласившись, чтобы Чехия, к тому времени фактически лишившаяся и Подкарпатской Руси, и Словакии, стала «Протекторатом Богемии и Моравии») – союзников нисколько не интересовало. Они приняли решение считать Бенеша и его группку авантюристов «правительством» несуществующей «Чехословакии» – и посему никакой «Протекторат» ни с какой независимой Словакией для них не существовал, ни де-факто, ни де-юре.
Таким образом, исходя из существующих у союзников международных юридических норм (полностью, кстати, расходящихся с политической реальностью Центральной Европы), восстание в Словакии могло быть сугубо и исключительно восстанием «чехословаков» – во имя восстановления «Чехословакии». И никак иначе! То есть словакам было предложено проливать свою кровь ради того, чтобы в результате победы их восстания пан Бенеш снова смог занять своё кресло в Пражском Граде и продолжить править словаками и далее, как ни в чём ни бывало!
Именно этот международно-правовой нонсенс и лишил восстание силы и привёл его к поражению – а отнюдь не безмерный перевес прибывших его подавлять немцев в технике и вооружении (тем более, что этого перевеса не было, да и в словацких горах от него немного толку)…
Даже не смотря на то, что немцам удалось разоружить две дивизии Восточно-словацкого корпуса – в распоряжении СНС к началу сентября 1944 года имелось, по разным оценкам, от пятидесяти пяти до шестидесяти тысяч вооруженных бойцов (партизан, военнослужащих словацкой армии, гражданских ополченцев). Повторюсь – ВООРУЖЕННЫХ (и весьма обильно оснащённых боеприпасами и амуницией с армейских складов). Плюс имелось не менее двадцати тысяч человек, ускоренно проходивших военную подготовку и являющихся резервом восстания. При этом восставшие словаки имели в своём распоряжении достаточное количество тяжелого вооружения – более двухсот орудий, несколько десятков танков, самолеты и бронепоезда.
Что же касается Германии – то как раз в эти дни происходил окончательный разгром её группы армий «Южная Украина» (23 августа Румыния перестала быть немецким союзником, что привело к катастрофе на южном фланге советско-германского фронта), полыхало Варшавское восстание и в целом Восточный фронт представлял собой постоянно рвущуюся «тонкую красную линию», удержать которую многим немецким генералам уже не представлялось возможным.
Поэтому для помощи Тисо на первых порах немцы смогли выделить всего одну дивизию вермахта, в июле разгромленную в группе армий «Южная Украина» и наскоро пополненную резервистами из депо-дивизии «Бреслау» – 357-ю пехотную – и несколько отдельных батальонов, команд, дивизионов и «боевых групп»; общее количество вторгшихся в Словакию немецких войск не превышало двадцати тысяч штыков и сабель, плюс к этому, командовавший подавлением восстания группенфюрер СС Готлоб Бергер мог рассчитывать на располагавшиеся в Восточной Словакии части 1-й венгерской полевой армии. Немцы довольно быстро овладели западными районами Словакии (в том числе Братиславой) и востоком страны (в том числе Дуклинским перевалом), но дальнейшее их продвижение вглубь охваченной восстанием территории (на Жилину, Зволен и Банска-Бистрицу) быстро остановилось.
19 сентября 1944 г. командующим силами, предназначенными для подавления восстания, был назначен обергруппенфюрер СС Герман Хеффле. В его распоряжение были переброшены три дивизии СС («Галичина», «Татра» и «Хорст Вессель»), бригада СС «Дирлевангер» и ряд более мелких частей – в итоге немецкие войска стали насчитывать сорок шесть тысяч солдат и офицеров, в их распоряжении появились танки и тяжелая артиллерия.
Впрочем, восставшие тоже в это время получили подкрепление – на аэродром «Три Дуба» под Зволеном была переброшена 2-я парашютно-десантная бригада Чехословацкого армейского корпуса, закалённая в боях, обстрелянная часть, которая в грядущих боях окажется самой боеспособной единицей среди сил восставших.
В целом, общий баланс сил оставался за восставшими словаками – но командование восстанием избрало пассивную тактику обороны захваченной территории, что позволило немцам, сконцентрировав силы, наносить удары там, где им это было максимально удобно. Впрочем, даже в этом случае у словаков были шансы на успех – если бы не внутриполитические противоречия в стане восставших…
7 октября на территорию восстания от Бенеша прибыл дивизионный генерал Рудольф Виест – чтобы возглавить войска восставших словаков, объявленных «1-й Чехословацкой армией»; с этого момент рвение словаков резко пошло на убыль – «чехословацкой» армией они быть не хотели ни при каких условиях!
