Александр Трапезников
Над бездной. ФСБ против МИ-6
Далекое прошлое. Начало 70-х годов
Даже спустя четверть века после разгрома фашистской Германии и всей союзнической ей Европы особую значимость составлял поиск государственных преступников времен Великой Отечественной войны на территории СССР. Затаившихся пособников Гитлера хватало до сих пор. Не вымерли, затаились, чего-то выжидали. Все эти изменники, бандеровцы, полицаи, власовцы, диверсанты, шпионы. Те, кто не успел уйти на Запад вместе с отступающими нацистами, а там сдаться американским или английским войскам.
Каратели, принимавшие непосредственное участие в истязаниях и расстрелах мирного населения, были отнесены к особой категории преступников. Розыск их был весьма актуальным направлением деятельности КГБ в те годы. Срок давности за совершенные ими злодеяния на них не распространялся. Но и обнаружить их было не просто.
Они расползлись по территории Советского Союза, словно насекомые-вредители, мимикрировали, меняли окраску, как хамелеоны, затаивались, искажали свои анкетные данные, проживали под чужими фамилиями и именами. Как правило, вдали от мест своего рождения и довоенного проживания, чтобы их случайно не могли опознать односельчане и знакомые. Часто значились в числе погибших или без вести пропавших.
Но в семидесятые годы в Советском Союзе, особенно на бывших оккупированных территориях, все еще гремели открытые судебные процессы по делам государственных преступников, которых удавалось найти чекистам-контрразведчикам.
Молодому воронежскому оперу КГБ Грачеву непременно хотелось выявить и разоблачить хотя бы одного такого изменника Родины. Конечно, не как герою известного рассказа Чехова, который приехал работать следователем в отдаленное и глухое местечко и мечтал отличиться раскрытием громкого преступления, а по его результатам получить назначение в большой город. Тот литературный персонаж сидел и взывал: «Пошли мне, Господи, какое-нибудь кошмарное преступление!»
Безусловно, Грачев не был таким. Но все же мечтал о положительных результатах в своих розысках, а потому и работал от зари до зари, истово, целеустремленно, кропотливо. Изучал ориентировки и архивы по разыскиваемым преступникам, которые регулярно поступали в Управление КГБ по Воронежской области.
В производстве было много интересных материалов. К примеру, дело одного пособника фашистов, уроженца отдаленного села в области. При тщательном изучении архивных материалов Грачев обратил внимание на карточку-анкету агента гестапо по кличке Буйный. Он был завербован и использовался как провокатор для выявления среди военнопленных в «Майданеке» советских офицеров, евреев, лиц, причастных к подполью и вообще опасных для Третьего рейха.
Карточка-анкета привлекла внимание Грачева еще потому, что две буквы в фамилии были исправлены карандашом, а рядом стояла приписка: «Пропал без вести». После тщательной работы с ориентировками на Буйного, поиском по картотеке в адресном бюро Грачев установил, что, возможно, это некто Буданов Петр Иванович, 1920 года рождения, уроженец и житель села Торопки Воронежской области. Но проживает сейчас совсем в другом селе – Лихоборы. Этот Буданов действительно призывался в армию. По данным военкомата, с фронта он не вернулся, значился пропавшим без вести.
Собранные данные косвенно свидетельствовали о том, что агент гестапо Буйный и житель Лихобор гражданин Буданов – одно и то же лицо. Грачева охватил настоящий азарт охотника на хищного зверя. Волк не волк, но вредная росомаха или куница. Он сразу сделал оперативный доклад Удодову, руководителю отдела, убеждая его в необходимости изучения и проверки по месту жительства данного объекта. И после получения санкции отправился в это отдаленное глухое село.
Стоял морозный январский день 1971 года. Блестел на солнце пушистый снег, а УАЗ, за рулем которого сидел Грачев, уносился все дальше и дальше от областного центра. В машине он был один. Людей в отделе КГБ не хватало, поэтому Грачев, в нарушение всех инструкций, отправился на операцию в одиночестве. Хотя Удодов категорически запретил это делать. Только вдвоем, с напарником. Но сам поехал на совещание региональных отделов КГБ в Москву, а Грачев рассудил так: во-первых, он пока просто удостоверится, что Буданов – Буйный, а во-вторых, поможет, в случае чего, местный милиционер участковый.
