bannerbannerbanner
Южный ожог

Александр Тамоников
Южный ожог

Полная версия

– Молодец, – похвалил Глеб. – Твоя фамилия, случаем, не Попрыгунчик?

– Почти, товарищ капитан, – выдохнул красноармеец. – Прыгунов моя фамилия… Сержант Лев Прыгунов, командир отделения…

– Откуда ты такой?

– Как откуда? Из Карелии. – Казалось, боец удивился, мол, откуда еще? – Городок такой есть, Медвежьегорск, слыхали? Рядом еще эти проживают, как их… финно-угорские племена.

– Оттого и резвый такой? – усмехнулся Шубин. – Жизнь научила быстро бегать от медведей и диких племен?

– Вроде того, товарищ капитан… Контузило меня на дороге, сознание потерял. А как очнулся, такой кошмар вокруг творится, тут еще Ломов из машины лезет… Вы не думайте, что я его вытаскивать не захотел. Мертвый он, гарантированно, удивляюсь, как из кабины вылез. А уж после того как граната рядом с головой рванула…

Беседу прервали пули, пропоровшие землю под носом у Прыгунова. Боец побледнел, отполз.

На поле лежала небольшая группа – все, кому удалось вырваться из смертельной ловушки. Красноармейцы отползали, вели огонь из автоматов и карабинов. На дороге появлялись диверсанты, которые сползали в канаву. Шубин приподнял голову. Мурашки побежали по коже. От дальнего леса на обратной стороне дороги отделялись фигурки и быстро смещались к шоссе.

– Тоже вижу, товарищ капитан, – подал голос Прыгунов. – Скоро вся банда подтянется. Давайте отползать, да живее, а то зароют нас к божьей матери…

По цепочке стали передавать: часть отходит, остальные прикрывают. Потом наоборот. Красноармейцы поползли к лесу. Кто-то вскрикнул, застыл: пули пропороли спину. Нашелся сообразительный – бросил гранату и пустился наутек, пока не рассеялся дым. Пример оказался заразительным: люди вышвыривали последние боеприпасы, пускались в бегство. Диверсанты не решались их преследовать, да и незачем. Цель достигнута: бензовозы уничтожены. Ветер сменил направление, и вскоре весь дым от горящей колонны был здесь, заволок открытое пространство. Люди бежали в полный рост, спешили к лесу. Опасность представляли лишь шальные пули. Но огня практически не было, раздавались лишь отдельные выстрелы – немцы экономили патроны. И, что противно, на всем протяжении этого ада, творившегося вокруг, по дороге не проехала ни одна машина! Личный состав стремительно погибал, а прийти на помощь оказалось некому. Возможно, кто-то и был на дороге, но предпочел не лезть под пули, ждал развязки событий… У самого леса Шубин подхватил под мышки ползущую Иду. Рана продолжала кровоточить. Но вроде не обильно, все четыре литра не потеряет…

– Ты в порядке, Ида… извини, не знаю твоего отчества?

– Марковна… – простонала девушка. – Не знаю, храбрый капитан, ползу, спасибо, что спросил…

Она шутила из последних сил, покрываясь мертвецкой бледностью. Но сама переставляла ноги, при этом сгибалась крючком. В лесу было проще, осины стояли густо. Но листва отсутствовала, пришлось уходить подальше. Глеб осторожно опустил девушку на землю, она свернулась, поджав ноги. Красноармейцы вбегали в осинник, кто-то залегал на опушке, другие углублялись в чащу.

– Прыгунов, живой? – спросил Глеб.

– Живой, товарищ капитан, что мне сделается?

– Не знаю, с другими же что-то сделалось… Сколько человек осталось?

– С десяток, товарищ капитан… – Сержант возник в поле зрения Шубина – полушубок распахнут, шапка на макушке. Он снова дышал так, словно пробежал утомительный марафон. – Тут пятеро ваших… ну, которые из вашей колонны, остальные наши – успели сигануть с машины… Правда, Вадька Еремеев ногу вывихнул, хромает, как старый пират…

– Что с противником?

– Там фрицы радуются, что колонну подожгли… К немцам подкрепление из леса подошло – в маскхалатах, вооружены до зубов. За подбитой техникой прячутся, нет им резона за нами гоняться. Думаю, уйдут скоро…

– Наблюдай за дорогой. Покричи там, есть у ребят аптечка?

