Александр Тамоников
Тени прошлого. Восставшие

Лопасти еще вращались, когда борттехник открыл дверку грузовой кабины и выбросил трап.

По нему спустились медики, бойцы с носилками.

К ним бежали мужчины, размахивая руками.

Вскоре толпа налетела на медиков и бойцов. Двинулись в селение.

Истомин, видя все это, проговорил:

– Видать, действительно хреново дело у местного пацана, раз весь кишлак на улицу выскочил.

– Да они все тут родня.

– А что будет, если парень умрет до того, как мы заберем его?

– Хрен его знает. Все может быть, но местные нашим ничего не сделают, грубить, угрожать могут, а вот причинить вред вряд ли. Знают, у нас связь с базой и если что, то максимум через полчаса тут появятся «полосатые». И разнесут на хрен весь этот кишлак.

– Но нам-то от этого не легче? Ведь ты не поднимешь машину без медиков и солдат?

– Подняться поднимемся, отойти не отойдем. Но у нас есть крупнокалиберная пулеметная установка. Откроем предупредительный огонь.

– А они по нам!

– Илья?! У тебя опять депрессуха?

– Честно говоря, состояние не ахти, но в общем…

– Ну и помолчи. Смотри за приборами и будь готов к действиям, я отслеживаю обстановку, Бобров у машины смотрит.

Медики в кишлаке не задержались.

Вскоре толпа двинулась обратно. Мужчины несли носилки, бежали бегом, рядом врач, солдаты, за ними еле успевала медицинская сестра, кто-то из местных забрал у нее большой санитарный пакет.

Больного загрузили на борт, вместе с парнем остался афганец. Поднялся медперсонал и охрана. Борттехник поднял трап, закрыл дверь, прошел в кабину:

– Домой, командир, быстрее!

Толпа отбежала от вертолета.

Фролов поднял вверх ручку слева от сиденья, увеличивая мощность двигателя.

Машина медленно оторвалась от грунта, начала подъем.

Набрав высоту в двести метров, Фролов запросил курс, хотя знал, куда лететь. Но положено. Штурман доложил. Увеличивая скорость и высоту, «Ми-8» пошел над ущельем.

Борттехник зашел в кабину:

– Командир!

Фролов оглянулся:

– Что такое?

– Врач старлей требует связи с базой.

– А больше ему ничего не надо?

– Требуется подготовить операционную, чтобы начать операцию сразу по прилету.

– А что у пацана?

– Хрен его знает, но состояние тяжелое.

– Ладно, давай сюда медика.

При появлении врача штурман передал ему наушники с переговорным устройством, переключая кнопку на ручке управления в режим радиостанции.

– Позывной базы – Береста. Знаешь, как пользоваться связью?

Старший лейтенант, медик, держа гарнитуру, отрицательно мотнул головой.

– И чему вас только учат?

Истомин вызвал Волгина:

– Береста, Тридцать Третий!

– Да?! Береста на связи!

– Медик на борту хочет поговорить с полком.

– Понял, переключаю.

– Буян на связи, – ответил начмед.

Вообще-то Буян – позывной командира полка, но своего у медика не было.

Показав, как работать, Истомин вернулся к своим обязанностям.

– Буян! Василько!

Фролов с Истоминым переглянулись, усмехнувшись. Врач совершенно не имел понятия, как работать с радиостанцией. Вернее, как вести переговоры.

– Что у тебя?

Истомин слышал переговоры.

– Больного взяли на борт. У него перитонит. Готовьте срочно операционную, бригаду.

– Сколько у нас есть времени?

– На подготовку операционной?

– На то, чтобы спасти парня?

– Думаю, если в течение часа сделаем операцию, то выживет.

– Передай гарнитуру пилотам.

Ответил штурман:

– Буян! Тридцать Третий!

– Это начмед! Когда ожидать вас?

– Минут через десять будем на летном поле.

– Понял, хорошо!

– До связи, начмед! – не удержался Истомин.

– Что? – не понял начальник медицинской службы полка.

– Отбой!