Не учел он только одного: есть ли вообще такой участковый в этом селе? Молодость и неопытность сыграли с ним злую шутку. Да, участковый Григорьев имелся, но на пять сел. И сейчас мотался по ним, не покладая сил. А Грачев мысленно подгонял события, ускорял машину, представлял себе финальную встречу с живым, уцелевшим, а главное, выявленным и установленным им агентом немецкого гестапо.
Он думал: какова же будет реакция Буданова, когда он прижмет его к стенке неоспоримыми доказательствами? Скорее всего, жалким. Таких людей, как правило, под безобидным предлогом вызывали в райвоенкомат или к участковому, а потом уже, в процессе беседы, объявляли истинные причины вызова и существо разговора. Конечно же, человек при этом сильно менялся в лице. Начинал заламывать руки, рыдать, просить снисхождения, а то и попросту валяться в ногах. А в случае с Буйным, вполне возможно, выяснится еще, что он лично мучил и расстреливал пленных советских солдат и офицеров.
Грачев добрался, наконец, до деревни Лихоборы. Дом участкового был пуст. Но в сельсовете нашелся председатель. С его слов Грачев выяснил, что у них в деревне живет такой человек по фамилии Буданов, который прибыл сюда после войны и поселился у местной вдовы-солдатки. Поженились. Год назад она померла. Теперь он скотником в колхозе. Живет тихо, спокойно, не пьянствует.
– А что случилось-то?
– Просто проверка. Где сейчас Буданов?
– Да дома, где ж ему еще быть? Время обеденное, щи, наверное, хлебает.
– Пойдемте со мной, покажите мне его избу.
Они отправились на край села.
– Вот! – показал, приближаясь к бревенчатому дому, председатель. – Ну, я пошел, что ли? Дел невпроворот. К озимым надо готовиться.
– Погодите пока, – ответил Грачев, заметив, как дернулась занавеска в окне дома Буданова. – Может, Матвей Иванович, понадобитесь. Как свидетель.
Грачев толкнул калитку, пошел по протоптанной дорожке к избе. Председатель, на его счастье, замешкался. Стал что-то кричать проходившим мимо мальчишкам. Может быть, это и спасло ему жизнь. А Грачев, сильно постучав в дверь, сделал два шага в сторону, как учили. И тут же раздался выстрел. Дощатая дверь в избу превратилась в решето, вся в дырках. Как потом выяснилось, Буйный стрелял из охотничьего ружья крупной дробью. На кабана. По-видимому, у него сдали нервы, потому что всю свою послевоенную жизнь ждал, когда за ним придут.
Грачев полез в кобуру за пистолетом, но его «Макаров» остался в отделе, в сейфе. Второпях забыл, так хотелось побыстрее разоблачить Буданова. Что делать?
– Петр Иванович! Ты охренел, что ли? – прокричал у калитки председатель. – Или совсем упился?
– Живым вы меня не возьмете! – крикнул из-за двери хозяин избы. – Все тут ляжете!
И снова прогремел выстрел.
– Буданов, бросай оружие и выходи! – крикнул Грачев. – Мы знаем, что ты агент гестапо Буйный. Сейчас подъедет подкрепление, не усугубляй свою вину.
Последовало еще несколько выстрелов. Буданов палил изнутри дома во все подряд, в окна, стены, потолок. Такое впечатление, что просто сошел с ума. При этом что-то орал, изливался злобой и яростью. Председатель поспешно увел мальчишек подальше. Но народ уже начинал скапливаться на улице, привлеченный выстрелами в мирной тишине села. Затем, после пятиминутной паузы, раздался последний выстрел. И все стихло. Либо патроны кончились, либо…
Грачев снова толкнул дверь, висевшую на волоске, и осторожно вошел в избу. Буданов-Буйный лежал на полу в горнице. А голова его была разнесена вдребезги и представляла собой кровавое месиво. Он выстрелил себе в рот из обреза охотничьего ружья. Так закончилась эта операция по разоблачению изменника Родины, за которую Грачев получил выговор и строгий нагоняй от Удодова за своевольство. Но и похвалу тоже.
Позже Грачев не раз мысленно возвращался к судьбе этого человека. Да, Буданов не понес заслуженного наказания, он ушел от суда. Но он уже был наказан всей своей послевоенной жизнью. Тем, что трусливо прятался, вздрагивал от каждого шороха, страдал, зная, что где-то в другом селе живут его настоящая жена и родные дети, а он не может с ними увидеться. А застрелиться он, наверное, хотел не один раз. Сама судьба наказала его за содеянное. В жизни за все приходится платить. Сполна.