Прыгунов принес аптечку через несколько минут. Постоял немного, сочувственно поцокал языком. Девушка вздрагивала, но была в сознании, смотрела пронзительно и с мольбой. В ней имелось что-то оригинальное, Ида была не такая, как все.

– Ну, готовься, Ида Марковна, буду раздевать. – Шубин опустился на колени, высыпал на землю содержимое медицинской сумки. – Если стесняешься, закрой глаза.

Лучше бы не шутил: она смеялась, и от этого становилось больнее.

– Не трогай, товарищ капитан, сама сниму…

– Только не вздумай полностью раздеваться. Фуфайку расстегни, задери гимнастерку… что там у тебя еще под ней?

– Под ней все только начинается… – простонала девушка. – Там сорочка, два комплекта нательного белья… Холода боюсь – в детстве один раз промерзла, теперь паникую каждую зиму…

Ох уж эти женщины… Она стонала, выгибалась, задирая окровавленную гимнастерку. Все, что было ниже, Шубин разрезал ножом. Он не очень-то хорошо знал анатомию человека. Возможно, пуля зацепила легкое или прострелила одну из почек. Ранение было сквозным, в чем имелись и плюсы, и минусы. Минус – большая потеря крови, плюс – не надо вытаскивать пулю. Он подложил под спину девушки камень, увенчав его собственной шапкой – эти бабы такие принцессы на горошине. Ида ерзала, обильно потела. Он скормил пострадавшей таблетку от боли, обработал рану, заткнул ее комком бинта, туго обмотал вокруг спины, скормил еще одну таблетку. Девушка пыталась улыбаться, смотрела с благодарностью. Ходить ей было противопоказано, и все же она норовила встать. Попытка закончилась плачевно.

– Смирись, Ида Марковна. Тебя ранили, – увещевал Шубин. – С санинструкторами это тоже случается. Бойцы смастерят для тебя волокушу, будешь перемещаться со всеми удобствами.

– Вы так ее обхаживаете, товарищ капитан, словно она вам жена, – заметил Прыгунов. – Ладно, молчу, я ничего не говорил.

Диверсанты вели себя нагло, самоуверенно, будто находились на своей земле. Со стороны дороги трещали выстрелы – немцы отгоняли какую-то машину. Водитель не разобрался в ситуации, ворвался в зону обстрела. Резко дав по тормозам, он стал разворачиваться на узкой дороге. Разбились фары, стекла в кабине. Но водитель был жив и яростно крутил баранку. Пули превращали в лохмотья брезентовый тент. В кузове находились несколько красноармейцев, которые успели произвести по паре выстрелов, прежде чем умереть. Пули пробили бензобак, и «полуторка» вспыхнула и остановилась, перегородив движение в восточном направлении. Пламя перекинулось на кабину, и в считаные мгновения транспортное средство превратилось в факел. Диверсанты смеялись, живо комментируя ситуацию. Они не уходили – видимо, хотели убедиться, что топливо в бензовозах сгорело полностью. Одна из цистерн получила лишь незначительные повреждения. Диверсант бросил в люк горящую тряпку, скатился по лестнице и побежал к своим. Столб взвился в небо. Люди в халатах перекатились в канаву, открыли огонь по лесу. Красноармейцы лежали, не отвечая. Нападать на горстку бойцов диверсанты передумали. Сделали попытку атаковать, получили раненого и откатились. Пока занимались эвакуацией пострадавшего, бойцы подстрелили еще одного. Немцы испытывали недовольство. Раздраженно покрикивал командир, критикуя подчиненных. Диверсанты, забрав убитых и раненых, стали уходить. Тела вытаскивали на специальных тряпочных носилках. Помешать им не могли – фашисты прикрывали свой отход. Действовали четко, по науке – быстро отступали к дальнему лесу. Как только они скрылись, в лесном массиве загремели взрывы, видимо, уничтожили минометы.