Штурман отжал кнопку, включив самолетное переговорное устройство. Фролов вывел вертолет из ущелья, начал подъем.

Медик продолжал оставаться в кабине, завороженно глядя вперед. Такого он еще не видел. Полет из кабины.

– Старлей, – привел его в себя штурман.

– Да?!

– А что это за хрень, перитонит? Заразная?

– Не заразная. Перитонит – это, если попроще, воспаление брюшины, попадание в брюшную полость инфекционных и химических раздражителей.

– Ну спасибо, объяснил. А еще проще нельзя?

– У вас был аппендицит?

– Был, вырезали.

– Ну вот, у афганского мальчика тоже аппендицит, но началось осложнение, произошел разрыв червеобразного отростка, аппендикса. Гной попал в брюшную полость. Это, если не прооперировать срочно, приведет к смерти.

– Но вы успеете вытащить пацана с того света?

– Должны успеть. Забрали вовремя. Еще час – и мы бессильны были бы что-либо сделать.

– Мы всегда появляемся вовремя. А что за «дух» летит с нами? Я имею в виду мужика!

– Это отец ребенка.

Фролов спросил:

– Почему без моего разрешения?

– Извините, я думал, вы будете не против!

Фролов покачал головой:

– Ну медики, иди к больному, тут тебе не смотровая площадка.

– Да, да, извините.

Вертолет вернулся на базу в 11:00.

К нему подкатила санитарная машина, носилки с больным перенесли в «УАЗ», тот с медиками, больным и его отцом пошел к полковому медицинскому пункту. Бойцы пошли пешком в свое подразделение. Экипаж же отключил все системы, заглушил двигатели, вышел из машины. Борттехник остался в кабине. Ему еще предстояло провести ряд мероприятий.

Фролов направился на доклад к командиру эскадрильи.

Истомин развернул было к модулю, но капитан поправил его:

– Илюха?! Успеешь! Сейчас со мной!

– Но мне-то чего делать в штабе?

– Это приказ.

– Да брось, Володь.

– Я бутылку, в которой еще половина осталась, выброшу.

– Эх, бьешь прямо в душу. В штаб так в штаб.

Комэск принял доклад, поблагодарил летчиков.

Взглянул на штурмана:

– В порядке, Илья?

– Почти.

– Ничего, пообедаешь, все пройдет, а нет, так сходишь к своей сестричке, она даст какую-нибудь пилюлю. Это через нее получил допуск?

– Какая разница, товарищ подполковник? Выполнили задачу? Выполнили. Надеюсь, обратно больного парня в Тахарак сегодня тащить не заставите?

– Нет. Ему придется полежать.

– А отец его будет по гарнизону болтаться?

– Это не твоя забота, а особистов.

– Ясно!

– Отдыхайте.

Командир и штурман вышли из штабного модуля.

Фролов улыбнулся:

– К Людмиле за пилюлей?

– В отсек! Сейчас-то ты не запретишь мне подлечиться?

– Перетерпишь, к вечеру станет лучше, а встретишься с сестричкой, так она в постели вылечит тебя окончательно.

– Ага?! Если до постели я не загнусь.

– Ладно, пошли в отсек, добьешь свой пузырь.

– Вот это другой разговор, командир.

В отсеке Истомин допил бутылку, граммов сто двадцать, и этого хватило полностью поправить здоровье. Наконец-то он чувствовал себя здоровым, полным сил человеком.

Пришел борттехник, доложил о том, что проверил вертолет после полета, заправил, зачехлил.

Упал на койку, заложив руки за затылок. Взглянул на штурмана:

– Как дела, Илюша?

– Лучше всех!

– Ну слава богу, отошел.

Фролов усмехнулся:

– Надолго ли?

Истомин ответил философски:

– Это как получится. Как покойная бабка одной из моих училищных подружек говорила, все мы в руках Божьих. Я в Бога не верю, но с другой стороны, кто-то создал Землю, звезды, вообще все, что нас окружает, да и само человечество. Не могло же это появиться из ничего?

Бобров посоветовал:

– Читай, Илюха, теорию Дарвина, это насчет людей.