А вот другое дело, благодаря упорству и настойчивости Грачева, уже приобретенному опыту и профессионализму, принесло ему заслуженное одобрение Удодова и коллег, а также лишнюю звездочку на погоны. В 1974 году Управлением КГБ СССР Воронежской области совместно с брянскими чекистами в Богучарском районе был арестован государственный преступник военного времени Владимир Меух. В его розыске и аресте Грачев принимал самое активное участие.
Вначале из Брянского УКГБ пришла ориентировка о розыске этого человека. Во время Великой Отечественной войны на территории этой области он не просто сотрудничал с немцами в качестве переводчика. Нет, участвовал в облавах, арестах партизан, допросах и истязаниях военнопленных. Имелись факты, свидетельствующие о том, что он лично непосредственно расстреливал после допросов партизан и красноармейцев. В гестапо у него была агентурная кличка Вальдемар.
Сам он был уроженцем Тульской области, откуда и был призван на военную службу в Красную Армию. Через какое-то время бежал к немцам, поскольку фашизм был ему идейно близок. При отступлении нацистов исчез. По непроверенным данным, в конце войны даже успел послужить в Советской Армии. Более того, был ранен. Может быть, еще и медаль получил.
Теперь главное. По некоторым свидетельским показаниям, этот Меух мог проживать на территории Воронежской области. Все усилия чекистов были брошены на получение дополнительных данных о разыскиваемом государственном преступнике, его установлении и опознании свидетелями с последующим арестом. Сложность розыска заключалась в том, что в отношении Вальдемара были в основном показания с описанием внешности, черт характера и вообще неточные установочные данные.
Однако некоторые из них были названы конкретно. А именно то, что звали его Владимиром, 1920 года рождения, уроженец Тульской области с интересной редкой фамилией, состоящей из четырех или пяти букв: Меухс или Меух. Поиск по картотеке адресного бюро и учетным данным райвоенкомата результатов не дал. Розыск через милицию по приметам и по ориентировкам на разыскиваемых правонарушителей успехов также не принес. Оставалось надеяться на агентурные источники информации из милиции и КГБ, которые были нацелены на розыск человека в соответствии с ориентировкой.
Вскоре поступила информация из Богучарского горрайаппарата КГБ СССР по Воронежской области о том, что, по данным источника, на Милославском спиртзаво-де работает инженер по технике безопасности, по приметам и анкетным данным схожий с разыскиваемым субъектом. Этим инженером являлся Меух Владимир Петрович, 1920 года рождения, уроженец Тульской области. Он год назад прибыл в Милославский район, устроился на местный спиртзавод, живет один в общежитии без прописки.
После скрытого опознания по его месту жительства было установлено, что Вальдемар и Меух В. П. являются одним и тем же лицом. Тут же началась активная разработка последнего на предмет документации его преступной деятельности, поиск сообщников и получения других данных, представляющих интерес для следствия. Одновременно готовился комплекс оперативно-следственных мероприятий по задержанию и аресту Меуха.
Совместно с брянскими и тульскими чекистами скоро было выяснено, что Меух В. П. призывался в армию из Тульской области, сначала воевал в 1942-43 годах, затем сотрудничал с немцами на территории Брянской области в качестве переводчика, истязал партизан и военнопленных, лично участвовал в шести эпизодах по расстрелу советских граждан. Так как у немцев он проходил только под кличкой Вальдемар, ему нетрудно было под своей фамилией Меух при отступлении фашистов влиться в ряды Советской Армии и некоторое время воевать на ее стороне.
Затем Меух прибегает к нетрадиционному методу. Для того чтобы получить документы и льготы, он в одном из боев простреливает себе кисть руки, попадает в госпиталь, где ему ее ампутируют. После госпиталя он без руки, но с медалью, возвращается к себе на Родину как герой. А затем, уже после окончания войны, Меух понимает, что его не ищут, успокаивается, женится, поступает в институт, успешно его заканчивает, а в 1949 году у него рождается ребенок.