Шубин кусал губы. Это была не его операция, он случайно оказался в этом месиве. Возможно, он вел бы себя иначе, если бы отвечал за безопасность колонны. Но как уберечься от подобных ситуаций? С этой зимне-весенней кампанией было что-то не так. Действовали на волне успеха, не имея четких планов, необходимых сил, материального снабжения. Диверсанты в советском тылу чувствовали себя как дома, уничтожая то немногое, что удавалось подвезти…

Через пять минут кучка людей вышла на дорогу. Красноармейцы прятали глаза, готовые умереть со стыда. Их вины в случившемся не было, но чувство испытывали омерзительное. Лучше бы умерли, чем эти адовы муки… Иду Левторович пронесли по полю и аккуратно пристроили на обочине. Девушка тяжело дышала, глядя в небо. Кровотечение остановили, но ей срочно требовалось медицинское вмешательство. Она перевела печальный взгляд на Шубина.

– Не говорите, товарищ капитан, понимаю, что произошло, не хочу смотреть на это…

Глаза наполнились слезами, она их закрыла, задрожала. В колонне все было безнадежно. Догорали бензовозы, скорбно застыли остовы машин. Повсюду лежали мертвые. Многие даже выстрелить не успели. Живых не осталось, очевидно, немцы добили раненых. На негнущихся ногах Шубин подошел к своей «полуторке». Сердце тоскливо сжалось. Он забрался в изувеченный кузов, пристроился на свободном от крови участке. Только он и Ида успели покинуть машину, прежде чем в кузов влетела граната. Виталик Шендрик прикрыл собой Оксану, но это не помогло. Осколок попал ей в голову, выдрал клок волос вместе с обломком кости. В глазах девушки застыло отчаяние. Эти люди только и успели понять, что произошло. От кровавого зрелища волосы вставали дыбом. Гоша Царьков, видимо, успел только подняться со своего места и рухнул с продырявленной грудью. Он, очевидно, стал что-то кричать – рот у него был открыт, глаза блестели. Капитан с перевязанной рукой даже подниматься не стал, понял, что не успеет спастись. Так и сидел, повесив голову на грудь. Кровь на коленях уже подсохла. Майор-артиллерист в бессильной злобе сжимал кулаки. В глазах безусого связиста застыл пещерный ужас. Молодость и быстрые ноги не помогли. Только усатый сержант сделал попытку оказать сопротивление, открыл огонь, привалившись к левому борту. Но быстро отстрелялся и повис головой к земле. «А ведь сразу мог догадаться, кто эти люди в санитарном обозе… – точил сознание Шубина подлый червячок. – Жалких секунд не хватило, чтобы взять инициативу в свои руки… Эх, ребята, что же мы творим, не бережем себя…»

 

Высшие силы, видимо, существовали. Но не для всех. К капитану Шубину они явно благоволили. Он знал, что когда-нибудь это кончится, найдет его законная пуля – возможно, уже отлита и покоится у кого-то в патронташе… Но пока так.

Представители армии и советских властей прибыли через двадцать минут. Ида размеренно дышала, умирать не собиралась, шептала, что все хорошо, она потерпит. Бог терпел и нам велел. Хотя какой, простите, бог? Разве он допустил бы такое, если бы существовал?

Тела красноармейцев стаскивали в одно место. Лева Прыгунов с бледным лицом сидел над мертвым другом. Он называл его Васяней, тряс и бормотал, что тот жив, он только что видел, как у парня дрожало веко. Он пытался реанимировать земляка, но все было бесполезно.

Со стороны Харькова прибыли две черные «эмки», грузовик с красноармейцами, чуть позднее похоронная команда на трофейном «двухтоннике» с железной будкой. Выжившие понуро мялись на дороге. При появлении старших по званию стали строиться в шеренгу. Четверо бойцов НКВД не имели отношения к происшедшему, но уехать им было не на чем, они стояли и ждали дальнейших распоряжений. Из «эмки» выскочил рыхлый коротконогий майор, схватился за голову, обозрев остатки колонны. Он был смертельно бледен, челюсть тряслась. Очевидно, товарищ нес материальную ответственность. Майор срывался на визгливый крик, топал ногами. Ему как воздух требовался виновник произошедшего. Он пожирал глазами понурых красноармейцев, имевших наглость остаться в живых.

– Как такое допустили? Я вас спрашиваю, товарищи?! Почему позволили сжечь колонну с топливом? Вы понимаете, чем это обернется? Я вас всех под трибунал! Да я вас на месте расстреляю! – Он расстегнул кобуру, впрочем, пистолет вытаскивать не стал.

