Александр Тимофеевич Филичкин
На подступах к Сталинграду. Издание второе, исправленное
Боец расстегнул нагрудный карман командира, достал из него пачку бумаг и небольшую вещицу для хранения табачных изделий. Парень решил положить документы внутрь плоской коробки и нажал на едва заметную кнопку. Раздался лёгкий щелчок. Крышка из полированной стали откинулась в сторону.
К своему удивлению, Павел не нашёл внутри то, что ожидал. Вместо папирос, там лежал кусок белой ткани. Судя по тому, что платок был небольшого размера, его сделала юная девушка.
Она взяла маленький кусочек батиста, подрубила вручную края и вышила в нижнем правом углу три сплетенные буквы «Б.Е.Н». Они означали фамилию, имя и отчество умирающего артиллериста – Бессонов Егор Николаевич. От материи слабо пахло духами. Скорее всего, обычной сиренью.
Парень не стал класть документы в коробку. Он аккуратно закрыл портсигар и вместе с другими бумагами положил в карман своей гимнастёрки. Потом, посмотрел в глаза офицера, заметил в них тень небольшого смущения, но ничего не сказал.
Нельзя усмехаться в таком положении. Тем более, над тем простым фактом, что молодой человек носит с собой подарок невесты. Была бы девушка у него самого, Павел и сам бы хранил её карточку возле груди.
Он вынул из кобуры лейтенанта новый «ТТ», оттянул затвор и убедился, что в стволе желтеет патрон. Боец снял оружие с предохранителя, повернул его рукоятью вперёд, и положил рядом с рукой умирающего. Теперь, тот мог без усилий взять пистолет.
«Мало ли что, может случиться? – мелькнуло в голове миномётчика. – Вдруг сюда нагрянут фашисты, когда он ещё будет в сознании? Тогда офицер сможет сделать парочку выстрелов в них, а потом и в себя…»
Вспомнив о собственной жажде, Павел снял с пояса фляжку, потряс её возле уха и с облегченьем услышал, как внутри плеснулась вода. Судя по тяжести, её было не меньше, чем целый стакан. Парень устроил литровую ёмкость рядом с оружием и невольно подумал: «Хватит ему на какое-то время».
Взглянув на запёкшиеся губы солдата, офицер благодарно кивнул, мол, спасибо тебе за заботу. Они простились рукопожатием. Лейтенант задержал ладонь парня в своей, и сказал напоследок:
– Возьми мой бинокль, вдруг тебе пригодится. Хотел отдать тебе и часы, да они почему-то уже не идут. Видно, ударил их где-то. – Раненый безвольно расслабил побелевшие пальцы, опустил тяжёлые веки и, похоже, тотчас задремал.
«Скорее всего, лишился сознания, – неожиданно понял пушкарь. – Впрочем, это и к лучшему. Умрёт спокойно и тихо, во сне».
Стараясь не разбудить офицера, Павел снял бинокль с его шеи. Послышался лёгкий звон кусочков стекла. Парень насторожился и осмотрел хрупкий подарок с разных сторон. Оказалось, что осколок железа попал в один окуляр и разбил в дребезги всё, что находилось внутри. Пушкарь поднял второй тубус к правому глазу и глянул сквозь него на дорогу.
Боец увидел разрушенный мост в мелких деталях и убедился, что прочие линзы в полном порядке. Павел повесил на шею пострадавший прибор, поправил его на груди и невольно подумал: «Будет вроде шестикратной подзорной трубы. Теперь стану видеть вдаль лучше, чем самый зоркий горный орёл».
Он осторожно поднялся с колен и ощутил, как кружится у него голова. Боец пересилил внезапную слабость, охватившую его существо, и занялся делом. Парень прошёл от одного окопа к другому. Он внимательно осмотрел одежду погибших товарищей, собрал их солдатские книжки и сложил в карман своей гимнастёрки.
Павел не стал искать документы лишь у тех двух человек, что были разорваны минами в мелкие клочья. От коновода и заряжающего осталось так мало, что рыться в кусках почерневшего мяса он просто не смог. От вида обгоревших останков, парня тошнило так сильно, что грозило вывернуть его наизнанку.
