Александр Тимофеевич Филичкин
Переговорная капсула
Абонент почему-то не сразу взял трубку. Слушая длинные гудки в телефоне, парень неожиданно вспомнил о том, как он и Денис служили в Таджикской республике.
Глава 2. Письмо из Колхиды
Старый конверт
Роман Комаров выехал из дачного кооператива, где находился земельный участок родителей, миновал поселенье Марусино и пролетел мимо остановки метро под названьем «Котельники». Двигаясь, по Новорязанской дороге он проскочил через вечно загруженный МКАД, выбрался на Северо-Восточную Хорду и помчался в свой отдалённый спальный район. Туда, где находилась когда-то деревня лихого боярина Ховрина.
Домой сыщик добрался уже в четверть десятого и поставил машину на тесной парковке, недалеко от подъезда. Парню едва удалось втиснуть серую «Ладу» между скромными «тачками» местных жильцов.
Роман поднялся на лифте на девятый этаж. С собой детектив привёз две тяжёлые сумки и внёс их в свою небольшую, но уютную «двушку». Он разобрал подарки родителей и разложил их по нужным местам.
Еда, которую дала мама любимому сыну, и овощи с осенними фруктами отправились прямиком в холодильник, стоящий на кухне. Заготовки на долгую зиму разместились в тёмной кладовке, что находилась за стенкой, рядышком в ванной.
Затем, детектив быстро разделся, бросил одежду в машинку для стирки белья и быстро принял освежающий душ. Вытершись большим полотенцем, Роман натянул на себя домашний спортивный костюм и посмотрел на будильник. Стрелки показывали, что на все эти хлопоты ушёл целый час.
Отправляться в кровать было ещё очень рано. Смотреть телевизор совсем не хотелось. Давно надоели толстомордые головы, что уже сорок лет ведли «разговоры в пользу бедных граждан страны». Причём, за это долгое время, ничего так и не тронулось с места.
По словам дорого отца детектива, всё стало значительно хуже, чем раньше. Работы в России нет почти никакой. Уровень жизни народа резко упал. Европа с Америкой вконец обнаглели и показали «великой» стране свой звериный оскал.
Роман вспомнил о том пакете, что отдала ему тётушка Роза перед самым отъездом с родительской дачи. Молодой человек решил посмотреть, что там такое? По словам милой женщины там лежали кое-какие бумаги из архива её покойного деда, Тимофея Ивановича Соболева. То есть, прадеда парня.
Их детективу прислала бабушка по родному отцу, Мария Семёновна. Парень уже как-то читал его дневники о махинации с огромным рубином в Америке и счёл их весьма интересными.
Сыщик сунул руку в карман своей светлой куртки, висевшей в прихожей, и достал из него плотный пакет. Роман вернулся в гостиную, лёг на удобный диван и хорошо рассмотрел старый конверт.
Адреса, написанные на желтоватой бумаге, говорили о том, что он был отправлен из довоенной Москвы в Соединённые Штаты Америки. Судя по смазанному почтовому штемпелю, это случилось в тридцатых годах двадцатого века. То есть, в то самое время, когда прадед Романа, работал в Америке в качестве частного сыщика и носил иностранное имя Тимоти Сейбл.
Времени до наступления полночи ещё оставалось достаточно. Сыщик решил посмотреть, что же содержат эти бумаги? К сожалению парня, один из первых листов куда-то исчез. Пришлось читать с середины кем-то начатой фразы.
Письмо прадеду сыщика
(отрывок из рассказа К. Г. Паустовского «Пламенная Колхида»)
…Когда дожди прекратились, мы проехали в город Батум, где у моего провожатого, Нодии было какое-то важное дело. Грузинский мелиоратор остановился у старых друзей, мне же казалось неловко стеснять незнакомых людей, и я поселился в гостинице. Это, пожалуй, была одна из самых страшных ночей в моей жизни.
Лил продолжительный дождь. Свободных комнат там, увы, не нашлось, а идти куда-то ещё мне совсем не хотелось. Администратор гостиницы вел себя достаточно странно. Он сообщил, что у него, правда, есть одна комната, но он не решается меня в ней поселить.
– Почему? – спросил я.
– Да как вам сказать, – ответил он нерешительно. – Этот номер не совсем уж плохой, но… весьма неудобный. Это единственное в нашем здании помещение на мансарде. Под самой крышей. Лестница очень крутая и узкая, деревянная, и ведет только туда.