– Хрень полная, с моей личной точки зрения. Объясняю для прапорщика почему. Раньше, значит, люди могли происходить от обезьян, а сейчас нет? Я что-то не слышал, что где-то в Африке обнаружили племя уже не обезьян, но еще не людей, однако с признаками разума.

– Раньше и динозавры по земле бегали.

– Сказал, хрень все эти учения. А придумывается по трем причинам. Либо крышу срывает так, что в башке кавардак начинается. Либо ученые желают на этой хрени звания получать, профессоров, академиков, заполучить хату в Москве, рядом дачку, известность, несмотря на то, какую бы ерунду ни придумали. Либо тупо хотят бобло сбить. И лучше не в Союзе, а где-нибудь в Канаде, выставив себя диссидентом. Там нужны люди ученые или хотя бы такие, которые идеально косят под них. Вот тебе и Нобелевская премия, все условия, а главное бобло. Взамен же мелочь: поливай грязью Союз, если не можешь проявить себя в науке.

Техник с удивлением посмотрел на штурмана:

– Ну ты, Илюха, задвинул. Тебе в замполиты переходить надо. Любому запудрил бы мозги.

– Пошел ты, Юра!

– И куда? Я у себя.

– Не знаешь куда?

– Догадываюсь, но не пойду. А вот тебе придется.

– С чего бы?

– А кто договаривался с Румянцевой провести романтическую ночь в медпункте?

Истомин оторопел. Их разговора с Людмилой борттехник слышать не мог.

– Ты чего несешь, Юра?

– Хорош, Илья, ломать дурачка. Мне лично до одного места, что за отношения у тебя с Людкой. Но не надо было при мне такое говорить. Могли по крайней мере выйти из ПМП.

– Значит, слышал?

– Конечно. Ладно, все это ерунда. Что-то в последнее время десантура на месте сидит. То минуты спокойно не было, приходилось бросать взводы то на восток, то на юг, а то затишье. Затишье же, как известно, часто бывает перед бурей. Вопрос, что дальше будет.

Истомин взялся за эспандер.

– Да какая тебе разница? День прошел и черт с ним. Ближе к замене.

– Это так! Но ты сплюнь, а то сглазишь. И придется нам опять по три вылета в сутки делать.

Штурман ответил:

– Плюй не плюй, без толку, все это предрассудки.

Незаметно пролетел день. После ужина экипаж вернулся в модуль.

Истомин принял душ, оделся в спортивные штаны, майку, натянул новые кроссовки.

Наблюдая за ним, техник усмехнулся:

– Илюха, ты лучше тапки надень или сланцы.

– Зачем?

– Сваливать из медпункта проще будет. А кроссовки пока наденешь…

– Это не твоя забота, дай-ка лучше свой французский одеколон.

– У тебя же есть.

– Он с каким-то табачным привкусом, твой же помягче, послаще.

– Говорил, бери этот, нет, дороже ему подавай.

– Юра?! Я попросил одеколон. Зажал, так и скажи, обойдемся.

– Да бери, вон на тумбочке.

Фролов, лежа на кровати, вставил:

– Ты его, как «Шипр», на себя не лей. Иначе твое присутствие в полковом медицинском пункте будет слышно в штабе и в командирском модуле.

– Знаю!

Побрызгавшись одеколоном, взглянув на себя в зеркало, Истомин поднял руку:

– Адью, господа, я удаляюсь.

Фролов спросил:

– Ты уходишь из экипажа?

– С чего? Сам знаешь, куда иду. На рассвете буду на месте.

– Но ты же попрощался с нами.

– Не понял?

– Адью, Илюха, по-французски – прощай. Навсегда, понимаешь?

– Да какая разница?

– Если уходишь на время, говори «до свидания». Можно даже по-французски.

– Я изучал английский. Читаю и перевожу со словарем. Причем хреново, в училище еле на тройку вытянул.

– «До свидания» по-французски, раз ты так любишь этот язык и желаешь уходить, – «аревуар».

– А ты откуда знаешь?