Майору не хватало выдержки, он прекрасно понимал, что трибунал грозит именно ему – по крайней мере, оргвыводы будут сделаны. Он продолжал наскакивать на бойцов, требуя от них объяснений. Красноармейцы отворачивались, что-то бормотали. Майор накинулся на Прыгунова, как на единственного представителя младшего командного состава. Боец смотрел на него исподлобья – бледный, неподвижный. Он вообще был ни при чем, весь его грех состоял в том, что он случайно оказался в колонне в момент нападения. Кто-то из бойцов пытался это объяснить, но «ответственное лицо» не желало ничего слушать, наскакивало на сержанта, подобно петуху. Как они посмели?! Где были их глаза?! А может, специально сдали колонну фашистским диверсантам? Ничего, следственные органы разберутся…

Прыгунов, набычившись, смотрел в глаза майору. Пока тот визжал, брызгал слюной, сержант не произнес ни слова, всем своим видом выражал пренебрежение.

– Товарищ майор, побойтесь бога, – робко произнес ефрейтор с изрытым оспинами лицом. – Столько наших погибло, как вы можете…

– Да мне плевать, сколько вас тут погибло! – взвился майор. – Не можете выполнять свои обязанности – погибайте, невелика потеря! Вы были обязаны отразить нападение…

Это была последняя капля, переполнившая чашу терпения Прыгунова. Он ударил майора в челюсть с короткого расстояния! Не вынесла душа. Майор отшатнулся, схватился за лицо. Явный перебор. Но в чем-то Прыгунов был прав. Майор взбесился окончательно, выхватил пистолет и передернул затвор. Прыгунов глубоко вздохнул, распрямил спину. Шубин перехватил руку с пистолетом, но, в принципе, мягко.

– Товарищ майор, не надо. Не делайте то, о чем потом пожалеете.

– А ты еще кто такой?! – взревел оппонент. Он готов был рвать и метать.

Шубин объяснил в нескольких словах, кто он такой, а также поставил майора в известность, что люди Прыгунова не имеют отношения к происшествию.

– На вашем месте, товарищ майор, я бы лучше отдал приказ прочесать вон тот лесок. Если поспешить, диверсантов можно догнать. Им предстоит далекий путь, а следы на снегу хорошо читаются.

– Будешь учить меня, капитан?! – Майор осекся под насмешливым взглядом Шубина, заскрипел зубами. Он сбавил пыл, поколебавшись, убрал пистолет в кобуру. – Эй, бойцы, взять этого мерзавца! – Он ткнул пальцем в застывшего Прыгунова. – В изолятор его! Следствие разберется, и эта тварь ответит за все! – заявил он и машинально потер саднящую челюсть.

Шубин был бессилен в данном случае. Он бы сам на месте Прыгунова (да и на своем месте) поступил так же. Но воинское преступление имело место: поднял руку на старшего по званию. Штрафные подразделения существовали уже год, в них и гибла подобная публика. Ладно, хоть не к стенке без суда и следствия. Он угрюмо смотрел, как бойцы разоружают Прыгунова, ведут к машине. Парень не сопротивлялся, сообразил, что перегнул палку…

Глава вторая

Два взвода красноармейцев в итоге вышли на тропу. Но это были поиски иголки в стогу сена. Время бездарно упустили. Похоронная команда собрала погибших. Их втаскивали в железную будку, укладывали друг на друга. Похоронщики накачали на своей службе неплохие мускулы. Иду Левторович Шубин лично отвез в госпиталь – одна из машин освободилась (красноармейцы убыли в лес и вряд ли могли вернуться до темноты). Водитель согласился сделать ходку в город. Парень оказался жалостливым, смотрел на девушку с сочувствием. Самостоятельно забраться в машину Ида не могла, пришлось подсаживать. Оказавшись в кузове, девушка от боли закусила губу и свернулась на полу. Въехали в Харьков. Небо затянуло тучами, казалось, уже вечер. Налетал ветер, сыпал колючий снег. Пострадавшая затихла, прерывисто дышала. Военные на въезде в город остановили машину, проверили документы. Вопросов не возникло. Здесь сходились многие дороги, движение уплотнилось, обыскивать каждую машину не могли физически. Все понимали: женщину нужно срочно везти в госпиталь.

