Александр Ушаков
Тайны Востока
ЩИТ НА ВОРОТАХ ЦАРЬГРАДА: ВЕКОВАЯ МЕЧТА РУССКИХ ЦАРЕЙ
В 1453 году пал Константинополь, и после того как над Великой Софией, превращенной в мечеть, был воздвигнут полумесяц, духовной наследницей Византии и всего православия стала Россия. Москву стали называть третьим Римом, а русский царь виделся в будущем охранителем вселенского православия. И для этого имелись все предпосылки. С одной стороны, порабощенные Османской империей греки и балканские славяне взывали к России о помощи и просили освободить их от мусульманского владычества, с другой – к совместной борьбе с турками и изгнанию их из Европы призывал Россию Ватикан. Ну а в качестве награды и те и другие обещали русскому царю древний престол византийских императоров. Но в этих призывах и обещаниях не все было просто и ясно. Константинопольский престол был всего лишь приманкой для русских в огромном клубке политических игр и интриг вокруг восточного вопроса. Ватикан делал все возможное, чтоб втянуть Россию в борьбу с Османской империей, ослабить ее и в конце концов подчинить Православную церковь своему влиянию. В 1581 году в Москву приехал новый посланник Папы иезуит Антонио Поссевино. Он вручил Ивану Грозному книгу о флорентийском соборе в богатом переплете и без обиняков заявил: «Если ты соединишься верою с Папой и всеми государями, то при содействии их не только будешь на своей прародительской вотчине, в Киеве, но и сделаешься императором Царьграда и всего Востока!» Однако Грозный и не подумал хватать брошенную ему наживку и отвечал: «Мой долг заправлять мирскими делами, а не духовными… Нам же без благословения митрополита и всего священного Собора говорить о вере не пригоже… Что же до Восточной империи, то Господня есть земля, кому захочет Бог, тому и отдаст ее. С меня довольно и своего государства, других и больших государств во всем свете не желаю». Однако латиняне и не думали отступать, в Москву из Рима ехал посланец за посланцем, но русские цари и не думали воевать с туками. «Наши прадеды (Иоанн и Баязет), – писал в 1584 году турецкому султану Федор Иоаннович, – деды (Василий и Сулейман) и отцы (Иоанн и Селим) назывались братьями и в любви ссылались друг с другом, да будет любовь и между нами».
Но… Борис Годунов уже думал иначе и, враждебно настроенный к Османской империи, весьма деятельно помогал Австрии в войне с ней. Слишком уж лакомым куском выглядел константинопольский престол для преемницы православной веры и рано или поздно, но кто-нибудь из русских царей должен был сказать свое веское слово! Первые попытки овладеть этим престолом предпринял Алексей Михайлович. Для этого он повел церковную реформу, целью которой являлось достижение полного единообразия в обрядах с греческой церковью и другими восточными церквами греческого обряда. И именно это церковное единообразие с восточным православием и было первой и весьма необходимой ступенью будущего единения всех православных народов под скипетром русского царя.
Незадолго до собора 1666 года, который должен был окончательно утвердить реформу, царь получил с Востока «Судебник» и «Чиновник всему царскому чину прежних царей греческих». Иными словами, он уже примерял древнюю корону византийских императоров и отрабатывал ритуал будущей коронации на византийский престол. Именно в его царствование все громче слышались призывы к борьбе с Османской империей, особенно из уст любимца царя, известного дипломата А.Л.Ордина-Нащекина, который в конце концов и настоял на союзе с Польшей против Турции.
Петр Первый уже с детства был ориентирован отцом на наследование византийского престола, и одним из основных направлений его внешней политики стала борьба с Турцией. Правда, после неудач с Азовом царь вовремя осознал, что Константинополь – мечта далекого будущего, и все свое внимание обратил на берега Балтийского моря.
Идея утверждения в южных морях с прицелом на византийский престол была положена и во внешнюю политику Екатерины, и ее царствование проходило в бесконечных войнах с Османской империей. Да, теперь Россия окрепла, и ей было вполне по силам снова водрузить крест над Святой Софией. Да вот только Европа была против и делала все возможное, чтобы не допустить Россию к Средиземному морю. «Отдать Константинополь России? – спрашивал Наполеон и сам же отвечал: – Никогда! Ведь это мировая империя!»
