Александр Усовский
Contra spem spero
– Согласен.
– Как он с нами может связаться?
– Телефоны наши оперативные во всех трех сопредельных государствах – в Эрбиле, Диарбакыре и Алеппо – он знает. Адреса электронной почты – также. Достаточно ему оказаться хотя бы на минуту-другую у таксофона или у компьютера с доступом в интернет – как мы получим от него сообщение. Ну, а дальше – исходя их обстановки…
Генерал кивнул, затем встал, прошёлся по кабинету, закурил – и, выдохнув первый клубок сизого ароматного дыма, сказал задумчиво:
– Знать бы ещё, в чьих он руках нынче находится – всё было бы легче…
* * *
Неизвестность – самая страшная пытка; три недели глухой, безнадежной, иссушающей нервы, холодной неизвестности – куда хуже любых вырываний ногтей и «испанских сапожков» – он это прочувствовал на себе. Отшельники, ушедшие в пустыню от соблазнов окружающего мира, дабы постичь истину – были чертовски крепкими духом дядьками…
Его привезли на рассвете в какой-то заброшенный, по виду – давно оставленный людьми – кишлак (или аул, как у них такие заимки в пустыне называются?). Несколько саманных мазанок, окруженных глухим глиняным забором, десяток чахлых олив, сбившихся в испуганную стайку у ветхого полуразрушенного колодца, арык, в котором уже давно – ни капли воды, и лишь влажная земля на самом дне, бурый от ржавчины остов грузовика на въезде, пыль, тишина…. Правда, люди, как оказалось, в этой обители тоски жили – двое диковатых, заросших жуткими патлами туземцев, а с ними – несколько овец; интересно, чем они кормят их в этой пустыне?
Часовой на пару с водителем сгрузили его у стены, стащили палатки, несколько ящиков, затем минут двадцать что-то монотонно и нудно втолковывали туземцам – а затем, загрузившись в машину, убыли на восток. Одиссей остался один на один с парочкой невнятных существ – неторопливо перетащивших в одну из хибар сначала всё сгруженное имущество, а затем, уже к исходу дня – и его, к тому времени уже изрядно проголодавшегося и дико страдающего как от жажды, так и от… как бы это поделикатнее сказать… в общем, её полной противоположности.
Когда Одиссей увидел своё будущее жилище – ему стало чуток не по себе; нет, в плане санитарии и гигиены всё было в норме, помещение было прибрано, у стены стояли две заправленные белоснежным бельём кровати, глиняный пол сиял чистотой. Запах…. Даже не запах – дух у этой комнаты был какой-то скверный, нехороший. Оглядевшись и тщательно осмотрев обстановку, Одиссей понял, в чём дело – комната, в которой ему надлежало провести неизвестно, сколько времени, была местом, где умирали. Здесь явно держали раненых – многих и многих: на полках вдоль стены стояли разные склянки с лекарствами – сотни склянок, полупустых, начатых, полных под пробку, груды упаковок с одноразовыми шприцами теснились на стеллаже, стойка для капельницы, сиротливо притулившаяся в углу, неистребимый запах камфары – всё вместе говорило о том, что эта комната служила в качестве больничной палаты; и, по ходу, далеко не все её временные обитатели выходили из неё на своих ногах…
Аборигены поставили носилки с Одиссеем посреди комнаты и попытались было переложить его на одну из кроватей – вот ещё! Одиссей, хоть и с трудом, но встал, проковылял несколько шагов (каждый шаг отдавался в плече резкой, острой болью, но в принципе – было терпимо) и прилёг на той кровати, что размещалась у окошка – махонького, в две ладони, но все же это было окно в мир.
Один из автохтонов, обращаясь к Одиссею, произнёс:
– Бу салонда, яшаякаксыныз. Без сизы беслечек ве алмак бакымы[4].
Хм, а ведь язык этот, по ходу, для автохтона неродной! Ишь, как старательно фразы выговаривает…. Сарбоз, из машины – тоже ему медленно и внятно втолковывал, так говорят людям, для которых твой язык – чужой. Ладно, возьмём на заметку – а для начала попробуем понять, что этот туземец только что сказал.