Вместе с бумагами, он нашёл полупустую фляжку из алюминия и три винтовки, кроме своей. Затем, взял котомки погибших бойцов, вытряхнул из них какие-то вещи, и посмотрел, нет ли там каких-то бумаг с адресами родных. Тогда, он бы смог написать им о том, что случилось у тихой станицы.
Боец убедился, что писем в «сидорах» нет, и заметил несколько твёрдокаменных сухарей, завёрнутых в белые тряпочки. Ещё обнаружились четыре початых брикета из гороха и пшёнки. Он взял солдатскую немудрёную пищу и стал собирать обоймы с патронами и ручные гранаты.
Одну «РГД-33» боец положил в карман галифе, а всё остальное бросил в чужой вещмешок и крепко завязал горловину. Парень отнёс все находки к откосу холма, что нависал над дорогой, и вместе с оружием бросил на землю. Потом, быстро проверил все «трёхлинейки», убедился в полной исправности и сложил их рядком, чтобы схватить одною рукой все ремни.
После того, как он выполнит приказ командира, боец собирался спуститься на бугор пехотинцев и отнести к ним оружие с боеприпасами. Вдруг там остался кто-то живой из ребят? Теперь они оказались недалеко от врага, а в таком положении, каждый ствол и патрон на счету.
Закончив с первой частью приказа, Павел направился к изувеченной пушке. Он привычно откинул затвор и вынул последний снаряд из казённика. Боец огляделся по сторонам, но не нашёл, куда его положить, а класть прямо на землю он не рискнул.
Как говорил инструктор в учебном полку: «Не стоит пачкать чистую гильзу. Вдруг к оболочке что-то прилипнет? А поврежденье ствол изнутри – это очень опасно. При выстреле выделяется огромное количество раскалённого газа, который может разрушить дуло орудия».
Прижав к груди тяжёлую «чушку», парень шагнул к своему небольшому окопчику, который находился чуть в стороне от позиции. Он взял тощий «сидор» и вернулся к позиции и бросил мешок на площадку.
Сверху Павел устроил остроносый цилиндр длиною в полметра. Лишь после этого, боец вдруг осознал, он мало что выиграл. Ведь ткань была очень пыльной и к ней прилипли мелки камушки. Так что, разницы между ней и землёй, в общем-то, нет никакой.
Решив, что теперь это, не так уж и важно, он встал на колени перед открытым затвором и посмотрел сквозь длинный блестящий канал. Павел увидел лишь воду реки и понял, что ствол смотрит туда, где раньше стоял упавший пролёт.
– Значит, нужно поворачивать пушку. Вот только куда? – вздохнул парень устало.
Он снова взглянул на разрушенный мост, прикинул, что разрыв в переправе находится ближе к станице, и тут же решил: лучше бить по той части, что примыкает к фашистскому берегу. К тому же фрицы там суетятся. Может быть, кого-то заденет осколками, а лучше всего, убьёт наповал. Значит, нужно подвинуть ствол в левую сторону так, чтобы жерло направилось на стойку моста.
Он взялся за большую скобу, приваренную к уцелевшему сошнику, и резким рывком вынул стальной «лемешок» из прочного грунта. Положив его на поверхность площадки, миномётчик и шагнул к правому краю лафета.
Взрыв вражеской мины сорвал литую покрышку, наполненную мягкой упругой резиной, и оголил сплошной металлический диск. Парень упёрся руками в наружный обод того колеса, что расположено справа. Он сгруппировался, навалился всем телом и попытался его повернуть. Боец выложился весь без остатка, но не сумел даже сдвинуть орудие с места.
«Полторы тонны железа слишком много для одного человека», – неожиданно понял пушкарь и испугался, что не сможет исполнить последний приказ командира. Потом, парень вспомнил, что где-то валялись прочные жерди от разрушенного взрывом навеса, и тотчас успокоился. Он повертел головой и нашёл взглядом толстую кривую оглоблю длиной метра два с половиной.
«Это то, что мне нужно!» – сказал себе Павел, взял суковатую палку и подсунул под правую ось. Он воткнул расщёпленный конец в твёрдую землю, навалился плечом на неё с другого конца и, действуя как рычагом, толкнул пушку вперёд.