Павел I и Александр I были настроены куда менее решительно и проявляли известные колебания в восточном вопросе, но уже Николай I попытался разобраться с Турцией по-настоящему во время Крымской войны. Но и на этот раз его стремление натолкнулось на непреклонную волю Европы, для которой «больной человек», как называли Османскую империю, все еще оставался основным фактором европейского равновесия.
Запад очень боялся усиления России на Ближнем Востоке, где он и сам имел весьма серьезные интересы.
После поражения в Крымской войне, казалось, было покончено с мечтой о византийском престолонаследии. Ведь России было запрещено иметь на Черном море военный флот и базы, а поражение в войне и тяжелое экономическое положение привели к возникновению в стране революционной ситуации. И именно эта попытка овладеть Константинополем создала первую крупную трещину в российском государственном корабле.
Но гораздо хуже было все же то, что теперь политическое соперничество Востока и Запада начало переходить в конфронтацию. И, по словам Энгельса, вопрос теперь стоял так: «Он (панславянизм) ставит Европу перед альтернативой: либо покорение ее славянами, либо разрушение навсегда центра его наступательной силы – России». Вот так восточный вопрос дал повод врагам России и православия открыто призвать европейцев к уничтожению России во имя свободного Запада.
Однако Россия и не подумала отступаться от своей вековой мечты, и особенно выделялось в этом отношении царствование Александра II, когда идея византийского престолонаследия русским царем стала настоящей идеей-фикс русского общества. Тютчев, Аксаков, Достоевский, Катков, Самарин… «Рано или поздно, – повторял Достоевский, – но Константинополь должен быть наш. Это единственный наш выход в полноту истории!» Более того, в России стали поговаривать уже не только о Восточной православной империи, но и о всемирной христианской монархии, во главе которой должен стоять русский царь.
«Неужели правда, – с необыкновенным восторгом вопрошал Тютчев, – что Россия призвана воплотить великую идею всемирной христианской монархии, о которой мечтали Карл Великий, Карл Пятый, Наполеон, но которая всегда рассеивалась как дым перед волей отдельных личностей? – с не меньшим восторгом отвечая: – Да, конечно же правда!»
И это несмотря на то, что незадолго перед смертью Николай I заявил о том, что Крымская война раскрыла ему всю «ошибочность внешней политики», а Александр I весьма скептически относился к византийскому престолу и был твердым противников конфронтации с Османской империей.
Ну а что же Запад? Нравились ли ему подобные воззрения наиболее просвещенной части русского общества. Да, нравились, но отнюдь не ради их воплощения в жизнь (этого он бы никогда не допустил), а только как повод втянуть Россию в какую-нибудь очередную военную авантюру, что в конце концов и случилось в 1877 году. Восстания на Балканах в семидесятых годах XIX века с новой силой всколыхнули русское общественное мнение и оживили идеи панславянизма. «В опьяняющей атмосфере Московского Кремля, – писал М.Палеолог, – говорили лишь о Византии, Золотом Роге, Святой Софии, завещании Петра Великого и об исторической миссии русского народа». «Как русские, – восклицал на всю страну М. Погодин, – мы должны взять Константинополь для своей безопасности. Как славяне мы должны освободить миллионы наших старших единоплеменников, единоверцев, просветителей и благодетелей.
Как европейцы мы должны сохранить восточную церковь и возвратить Святой Софии ее вселенский крест. Все зовет Россию в Константинополь: история, обстоятельства, долг, честь, нужда, безопасность, предания, соображения, наука, поэзия…»
Русская армия и на самом деле смогла выйти к тем самым воротам Царьграда, на которых князь Олег некогда прибил свой щит. Казалось, еще немного – и сбудется вековая мечта русских царей! Но не тут-то было! Запад грудью встал на защиту Османской империи, Англия мгновенно двинула свой флот к Константинополю и, объявив мобилизацию, стала угрожать Москве войной. И снова Россия ушла ни с чем, поскольку воевать с Англией у нее не было сил…
Болгария получила независимость и тут же заняла антироссийскую позицию, приведшую к разрыву дипломатических отношений между двумя странами почти на десять лет.
Шло время, идея продолжала жить, а Царьград в руки так и не давался. Но вот началась Первая мировая война, и у России появилась новая возможность водрузить крест на Святой Софии. С подачи Запада, в какой уже раз пообещавшего русскому царю престол византийских императоров за его участие в бойне народов.