Через полтора часа мучительных переговоров Одиссей выяснил, что двое жителей заброшенного кишлака – хоть и йезиды, но не курды, а арабы-шаммары. И что он в данный момент – единственный их гость; хотя, если он правильно понял их объяснения «на пальцах», обычно в кишлаке залечивают раны сразу несколько человек – для которых из Курдистана приезжает врач. «Доктор» – слава Богу, и по-турецки доктор…
* * *
Последовавшие за заселением в медсанбат, как назвал для себя этот кишлак Одиссей, три недели были удручающе монотонны. Ранний, с рассветом, подъём, завтрак, перевязка, пару уколов – автохтоны, хоть и выглядели дикарями из каменного века, со шприцами и ампулами обращались весьма профессионально – какие-то таблетки и настойки, правда, в весьма щадящих количествах. После медицинских процедур – неспешный и вдумчивый полуторачасовой разговор – если, конечно, эти попытки установления общего языка можно называть разговором – с Мохаммедом (второй, Исмаил, был, что называется, «младшим», и на его долю приходилась в основном работа по хозяйству), несколько новых, старательно заученных, турецких слов. Затем – сон, после него – обед, чтение Корана, изданного в Бейруте в 1982 году, хоть и по-русски, но отчего-то в соответствии с дореволюционной орфографией, с ятями и ижицами (это была единственная книга на русском, найденная им в шкафчике с литературой «для выздоравливающих» – всё остальное было на арабском и турецком), затем очень лёгкий ужин – обычно большая кружка чего-то кисломолочного, похожего на армянский мацони, и лепёшка, щедро посыпанная кунжутным семенем – и отбой, вместе с заходом солнца. Тоска…. Тоска и неизвестность – от которых иногда хотелось выть, как волку, особенно по ночам…
Установленный хозяевами распорядок вначале дико бесил Одиссея – причём не столько своей тупой однообразностью, сколько абсолютным отсутствием хоть какого-то намёка на информацию из внешнего мира – но затем, дней через десять, он смирился с этим. Всё равно изменить что-либо было не в его силах; к тому же в таком прозябании всё же был один, пусть небольшой, но плюс – благодаря неторопливому житью-бытью его раненое плечо довольно быстро заживало, и уже к концу второй недели он мог, хоть и не без труда, действовать правой рукой – что позволяло некоторые особо трудные фразы записывать и затем заучивать наизусть. Пища, опять же, хоть и была удручающе однообразной – просяная каша (хозяева называли её «бургуль») с финиками, что-то типа ряженки или простокваши из овечьего молока (по-здешнему – лябан) и кофе на завтрак, суп с фасолью и пшеничная каша с тушёнкой на обед – в принципе, требованиям к калорийности удовлетворяла вполне, хотя и не приносила никакого удовольствия. Да и о каком удовольствии от еды (и вообще – от жизни) можно говорить – когда вокруг, докуда хватает глаз – безжизненная холодная пустыня, а рядом всегда, утром, днём и вечером – две пары чужих глаз, следящих за тобой каждую секунду? Впрочем, иногда туземцы всё же радовали – например, каждый четверг они резали овцу и, разделав её, запекали на огне – что позволяло на денёк забыть об опостылевшей турецкой тушёнке якобы из говядины (на самом деле – чёрт его знает, какое это было мясо, мелко протёртое и утратившие даже намёк на вкус и аромат).
По-прежнему угнетала неизвестность и отсутствие какой-либо информации из внешнего мира; сторожа от любых вопросов типа «вы вообще кто?» деликатно уклонялись, никаких средств коммуникации с остальным человечеством (про радио или телевизор говорить не приходилось, не было даже такой малости, как шум проезжающих машин – за отсутствием в радиусе как минимум полутора десятков миль от медсанбата каких-либо дорог) не имелось в принципе, и единственная информация, которая была все эти три недели ему доступна – это календарь, на котором автохтоны старательно отмечали каждую пятницу – дабы не осквернить себя работой в этот день.
Песок, тишина, однообразная, до смерти надоевшая, еда, до такой же степени надоевшие лица сторожей, безвременье и могильный покой…. Одиссей уже начал привыкать к жизни отшельника – когда в один прекрасный день всё резко изменилось.