Таким образом, в отличие от Буданова-Буйного, Меух почти спокойно жил до 1968 года. До тех пор, пока не арестовали двух немецких пособников, действовавших в Брянской области и визуально знавших Вальдемара как переводчика гестапо. Об этом прошла информация в газетах. Почувствовав жареное, Меух оставил свою семью и бросился в бега, меняя места жительства и работы. Последним его пристанищем стал Милославский спирт-завод. В мае 1974 года источники, используемые в изучении Меуха, стали отмечать его нервозность, злоупотребление спиртным, подозрительность к окружающим.
С учетом полученных данных было принято решение о срочном задержании и аресте этого государственного преступника. Такое решение было правильным и своевременным, поскольку Меух тоже «не дремал». Когда оперативно-следственная группа прибыла в общежитие, он уже оставил заявление об увольнении и паковал чемоданы. Хотел в очередной раз удариться в бега.
Когда Меух стоял с чемоданом в комнате общежития и увидел Грачева, то будто бы ждал этого момента все последнее время.
– Это конец… – только и сумел выговорить. И медленно опустился на стул.
Дальнейшее – по справедливости. Под неопровержимыми данными Меух признался в содеянных преступлениях, которым нет ни срока давности, ни снисхождения. Суд приговорил его к высшей мере наказания.
И третье дело, которое несколько отличается от предыдущих. Оно показывает гуманность органов госбезопасности даже к таким военным преступникам. А суть такова.
В отношении подозреваемого в совершении преступлений в годы Великой Отечественной войны Петрова проводились мероприятия по выяснению его деятельности и местонахождения с августа 1944 года по октябрь 1945 года. Имелись подозрения, что Петров, находясь в плену, был завербован немцами для совершения разведывательно-подрывной деятельности на территории Советского Союза. И в это время, возможно, забрасывался с диверсионным заданием в СССР.
Однако по окончании войны он отказался от преступной деятельности и возвратился в Воронежскую область. Все подходы по выяснению местонахождения Петрова в этот важный послевоенный период заканчивались безрезультатно. Последним шагом было спланированное мероприятие, связанное с вызовом проверяемого человека в райвоенкомат и беседой с ним по этому периоду. А затем, по возвращении его домой, шел контроль, разговоры с женой, которая, по данным контрразведки, была осведомлена о его деятельности в этот период.
Такие мероприятия всегда готовились тщательно, скрупулезно. В них, как правило, было задействовано немало людей. Увязывались факты и события, прогнозировалась возможная деятельность проверяемого. Все это требовало немало времени и усилий. Когда все это было преодолено и проделано, Грачев пришел на доклад к начальнику отдела Удодову. Это было 7 мая, накануне Дня Победы. Сказал, что пора «брать».
– Согласен, оцениваю твою работу в высшей степени положительно, – ответил Удодов. Помолчал. Затем вдруг высказал свое мнение-рекомендацию:
– Я уверен в результативности подготовленного мероприятия. Но давай проведем его не 7 мая, а после празднования Дня Победы.
Грачев несколько огорчился, поскольку хотелось взять бывшего диверсанта как можно быстрее.
– Чего тянуть с этим фашистским недобитком? – спросил он.
Но Удодов пояснил свое решение так:
– А вдруг, хотя вероятность этого мала, всего процентов десять, информация не подтвердится? Тогда мы не только обидим, но и испортим подозреваемому человеку и его семье праздничное настроение на всю жизнь. Нет, давайте отложим дня на три.
Вначале Грачев был действительно расстроен тем, что большой объем проделанной подготовительной работы был проведен впустую и потребует новых усилий.
Однако, сидя за столом в своем кабинете, глубоко поразмыслив, он осознал в этом решении правильность и глубокий смысл поступка Удодова. Его душевность и человечность.
Удодов был не только руководителем подразделения органа государственной безопасности, но сам прошел войну и глубоко понимал всю значимость Дня Победы для фронтовиков. Это была удивительная порода людей, от которых всегда исходил нежданный и ничем не объяснимый импульс доброты и человечности. Даже в подобных непростых ситуациях. Сейчас таких людей нет, или их очень мало. Время другое.
А Петрова Грачев с коллегами, конечно же, взял, и он оказался именно тем военным преступником, которого столь долго и безуспешно разыскивали.
Кабинет Грачева. 9 февраля. 22:30
Грачев продолжил разговор с Житниковым о «Времени предателей».
– На чем мы остановились? – спросил он, уточняя. Более для него, чем для себя.
– На развале КГБ после путча. На том, что это делалось намеренно и целеустремленно, – ответил Житников. И добавил: – На предательстве.