Потянулась городская застройка. Многие дома имели разрушения, отсутствовали стекла в окнах. Жильцы закрывали проемы одеялами, забивали досками, чтобы хоть как-то сохранить тепло.

– На Сумскую улицу поедем, товарищ капитан! – крикнул из кабины водитель. – Это самый центр, военный госпиталь недалеко от площади Дзержинского!

– Устроит! – отозвался Глеб.

Сведения по городу Шубин имел отрывочные, восемь лет здесь не был. Улица Сумская, бывшая Либкнехта, считалась главной улицей Харькова. Она соединяла площадь Тевелева с парком Горького, далее тянулась к Лесопарку, а оттуда переходила в автодорогу, шедшую до Белгородской области. Площадь Дзержинского немцы переименовали в «Площадь имени Немецкой армии», но вряд ли это название устоялось. Мусор и обломки зданий с центральных улиц убрали, но город производил унылое впечатление. Проплывали мрачные здания. Некоторые строения остались в целости, другие лежали в руинах. По тротуарам бродили люди, похожие на тени. Городской парк выглядел жалко. Немцы планировали здесь зацепиться, рыли окопы. Бо́льшую часть деревьев уничтожила артиллерия. Валялись орудийные лафеты, обломки снарядных ящиков, стреляные гильзы. На перекрестке водитель остановился, ожидая, когда пройдет колонна по примыкающей дороге. С афишной тумбы свисали обрывки плакатов – их еще не сорвали. Русский текст призывал жителей записываться на «трудоустройство» в Германию. Прекрасные условия труда, достойная оплата, реализация всех своих профессиональных амбиций! Требовались медики, инженеры, квалифицированные рабочие. Эта кампания развернулась в городе чуть ли не с октября 41-го. Поначалу стелили мягко, брали только добровольцев, у них имелась прекрасная возможность изменить свою жизнь к лучшему. Обещали комфорт и радушный прием, уважение и заботу местного населения. По городу расклеивались афиши и плакаты, газета «Новая Украина» живописала счастливую жизнь харьковчан в Германии. Позднее уже не церемонились, появлялись предупреждения: в случае неповиновения будет применяться насилие. Людей увозили в Германию эшелонами – там они гибли от недоедания, от рабских условий существования. В Харькове оставались лишь те, кто не представлял интереса для промышленности рейха…

Госпиталь размещался в видном здании с классическими колоннами. Раньше здесь была областная больница. Здание почти не пострадало. Мины падали в саду перед лечебным учреждением, выворачивали деревья, но здание не тронули. Здесь было сравнительно тихо. Фронт ушел в район Ахтырки, везти оттуда раненых смысла не было. В беседке сидели раненые – любители никотина, держали оборону: на них наскакивала пожилая нянечка, кричала, что лучше бы от снега дорожки очистили, чем травить свои легкие в неположенном месте. Госпиталь работал в штатном режиме. На крыльцо выкатили тележку с трупом, укрытым простыней. Шубин свистнул. Прибежали санитары, переложили Иду на носилки. Девушка стонала – могли бы обращаться аккуратнее. Вышел грузный мужчина в белом халате, с большой головой, умными глазами и массивным угреватым носом и бегло осмотрел девушку.

– Это вы привезли? – спросил он.

Шубин кивнул.

– Ну что ж, не вижу ничего ужасного, думаю, справимся, – проговорил мужчина. – Повреждения незначительные. Для нашей медицины это уже не является неразрешимой задачей. Доктор Разгонов, хирург, майор медицинской службы, – мужчина протянул руку.

Шубин пожал ее, тоже представился.

– Добро пожаловать в Харьков, молодой человек. В нашем госпитале проходят лечение около двухсот военнослужащих. Немцы уходили в спешке, ничего не взорвали, палаты, кроватный фонд, медоборудование – все целое. Мы с колес приступили к работе – саперы еще обследовали чердаки и подвалы. Пока неразбериха, но скоро войдем в ритм. Главное, здесь безопасно, Харьков уже в тылу. В общем, спите спокойно, молодой человек, с вашей девушкой все будет хорошо. Оставьте ее данные.