* * *
Это произошло примерно через час после обеда – когда Одиссей, по уже выработавшейся привычке, присел с бейрутским Кораном на скамейку во дворе. Читать эту мутную, с трудно воспринимаемой орфографией, книгу дико не хотелось – но, во-первых, чтение Корана делало его в глазах сторожей практически своим, а во-вторых – а чем ему ещё было заниматься?
Итак, продолжим наши занятия богословием – если эту профанацию можно так назвать…. Сура шестьдесят четвертая, «Ат-Табагун». «Славит Аллаха то, что на небесах, и то, что на земле. Ему принадлежит власть и надлежит хвала. Он способен на всякую вещь. Он – Тот, кто сотворил вас. Среди вас есть неверующие, и среди вас есть верующие. Аллах видит то, что вы совершаете». Бр-р-р, муть какая…
СТОП! МОТОР!
Одиссей захлопнул Коран, встал, положил его на скамейку и, не торопясь и старательно вслушиваясь, двинулся к воротам. Так и есть! Звук работающего двигателя ему не почудился – более того, он приближался!
Во двор вышли туземцы – что-то возбуждённо выкрикивая друг другу. Ясно, сегодня они явно никого не ждали…. Ба, да они при оружии! Под меховой жилеткой Мухаммеда опытный взгляд Одиссея обнаружил кобуру с чем-то вроде АПС, а Исмаил старательно прятал в складках своей галабии пистолет-пулемет «хеклер-кох» – тот, что в Неметчине носит кличку «курц» за свои сверхмалые размеры. Любопытно, весьма любопытно…
Впрочем, терзаться неведением им долго не пришлось – минут через пять у ворот остановился автомобиль, хлопнули две дверцы – и в калитку постучались, причём постучались уверенно, по-хозяйски. Исмаил тут же бросился открывать, Мухаммед остался стоять на месте – едва заметным движением сдвинув кобуру поближе к распаху жилетки. Одиссей с настороженным любопытством смотрел на ворота – интересно, кого же это принесла нелёгкая?
Нелёгкая принесла, судя по почтительному поклону Исмаила, хозяев здешней заимки – во двор через настежь распахнутую калитку вошли двое мужчин, одетых пусть неброско и практично, но явно недёшево. Один из вошедших был, на первый взгляд, без оружия, на плече у второго висел карабин М-4, «бюджетный» вариант американской штурмовой винтовки М-16 – что несколько удивило Одиссея: карабинчик так себе, капризный и требовательный к уходу, «хеклер-кох», что у Исмаила – куда как надежнее; впрочем, в качестве бортового оружия – «американец» был намного эффективнее любого пистолета или пистолета-пулемета, скорее всего, именно за это его и выбрали…. Все эти мысли промелькнули в голове у Одиссея буквально за секунду – пока визитёры неторопливо входили во двор их «штаб-квартиры».
Мохаммед тут же переломился в поклоне, Одиссей, не зная, как себя вести, осторожно рассматривал вошедших мужчин. Однако, хлопцы, судя по всему, жизнью тёртые…. Иссеченные пустынным ветром, дублёные лица, привычные к оружию крепкие руки, поджарые, сухопарые фигуры…. Да, это не разожравшиеся на американских дармовых харчах курды из Эрбиля или Мосула; эти – не бараны для заклания, куда больше им подходит – волки пустыни. С такими надо держать ухо востро…
Первый из вошедших, тот, у которого не было оружия – посмотрел на Одиссея и, обратившись к Мухаммеду, что-то спросил. Тот, торопясь и запинаясь, начал что-то объяснять – но вошедший мужчина, махнув рукой, отвернулся от старшего сторожа и, повернувшись к Одиссею, спросил:
– Как ваша рана?
ОГО! По-русски! Одиссей прижал руку к сердцу и, чуть поклонившись, ответил:
– Благодарю вас, уже практически зажила.
Старший из вошедших (а он явно был старший, тот, второй, с карабином – был или охранником, или водителем, или тем и другим вместе – но явно подчинённым) удовлетворённо кивнул и, оглядев двор, спросил:
– Мы можем поговорить?
Одиссей кивнул:
– Да, конечно.