– А я учил французский, в школе, на «отлично».

– Ну тогда всем аревуар.

– Давай, Казанова.

– Не скучайте, я вернусь.

Истомин вышел на территорию. Стемнело. Вообще в Афганистане темнеет, по нашим меркам, рано и быстро. Казалось бы, конец июня, самые длинные дни и короткие ночи, но в восемь часов здесь уже темно. Освещение есть, но слабое, там, где это необходимо. Периметр гарнизона под охраной усиленного караула. Выйти за пределы невозможно, да и не надо штурману за пределы. Ему надо в полковой медицинский пункт.

Он прошел, как говорится, окольными путями. Подошел к светящемуся окну с торца здания. Заглянул.

Румянцева сидела за столом, заполняла какой-то журнал.

Он постучал.

Она вздрогнула, посмотрела на окно.

Там вовсю улыбался штурман «33-го».

Она покачала головой, улыбнулась, кивнула в сторону входа.

Истомин подошел к входу, осмотрелся. Вот здесь свет был ни к чему, все крыльцо как на ладони. Взялся за ручку, но дверь открыла медсестра.

– Ты чего так рано?

– В смысле рано? Девятый час!

– Отойдем в курилку.

Они прошли под навес из арматуры, по которой разросся виноград. Там их не было видно.

– У меня в стационаре больные еще не спят.

– А что, есть больные?

– Да, Илюшенька, люди иногда болеют. Да еще афганский мальчик. Мне необходимо круглосуточно смотреть за ним.

– Надеюсь, отца его в санчасти нет?

– Нет, тот у особистов.

– Так что получается, даже и после отбоя мы не сможем с тобой расслабиться как следует?

– Сможем. Но недолго, часик.

Истомин вздохнул:

– Что такое часик, Люда, я так соскучился?!

– Правда?

– Честное слово.

– Ну полтора.

– Это уже кое-что.

– Но сейчас иди, погуляй, приходи после десяти, все!

– Слушай, а начмед наведаться может? Из-за афганского пацана?

– Вряд ли, операцию провели успешно, жизни ничего не угрожает, надо только давать антибиотики строго по часам. Да смотреть на показания аппаратуры. Существует вероятность криза, малая, но существует.

– Ты мне этими терминами голову не забивай. Все равно не пойму. После десяти, значит после десяти.

– И еще, Илья, смой, пожалуйста, с себя одеколон. От тебя за версту им тянет. Французский, что ли?

– Заметно?

– Сказала же за версту. А в кабинете и до завтрашнего вечера не выветрится.

– Я же только слегка мазанул.

– Мог бы и без этого, знаешь же, что не в отсек идешь.

– Ладно.

– Ступай, мне пора на место.

– Давай, перекурю, прогуляюсь, мне один хрен делать нечего.

Румянцева ушла.

Истомин присел на скамейку курилки, достал пачку «Ростова», выбил сигарету, прикурил. Курил не спеша, некуда спешить.

Возвращаться в модуль не хотелось, прошел в клуб. Там офицеры играли в бильярд. За стойкой бара – вольнонаемный бармен, который откровенно скучал. До того как началась антиалкогольная кампания, это место было золотым, сейчас же спиртные напитки запрещены. Только в магазине и в ограниченном количестве.

Посмотрев за бильярдистами, Истомин подошел к бармену:

– Тоскливо, Толик?

– Не говори, Илья. Вот хочу в Кабул перевестись. Там веселее.

– В Кабуле есть кому работать.

– Тоже верно. Будешь чего?

– А что у тебя есть? Томатный сок?

– Ну почему? – Бармен хитрыми глазками осмотрел зал клуба. – Для своих людей найдем и кое-что покрепче.

– Да? Водка?

– Угу! Из магазина, не самоделка, хотя думаю, неплохо пошел бы и разбавленный спирт.

– Водка – это хорошо, – проговорил Истомин, – давай сто граммов.

– Момент!

Бармен заработал руками под стойкой, потом выставил бокал с красной жидкостью.

– Чего это? – удивился Истомин.