Орудие слегка повернулось на месте. Ствол немного подвинулся против движения солнца, но расстояние оказалось совсем небольшим. Боец повторил упражнение. Затем ещё и ещё.
Вконец запыхавшись, Павел опустился на корточки, заглянул в длинный ствол и понял, что слегка промахнулся, повернул больше, чем нужно. Пришлось сдвинуть пушку немного назад, а потом снова вперёд, но уже совсем на чуть-чуть.
В конце концов, парень добился того, что сквозь блестящий канал стала видна та стойка моста, в которую он должен попасть. Переведя дух, Павел взялся за ручку маховика вертикальной наводки и поднял ствол вровень с дощатым настилом так, как сказал лейтенант. Ведь снаряд летит по дуге, постепенно опускается ниже и ниже, а под конец, врезается в землю.
Закончив с прицелом, он поднял с мешка последний снаряд и сдул с него серую пыль. Затем, снова вставил в казённик, взглянул на орудие и с опаской подумал: «Теперь сошники пушки не упираются в землю, и кто его знает, насколько её отбросит назад после выстрела? Не хватало ещё попасть под стальные колёса». Парень взял шнур спускового устройства и привязал к нему ремешок из брезента, который снял с погибшего в бою пушкаря.
Сжав удлинённый шнур в правой руке, боец, отступил в сторону настолько, насколько сумел. Он отвернул лицо от казённика, широко открыл рот, чтобы сравнять давление воздуха в черепе, и дёрнул за прочную лямку.
Грохнул оглушительный выстрел. Пушка скакнула метра на три назад, но не задела оглушённого Павла. Он повернулся к мосту, увидел облако мощного взрыва и тучу деревянных обломков, повисшую в воздухе.
Что случилось там дальше, Павел уже не смотрел. Он достал из кармана снаряд, похожий на пестик для толчения в ступке твёрдых предметов, привычно открыл затвор пушки и выбросил в пыль горячую гильзу.
Запорным устройством орудия Парень зажал осколочную рубашку гранаты. Он выдернул из длинной ручки чеку и, с максимально большим ускорением, рванулся к краю площадки.
Двигаясь на полном ходу, боец подхватил свой мешок и скатку шинели. Он отбежал от орудия метров на двадцать и бросил вещи на землю, упал рядом с ними в воронку и закрыл затылок руками. Через мгновение, сзади раздался приглушенный взрыв. Над головой что-то коротко свистнуло. Видно, над ним пролетел осколок железа.
Он поднялся на ноги и чуть отряхнул запылённую форму. Парень накинул на плечи почти что пустой вещмешок, надел скатку через плечо и глянул назад. Рядом с пушкой лежал оторванный взрывом затвор. Боец облегчённо вздохнул.
«Я выполнил приказ командира, – сказал он себе. – «Дивизионка» не сможет стрелять в советских солдат, а чтобы её починить, нужно везти на завод. Да ещё неизвестно, смогут ли фрицы вернуть её в строй. Делать мне на холме больше нечего. Лейтенант наверняка уже мёртв, а если и жив, то скоро погибнет от кровопотери. Нужно, как можно скорее, спускаться с высотки, пока по ней вновь не ударили мины».
Он подбежал к краю обрыва, что навис над станицей, но задержался всего лишь на пару мгновений. Одна ушла на то, чтобы продеть руку в ремни всех винтовок, лежавших рядком, поднять их с пыльной земли и накинуть себе на плечо. Вторая – чтоб схватить «сидор» с патронами и ручными гранатами.
Качаясь под весом оружия и боеприпасов, парень стал осторожно спускаться с холма. Судя по ощущениям, на нём снова висело не меньше тридцати килограммов. С такой большой тяжестью можно потерять равновесие, даже шагая по ровному месту. Если споткнешься и полетишь под уклон, то сломаешь все руки и ноги. Ну, а вдобавок и шею.
Хорошо, коли сразу умрёшь, а то будешь лежать, как бревно, пока не подохнешь от жажды и отсутствия пищи. Своих рядом нет, а на врагов надеяться нечего. После засады, что мы тут устроили, фашисты наверняка озверели. Увидят бойца в таком состоянии и со смехом решат, не стоит им тратить заряды на проклятых славян. Мол, пусть страдают подольше.