– Спасибо, доктор, она не моя девушка. – Шубин смутился. – Познакомиться не успели, вышла неприятная история с атакой вражеских диверсантов. Знаю, что она из Ленинграда, зовут Ида Левторович. Документы у нее при себе, девушка в сознании… Не возражаете, если вечером загляну? Если время, конечно, позволит…

– Не ваша девушка, говорите? – У доктора был незлой внимательный взгляд. – Как скажете, капитан. Конечно, заходите, будем рады. Моя смена только начинается. – Доктор не поленился дойти до урны и выбросить окурок. – Парни, несите ее в операционную, посмотрим, что можно сделать. – Доктор Разгонов развернулся и, не попрощавшись, исчез в здании.

– Спасибо, капитан… – Ида лежала на носилках, пронзительно смотрела в глаза Глеба. – Правда, спасибо, вы хороший человек… – Рука соскользнула с носилок, коснулась его руки.

Мурашки побежали по коже. Шубин улыбнулся. Он отрешенно смотрел, как санитары вносят пострадавшую в здание. Нянечке с лопатой удалось загнать курильщиков в здание – они ворчали, что это безобразие, полицаи в селах и то ведут себя культурнее и гуманнее. За фигурной оградой сигналила санитарная машина. Водитель, доставивший Иду, махнул Шубину рукой и поспешил увести свою «лошадку». Въезжала новая машина. Правый борт, включая кабину, был живописно посечен осколками. Из здания потянулись зевающие санитары с носилками.

Шубин вышел за ограду, нашел скамью в заброшенном парке, закурил. Холода он не чувствовал: деревья и стены домов защищали от ветра. Он докурил, впал в оцепенение. Год и восемь месяцев идет война, а все никак не привыкнуть. Были люди – нет людей, только мертвые тела и память, как десять минут назад они смеялись, ругались, делали какие-то дела… Почему сломался «газик»? Почему подсели именно в эту колонну? Гоша Царьков и Виталик Шендрик живыми стояли перед глазами, только смотрели как-то грустно. Ведь командир не только посылает своих людей на смерть, но и заботится об их безопасности, как бы нелепо это ни звучало…

Он вышел из ступора, выбросил окурок и через десять минут вышел на улицу Либкнехта (нынешнюю Сумскую), где дислоцировался штаб 133-й стрелковой дивизии…

До войны здесь работал райком. В войну – районная комендатура оккупационных властей. Здание при отступлении фашисты не взорвали, очевидно, рассчитывали вернуться. Гитлеровскую атрибутику собрали и сожгли в первый же день. Теперь ничто не напоминало о печальном прошлом. Кабинет на втором этаже был обжитым. Шкафы, стеллажи, канцелярский стол. На кушетке в углу – пыльное покрывало. Пыхтела переносная буржуйка, дым из выгнутой трубы уходил в окно, завешенное одеялом. Невысокий морщинистый мужчина в форме полковника сидел на корточках и подкладывал в печку дрова. Они стреляли под ржавым коробом, как будто полковник горстями бросал в печь патроны.

– Входи, Шубин, не стой как незваный гость, – проворчал полковник, с лязгом закрывая дверку буржуйки. Поднялся с хрустом в суставах, чертыхнулся, запнувшись о березовую чурку. – Макарчук Василий Иванович, начальник дивизионной разведки. Дай-ка поглядеть на тебя, прославленный ты наш, трижды краснознаменный… – Полковник с ироничной ухмылкой обозрел гостя, не нашел, к чему придраться, протянул руку. – Проходи, падай куда-нибудь. Вот так и живем – где спим, там и работаем… ну или наоборот.

 

Шубин пристроился у стола, на котором лежала мятая карта, отражающая добрую часть Украины. Макарчук ногой смел дрова в кучу, одернул китель. Устроился на другом конце стола и стал раскуривать трубку – очевидно, хотел походить на Верховного. Он носил седые неухоженные усы, при этом находил время сбривать всю прочую растительность с лица.

– Бледный ты, – констатировал полковник. – Или всегда такой? Где твои взводные? В коридоре ждут? Ожидали троих – полный командный состав разведывательной роты.

– Их не будет, товарищ полковник, – сухо отчитался Глеб. – Погибли три часа назад.

– Вот незадача… – Макарчук помрачнел. – А ты, значит, выжил.

– Виноват, – сказал Шубин и подумал: «Я всегда выживаю. Люди сотнями мрут вокруг меня, а я живой. Совсем совесть потерял…»

Макарчук с мрачной миной выслушал рассказ, покачал головой.