– Водка, подкрашенная томатным соком. Не могу же я тебе рюмку выставить?

– Ну не так уж и плохи дела у тебя.

– Да это мелочь.

Истомин выпил коктейль.

Поставил бокал, закурил. Курить в кафе тогда еще можно было.

Подрулил командир разведвзвода Павлов:

– Привет, Илюша!

– Привет, Боря!

Он кивнул бармену:

– Толик, как обычно!

– Момент.

Разведчик повернулся к штурману:

– Слышал, вы летали в Тахарак?

– Было дело. Пацана местного больного на базу доставили.

– В курсе. Как там в Тахараке?

Истомин пожал плечами:

– Да вроде ничего. Бородачей в кишлаке много, я бы сказал слишком много. Селение-то небольшое, а народу вывалило, как появились, масса. Но может, из других селений к родственникам приехали? Это у них в порядке вещей. А почему ты спросил об этом?

– Это профессиональное. Но говоришь, мужиков в кишлаке много?

– Много! Хотя сколько их должно быть, я не знаю.

– Ладно.

Разведчик принял такой же бокал. Выпил.

Спросил у штурмана:

– В модуль?

– Нет, дела есть.

Старший лейтенант Павлов улыбнулся:

– Вот и у меня дела. Давай, удачи!

– Взаимно!

Глава 3

На субботу, 27 июня, командир полка, он же начальник гарнизона разрешил поездку в Кабул. Кто мог поехать, решали комбаты, командиры отдельных рот, батарей. Для выхода выделили два «ЗИЛ-131» и взвод сопровождения и охраны на трех боевых машинах десанта (БМД-2). Такие поездки были нередки, но всегда являлись праздниками. Во-первых, хоть какое разнообразие, во-вторых, возможность отоварить чеки, приобрести фирменные шмотки, магнитофоны, сувениры для родных и близких в Союзе.

«ЗИЛ-131» со средней скамейкой вмещал по двадцать четыре человека, значит, посадить можно сорок восемь человек, а подвинувшись, и больше пятидесяти. Для летунов выделили двенадцать мест. Два сразу отдали Петровской и Румянцевой, из экипажей Фролов отказался ехать, уступив место Истомину, которого изначально комэск хотел лишить выезда, по понятным причинам. Из остальных экипажей было выделено еще по одному-два офицера или прапорщика.

Накануне, в пятницу, после ужина в отсек экипажа «33-го» заглянул командир разведывательного взвода старший лейтенант Павлов:

– Привет, братья по оружию, как дела?

Фролов, лежа на кровати, взглянул на разведчика:

– Привет, Боря! У нас дела как в Польше, тот пан, у кого больше. Ты с чем пришел?

– У вас завтра Илюха едет?

– Возможно и Юрик, – командир экипажа кивнул на борттехника, – это завтра решится.

– Но Истомин едет?

– Да еду, еду, Володя, договорился с комэском, за что ему огромное человеческое спасибо.

– Отлично. Тогда пройдем, прогуляемся?

– Зачем?

– Базар есть. Вы уж, мужики, – разведчик посмотрел на Фролова и Боброва, – извините, дело конфиденциальное.

Техник воскликнул:

– И где таких слов набрался?

– Нормальное слово. Идешь, Илюха?

– Да пойдем, все одно свободное время.

Фролов предупредил:

– Не пить!

– О чем ты, командир? – изобразил удивление штурман. – Как можно?

– Я предупредил!

Старшие лейтенанты вышли из блока, затем из модуля личного состава вертолетной эскадрильи. В курилке никого не было. Там и устроились.

Павлов сразу перешел к делу:

– Ты сколько чеков берешь с собой?

– Две сотни.

– Значит, крупных покупок не намечается?

– Этого хватит. Да и что особенного покупать? Джинсы есть, кроссовки тоже, двухкассетник в коробке стоит, даже дорогой чайный сервиз прикупил. Шмоток по мелочи тоже хватает.

– А чего тогда прешься в Кабул?