«Мы, – заявил председатель Совета министров Горемыкин на одной из встреч в Зимнем дворце, – не могли позорно отступить перед брошенным нам вызовом!» Его призыв мгновенно подхватила вся общественность России. «Будем надеяться, – выразил общее мнение Б. Глубоковский, – что Россия на этот раз твердо и непреклонно будет добиваться открытия Босфора».
«Осуществление наших национальных задач стоит на верном пути. Мы уверены, – вторил ему Милюков, – что выполнение главнейших из этих задач – приобретение Проливов и Константинополя – будет своевременно обеспечено». «И ради евангельской жемчужины, каковой являлась Святая София, – заявлял Трубецкой, – Россия должна быть готова отдать все, что имеет».
В 1913 году проект о том, что в случае европейских потрясений русская политика должна упрочить за отечеством господствующее положение в Константинополе и на ведущих к нему Проливах, был представлен на одобрение императора и утвержден им. Константинопольская приманка сработала и на этот раз. «Проливы, – писал российский посланник в Сербии князь Трубецкой, – для нас не только средство, но и конечная цель, коею осмысливается вся нынешняя война и приносимые ею жертвы». И, конечно, говорить о защите какой-то там Сербии было смешно. Россия очень боялась, что на Проливы придут Австрия и Германия. Весною 1915 года Англия попыталась овладеть Константинополем и Проливами. Однако галлипольская операция провалилась, и англичанам пришлось ждать еще целых три года, чтобы установить контроль над столицей поверженной Османской империи и Проливами. Трудно сказать, как повела бы себя в этой ситуации царская Россия, но она перестала существовать. Пришедшие к власти большевики сделали все возможное для того, чтобы новый правитель Турции Ататюрк изгнал англичан, не дав им закрепиться на столь важных в стратегическом отношении Проливах. Что же касается самой идеи византийского престолонаследия, которая подогревала аппетиты русских царей в течение почти трехсот лет, то она сыграла весьма негативную роль в истории нашей страны. И, как знать, не она ли привела к расколу русской церкви и гибели самой русской государственности?
ИМАМ ШАМИЛЬ. КТО ОН?
Кавказская война, о которой основная масса россиян имеет весьма приблизительное представление, всегда ассоциировалась у многих с именем имама Шамиля, который в течение нескольких десятков лет был на Кавказе идейным вдохновителем борьбы с Россией. Каким же образом Шамилю удавалось объединять и направлять десятки горных племен и кланов, которые никогда не проявляли особой дисциплины и желания подчиняться.
Он родился в небольшом аварском селении Гимры в горах Дагестана и с раннего детства отличался крайней замкнутостью и любовью к одиночеству. Молчаливый, мечтательный и своенравный, он мог неделями жить в горах и чувствовать себя в своей стихии. У него не было никакого желания общаться со своими сверстниками, за что его и не любили односельчане. В юности у него был только один друг – Гази-Муххамед, старше Шамиля на несколько лет, необыкновенно молчаливый. Шамиль говорил о нем: «Молчалив, как камень!»
Объяснялась эта особенность тем, что Гази-Мухаммед готовил себя к духовной карьере и большую часть дня проводил за молитвами. Шамиль начал читать Коран в шесть лет, но вместе с тем он был настоящим непоседой и очень любил бороться, прыгать и плавать. Он всегда старался быть первым и очень скоро стал одним из самых искусных наездников Дагестана. Ну а о его умении владеть шашкой и стрелять в цель уже ходили настоящие легенды.
Постоянное общение с Гази-Мухаммедом привело Шамиля от изучения Корана к желанию стать первым учеником знаменитого муллы Джамалуддина из Кази-Кумуха. Правда, для этого ему пришлось покинуть родной аул и отправиться вместе со своим товарищем в Ун-цукуль, где он серьезно занялся арабским языком и литературой, логикой, теологией и философией. Не растерял он и воинских навыков и время от времени вместе с другими молодыми людьми принимал участие в боях с отрядами генерала Ермолова. По сути дела, уже тогда он стал одним из самых активных участников разгоравшейся Кавказской войны.
Прошло несколько лет, и Шамиль добился своего: Джамалутддин признал его своим первым учеником. Но он шел уже дальше и очень скоро увлекся особым мусульманским учением – мюридизмом. «Христианский русский царь хочет владеть правоверными, как владеет своими мужиками, – заявил однажды Шамиль. – Значит, нужно с ним вести войну за свободу». Впрочем, он намеревался воевать не только с русским царем, но и с теми аварскими ханами, которые не желали признавать законы шариата, и собирался лишить их власти над правоверным Дагестаном.