– Тогда пройдемте в дом. Или, пожалуй, лучше на террасу – там нам будет уютней. – И, обернувшись к Мухаммеду, что-то бросил ему вполголоса по-арабски. Старший сторож, быстро поклонившись, скорым шагом направился к террасе, на которой они обычно пили чай. Собеседник Одиссея движением руки предложил ему следовать туда же.
Они устроились на террасе; пока Мохаммед накрывал стол, суетился с чашками, тарелками и блюдцами, наливал чай – над столом висела настороженная тишина. Когда же старший сторож, закончив сервировку, удалился – приезжий, не торопясь, сделал глоток, поставил чашку на стол и промолвил вполголоса:
– Вас ищут.
Странно, если бы было наоборот…. Вот только вопрос – кто? По ходу, слова этого пассажира – очень старательно закамуфлированная угроза. Он мне угрожает…. Зачем? Чтобы просто напугать? Вряд ли, просто так здесь ничего не делается. Чтобы занять выигрышную позицию? Скорее да. Зачем? Чтобы иметь козыри в разговоре. То есть он что-то хочет от меня – вопрос лишь, что?
Одиссей вежливо, одними губами, едва заметно улыбнулся.
– Всех нас кто-нибудь когда-нибудь ищет.
Хозяин – Одиссей решил называть его про себя Хозяином – покачал головой.
– Все мы во власти Аллаха, милостивого и милосердного…. – А затем, промолчав, добавил: – Вас ищут американцы.
Одиссей пожал плечами.
– Они много кого ищут…. Особенно здесь, на Востоке.
– За вашу голову фирма «Блэкуотер» ставит сто тысяч долларов. Здесь, в Курдистане, это – большие деньги.
Угроза уже явная. И про Курдистан – с нажимом… значит, ни в каком мы не в Курдистане. Курдистан – это горы; много здесь вокруг гор? Голая мёртвая пустыня. Скорее уж Сирия. Сирия? Пожалуй, да.
Одиссей на мгновение глянул в глаза своему визави, а затем согласно кивнул.
– Сто тысяч – везде большие деньги.
Надо мягко указать парняге, что он здесь – не просто попавший в передрягу стрелок-любитель, он – часть СИЛЫ, и эта сила, случись что, будет за него предъявлять счета…. Попробуем тонко на это намекнуть – собеседник, по ходу, человек понимающий….
Одиссей взял свой стакан, не спеша, выпил уже немного остывший чай, отломил кусочек лепёшки, не торопясь, прожевал его – а затем, вздохнув, сказал вполголоса:
– В пустыне нельзя ничего скрыть – ветер разносит вести быстро…
Хозяин поджал губы – едва заметно, но всё же…. Понял намёк? Скорее всего, да. Эвон как правой рукой скомкал салфетку.… И чашку взял чуть-чуть резче, чем надо – стало быть, понимает, кто и в какие игры здесь играет…
Собеседник Одиссея, выпив чаю, улыбнулся – одними губами, глаза по-прежнему оставались холодно-жёсткими – и сказал:
– Вы можете не волноваться об этом. Гость – благословение Аллаха. Пока вы мой гость – вы в полной безопасности. Американцы могут искать вас хоть до возвращения имама Махди – они лишь собьют каблуки своих сапог.
Хорошенькое словечко «пока» – многое объясняет…. А он шиит, по ходу. Хм, странно – иракские арабы в большинстве своём сунниты, да и в Сирии они в подавляющем большинстве. Странно, если не сказать больше…. Так, и чего хочет этот чёрт? Понятно, что вот так запросто сдать меня американцам он не решится – об этой его шалости через сутки станет известно всем в Курдистане, и в том числе – Хаджефу. Курды из Мосула – или где там американцы принимают пленных шпионов по штуке баксов за килограмм живого веса? – сдадут его влёт, как стеклотару, и даже не за деньги, а так, по своей глупой болтливости. После этого я не дал бы за голову этого кренделя и медного персидского шая…. Да и сто тысяч для него – по-любому не деньги. Во всяком случае – ТАКОЙ ценой. Но он явно намекает на то, что я ему нужен. Зачем? Для чего? Согласится – не зная предмета? Махом в мутную воду? А какие есть варианты? Отказаться и продолжать мягко и ненавязчиво угрожать Хаджефом и его людьми…. Хм, Хаджеф далеко, да и практика изощрённых предательств и тщательно запутанных измен здесь богатая, не одну тысячу лет в этих горах и пустынях предавали и изменяли. Так что способ сдать меня «Блэкуотеру» – если я упрусь рогом – этот парень найдёт…. Или второй вариант, уже без этого самого «Блэкуотера» – если я сейчас не соглашусь оказать ему некую услугу, которая ему от меня требуется и в видах которой он вытащил меня из той кровавой рубки у селения Закхо – какие тогда у меня шансы увидеть родной дом? Никакие, если говорить прямо, шансы – вот эти два диких туземца ночью зарежут меня, как давешнего барана, и в лучшем случае закопают за околицей. А в худшем…. Даже думать не хочется! Значит, будем соглашаться – опять же, благодаря этому, возможно, удастся выйти в свет, добраться до телефона или компа с выходом в Интернет…. Игра стоит свеч!