– Подарок Людке хочу сделать. Часики какие-нибудь, водки подешевле, чем в военторге, прикупить, сигарет. Да просто развеяться, надоел этот гарнизон хлеще пареной репы.

Павлов сказал:

– В дуканах обменный курс один к двадцати.

– Ну и что? Обычный курс.

– А старшина роты Субарова может поменять на двадцать две афошки.

– Где поменять? Или у него собственный обменный пункт?

– Типа того. Есть афгани. Менять будешь?

– Да ну, суета только, с дуканщиками поторговаться – и так собьют цену.

– Собьют-то собьют, но двадцать два больше, чем двадцать.

– Ты что домотался, Юра? Или тебе старшина роты по афошке за каждый обмен отстегивает?

– Да пошел ты. Нашел ростовщика.

– Откуда у старшины местная валюта?

– Он в прошлый раз аферу с нурсиками – пластмассовыми колпачками от неуправляемых реактивных снарядов, провернул. В подробности вдаваться не буду, но умудрился чуть ли не тысячу сбыть по десять афоней. А на хрен ему эти афони, если в следующем месяце замена маячит? Ему в Союзе афгани на хрен не нужны.

Истомин усмехнулся:

– Эти афошки в Союзе вообще никому на хрен не нужны.

– Верно. Так будешь менять?

– Ладно. Уговорил. Но к хомуту не пойду.

– Я сам все сделаю!

– Договорились. Сейчас принести?

– Погоди, успеешь, я уже со старшиной договорился. Другим не отдаст.

– А что ждать? – поинтересовался Истомин.

– У Ленки моей завтра день рождения.

– И ты решил ей подарок сделать? Так это не проблема, купи ей паранджу, она оценит.

– Шуткуешь? А я серьезно. Мы договорились, что завтра я должен ей сделать предложение.

– В смысле? – удивился Истомин.

– Не въедешь? Предложение руки и сердца.

– Ты что, жениться на ней собрался?

– Охренел? Предложение еще ничего не означает.

– А если потребует слово офицера?

– Илюх? Ты в натуре такой наивный или прикидываешься? Кто дает слово офицера в подобном случае? Если в любом выходе духи грохнуть могут. Но не об этом. Ты посоветуй, что ей купить? Завтра не до обсуждения будет.

Истомин прикурил сигарету:

– Ну если собрался делать предложение, то надо колечко или перстенек какой дарить. Вроде так положено.

– Не мало?

– Ну можешь еще сережки прикупить.

– Насчет перстенька, это ты верно. А серьги? Посмотрим. Давай тащи чеки, у меня времени не так много.

– И сегодня пойдешь к Ленке?

– Конечно, если есть возможность перепихнуться. А возможность сегодня есть.

– А завтра, значит, будет праздник?

– Ты о дне рождения?

– Других праздников вроде не намечается.

– Днем они в столовой соберутся своим коллективом, а вечером, после отбоя, мы вдвоем отпразднуем. Уже все договорено. И место есть.

– Это отсек майора Глазова?

Павлов удивился:

– Откуда знаешь?

– Боря! Ты спроси лучше, кто в гарнизоне и чего не знает.

– Ну, бляха муха, что за система? Шифруешься, как только можешь, а все без толку.

– Я уже понял, проще делать все открыто. Если и так все всё узнают.

– Золотые слова, но иди.

Истомин сходил в модуль, принес чеки:

– Держи, здесь на двести рублей.

– Так это, значит, я тебе должен четыре тысячи четыреста афганей.

– Если по двадцать два, то да.

– Все, свалил, деньги завтра отдам, чтобы не рисоваться здесь.

– Добро!

– И еще, ты поможешь мне подобрать перстенек!

– Без проблем!

Колонна с туристами выехала из Шергана в 9:00.

Выдерживая среднюю скорость сорок километров в час, она затратила на дорогу в семнадцать километров двадцать пять минут, еще двадцать ушло на то, чтобы рассредоточить машины в окружении БМД на площади.