Поэтому начавшееся в середине октября немецкое наступление оказалось более чем успешным – многие словацкие войсковые части просто разошлись по домам, ожесточенное сопротивление немцам оказывали в основном лишь партизанские отряды и бригады, где был велик процент советских военнослужащих. 27 октября немцы взяли Банска-Бистрицу, и с этого момента организованное сопротивление словаков завершилось – впрочем, довольно много участников восстания ушло в горы, где и дождались прихода Красной Армии.
Блистательно начатое восстание было разгромлено в немыслимо короткие сроки – и всё из-за того, что союзники так и не решились признать за словаками право на создание собственного государства…. Но подвиг словацкого народа, открыто вставшего на путь сопротивления могучему врагу – навсегда останется в истории Европы; и для очень многих народов – как вечный укор…
Что характерно – в большинстве словацких городков сегодня главная площадь носит имя Словацкого национального восстания; более того, даже молодые словаки, для которых Вторая мировая – уже совсем седая история – истово и ревностно блюдут память об этом событии. Странная привязанность к событию середины прошлого века для европейцев…
Хотя, если рассудить здраво – ничего странного в этом нет.
Чем был акт восстания с точки зрения философского осмысления хода истории? Солидарным решением словацкого народа стать НАЦИЕЙ! Словаки, как народ, известны (по многочисленным письменным источникам, прежде всего немецким) с середины VI века – но НАЦИЕЙ они стали 29 августа 1944 года, когда всем народом отринули холуйский режим Тисо, и с оружием в руках встали в один строй со своими русскими братьями, самоопределившись, как часть СЛАВЯНСТВА, более того, как союзная Русскому Мiру этническая общность. НЕ С ГЕРМАНИЕЙ, НЕ С НОВОЙ ЕВРОПОЙ – А С РОССИЕЙ И РУССКIМ МIРОМ!
Восстал тишайший, миролюбивейший, спокойнейший народ в Европе! Взяли в руки оружие люди, испокон веку привыкшие лишь подчинятся – немецкому барону, венгерскому помещику, австрийскому государству, в конце концов, Пражскому Граду. Поднялись на битву с германской угрозой всему славянству люди, доселе весьма смутно разбиравшиеся в геополитических реалиях своего времени. Но понявшие одно – пришло время взять в руки оружие, чтобы доказать всему миру и прежде всего себе – они не бессловесное податное население, исправно снабжающее „Новую Европу“ салом, патронами и сапогами. Они – НАЦИЯ, они – СЛАВЯНЕ, и их место – рядом с русскими!
И именно поэтому главные площади словацких городков носят имя Словацкого национального восстания…
⁂
Ночь…. В палате тишина, густая, словно вата.… Над дверью горит ночник – слабый желтый свет которого отбрасывает причудливые тени от двух шкафов у входа; но этот неверный, дрожащий свет доходит лишь до середины комнаты, и по её углам затаился сумрак, тёмно-серый, похожий на ночной туман в горах….
Кроме него, в палате никого нет – лишь на соседней койке лежит плед, оставленный дежурной медсестрой. Очень хочется пить – во рту сухо и крепко отдаёт какими-то лекарствами; но на тумбочке рядом с кроватью нет ни графина с водой, ни стакана – значит, воды ему сейчас нельзя. Придется терпеть…
Сколько он пролежал без сознания? Его операция началась около полудня; часам к трём врачи должны были закончить… Быстро же он отошёл от наркоза! Хотя – отошёл ли? Какая-то странная отрешенность в голове, невесомость в теле…. Нет боли в месте разреза – хотя она должна была бы быть…. Не чувствую пальцев рук, ноги ниже колен – как будто чужие; тошнота, иногда подступающая к горлу – какая-то горькая, словно полынь…. Хотя – что он ждал от операции? Странно было бы, если бы сейчас лихо вскочил с кровати и решил бы прогуляться по больничному саду!
Ночь за окном – тихая, звёздная…. В горах ночное небо в эту пору полыхает бесчисленным множеством звёзд – все окрест видно, как днём…
Дверь скрипнула, в проёме вместе с копной яркого света появилась Божена – та медсестра, которая до операции следила за его самочувствием: ставила градусник, мерила давление и носила еду из столовой.
– Заходите, Божена! Я уже очнулся. – Голос как будто не его, сиплый, слабый…
– Доброй ночи, пан Яшик! Как ваше самочувствие?
Чёрт его знает, это самочувствие…. Я пока никак себя ни чувствую – ни плохо, ни хорошо…. Но не будем тревожить барышню.
– Прекрасное самочувствие! Думаю, вам уже пора доставать из кладовки мою одежду и заполнять обходной лист – завтра, как это ни печально, мне придется выписываться из вашего заведения – в связи с полным излечением!