Одиссей налил себе из чайника свежего чаю, сделал глоток, и, поставив стакан на стол – спросил:
– Я могу что-то сделать для вас? В благодарность за спасение и за избавление от ран?
– Говорят – сделай добро и брось в реку Тигр…. Вы – мой гость. Недостойно мусульманина брать плату за гостеприимство.
Ага, значит, реально что-то надо. И что-то такое, на что не способны его сарбозы…. Вот только что?
– Я не говорю о плате. Я говорю о помощи. Почёл бы за честь сделать хоть что-нибудь для такого благородного господина…. Всё, что в моих силах!
Хозяин кивнул.
– Мы поговорим об этом завтра. Сегодня я хочу, чтобы вы рассказали мне, как там Украина. Я учился в Киевском университете, правда, очень давно…. Девушки там по-прежнему столь же сладостно прекрасны, как и двадцать лет назад?
Одиссей про себя вздохнул. Официальная часть переговоров закончена, стороны пришли к консенсусу. Завтра этот пустынный Аль-Капоне объявит ему цену крови. Главное, чтобы она не была чересчур высока…
* * *
– Ты надоел мне со своими придирками! Я что, не могу даже в Брно съездить? У нас – тюремный режим? Какого чёрта! Отдай мои ключи!
– Лена, не дури! Я же тебе всё объяснил!
– Что ты мне объяснил? ЧТО? Что ты пуганая ворона и любого куста боишься?
– Мне не нравится, что ты ездишь по магазинам, мне не нравится, что ты по полдня таскаешься по людным местам, что звонишь, наконец, этой своей Наталье. Ты знаешь, ЧЕМ это может быть чревато?
– Я ей не звоню, мы с ней просто переписываемся по электронной почте…. Надо же мне хоть с кем-то общаться? Не с этими же клухами-соседками! Если б я знала, чем закончится этот твой отъезд – ни в жизнь бы не согласилась!
В комнате повисла нервная тишина. Мужчина, тяжело вздохнув, подошёл к своей собеседнице и, взяв её за плечи, усадил на диван, сам сев напротив, в большое уютное кожаное кресло.
– Леночка, давай ещё раз поговорим – спокойно и без истерик.
Женщина метнула на своего визави негодующий взгляд.
– А кто здесь истерит?!
– Хорошо, хорошо, давай просто поговорим.
Женщина покачала головой.
– С тобой трудно говорить спокойно – со всеми твоими маниями и фобиями. – И, уже на полтона ниже: – Ладно, давай обсудим ситуацию. Только, Игорь, пожалуйста – не надо драматизировать и заламывать руки, хорошо?
Тот, кого она назвала Игорем – молча кивнул. А затем, налив себе в стакан немного тёмно-янтарной жидкости из массивного хрустального графина – махом его выпил. Довольно выдохнув, подождал пару минут – а затем продолжил:
– Лена, мы здесь живём уже больше года, слава Богу, тихо и мирно, дети ходят в школу, нас с тобой приглашают на все здешние мероприятия, мы – уважаемые люди. Для всех окружающих мы – русская семья из Сербии, причём семья не бедная. Мэр был у нас на Рождество…. Сколько нам с тобой осталось потерпеть? От силы год. Твой отец регулярно информирует меня о ситуации с прокурорскими… ну да ты сама всё знаешь. Если самим не переть на рожон – все устаканится и мы сможем либо вернутся в Москву, либо переехать в Лос-Анджелес, как ты этого хочешь, под своими именами, и жить там нормальной жизнью. Ты ведь этого хочешь?