Появление русских афганцы восприняли по-разному. Кто-то жался к зданиям, искоса глядя на «неверных», кто-то поспешил убраться от греха подальше, все же боевые машины десанта с авиационными пушками и экипированные десантники, вооруженные до зубов, сидевшие на броне, впечатляли. Кто-то, особенно дуканщики, мелкие лавочники, уличные торговцы радовались. Появление русских сулило им неплохой барыш. Командиру взвода сопровождения замполит полка, возглавлявший делегацию, приказал находиться на площади в готовности и действовать по обстановке. Перед выдвижением состоялся довольно продолжительный инструктаж. Замполит объяснил, что все военнослужащие, за исключением охраны, должны присматривать за женщинами, не оставлять их одних. По одному вообще запрещено перемещаться. Да и сектор перемещения ограничивался площадью, до угловых дуканов. Майор Харламов подчеркнул важность приличного поведения, недопустимость конфликтных ситуаций. На закупку товаров отводился ровно один час, после чего без дополнительной команды сбор у машин. Начальник штаба отдельно проинструктировал взвод охранения. Бойцы на броне во все глаза смотрели по сторонам, стараясь не упустить какого-либо необычного случая. И это, в принципе, было не сложно. Советские военнослужащие и вольнонаемные резко контрастировали с местными.

Истомин и Павлов, ехавшие в разных «ЗИЛах», на площади нашли друг друга. Истомин спросил:

– Твоя тоже приехала?

– Не-е, ее не отпустили. Это к лучшему, но начпрод, сука, уже достал ее.

– В смысле?

– Он-то сам с одной из официанток крутит, вот под себя и меняет график, чтобы переспать с любовницей. А то, что у других тоже есть дела, ему плевать.

– Он приехал?

– А как же, со своей пассией, хотя посмотреть на эту кралю – и на месяц охоту от баб отобьет. Такая же сука, как начпрод.

– Так давай тут решим проблему.

Павлов посмотрел на Истомина.

– Ты это о чем, Илюха?

– О решении проблемы.

– Понятнее объясни.

– Ты начпрода в части тронуть не можешь?

– Нет. Я ему даже претензий выставить не могу. Он старше по званию, должности, хоть и тыловая крыса.

– Вот, а здесь это вполне реально. Надо найти эту мерзкую персону, подобрать момент, когда начпрод останется один, объяснить ему, что не прав, и для закрепления дать в репу. Свидетелей нет, потом может хоть десяток рапортов писать, что два старлея набили ему морду. Как проверишь? И потом, у начальства возникнет вопрос: а почему вдруг офицеры решили набить морду? Должна же быть веская причина. А причина – в связи с официанткой и беспределе капитана. Он член партии, а тут такая аморалка. Нет, он даже писать рапорт и жаловаться не будет. И от Ленки твоей отстанет.

Павлов сдвинул панаму на затылок. Он был в штатском, джинсах, майке и кроссовках, но панаму не забыл.

– Да?

– Да, Боря. Другого случая не будет.

– Так мы тогда все время на это потратим.

Истомин согласился:

– Это точно. С ходу не зацепить, хотя, если повезет.

– Нет, Илюха, давай займемся покупками, а морду в случае чего я начпроду и в части набью. Без свидетелей, и когда он подшофе будет.

– Смотри, дело твое, я предупредил.

– А твоя тут?

– Да, где-то среди баб, но договорились не рисоваться вместе.

– Понятно. Пошли в дукан.

– Какой?

– Да вон, тот, что подальше на углу, с восточной стороны, а то наши оккупируют ближние, не повернешься.

– Пошли.

Они вошли в дальний дукан.

Пожилой продавец-дуканщик изобразил такую радость, словно вся его покойная родня вдруг воскресла и принесла ему сундук с золотом:

– Ассолом аллейкум, шурави, проходи, пожалста. Это ваша верна делала, что к Али пришла. У Али есть все.

– Салам, Али. Так уж и все? – спросил Истомин, разглядывая полки, стеллажи магазина, стены которого действительно изобиловали разного рода товарами.

– Нормально, – проговорил Павлов, – такие магазины да нам бы в Союз!

– «Березки» хватит, а на базаре в Самарканде или Ташкенте то же самое при желании найдешь.