Не успел он спуститься до середины откоса, как сзади послышался свист сразу нескольких мин. «Неужели опять перелёт? – испугался пушкарь. – Прошлый раз они врезали в дом, что стоял у подошвы холма, а теперь куда прилетит? Не дай бог, взорвётся рядом со мной и покалечит осколками».
На счастье бойца, фрицы прилично освоились с окружающей местностью. Они навели миномёты достаточно точно, и сразу попали туда, куда все нацелились. Десятки снарядов ударили по плоской площадке холма, изрыли её глубокими ямами и вконец завершили разрушение пушки.
Одна мина попала точно в казённик и разнесла его вместе с защитным щитом. После второго обстрела орудие уже не годилось и в капитальный ремонт. Его можно было отправить лишь в переплавку. Так же, как двадцать бронемашин, которые она уничтожила: дюжину транспортёров и восемь средних танков «четвёрок».
Отход от станицы
Спустившись с высотки, Павел глянул на дом, стоявший у подошвы холма. В воздухе ощущался густой запах остывшей золы и углей. Парень увидел кучу дымных развалин и понял, что все несчастные лошади погибли при взрыве. А те, что остались в живых, после сгорели в бушующем пламени. Поэтому, если он соберётся отсюда удрать, то вся надежда лишь на крепкие ноги да на тот мотоцикл, что утром отбили у фашистских разведчиков.
Он посмотрел на северную половину станицы и с облегчением понял, что сарай, за которым находилась машина с коляской, стоит невредимым. Павел повернулся к позиции восьми пехотинцев. Всю поверхность бугра изрыли тяжёлые мины, словно там потрудилась стая гигантских кротов. Боец восстановил сорванное бегом дыхание и рванулся вперёд.
С другой стороны мутной речки послышалась длинная очередь. Строчка из пуль не долетела до парня несколько метров. Она прошлась по узенькой улице, перечеркнула её поперёк и подняла в воздух фонтанчики пыли. Пока фашисты уточняли прицел, солдат уже проскочил открытое место и оказался под защитой пригорка.
Парень добрался до ходов сообщения, ведущих к окопу пехоты, и поднялся почти до вершины возвышенности. Вот только, он попал не в траншею, где стоял пулемёт, а в большую воронку размером около полутора метров. Перед ним находилась оплавленная кучка железа. В ней с трудом узнавались останки «максима».
Он быстро опустился на корточки, сбросил с плеча четыре винтовки и положил рядом с ними мешок с боевыми припасами. Потом, посмотрел вправо и влево и увидел неглубокие выемки, идущие в разные стороны. Всё было усыпано рыхлой землёй, от которой несло сгоревшим тротилом. Кое-где, ещё слабо курился ядовитый дымок.
Ни живых, ни убитых бойцов, сначала боец не заметил. Он пригляделся внимательней. В глаза бросился чей-то сапог, торчавший из глинистой почвы. Там серела чья-то рука, густо покрытая пылью. Рядом темнела спина в грязной, как прах, гимнастёрке.
Парень упал перед ней на колени и стал быстро откапывать красноармейца. Вдруг человек не убит? Просто лежит без сознания, а если, не дать ему глотнуть свежего воздуха, то он задохнётся.
Ни сапёрной лопатки, ни чего-то другого под рукой не нашлось. Где лежат острые заступы, которыми рыли окоп пехотинцы, он, конечно, не знал, а искать их, не было времени. Весь инструмент, приложенный к артиллерийским возкам, погиб при взрыве снарядов. К тому же, парень достаточно сильно нагрузился на вершине холма. Он не мог взять с собой даже самую малость. Разве что, утащить, ещё что-то в зубах.
Хорошо, что мины взрыхлили твёрдую почву, и она легко отгребалась ладонями. Первым оказался тот пехотинец, который сидел в мотоцикле, в коляске и делал вид, что он фашистский разведчик.
Парень откопал его голову и повернул на правую сторону так, чтоб Николай мог свободно дышать. Он убедился, что боец ещё жив, сгрёб с его тела немного земли и взялся за крепкие плечи солдата. Павел хотел положить его лицом кверху. Тут он увидел, что чуть ниже лопаток бедняги торчит острый осколок железа. Миномётчик застыл, совершенно не зная, что ему делать теперь?