Швейцар, слушавший наш разговор, что-то быстро и недовольно сказал по-грузински. Администратор почмокал губами, покачал головой и повторил, что, пожалуй, нельзя мне ночевать в этой комнате.
– Почему? – снова спросил я его.
– Не знаю… Не могу сказать точно, кацо. Мы не любим пускать в эту комнату наших гостей.
Швейцар снова что-то сказал и испуганно посмотрел на меня.
– В чем собственно дело? – спросил я. – Значит, есть какая-то причина для этого?
– Не очень давно. Там один человек сошел с ума.
– Не каждый же, кто там живет, сходит с ума.
– Ну, все-таки… – уклончиво ответил администратор.
Тогда вмешался швейцар.
– Тот человек сошел с ума ночью, – сказал он вполголоса, – я хорошо помню, было минут сорок четвертого, когда он в первый раз закричал.
– Это было так страшно, – добавил администратор, – Особенно, когда он закричал второй раз. Он выскочил из маленькой комнаты, сорвался с той лестницы, упал и сломал себе руку. Он не смог ничего объяснить, что с ним случилось.
– Ничего особенного я в этом не вижу, – сказал я в ответ. – Не ночевать же мне на улице в дождь. Покажите мне комнату.
Администратор поколебался, взял ключ, и мы поднялись наверх. С третьего яруса начинался ещё один узкий пролёт каменной лестницы. Он завершался маленькой короткой площадкой. С неё шла к чердаку узкая деревянная лестница, похожая на небольшую стремянку. Она упиралась в проём, окрашенный охрой.
Мужчина долго не мог открыть деревянную дверь, – ключ заедал в замке и не мог повернуться. Наконец, узкая створка открылась. Прежде чем двинуться дальше, он, не переступая порога, повёл рукой в помещении и нащупал там выключатель. Свет загорелся.
Я увидел коморку с металлической койкой и одним обшарпанным стулом. Другой мебели там не имелось. Но ничего неприятного я в этой комнате тогда не заметил. Мне лишь показалось, что единственная, очень сильная лампочка под потолком слишком уж выпукло освещает скудную обстановку скромного номера, – я даже увидел слабую вмятину на подушке от головы постояльца. Очевидно, что кто-то здесь ночевал не очень давно.
– Ничего особенного я тут не вижу, – повторил я вполголоса. Хотя мне уже стало не по себе от сознания, что данная комната будто отделена от гостиницы тёмной узенькой лестницей.
– Смотрите сами, – ответил мужчина. – Звонка к коридорному нет. Ключ плохо работает. Поэтому лучше не закрывайте дверь за собой.
Администратор ушел, и только тут я заметил, что в комнате не имеется окон. Она была похожа на морг – только голые жёлтые стены и белый, как снег потолок.
Я лег, но дверь на ключ всё же не запер. Свет я не выключил. Лампа под потолком мешала уснуть, но мне не хотелось вставать, чтобы её погасить. По крыше порывами барабанили струи дожди. Изредка ветер подвывал в чердаке, скорее всего, в разбитом кем-то окне.
В конце концов, я все же уснул. Очнулся я совершенно внезапно. Пару секунд я пролежал с закрытыми веками, потом потянулся к наручным часам, лежащим на стуле возле кровати. Стрелки показывали сорок две минуты четвертого.
Эта картина испугала меня. С ней было связано что-то весьма неприятное или опасное. Вот только что? И вдруг я вспомнил рассказ седого швейцара. Он говорил, что ровно в это же время из этой комнаты закричал человек, когда он сошел с ума.
Я повернулся на спину. Внезапно крупная дрожь прошла по всем частям тела, от затылка до пяток, – в потолке, над моей головой, был настежь открыт квадратный проём. За ним зияла плотная чердачная тьма.
Люка этого я раньше не видел. Кто-то открыл его, когда я крепко спал. И открыл изнутри, с чердака.
Я не спускал глаз с проёма и говорил сам себе: «Спокойно. Главное, не волноваться».
Я осмотрел тесную комнату, – в ней никого больше не было, и быть не могло. В ней не могла бы укрыться даже сороконожка. Но все-таки… Я осторожно заглянул под кровать. Там было пусто.
Тогда я поднял глаза на черный проём наверху. Я вдруг заметил, как что-то во тьме шевельнулось. Сердце у меня зазвенело и забилось в висках. Я разглядел, как с краю люка появились мясистые пальцы, – сначала от правой, потом от левой руки. Пальцы вцепились в доску квадратной обвязки. Там, на чердаке, был человек.