Чтобы поднять горцев на борьбу, Шамиль отправился по аулам и призывал их к священной войне – газавату. Его властная натура, образованность и умение хорошо говорить сделали свое дело, и уже очень скоро попавшие под его влияние горцы признали его имамом Чечни и Дагестана, наградив его духовным авторитетом, который был гораздо сильнее любой светской власти.
Тем временем русские двинули против нового владыки Кавказа трех генералов: Розена, Вельяминова и Вольховского. И в первом же бою с русскими отрядами, состоявшемся 17 октября 1832 года в горном ущелье близ родного аула, Шамиль понял простую истину: в прямых столкновениях ему никогда не победить русских, имевших над ним огромное численное преимущество. Но дрался он отчаянно, а когда горцев осталось всего несколько десятков человек, вместе с Гази-Мухаммедом бросился в рукопашный бой. Его приятель был мгновенно убит, Шамиль зарубил двух солдат, а когда третий всадил ему в грудь штык, он одной рукой выдернул его, а другой ударил своего врага саблей.
Шамилю удалось выйти из окружения. Он спрятался в родных горах и три месяца лечил раны. И хотя он не потерял своего духовного авторитета и его возвращения ждали, имамом стал Гамзат-Бек, а Шамиль выступил его наместником. Прошло целых два года, прежде чем Шамиль снова стал имамом, но произошло это только после того, как Гамзат-Бек был убит в мечети за убийство знатного аварского хана. И тогда народ и ученые сделали свой выбор!
На этот раз Шамиль не спешил выступать против русских, а занялся наведением порядка в собственных горах, вводя мусульманское право. Слишком уж разнились обычаи и традиции многочисленных племен и родов, но самым печальным было то, что они совершенно не мешали распространению среди горцев пьянства, грабежей, невежества и, что было особенно печально, своеволия. Не было среди удельных князьков и дисциплины, так необходимой на войне и без которой было немыслимо воевать с мощной и хорошо организованной русской армией.
Шамиль не стал выдумывать ничего нового и решил править железной рукой, безжалостно карая смертью за обман, измену, разбой и грабеж. Такому же наказанию подлежал любой горец и за сопротивление мюриду, за несовершение пяти обязательных молитв в день и неотчисление определенного процента в пользу бедных. Наказанию подлежали и те, кто нарушал шариат и предавался таким нечестивым занятиям, как слушание музыки, танцы и курение трубки! Ну а тем, кто все-таки осмеливался танцевать, мазали сажей лицо, сажали на ишака лицом к хвосту и возили по селению. Тем же, кто не желал отказываться от курения, продевали сквозь ноздри бечевку и привязывали к ней горящую трубку. Но больше всего на свете Шамиль ненавидел пьянство, и еще ребенком он пообещал любившему вино отцу зарезать себя, если тот останется рабом отвратительной привычки. Отец пить перестал, а Шамиль, став имамом, заменил положенные по шариату сорок ударов палкой за пьянство смертной казнью. Главным его достижением была отмена крепостного права, противоречившего мусульманской идее о равенстве всех людей. Да, зачастую он заменял обычаи и традиции предков своими законами, но уже в 60-х годах XIX столетия из них можно было составить своеобразный кодекс, и их справедливость вызывала уважение всех честных горцев. Но держалось это уважение главным образом на страхе. Со своими противниками Шамиль не миндальничал, и только по одному его приказу были сожжены тридцать три телетлинских бека, а одиннадцатилетний наследник аварских ханов Булач-Хан брошен с высокого обрыва в горную речку. Шамиль не был просто «удачливым и хитрым атаманом», даже самые удачливые и хитрые не способны подчинить себе чуть ли не весь Кавказ и на протяжении тридцати с лишним лет сражаться с Россией. Это был мудрый правитель и законодатель и прекрасный военачальник, не только руководивший своими джигитами, но и сам принимавший участие в боях. С рыжей бородой, окрашенной хной, на бело-сером в яблоках коне, он всегда был в первых рядах сражавшихся и приносил удачу.