Лена молча кивнула.
– Ну вот, а для этого нам надо дождаться, пока моё дело не закроют и не сдадут в архив. Тесть делает для этого всё возможное. Но ты…
– А что – я? – в голосе женщины вновь проскользнули истеричные нотки.
– А ты делаешь всё, чтобы какой-нибудь прокурорский клерк однажды далеко не самым добрым утром узнал, что разыскиваемая семья Игоря Тевзеева живёт-поживает в городке Виловице!
– Что я делаю? – На этот раз – уже куда резче.
Мужчина вздохнул.
– Ты ездишь в Брно и Прагу, покупаешь дико дорогие вещи. За истекшие три месяца – на миллион сто тридцать тысяч крон. Я нашёл чеки у тебя в чехле от телефона.
Это ничуть не смутило даму.
– И что? Ты ведь не для того украл те полтора миллиарда, чтобы я ходила в обносках?
Мужчина досадливо поморщился.
– Лена, ну зачем ты так? Украл…. Слово-то какое… плебейское…. Умело организовал финансовую сторону проекта – мне нравится куда больше! И потом – я же не себе их взял, это наши общие деньги.
– Вот именно – общие! И я имею право тратить их так, как захочу! В конце концов, что такое для нас миллион крон? Тридцать тысяч долларов, меньше, чем ничто!
Мужчина тяжело вздохнул.
– Дело не в сумме. Дело в том, что ты делаешь покупки в дорогих бутиках, где посетители редки, а покупатели – и того реже. Ты известна в лицо всем продавщицам из магазинчиков «Прадо» и «Гуччи», что на Старомесской! И, в конце концов, ты там повстречаешь кого-нибудь из наших старых знакомых…
– И что с того? – С вызовом спросила Лена.
– А то, что, учитывая невероятную болтливость твоих подруг, через неделю всем нашим знакомым в Москве станет известно, где мы отсиживаемся. ВСЕМ! В том числе и тем, кто совсем не желает нам добра…
Женщина немного смутилась, но затем с вызовом спросила:
– Ты что же думаешь, я всем буду рассказывать, где я и что я? Да даже если я увижу кого-нибудь из наших прежних знакомых – что я, дура, рассказывать ему про этот туземный городишко? Скажу, что живу…. ну, в Австрии, например!
Мужчина опять вздохнул.
– Ладно, согласен. Хотя…. Ладно, будем надеяться, что в случае нечаянной встречи с кем-нибудь из знакомых ты так и скажешь. – В голосе Игоря слышалось весьма явное сомнение. Он продолжил: – Второе. Зачем ты переписываешься с Натальей?
Лена победно улыбнулась.
– А вот здесь ты можешь ничего не бояться! Я пишу ей, что живу в Англии!
Игорь развёл руками.
– Лена, ну откуда ты знаешь, как живут в Англии? Она же бывала в Лондоне с отцом раз двадцать, она поймает тебя на лжи махом!
– А вот и нет! Я читаю блог одной девушки из Дорсетшира, она – дочь одного из беглецов по делу «Юкоса». Очень занимательно описывает бытовые мелочи! Так что Наташка уверена, что я в Англии, на двести процентов…. И вообще – ради чего ты затеял эту свару? Ну не из-за этого несчастного миллиона крон, ведь правда?
Игорь тяжело вздохнул.
– И из-за него тоже…. Тесть тут мне недавно написал, что меня зачем-то старательно ищут мои албанские партнеры по той сделке…. И вот это мне очень не нравится!
Женщина беззаботно махнула рукой.
– Какие мелочи! Поищут-поищут, да и перестанут! Они же не прокуратура!
– Вот в том-то и дело, что не прокуратура…. Ладно, будем надеяться, что всё обойдется! Но помни, что ты мне обещала!
Лена согласно кивнула головой.
– Конечно, дорогой! Всё сделаю, как ты мне велишь! А теперь ты отдашь мне ключики от моей машинки?