– Да, прошла сводка. Жалко ребят, жалко потерянное горючее…

Потерю ребят он поставил на первое место, мысленно отметил Шубин. Обычно сожалеют об утрате материальных ценностей. Человеческая жизнь менее важна. Людей в Советском Союзе как грязи в деревне.

– Хорошо, что ты живой, – вздохнул Макарчук. – Ладно, что-нибудь придумаем. Есть у меня на примете пара хлопцев, пришлю их к тебе – присмотрись, может, подойдут. Молодые лейтенанты, оба полгода в армии, не из робких. А если выжили, значит не дураки, верно?

– Или повезло, – не по уставу ответил Глеб.

– Или так, – допустил полковник. – Да один хрен, – махнул он рукой, – что везучий, что невезучий – бомбам и снарядам это не объяснить… В общем, направлю их к тебе – сам решай, подойдут или нет, ты человек опытный. Наши все погибли: капитан Ломакин – командир разведывательной роты, все комвзвода, замкомвзвода… В строю порядка шестидесяти ребят, а раньше было сто тридцать. Живут в общежитии Харьковского тракторного завода. Отсюда, если пешком, минут тридцать. Разбросало всех… – Полковник сокрушенно вздохнул. – В Харьков входили – еле на ногах держались, засыпали на ходу… В строевых частях осталось меньше половины списочного состава, от танков и орудий остались жалкие слезоточивые воспоминания. Наше счастье, что немцы находились в таком же плачевном состоянии и предпочли унести ноги. Потом их отодвинули за Ахтырку – там они и стоят, в себя приходят. А у нас ни сил, ни морального духа наступать нет. Нужны отдых и пополнение… В общем, рады, что пожаловал на наш фронт. Твоя задача: сформировать боеспособную разведывательную роту и уже послезавтра приступить к выполнению боевой задачи. Количество людей в подразделении определишь сам – должен понимать, что воевать следует не числом, а умением. Сам решай, сколько взводов тебе нужно, два или три. Не забывай, что никто не отменял разведку боем, а это затратное предприятие в плане расхода живой силы, гм… Пойдешь за Ахтырку, это вот здесь. – Полковник ткнул карандашом в карту. – Поселок к западу от Харькова. Уверен, что в обозримом будущем туда передислоцируют нашу дивизию. Не век же в городе сидеть. Полк товарища Шалевича уже там, зарывается в землю. Осваиваем немецкий аэродром восточнее Ахтырки. – Макарчук сухо засмеялся. – Эти люди такие любезные, отступая, много чего оставили. То ли не успели нагадить, то ли вернуться рассчитывали, считая, что отдали Харьков на минутку… Но об этом поговорим позднее, сначала собери ребят. Поселишься на улице Архангельской, четырнадцать, это в двух шагах, по левому переулку. Ключ от квартиры возьмешь у сержанта на вахте, квартира тоже четырнадцать – скажешь, что мое распоряжение. Квартирный фонд огромен, несмотря на то, что многие здания разрушены. Поживешь пару дней, дольше не придется. Дом целый, квартира целая, нет ни воды, ни канализации, ни электричества. Спросишь у сержанта, где добыть воды. Ближе к ночи подгоню тебе ребят, обсудишь с ними ближайшие планы. Запомни фамилии: Комиссаров и Коваленко. Первый с Урала, второй местный, может быть полезен в качестве проводника по городу. С утра приступай к работе, сутки на формирование боеспособного подразделения, потом доклад и получение вводной. Понимаю, что времени мало, но где его взять? Чаю не предлагаю, сам сижу голодный, ума не приложу, где мой ординарец… Есть вопросы?

– Есть, товарищ полковник. – Шубин решился попросить, попытка не пытка. – Это связано с утренней атакой на топливный конвой… – Глеб замялся. – Есть один парень, весьма толковый, видел его в деле, невзирая на то, что он служит в НКВД. Сегодня утром он съездил по лицу целому майору…

– Замечательное начало, – похвалил Макарчук. – Я заинтригован, продолжай.