В свете электрической лампы я видел на пальцах пришельца чёрные редкие волосы и выпуклые синие ногти. Пальцы вдруг сжались. Очевидно, кто-то лежа на животе, подтянулся на них. В отверстии появилась голова человека.
Я до сих пор помню то большое лицо. Ничего более тупого и злобного я в жизни сроду не видел и, должно быть, никогда не увижу. Обрюзгшая физиономия показалась мне невероятно огромной. Она была чисто выбрита. Человек медленно и очень спокойно двигал губами, будто что-то жевал.
Наши глаза неожиданно встретились, и я тотчас понял, что это смерть явилась за мной. Человек усмехаясь, смотрел на меня. Он даже не дрогнул, не сделал движения, чтобы скрыться во тьме. Он смотрел меня, как бы примериваясь, словно на жертву. Вдруг он быстро поднялся на толстых руках и опустил одну босую ногу в открытый проём.
Он собирался спрыгнуть на пол, но неосторожно коснулся заостренного ломика, что был под рукой. Фомка упала, подпрыгнула и покатилась к кровати.
Я даже не помню, как очутился за дверью. Должно быть, я ринулся со скоростью света. На площадке я закричал и тут же лишился сознания. Наверное, я закричал так же страшно, как и тот человек, что сошел в этой комнате с ума до меня.
Очнулся я в коридоре третьего яруса. Возле меня стоял администратор, швейцар и несколько сильно испуганных, полуодетых жильцов. Незнакомый восточный мужчина в трусах щупал мне пульс. В воздухе пахло нашатырем.
Вскоре появилась милиция. У меня всё же хватило силы на то, чтобы отвечать на расспросы и даже войти с постовыми в тесную комнату.
Люк был настежь открыт. Из него свисала бельевая веревка. Ломика на полу уже не было.
Милиционеры рванулись к другой лестнице здания, кружным ходом поднялись на чердак, но никого там, уже не нашли. Привели сыскную собаку. Она повела постовых через разбитое слуховое окно на скатную кровлю, оттуда – на крышу к соседнему дому, но дальше уже не пошла.
– Ваше счастье, – сказал мне старший сержант, – что вы проснулись. Иначе, вы имели бы дело с хитрым и наглым преступником. А в худшем случае, и с сумасшедшим.
Милиционеры опечатали комнату и тут же ушли. Остаток той ночи я просидел в вестибюле гостиницы. Там на голых стенах были написаны масляной краской обломки колонн, увитые красными розами.
Больше всех взволновался мой провожатый, грузинский мелиоратор Нодия, с которым я в то время работал. Мы тотчас уехали по железной дороге в город под названием Поти. Свой экипаж инженер отправил обратно уже из Батума.
Но, как всем известно, злоключения никогда не приходят к нам в одиночку. На станции Самтреди, где мы пересаживались на поезд до Поти, я заразился сыпным тифом…
…Когда я очнулся, то от частых уколов камфары у меня в бедре образовалась глубокая и большая флегмона. Меня оперировали прямо на койке в палате. Я был так ещё слаб, что перевезти меня в операционную врач не решался.
После той операции я лежал в совершенном беспамятстве с забинтованной от колена до паха ногой. Был жаркий летний вечер, двери в коридор оказались открыты. Яркая лампа сияла под потолком. Её свет мне нестерпимо резал глаза. Потом я услышал рядом с собой чье-то дыхание и поднял тяжёлые веки.
На полу около койки сидел красноармеец в мятой грязной шинели. У него на голове красовалась папаха из искусственной облезлой мерлушки с пришитым наискосок лоскутком кумача. Папаха была велика для него и наползала на землистые прозрачные уши.
Острое лицо пехотинца туго обтягивала на скулах лимонная нездоровая кожа. Она блестела в свете электрической лампочки, будто бы смазанная подсолнечным маслом. В глубоких морщинах на щеках человека шнурами лежала черная пыль.
– Друг, как ты здесь оказался? – спросил я его, но он не ответил и даже не поднял глаз на меня. Морщась от боли, он разматывал заскорузлый от высохшей крови грязный бинт у себя на ноге. Бинт, когда он отдирал его, трещал, как пергаментная бумага.
Я сообразил, что красноармеец вошел в палату снаружи. Он воспользовался тем, что сестра отлучилась (маленький корпус больницы, где я лежал, стоял в зелёном саду, и по случаю летнего времени дверь в коридор и на улицу оставалась открытой).
От ноги пехотинца шел тяжелый запах запущенной раны.