– Ну да. Так оно и называется. Пример: сам Бакатин, назначенный директором КГБ. Пятого декабря 1991 года он передал послу США в СССР Джеймсу Коллинзу техническую документацию, относящуюся к установке и использованию сверхсекретных подслушивающих устройств в новом здании посольства США на Новинском бульваре. Это ли не прямое предательство, Анатолий Львович?
– Да, – вынужден был согласиться Житников. – Может, бес попутал? А так-то он ведь мужик неплохой, я его хорошо знал.
– Ну, может, и бес. А скорее всего, его собственная глупость и желание выслужиться перед новой властью, угодить ей, показать себя правее папы Римского.
– Знаете, в советское время была такая шутка: комсомол, задрав штаны, бежит за партией, чтобы обогнать.
– Примерно так. Мы позже, когда он вылетел из КГБ пинком под зад, проверяли: не был ли этот «бес» с английским акцентом?
– И что же?
– Нет, агентом ЦРУ или МИ-6 Бакатин не был. Все свои предательства совершал исключительно по собственной инициативе. А вершиной его тупости была так называемая политика прозрачности в деятельности органов госбезопасности. Тогда же сформулировал свои идиотские «Основные принципы реформы КГБ». Это: «Дезинтеграция. Лишение КГБ его монополии на все виды деятельности, связанные с обеспечением безопасности. Ликвидация КГБ как КГБ». Вы только вдумайтесь в это. КГБ не должно заниматься государственной безопасностью. А чем же тогда? Финиками на базаре?
– Действительно глупость. Театр абсурда какой-то, цирк дю Солей.
– Или «Уголок Дурова» с дрессированными зверьми. Ну дурак, и все. Интересно, о чем он думает сейчас, сидя как нашкодивший кот на своей подмосковной даче, не смея от стыда даже носа оттуда высунуть? Было бы просто любопытно посмотреть ему в глаза.
Грачев помолчал, стал расхаживать по кабинету. И говорить:
– На Лубянке в основном здании стали шастать какие-то одиозные подозрительные личности, которых в советское время и на пушечный выстрел к КГБ не подпустили бы. Они знакомились с секретными документами, а куда потом уходила информация? Разрешение на это они получили от Бакатина. Более того, им даже выделили кабинеты, и они ежедневно приходили к нам, в Центральный аппарат, как на службу.
По распоряжению Бакатина они имели право запрашивать для ознакомления любые документы и материалы, даже с грифом секретности. Основная проблема была еще и в том, что перед ними оказались распахнутыми архивы госбезопасности, включая агентурные дела и оперативные разработки. Как на блюдечке в ресторане. Заказывай, что хочу.
Тотчас же в газетах стали появляться сенсационные статьи, уличающие разных людей в сотрудничестве с КГБ. Все громче из стана демократов звучали призывы полностью открыть архивы КГБ и предать огласке фамилии людей, негласно связанных с органами госбезопасности. Советник президента Ельцина Старовойтова носилась с идеей о принятии закона о люстрации, который объявлял бы запрет на профессию для бывших сотрудников КГБ. Она заявляла, что агентуру использовать безнравственно. Хотя должна была бы знать, что такого рода источники используют все спецслужбы мира.
«Смотрящими» от демократов на Лубянке стали бывшие диссиденты и правозащитники, в частности пресловутый Сергей Ковалев. Мало того, что в свое время они сами были сексотами Комитета, стучавшими друг на друга. Но за различные финансовые преступления, сотрудничество с западными спецслужбами, а то и за прямую измену Родине, не считая такой мелочи, как сексуальные извращения, их самих можно было в советское время прямым ходом отправлять на нары. Теперь нет. Теперь они диктовали правила и законы. Потом еще и свою Конституцию нам навяжут.
– Ну, теперь вы еще и против Конституции пошли, Сергей Витальевич. Совсем, говоря на молодежном сленге, края потеряли.
Житников засмеялся. Грачев улыбнулся:
– И рамсы попутал, добавьте. Но вы ведь сами видите, что эта Конституция написана по американским лекалам, с помощью американских же советников и нашими доморощенными иноагентами. Придет время, поверьте, может быть, лет двадцать пять, когда ее заменят другой, нормальной, или хотя бы внесут в нее существенные поправки. А то сейчас получается, что даже наше законодательство подчинено международному праву. А Центробанк вообще отпущен в вольное плавание.