Глеб описал случившееся с Прыгуновым. Да, товарищ погорячился, мог бы этого не делать. Но он потерял земляка, не считая прочих ребят. А майор заслужил, думает лишь о своей шкуре. Шубин бы сам ему двинул. Чем меньше подобных майоров в Красной армии, тем крепче боеспособность. Возможно, Прыгунова еще не расстреляли. Если жив, то где-то за решеткой, что можно узнать, обладая связями, кои есть у начальника дивизионной разведки…

– Восхищен тобою, Шубин, – покачал головой Макарчук. – Мы еще толком не знакомы, а ты уже готов воспользоваться моим служебным положением. Я похож на человека, который повелевает особыми отделами и вытаскивает из дерьма преступивших закон?

– Вы похожи на такого человека, – сказал Шубин. – Но могу ошибаться. Это, кстати, не для меня – данный человек мне никто. Мы говорим о ценных кадрах. А бойца я видел в деле и был, мягко говоря, восхищен. Ну подумаешь, погорячился, стукнул не того. Майор ведь сам нарывался…

– Так, стоп, – поморщился Макарчук. – Еще чуток, и ты начнешь высказывать крамолу и подсядешь рядом со своим протеже. Я понял тебя, капитан. Если смогу – помогу. Если нет – не обессудь, твоего задиру никто за кулак не тянул. Можешь идти. Хотя подожди…

Полковника Макарчука что-то беспокоило. Он поглядывал на карту и с усилием отводил от нее глаза.

– Слушаю, товарищ полковник.

– Полагаю, в оперативной ситуации на фронтах ты не силен… Но о тебе говорили как о человеке умном и с интуицией. Есть мнение о создавшемся положении в восточной Украине?

– Мы наступаем, товарищ полковник, – растерялся Шубин. – И делаем это, насколько знаю, успешно, освободили Харьков…

– Давай без того, что известно, – поморщился главный дивизионный разведчик. – Операция «Звезда» Воронежского фронта по овладению Харьковом с горем пополам выполнена. Операция «Скачок» Юго-Западного фронта по прорыву в центральной Украине продолжается, взяты Красноармейск, Павлоград, наступление развивается в направлении Днепропетровска и Запорожья с целью выйти к Днепру… Тебя ничто не беспокоит? Можешь говорить все, что накопилось, репрессировать не буду.

Полковник исподлобья уставился на собеседника. Шубин чувствовал себя неловко. Макарчук ему льстил. Анализ ситуации на фронтах – не капитаново дело. Зачесалась спина – как раз в том месте, куда не достать руками.

– Не скажу, что меня это беспокоит, товарищ полковник, но немного смущает… Немцы не хотели сдавать Харьков, и на этом направлении, помимо вермахта, стояли две дивизии СС и танковая группа. Но под натиском фрицы оставили город. Мы взяли Харьков на последнем издыхании – сами говорили. Войск мало, обозно-вещевое хозяйство отстает, с ГСМ беда. Но немцы отброшены, тоже потрепаны и вряд ли в ближайшее время соберутся взять реванш. А когда соберутся, мы успеем укрепиться. На юге же их поведение не совсем понятно: они оставили Павлоград, Красноармейск, хотя ничто не мешало их оборонять. Иногда создается впечатление, возможно, ошибочное, что нас заманивают в «мешок»…

– Значит, не один я такой, – расслабился Макарчук. – Мы можем что-то не знать о планах Ставки, но войска вынуждают идти вперед, при этом делается вид, что на юге ничего нет – ни Крыма, ни Черного и Азовского морей. Ни фронтовая, ни армейская разведка ничего не замечают. Почему нам с такой легкостью отдают земли? Есть данные, полученные из разных источников, и это тревожные данные. Они непроверенные, их невозможно проверить. Допускаю, что это дезинформация, но, скорее всего, нет. Дезинформация навязчива, а здесь мы видим то, что немцы как раз пытаются скрыть… Гитлер не хотел отдавать Харьков, призывал биться до последнего, но хитрый Манштейн настоял – и правильно сделал, иначе бы мы захлопнули в этом котле кучу войск. Манштейн явно планировал взять реванш и устроить ловушку. Он уводит свои войска не на запад, а на юг, при этом избегает больших дорог, где его бы видели. Эти части практически не были в боях, у них много артиллерии, бронетехники. Поступают сведения, что сегодня в Запорожье объявлен грандиозный шмон – город усердно зачищают части вермахта и СС, кого-то ждут. Есть предположение, что на встречу с Манштейном пожалует сам фюрер…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14 
Рейтинг@Mail.ru