– Ты зачем же снимаешь свою перевязку, земляк? – снова спросил я его, но красноармеец опять не ответил и только показал мне глазами на стену рядом с собой.
Тогда я увидел квадратный листок белой бумаги. На нем жирным шрифтом была напечатана длинная фраза:
«Всем бойцам и гражданам, имеющим перевязки, надлежит немедленно снять оные и под угрозой предания ревтрибуналу ни в коем случае не возобновлять их впредь до осмотра ран особой комиссией».
Я понял, что красноармеец разбинтовывал ногу, подчиняясь приказу. Тогда я сел на койке и тоже стал сматывать бинты со своего бедра. Разрез был очень глубокий и сделали его мне часа два назад. Из свежей раны хлынула кровь. Но прежде чем лишиться сознания, я успел дотянуться рукою до столика и позвонить в коридор.
Когда я снова очнулся, около койки толпились сильно испуганные медицинские сестры. Закусив губу и сердясь на меня, молодой хирург наново перевязывал ногу. Вся койка оказалась в крови.
Красноармеец исчез. Я рассказал о нем врачу. Он лишь усмехнулся:
– Вульгарный случай галлюцинации, – сказал он двум сестрам. – Ни на минуту, не оставляйте его одного.
К концу лета я всё-таки выздоровел. Домой из больницы, меня отвез на Большую Дмитровку, Изя Мойшевич Роскин. Очевидно, я мало что весил, так как Роскин, который не мог утащить пустяковые тяжести, вроде кошелки наполненной хлебом, легко внёс меня на руках на третий этаж и даже не запыхался при этом…
(конец отрывка)
Письмо из Колхиды
Минул месяц после того, как Изя Роскин привёз меня из больницы домой. Моё здоровье пошло на поправку. Я стал интересоваться окружающей жизнью и, в первую очередь, взялся за пришедшую почту. За долгое время, что я находился, в поездке её накопилось достаточно много.
Среди вороха корреспонденции оказалось письмо, присланное из города Поти. Я глянул на имя его отправителя и прочёл там фамилию главного инженера «Колхидстроя» Нодия. Того самого провожатого, что возил меня в местечко Натанеби, к своему другу-мингрелу.
Не понимая, откуда грузинский мелиоратор мог взять мой адрес в Москве, я вскрыл плотный конверт. В нём находились большие листы, покрытые крупным, словно из прописей, почерком.
Первые строки письма не отличались оригинальностью своего исполнения. Нодия передавал мне приветы от всех тех людей, с которыми я встречался в Колхиде. Он рассказывал мне о погоде, о видах на урожай мандаринов и задавал обычный вопрос: – Как идут дела у меня?
Лишь на второй по счёту странице он, наконец-то, добрался до сути и сообщил, что неделю назад, он ездил в Батум по делам. Зашёл к начальнику уголовного розыска, с которым когда-то служил в рядах Красной армии, и провёл с ним весь день напролёт.
За радостной встречей последовал ужин в дорогом ресторане, расположенном в центре города. В ходе беседы со старым товарищем, Нодия не утерпел и спросил: – Чем же закончилось следствие по тому происшествию в заштатной гостинице?
– Ты имеешь в виду того человека, что напугал молодого писателя, приехавшего к нам из Москвы? – уточнил бывший соратник мелиоратора. Он усмехнулся и начал рассказывать.
Как оказалось, это странное дело поручили молодому стажёру, прибывшего к ним из Тбилиси. Он отнёсся к работе очень серьёзно и стал искать человека, проникшего в мансардную комнату. Взял бельевую веревку, оставленную дерзким преступником. Обошёл, все торговые лавки с подобным товаром и опросил их хозяев.
К счастью, город Батум совсем небольшой. Молодой человек быстро нашёл то, что хотел. Кто-то из продавцов, сообщил, что верёвка такого плетения появилась в продаже всего месяц назад и её мало кто брал.
Стажёр тут же выяснил имена и фамилии всех покупателей. Он навестил их по очереди и сравнил с описанием молодого писателя. Среди прочих мужчин, он увидел громилу, с синими ногтями на пальцах.
Работник угрозыска вызвал милицейский наряд. Арестовал человека и провёл тщательный обыск в его частном доме. В тёмной кладовке нашли бельевую верёвку того же плетения, что была в руках милицейского следствия, и острый ломик с характерным изломом на лезвии.
Криминалисты угрозыска сравнили изъятую фомку с теми следами, что остались на досках обвязки, и пришли к очевидному выводу. Именно этим орудием вскрыли тот люк, что вёл с чердака в мансарду гостиницы.