Как это ни странно, но крови из пехотинца вытекло на удивление мало. Так, небольшое пятно на гимнастёрке, размером с детский кулак. Несмотря на неопасный вид раны, Павел опешил. Ведь фашистская сталь вошла в спину возле самого пояса. Она застряла в костях позвоночника и, скорее всего, перебила спинной мозг Николая.
Решив, что лучше оставить всё, как оно есть, парень взялся за прочих стрелков. Вторым оказался сержант. Павел вытащил его из земли и понял, что Олег лишь оглушён. Четверо были мертвы. Кто-то погиб от ударной волны детонации, кто-то от ранений осколками.
Ещё двое, Семён с Константином куда-то бесследно исчезли. Наткнувшись взглядом на разбитый «максим», парень вдруг понял, куда они делись? Он уже видел, что делает мина, попав в человека, и прекратил свои поиски.
Не успел парень отдохнуть от раскопок, как сержант шевельнулся. Он поднял грязные веки, увидел чумазого Павла и, растягивая слова после сильной контузии, удивлённо спросил:
– Ты, как здесь оказался?
– «Дивизионка» разбита при обстреле высотки, – доложил усталый пушкарь. – Лейтенант и расчёт погибли на месте. Я собрал винтовки и боеприпасы и прибыл в ваше подразделение.
– Тяжело нам придётся без поддержки орудия, – протянул сержант пехотинцев. С ощутимым трудом он встал на дрожащие ноги, выглянул из развалин окопа и посмотрел на вражеский берег. Павел поднялся с корточек, осторожно устроился рядом с Олегом и глянул туда же, куда смотрел командир.
Около сотни фашистов деловито рубили деревья, растущие на обширном болоте. Они пилили стволы на небольшие куски, вытаскивали на высокую дамбу и волокли прямо к реке. Десяток немецких стрелков быстро разделись, вошли в мутную воду и переплыли на правую часть переправы, разбитую взрывом советских снарядов. Еще столько же осталось на том берегу.
Фрицы перекинули тросы с одной стороны на другую, намотали на балки настила и натянули их словно струну. По всей видимости, они собирались крепить сверху короткие жерди и устроить из них подобие подвесного моста. Двадцать фашистов трудились не покладая умелых, мозолистых рук. Они вбили в настил пять-шесть ломов, взяли другие канаты и привязали к верхушкам толстых прутов. Получилось нечто вроде перил.
«Ещё час или два, и вся эта свора рванётся вперёд, перебежит по шаткой конструкции и окажется возле станицы. А нас здесь, всего три человека». – размышлял над увиденным Павел.
Он посмотрел на лежавшего в стороне Николая. Парень заметил его сумрачный взгляд, с сомнением покачал головой и поправил себя: «Всего только двое. Так что, вряд ли продержимся пару минут хорошего боя». Поняв, что ничего нового он не увидит, парень опустился на корточки. Рядом присел командир.
К этому времени, Николай уже оклемался от лёгкой контузии. Он быстро ощупал грудь и живот, завёл руку за спину и тронул пальцами осколок железа. Солдат резко вздрогнул и сильно поморщился. Потом, передохнул и попробовал сесть. Он сделал несколько неловких попыток, ничего не добился и без сил откинулся на бок. Поясница бойца всё же болела, и он боялся, лечь лицом вверх. Да и страшная рана не позволяла ему повернуться.
Стоит ли вынуть торчащий осколок, Павел не знал. Вдруг повредишь окончания нервов, и Николая от боли хватит «кондратий»? Судя по движениям пехотинца, нижняя часть его тела уже не работала. Ноги и таз превратились в куски неподвижного мяса и не выполняли приказы хозяина.
«Парализован навеки», – подумал пушкарь и встретился взглядом с неподвижным бойцом. Тот ущипнул свои бёдра, видно, не почувствовал боли и тоже всё понял. Его лицо вдруг исказилось и отразило целую гамму душевных мучений: чувство горькой обиды, отчаяния и безысходности.