Всего на мгновение сестра помедлила с ответом – но этого было достаточно; да и взгляд, который она бросила на него – с едва-едва заметным горьким сочувствием – говорил больше слов…. Ну что ж, он всегда был к этому готов! Не след впадать в отчаяние – тем более, на глазах этой юной девушки, для которой смерть – нечто ужасное, за гранью добра и зла….
– Пан Яшик, доктор запретил вам в течении трех часов пить, но я могу обтереть вам губы влажной салфеткой. Хотите?
– Да, Божена, сделайте одолжение!
Стало чуть легче. Эх, сейчас бы добрую кружку холодного пива…. Никогда его не любил, а вот сейчас выпил бы с удовольствием – жаль, не дадут…
– Пан Яшик! – вот чёрт, задумался, а девушка вмиг побледнела, тревожно теребит его за рукав…. Жив я, Божена!
– Да, Божена, слушаю тебя. Извини, задумался немного…
Медсестра облегченно вздохнула.
– А я уже чуть не испугалась…. Пан Яшик, я прочла ваш роман, «Площадь святой Альжбеты». Это… это про вашу жизнь?
Эх, милая барышня, мне бы твои заботы…
– Не совсем. В тридцать девятом меня не было в Нитре.
– Но…. Но ведь всё равно роман о вашей жизни, ведь так? Вы пишете про любовь так, как будто сами её пережили…
– Пережил – хотя немного и по-другому.
– А эта…. Эта девушка – она была еврейка? И погибла? Я имею в виду – в вашей жизни?
– Да, она была еврейкой. Что с ней случилось после моего отъезда – а я уехал из Нитры в тридцать пятом году – я не знаю. Надеюсь, что она выжила – много евреев из Нитры в те годы сумели уехать в Югославию и Францию, а потом дальше – в Палестину, в Америку…
– А вы… а вы не искали её? После войны?
Милая наивная девочка…. Нельзя вступить в одну и ту же реку дважды – так же глупо и бессмысленно через десять лет искать свою первую любовь…. Хотя зачем он сам себя обманывает? В июле сорок пятого – не он ли целыми днями бродил по Нитре, вглядываясь в лица встречных девушек? Тогда он сам себе боялся в этом признаться – но ведь все эти дни он мучительно надеялся встретить Аниту…
– Искал. Но не нашёл.
Божена печально вздохнула.
– Но ведь…. Ведь вы её по-прежнему любите?
Хороший вопрос…. Как тебе на него ответить – если я сам боюсь его себе задать?
– Не знаю, Божена. Это было так давно…. Мне было пятнадцать лет, я был влюбленным мальчишкой, это была весна, цвели сады…. Наверное, мне просто хочется снова вернуться в свою юность. А люблю я свою жену – люблю по-настоящему, всем сердцем. Люблю своих друзей – они приезжали сюда из Нитранского края, из Кисуц; впрочем, ведь ты их всех видела.
– Да, я помню их всех – особенно пана Гавалду, он такой… основательный, что ли? И ваша жена – она так беспокоится о вас! – помолчав, добавила, немного смущённо: – Но всё равно – та девушка, из Нитры? Вы вспоминаете её?
Вспоминаю ли? Милая наивная девочка…. Тебе хочется, чтобы сюжет «Альжбеты» получил счастливый конец, в глубине души тебе трудно согласится с тем, что написано в романе…. Как я понимаю тебя! Поверь, Божена, больше всего в жизни мне хотелось бы того же!
Но жизнь – она играет по своим правилам, Божена. И иногда эти правила бывают очень жёсткими…
– Да, я вспоминаю её. Ведь я любил её – а это просто так не проходит…. Вообще, Божена, вот что я тебе скажу. Миром правит любовь – запомни это, и не верь тому, кто будет утверждать обратное. Любовь, и только любовь! К женщине, к друзьям, к своей стране, к своему народу…. Это единственное, за что стоит умереть! И ради чего стоит жить…. Смерть не страшна, милая Божена – страшно забвение; ужасно умирать, не зная, не чувствуя любви…. С пустотой за плечами, с иссушенной алчностью, ненавистью, злобой или бесчестьем душой. А главное – без любви….
А мне умирать не страшно. Я сделал всё, что надлежит сделать мужчине и солдату, ни разу в своей жизни не покривив душой, не предав, не изломав свою совесть в угоду алчности или тщеславию. И я готов к печальному исходу, готов без страха и сомненья – потому что знаю, что к моей могиле очень долго будут приходить хорошие люди. Много хороших людей! Ведь это, Божена – самый главный итог жизни человека…