Старый сотрудник отдела вспомнил о том, что какое-то время назад, в разных районах Батума, произошли преступления подобного типа. Ночью кто-то влезал в дома через крышу, убивал всех свидетелей какой-то железкой, скорее всего, маленьким ломиком, и забирал ценные вещи несчастных. Чаще всего, это случалось в гостиницах, где обитали приезжие люди.
Когда прояснились все эти детали, следователь спросил у злодея, что произошло с его пальцами? Как оказалось, преступник работал грузчиком в Батумском порту. За неделю до проникновенья в мансарду, ему прижало обе руки внушительным ящиком. Ногти тотчас посинели и стали значительно больше, чем раньше.
Дальше уголовное дело пошло вверх по инстанциям. В конце концов, суд принял все доказательства вины обвиняемого. Кстати сказать, кроме верёвки и ломика их в доме преступника оказалось немало. Нашлись так же многие вещи, украденные у бесчисленных жертв. Убийцу приговорили к расстрелу и через короткое время, привели приговор в исполнение.
На этом Нодия обрывал большое письмо. Скорее всего, к нему пришли важные люди, и он должен был вернуться к делам. Чуть ниже, имелась ещё одна короткая фраза. В ней служащий «Колхидстроя» приглашал меня в гости, в любое удобное время.
Прочтя, это послание, я облегчённо вздохнул и сел за ответ. Выразил благодарность за новость о случае в Батумской гостинице. Сообщил, что у меня всё в полном порядке и обещал прибыть в Поти, как только буду, где-нибудь рядом. В заключение я сообщил, что жду его в нашей столице с ответным визитом.
Прошла ещё пара месяцев. На октябрьский праздник я заглянул к своим старым друзьям. Там встретил знакомого доктора медицинских наук. Он был специалистом по тифу и прочим опасным инфекциям.
После сидения за обильным столом, мы вышли с ним на балкон покурить. Слово за слово, начался разговор о болезнях. Я рассказал ему о том странном случае, когда увидел дурацкий декрет от особой комиссии, а рядом солдата с запущенной раной ноги.
Врач внимательно слушал меня. Он кивал головой, а потом заявил, что это типичная Волынская лихорадка. Иногда её называют «окопной болезнью». Переноситься исключительно вшами. Вызывает сильный горячечный бред и яркие галлюцинации в мозге больного. Чаще всего, ей страдают в прифронтовых госпиталях, в которых трудно соблюдать чистоту.
Излечённые от лихорадки, больные потом говорят о необычных видениях. О том, что кто-то давал им приказ – срывать все повязки, а иногда и покончить все счёты с собственной жизнью.
Скорее всего, галлюцинации вызывают токсины, выделяемые бактерией Bartonella quintana. Да и все прочие тифы, влияют на психику бедных людей очень похоже.
Поняв, что видения, возникшие в моей голове, укладывается в рамки науки, я тотчас успокоился и отбросил все чёрные мысли о мистике. О ней сейчас много болтают в Москве. Заодно, я перестал думать о том, что за мной приходил посланец от Мары.
Хотя, если честно сказать, то всё это время смерть постоянно находилась поблизости. Меня мог убить тот преступник, что влез в мансарду гостиницы или бактерии, принесённые вшами, или большая флегмона, что появилась у меня на бедре. Как бы то ни было, я отбросил все мрачные мысли и стал жить себе дальше…
На этом послание к прадеду сыщика вдруг прервалось. Наверное, так же, как первый, последний листок из письма, куда-то пропал. А скорее всего, в них содержалось, нечто такое, что прадед решил уничтожить сразу после прочтения? Не хотелось ему давать бравым чекистам веского повода для подозрений. В тридцатых годах прошлого века, от них было лучше, держаться подальше.
В ту же минуту, Роман неожиданно понял, что первую половину письма он уже где-то читал. Парень сразу полез в интернет. Скоро сыщик уверился в том, что он не ошибся.
Выяснилось, что случай в гостинице и горячечный бред человека в больнице прекрасно описан в рассказе «Пламенная Колхида». То ли, письмо прадеду сыщика послал сам Паустовский? То ли, Константин Георгиевич слышал эти истории от кого-то другого и просто включил их в свою «Книгу скитаний»? Многие авторы так поступают.
– Будет свободное время, поищу фотографии почерка русского классика и сравню их с этим письмом. Кто его знает, вдруг это автограф большого прозаика? – подумал Роман.
–01.10.2022