Павел не смог на это смотреть. Он повернулся к Олегу и задал вопрос, который мучил его больше всего:
– Что будем делать, товарищ сержант?
– А что могут сделать три «винтаря» против сотни стрелков с пятью миномётами? – спросил у себя командир пехотинцев и сам же ответил: – Дать один единственный залп, получить от фашистов в ответ несколько мин и быстро отдать Богу душу.
Олег ненадолго умолк, взглянул на винтовки и «сидор», принесённые Павлом, кашлянул и заявил непререкаемым тоном:
– Отделение, слушай мою команду. Берём столько оружия и боеприпасов, сколько сможем с собой унести. Скрытно бежим к мотоциклу немцев-разведчиков. Садимся в него и дуем к своим. По прибытии сообщаем комбату о бое, произошедшем возле станицы, а там будет видно, как же судьба для нас повернётся…
– Я не могу с вами идти, – вдруг сказал Николай. – У меня парализованы ноги.
Сержант посмотрел на бойца, увидел его состояние и строго прикрикнул:
– Отставить все разговоры! Мы возьмём тебя на руки. Отнесём к мотоциклу и посадим в коляску.
– Как вы сможете меня посадить, если в спине торчит осколок железа? – возразил Николай. – Вынуть его мы не можем. Я уже пробовал. Очень прочно зараза засел. Хирурга поблизости нет. Так что, сидеть я не смогу, а положить на живот меня некуда.
Насколько я знаю, телега погибла вместе с конями. – Боец кивнул на разрушенный двор и сарай, в котором со вчерашнего вечера стояли упряжки. – Да и зачем всем такая морока? Даже если мы доберемся до наших врачей, то кто после них, станет возиться со мною, с безногим калекой? Сам я детдомовский, ни родных, ни жены у меня не имеется. Поэтому, если не откину копыта, буду один до скончания дней. Мне подобная жизнь не нужна.
Он громко сглотнул, помолчал и закончил:
– Где-то валялся фашистский «ручник». Если он в полном порядке, то давайте сюда. Положите меня возле бруствера так, чтобы я мог стрелять по мосту, и уходите, как можно скорее. А ещё, оставьте мне пару гранат. Вдруг пригодятся себя подорвать?
Сержант бросил взгляд на молчавшего Павла, не дождался ответа солдата и тяжко вздохнул:
– Хорошо, Николай. Сейчас всё устроим.
Олег порылся возле стенки окопа. Вытащил из рыхлой земли фашистский «ручник» и два автомата. Третий куда-то бесследно исчез. Видно, расплавился при взрыве вражеской мины.
Командир сдул с оружия толстый слой серой пыли, быстро его разрядил, передёрнул затвор и надавил на крючок. Послышался громкий щелчок. Командир повторил это несколько раз и убедился, что пулемёт в полном порядке.
Он заправил в приёмную щель железную ленту, в которой находилось две с половиной сотни патронов, и взвёл боевую пружину. Закончив возню с пулемётом, красноармеец очистил от пыли два автомата фашистов, проверил и убедился в их полной исправности.
Сержант шагнул к стенке окопа, куда ударил снаряд, посланный немецкой «четвёркой». От мощного взрыва большой объём твёрдой земли стронулся с места. Он съехал вниз, словно маленький оползень, и лёг таким образом, что появилось некое подобие пандуса.
Командир немного подумал и быстро решил, что лучшего места им не найти. Стараясь не попасться врагу на глаза, Олег поднялся к верхней точке откоса. Он расположил «MG 34», сдвинул немного вперёд и утвердил короткие сошки на рыхлой земле. Рядом устроил винтовку с тремя запасными обоймами и пару гранат.
Сержант повернулся к товарищу и глухо спросил:
– Может быть, оставить тебе автомат?
– Возьмите себе, – сказал Николай. – У фашистов есть миномёты. Вряд ли, здесь дело, дойдёт до ближнего боя. Ну, а в дальней дороге «шмайссеры» вам самим пригодятся.
Павел подполз к раненому с одной стороны, а командир отделения с другой. Общими силами они положили солдата на грудь и, действуя по команде Олега, потянули к воронке, где утром находился «максим». Оно подтащили бойца к небольшому откосу, поняли, что потеряли последние силы, и остановились чуть отдохнуть.