Согласно положениям той же Конституции, Центробанк является независимой институцией. Это означает, что, чисто по букве закона, его руководство не должно напрямую подчиняться ни одной из существующих ветвей российской власти. Где это видано? Что данный орган должен вести свою денежно-кредитную политику исключительно самостоятельно и даже в какой-то степени противостоять правительству и президенту в кризисных ситуациях?
– Или сам создавать их по воле Запада, – добавил Житников. – Это мне хорошо известно. Можно даже искусственно вызвать инфляцию.
– Хотелось бы поговорить об этом с вами подробно, но потом, – заинтересовался Грачев. – Вернемся к КГБ.
Когда руководителем в Комитет пришел Баранников, в чекистской среде к нему отнеслись настороженно. Он был выходцем из милиции, а еще со времен Щелокова МВД и КГБ друг друга недолюбливали. Даже противодействовали. С тех пор негативное отношение у чекистов к милиции не изгладилось. Настораживало еще и то, что Баранников чересчур быстро перестроился на демократический лад и активно участвовал в мероприятиях у Белого дома во время ГКЧП. Кроме того, у кадровых сотрудников КГБ всегда было скептическое настроение к тем, кто приходил управлять Центральным аппаратом со стороны, к их способностям разбираться в разведке и контрразведке.
Надежды в основном связывали с тем, что он начинал свою трудовую деятельность рядовым оперуполномоченным, прошел все ступени карьерного роста, должен был больше понимать жизнь, в том числе и обычных сотрудников. И главное, знал азы оперативной работы. Уже немало. И действительно, надежды в какой-то мере начали сбываться. Особенно когда в первый же день своей деятельности Баранников узнал, что в здании Министерства госбезопасности на Лубянке присутствуют посторонние. Да еще сидят в как бы собственных кабинетах. А это были Глеб Якунин, Сергей Ковалев, Лев Пономарев и Владимир Буковский. Тогда он в сердцах, с милицейской простотой велел гнать их «к чертям собачьим поганой метлой». Отобрать у них пропуска и больше никогда сюда не пускать.
Так мы с удовольствием и поступили. Признаюсь, я сам лично вывел за шиворот упирающегося Ковалева и отряхнул руки от его перхоти. Но все это была лишь капля справедливости в мутной реке позора и предательства страны. Однако чекисты вздохнули с облегчением. «Светочи демократии» испарились в один миг. Забыли даже под столом свои любимые домашние тапочки.
– Оставалось вам только обрызгать святой водой их кабинеты, – снова повеселел Житников.
– Баранников считал одним из главных приоритетов деятельности нового министерства борьбу с коррупцией и организованной преступностью, – продолжил Грачев. – Обстановка в стране того требовала. Пора было наводить порядок, иначе Россия могла совсем погрузиться в криминальный хаос. Уличная преступность – это одно, ОПГ – другое, серьезнее, но еще важнее – на высшем чиновничьем уровне. Предприимчивые члены правительства, начальники министерств и ведомств, быстро перекрасившиеся номенклатурные партийные функционеры, – все они наперегонки, как угорелые от допинга спортсмены, бросились растаскивать государственную собственность.
– Как хищники в лесу, – поправил Житников. – На моих глазах происходило.
– Вот-вот. Иной раз кажется, что только отстрел «хищников» и помог бы.
– Ну, это уж вы слишком.
– Ничего не слишком. К сожалению, многие наши материалы и заготовки так и остались нереализованными в связи с событиями августа 1991 года. До конца оперативно доводились в основном дела по контрабанде. Они не требовали долгосрочного изучения, да и документировались легче. Как говорится, с поличным, с ходу, при задержании на таможне или на границе с преступным товаром. Здесь тебе и документация, и доказательная база, и твердые основания для возбуждения уголовного дела.
Хотя, надо признать, что и тут не всегда было все просто. Опытный преступник, как правило, совершенствуется, тщательно готовится к криминальному деянию, так как тоже просчитывает все варианты и не исключает возможность попадания в поле зрения компетентных органов.
– Интересно вас слушать. Не в порядке приобретения такого опыта, но из чисто человеческого любопытства. А было, когда контрабандист вас перехитрил? – спросил Житников.
– Увы! – признался Грачев. – Ну, или почти обманул. Вспоминается такой характерный случай.
– Расскажите. Если, конечно, устав позволяет.
– Да не секрет.