* * *
В кабинете генерала Калюжного было тихо – тихо так, что слышно было, как работают вентиляторы охлаждения хозяйского компьютера; сидящие у стола офицеры молчали, на лицах и у подполковника Левченко, и у майора Ведрича застыло выражение тревожной настороженности. Генерал тоже молчал – нервно затягиваясь очередной сигаретой; перед ним стояла пепельница, до краёв забитая окурками – что в последний раз было, как помнил заместитель начальника Управления, назад тому лет пять, не меньше.
Наконец, хозяин кабинета прервал тягостное молчание.
– Ну и какие мысли по этому поводу, товарищи офицеры?
Подполковник Левченко только отрицательно покачал головой. Майор Ведрич хмуро бросил:
– Нет мыслей. Шаром покати…
Калюжный тяжело вздохнул.
– И самое поганое – что понимаешь, что сделать в этой ситуации ты ничего не можешь. Так, Левченко? Правильно я понял твоё молчание?
Подполковник уныло кивнул.
– Куда уж правильнее…
Генерал встал из-за стола, прошёлся по кабинету, включил – и тут же выключил телевизор (успевший, впрочем, что-то пробубнеть про очередное «стратегическое партнёрство»), достал новую сигарету, и, досадливо скомкав её – в сердцах выбросил в сиротливо стоящее у дверей ведро для мусора.
– Промазал, чёрт! – а затем, вернувшись за стол, опять открыл папку с утренним донесением. Подняв его к глазам, прочитал ещё раз: – Кишлак Эль-Газейла, двадцать семь километров на юго-запад от селения Абу-Хаджейра. – А затем, помолчав, добавил: – Лучше бы ему было погибнуть в том бою…
В кабинете вновь стало тихо – как на кладбище. Впрочем, ненадолго – мрачное молчание понуро сидящих офицеров прервал телефонный звонок. Генерал поднял трубку, выслушал своего невидимого собеседника – а затем коротко проронил:
– Давай.
Через три минуты в дверь постучали. Калюжный досадливо поморщился:
– Нашёл время церемонии разводить! – И уже громче: – Заходи, вежливый ты наш!
Дверь приоткрылась, и в кабинет бочком протиснулся подполковник Крапивин, держащий в руках тёмно-бордовую кожаную папку.
– Разрешите, Максим Владимирович?
– Получил?
– Так точно!
– Ну, давай, рассказывай. Может, чего полезного и нарыл… – В голосе генерала проскользнули нотки надежды.
Вошедший подполковник деликатно присел у дальнего конца стола и, раскрыв папку, вопросительно посмотрел на хозяина кабинета. Сидевшие за этим же столом офицеры приготовились было встать и уйти – но генерал махнул рукой:
– Это по нашему делу. Всех касается. Давай, Крапивин, не томи.
Подполковник кивнул.
– Начну с того, что вы все уже знаете. Источник… – Генерал поморщился, и Крапивин поправился: – Хаджеф сообщает, что один из его раненных бойцов, направленный на излечение в селение Эль-Газейла, точнее – в полевой госпиталь, размещенный в этом селении, выяснил в частной беседе с проживающими там охранниками, что двадцать второго или двадцать третьего января туда был доставлен европеец славянской внешности, раненый в плечо и тяжело контуженный взрывом мины. Причём раненый недалеко от селения Закхо – по словам водителя грузовика, доставившего его в этот госпиталь. Далее. По словам охранников, этот человек был родом с Украины. Привезли его члены группировки Али Умара. Через три недели, то есть шесть дней назад, тринадцатого февраля, Али Умар, прибыв в госпиталь собственной персоной, забрал оттуда этого европейца. Как сообщает Хаджеф, банда Али-Умара известна тем, что занимается захватом военнослужащих коалиционных сил в Ираке с целью дальнейшего их использования в качестве доноров человеческих органов. Четверть выручки они сдают братьям-мусульманам, четверть – их противникам, так что их бизнесу ни те, ни другие не мешают. Поэтому, собственно говоря, им дозволяются подобные… хм… шалости. Хаджеф полагает, что проходивший лечение в Эль-Газейле украинец – есть наш Одиссей. Также он думает, что люди Али Умара, случайно оказавшиеся недалеко от места боя, который вёл Одиссей со своим курдским товарищем против преследовавших транспорт со специальным грузом ополченцев, захватили тяжело раненного нашего парня. С тем, чтобы, поставив его на ноги – отправить…. по известному маршруту. – Последние слова дались Крапивину с трудом. Но, справившись с комком в горле, он продолжил: – Все попытки Хаджефа выйти на связь с Али Умаром с целью обмена вышеназванного украинца на двоих пленных англичан провалились – никто не знает, где теперь этот Али Умар. В Курдистане его сейчас нет.