Конечно, русским подобное геройство было не по душе, они направляли против Шамиля все большие силы, и в 1839 году имам только чудом сумел уйти из своей резиденции в ауле Ахульго после трехмесячной осады. Восемь месяцев о нем не было слышно, и Россия уже начала праздновать победу. Но, как оказалось, рано. Шамиль снова вернулся, и теперь его союзниками стали Большая и Малая Чечня. Именно Чечня обратилась к Шамилю с просьбой либо защитить ее, либо разрешить ей отдаться под власть белого царя. Хорошо зная, что за подобное отступничество им грозит смерть, чеченские послы передали свое предложение Шамилю через его мать. И тем самым поставили его перед трудной дилеммой. Ведь, приняв послов, мать совершила преступление, и Шамиль был обязан наказать ее.
Три дня провел он в молитвах, пока наконец не «услышал» голос Аллаха. «Кто первым высказал свои столь постыдные намерения, – сообщил ему Всевышний, – дай тому сто ударов плетью!» Однако Шамиль смог ударить мать только пять раз, после чего упал без чувств. Затем он заставил послов Чечни прочитать предсмертные молитвы и… отпустил их домой.
Сдаваться на милость русских он не собирался и, прекрасно понимая, что в открытом бою ему не победить русскую армию, повел партизанскую войну. К концу 40-х годов XIX столетия он достиг пика своей славы, объявил своего сына наследником принадлежавшей ему духовной власти. Этим он вызвал недовольство горцев, заговоривших о том, что Шамиль заботится лишь о себе и своей семье. К тому же народ прекрасно видел, что наибы-управители, которых Шамиль объявил своими апостолами, заботились прежде всего о своем кармане а на все остальное им было наплевать.
Понимал ли это сам Шамиль? Да, конечно, понимал и с горечью выслушивал суждения своего сына, прошедшего обучение в Пажеском корпусе поручика гвардейского уланского полка, о своем убогом войске. Правда, уже очень скоро и сам Шамиль, и его братья стали чуждаться Джамалуддина, который настойчиво просил отца примириться с могучим русским царем. И кто знает, чем бы закончилась вся эта история, если бы тот вдруг не умер от чахотки.
К тому времени русские уже научились воевать в горах, и кольцо окружения неумолимо сжималось вокруг горной резиденции Шамиля аула Ведено. И тогда имам потребовал от всех своих сторонников дать клятву стоять до конца! Но, увы… слишком велико было превосходство русской армии, Чечня была покорена, и Шамиль с остатками верных наибов отошел в аул Гуниб. По дороге его обоз был ограблен его же сторонниками, и оставшийся всего с четырьмя сотнями джигитов Шамиль был обречен.
После долгих раздумий Шамиль пошел на переговоры с Барятинским, и тонкий дипломат полковник Лазарев стал убеждать имама в том, что его сопротивление бессмысленно, что дальнейшая борьба только приведет к ненужным жертвам и что Барятинский сохранит имаму не только жизнь, но и возможность жить с семьей в Мекке. 26 августа 1859 года Шамиль принял историческое решение прекратить борьбу и вышел навстречу князю Барятинскому. Он не верил Лазареву и даже не сомневался в том, что его убьют. Но и сдаваться на милость победителю он не собирался и решил дорого отдать свою жизнь вместе с пятьюдесятью верными ему наибами.
К его великому изумлению, при его появлении грянуло громовое «ура». В небольшой роще имам встретил князя и сказал: «Я тридцать лет дрался за религию, но теперь мои народы изменили мне, да и сам я утомился. Поздравляю вас с владычеством над Дагестаном и от души желаю государю успеха в управлении горцами для блага их!»
Шамиля отправили в Россию, где его принял сам Александр II, который повелел положить имаму двадцать тысяч рублей ежегодно и поселил его в Калуге. В марте 1870 года Шамиль получил разрешение отправиться в Мекку, правда, для этого ему пришлось написать клятвенное письмо, что он не причинит России никакого вреда. Великого деятеля ислама с почетом встретили в мусульманском мире, турецкий султан оказал ему большие почести и особенно полюбил его после того, как он предотвратил его войну с египетским Исмаил-пашой. В Мекке за ним постоянно ходили толпы паломников, ловившие каждое брошенное знаменитым имамом слово.
Вскоре Шамиль переехал в Медину, где и умер в возрасте семидесяти двух лет после неудачного падения с лошади. Его могила в святом для всех мусульман месте и по сей день является одним из самых почитаемых мусульманами всего мира мест…