Сержант заметил фашистскую каску, которая спасла ему жизнь при артиллерийском обстреле. Он поднял поцарапанный шлем с рыхлой земли, перевернул, вытряхнул пыль из него и нахлобучил на голову своего подчинённого.
– Не надо, – сказал Николай. – Без него, быстрее убьют.
– Убьют в любом случае, – оборвал солдата сержант. – А с ней ты продержишься какое-то время. Дольше будешь стрелять и ухлопаешь больше фашистов. Всё меньше врагов останется на нашей земле.
Николай ничего не ответил и расстегнул пуговицу на нагрудном клапане своей гимнастёрки. Он сунул руку в карман, вынул потёртую солдатскую книжку с пятиконечной звездой на обложке, протянул командиру и тихо сказал:
– Отдай батальонному писарю. Пусть отметит в приказе, что я погиб смертью храбрых. Хоть какая-то память на бумаге останется.
– Хорошо. Передам, – кивнул командир и положил тонкую серую книжицу поближе к своим документам. Он оглянулся на погибших товарищей, подошёл к каждому красноармейцу и собрал их бумаги.
Искать смертные медальоны он почему-то не стал. То ли, не хотел тратить время, то ли, знал, что в них лежит всё, что угодно: спички, иголки и прочие мелочи, но нет адресов погибших солдат. На фронте ходило дурное поверье: – «Если ты записал на бумажке свои личные данные, значит, приговорил себя к смерти».
«Хоронить друзей некогда, – размышлял командир. – Нужно двигаться в часть и сообщить руководству, что переправу заняли фрицы». Он сложил документы в карман гимнастёрки и стал собирать сухари, гранаты и обоймы с патронами. Сержант осматривал их и совал в собственный «сидор». В нём находилось так мало вещей, что все припасы легко уместились внутри.
С помощью Павла, Николай лёг на живот, упёрся руками в рыхлую землю и по-пластунски устремился наверх. Неподвижные ноги бойца вывернулись удивительным образом и тянулись за ним, как перебитый хвост у тюленя. Лежавший рядом с ним миномётчик, держал бойца за ремень, подталкивал вверх и помогал подняться к краю откоса.
Наконец, пехотинец добрался до нужного места и высунулся из глубокой воронки. Он взял деревянный приклад пулемёта, крепко прижал к небритой щеке и прицелился в немцев, суетящихся на том берегу. Потом, протяжно вздохнул и сказал:
– А теперь уходите. Я буду вас прикрывать, сколько смогу.
Сержант завязал горловину своего вещмешка, задумчиво взвесил в правой руке и с огорченьем отметил, тяжёлая ноша тянет около пуда. Он посмотрел на винтовки, принесённые Павлом, и отдал команду:
– Берем боеприпасы, свои «трёхлинейки» с шинелями и «шмайссеры» убитых разведчиков. Всё остальное бросаем.
Павел кивнул, сказав: «Прощай, Николай», – он, не вставая с земли, легонько похлопал бойца по плечу. Парень увидел, как тот слегка обернулся, и услышал в ответ:
– Живите, ребята, и бейте фашистов. Даст бог, дойдёте до самой Германии и там уничтожите проклятого Гитлера.
Сержант шагнул ближе к откосу, на котором лежал пехотинец, взял его руку и молча, пожал. Потом, посмотрел на миномётчика, сидевшего рядом, кивнул на деревню и приказал:
– Пора уходить.
Парень взял шинельную скатку, перекинул её через голову и разместил, верхний конец, возле левой щеки. Потом, поднял «трёхлинейку», привычно закинул за спину, и расположил на правом плече. Кроме того, он получил от Олега один автомат, захваченный у немецких разведчиков, повесил «шмайссер» на шею, а свой вещмешок и «сидор» с боевыми припасами взял в обе руки.
Бойцы пригнулись, и направились к полу засыпанным ходам сообщения, ведущим с позиции пехотинцев к станице. Шагая вслед за сержантом, Павел спустился к добротному дому, стоящему возле околицы, пролез сквозь дряхлый плетень и оказался на обширном дворе.