Крапивин прервался, налил себе стакан минералки, выпил – а затем продолжил:
– Тем не менее, полагаю, что ситуация не настолько трагична, как мы решили сегодня утром, после получения информации от Хаджефа. Дело в том, что я связался со своим агентом в Албании, и только что получил кое-какие новости – весьма неплохие. Так вот, докладываю: мой источник в Шкодере, имеющий контакты с албанскими бандитами, работающими с Али Умаром, в том числе и в деле торговли органами, утверждает, что между этими двумя группировками в настоящее время возникли серьезные разногласия. Якобы люди Али Умара не получили полного расчета за поставленную в январе партию наркотиков. Более того, в порту Латакия ими были убиты трое албанцев, которые для расчета за героин привезли фальшивые доллары. Сейчас отношения между Али Умаром и его компаньоном в Албании, Беджетом Харадингой, весьма ухудшились. Мой источник полагает, что до тех пор, пока Харадинга не произведет полный расчет за поставленный героин – ни о каких совместных делах с Али Умаром речи быть не может. Из чего я делаю вывод – наш Одиссей пока в относительной безопасности. ПОКА и ОТНОСИТЕЛЬНОЙ – но всё же у него есть шанс…
Генерал махнул рукой.
– Какие там шансы! Сегодня эти вурдалаки друг друга убивают, завтра корешатся.… Это бизнес, деньги. За деньги они маму родную продадут на запчасти! А уж случайного человека – ну, тут им уж сам аллах велит не церемонится, благо, спрос на органы в Европе постоянный и платежеспособный… Этот, твой источник – что говорит по поводу места… Вот чёрт, даже говорить мерзко!.. По поводу места разделки людей?
Крапивин тяжело вздохнул.
– Этого он не знает. Где-то в Косово…
– Где у нас ни агентуры, ни возможностей силового воздействия. – Мрачно подытожил Калюжный.
– Товарищ генерал, разрешите? – Негромко обратился Ведрич.
– Разрешаю. Что именно? – Калюжный с любопытством посмотрел на майора.
– Я вот что думаю: пока Одиссей на Ближнем Востоке – он в безопасности. Никто его в этой пустыне резать не будет, нет смысла. Если уж его и отправят … на ЭТО дело…. То только здесь, в Европе. Ну, то есть на Балканах. В Албании или в Косово, не важно – главное, что на этом берегу.
Генерал кивнул.
– Это понятно. Что конкретно ты хочешь предложить?
– Купить Одиссея.
– ЧТО!?!?
Майор не обратил внимания на вспышку генеральского гнева и хладнокровно продолжил:
– Купить. У албанцев. Здесь, в Европе. Раз не удалось вызволить его там. Нам нужно будет довести до сведения этого чёрта.… Как ты его, Егор, назвал?
Крапивин заглянул в папку и ответил:
– Беджет Харадинга.
– До сведения этого Бюджета, что мы готовы купить у него доставленного из Ирака украинца. Но только живого, пусть и по цене … хм… по цене запчастей. Ну, то есть мы готовы компенсировать этому бандиту всю его неполученную прибыль. До последнего фартинга!
Генерал почесал затылок.
– А это мысль! Крапивин, твой агент сможет эту информацию донести до нужных ушей?
Подполковник пожал плечами.
– Полагаю, да. Он и сам мелким криминалом промышляет, возит в Италию разную контрабанду и искателей лёгкой жизни, так что кто есть кто в криминальном албанском обществе – знает не понаслышке.… С самим Беджетом этим он не пересекался, но знает людей, которые с ним работают. В предложении нашем ничего сверхъестественного нет, обычная сделка, мы покупаем товар, который нам нужен, Беджет его продаёт – если, конечно, сойдемся в цене…. Ведь сойдёмся?