Невысокий пригорок, где лежал Николай, закрывал это место от фрицев. Красноармейцы, наконец-то, почувствовали себя в безопасности и поднялись в полный рост. Ни от кого не скрываясь, они свернули за длинный глинобитный сарай и увидели мотоцикл фашистских разведчиков.
К счастью бойцов, сюда не прилетали мины с осколками. За время кровопролитного боя, стоявшая в укрытии, техника не получила даже лёгкой царапины.
Слегка запыхавшись, они подошли к «BMW», скинули с плеч тяжкий груз и уложили его в пустую коляску. Погода стояла удивительно жаркая. Поэтому, скатки упали на самое дно. Следом полетели винтовки и личные «сидоры», а на самом виду строились вещевые мешки с боеприпасами. Они должны быть, всегда у бойца под рукой.
Подсумки фашистов, в каждом из которых лежало по три запасных магазина для «шмайссеров», прикрепили к ремням поверх гимнастёрок. По одному с каждого бока, справа и слева.
– Может, нам взять фашистские шмотки? – вдруг вспомнил Павел о форме, снятой с убитых разведчиков.
– Ты говоришь по-немецки? – удивился сержант.
– Нет, – смутился солдат. Хоть он и окончил семь классов, но, как говорил товарищ Чапай в известном кино, языков, к своему сожаленью, не знал.
– Вот и я ни бум-бум, – вздохнул командир. – Какие порядки в их армии, мы вовсе не знаем. Так что, не стоит и пробовать с таким маскарадом. Любой встречный фашист раскусит нас с первого взгляда и сдаст, кому следует. Те объявят шпионами, без разговоров поставят к стене и тотчас расстреляют.
Олег ненадолго задумался и грустно добавил: – А если наткнёмся на наших, те тоже нас шлёпнут за милую душу, как диверсантов врага. Поэтому, лучше всего, останемся в привычном хэбэ. При этом раскладе, с нами начнут разбираться, кто мы и откуда? Вдруг повезёт, и «особисты» поверят тому, что мы будем рассказывать? Глядишь, не отправят нас к штрафникам, а оставят в своём батальоне?
Павел собрался усесться за руль и вспомнил о том, как его обстреляли фашисты, когда он бежал через сельскую улицу. Боец сказал об этом Олегу. Не говоря больше ни слова, они низко пригнулись, прокрались к воротам и, выглянув из-за бокового столба, посмотрели на мутную реку.
На другом берегу небольшого потока, дружно работали фрицы. Возле обгоревшего танка, застывшего возле моста, виднелись четыре фигуры в серо-зелёной одежде. Мотострелки расположились за подбитой машиной и поставили два пулемёта на широкие кожухи, закрывавшие траки. Они наблюдали за узкой дорогой, пересекавшей деревню, и, судя по позам, были очень внимательны.
И те и другие смотрели не только вперёд, но время от времени, глядели на холм, где стояло орудие, и на позицию пехотинцев, где лежал Николай. Хорошо, что в этой колонне не уцелели штатные снайперы, вооружённые специальными «маузерами» с оптическими прицелами. Иначе они давно засекли бы солдата и убили его за пять-шесть секунд. Или загнали в неглубокий окоп. Оттуда он больше не смог бы, даже краем глаза глянуть на них.
– Стоит нам выехать сейчас за ворота, как фрицы станут палить вслед мотоциклу. – глухо сказал командир, – «MG 34» стреляет винтовочными патронами и бьёт не хуже «максима». То есть, он нас достанет и за два километра. Поэтому, придётся уходить огородами, под прикрытием деревенских домов.
Они отползли от ворот, встали на ноги и огляделись по сторонам. Бойцы быстро нашли два топора. Один был воткнут в чурбак, стоявший возле поленницы. Другой лежал у крыльца, рядом с бруском абразива. Видно, хозяин хотел наточить старое лезвие, но тут объявили, что нужно бежать. Все тронулись в путь, а большая часть всех вещей осталась лежать, как лежала до этого.
Разыскивая нужный им инструмент, красноармейцы наткнулись на глубокий колодец. Он находился в углу большого двора и прятался под маленькой кровлей из дранки. Она закрывала низенький сруб от осенних дождей.