– Я про Москву!

– А там «Березка»!

– И обменяет курс один к одному, когда в том же Ташкенте я менял один к четырем.

– В «Березке» один к одному, а рядом один к пяти, а то и к шести. Только за рубли ни хрена не купить. И гэбэшники пасут посетителей. Залететь – как два пальца.

– Что хотела? – спросил аксакал.

Истомин указал на Павлова:

– Видишь, аскера?

– Вижу. Офицера?

– Офицера. Так вот у офицера есть женщина, зан по-вашему.

– Хо, хо, понимай, женщин. Красивый женщин.

– Тебе откуда знать?

– У вас все женщин красивый.

Он цокнул языком.

Истомин усмехнулся:

– Вот кобель старый, ему скоро в саван и к Всевышнему, а все на баб заглядывает.

Штурман предложил:

– Ему, – он продолжал указывать на Павлова, – нужен перстень или кольцо.

– Ангоштар? Кольцо?

– Да, но не простое, а с камнем, ну с камнем драгоценным, врубаешься?

Дуканщик соображал и так скорчил лоб, потом понял. Засуетился:

– Ангоштар, ангоштар, женщин.

Он вытащил коробки, в которых были выставлены кольца.

– А вот это ничего, – указал на крайнюю красную коробку Истомин. – Перстень небольшой, оригинальное обрамление. Размер-то своей Лены знаешь?

– Что?

– Размер кольца?

– Груди знаю, задницы.

– И как брать будешь?

– На свой мизинец. Но сначала надо узнать, сколько он хочет за кольцо?

– Чанд? – спросил Истомин.

– Вай дешево, совсем дешево, тысяча афганей.

Павлов вступил в торг:

– Чего? Тысяча афганей за эту хреновину?

– Зачем хреновина? Хороший товар.

– Нет. В другом месте найдем дешевле. Пойдем отсюда.

– Нэй, нэй, – испугался дуканщик, – твой кимат (цена)?

– Пятьсот.

– Э-э, грабишь, все грабят, раис приходит – забирает что хочет, душман приходит – тоже, а руси платит.

– Так я и плачу, пятьсот афошек.

– Э-э, давай восемьсот.

– Шестьсот!

– Семьсот пятьдесят!

– Шестьсот пятьдесят!

– Семьсот!

– Нет, – сказал Павлов, – к другому пойдем. Последняя цена – шестьсот пятьдесят.

Дуканщик вздохнул, словно лишился всего нажитого за всю долгую жизнь.

– Хо! Шестьсот пятьдесят.

– Это другое дело.

Разведчик достал бумажки, сунул дуканщику.

Тот быстро, быстрее любой счетной машинки, пересчитал деньги, спрятал в карман. И сразу же стал приветливым, добродушным, радостным.

Он взглянул на Истомина:

– А ты, офицера?

Истомин давно уже положил глаз на зажигалку и миниатюрные красивые женские часики.

– Вот! – пальцем указал на прилавок, – это и это.

– Хо, хо, – вновь засуетился дуканщик и тут же перешел на вполне сносный русский язык. Хитрая бестия.

– Зажигалка и часы. Хороший выбор, очень хороший выбор. Зажигалка джапан, часы Еоропа.

– Швейцария по ходу, – проговорил Павлов.

– Хрен их знает, да и без разницы. Чанд? Сколько?

– Ай, зажигалка пятьсот, часы пятьсот.

– Ну нет. Не пойдет, старик. Раисы – начальники всякие, душманы у тебя задарма все берут, а на нас решил отыграться?

– Нэй, нэй! Нет. Твоя цена?

– Все за пятьсот.

– Шестьсот!

– Ну началась прежняя песня. Нет!

– Хоп. Пятьсот пятьдесят.

– Пятьсот!

Дуканщик вздохнул:

– Хоп! Пятьсот.

Забрал деньги и вновь преобразился. Выглядел вполне довольным.

– Ну все? – посмотрел Истомин на Павлова.

– Штаны, что ли, еще взять?

– Сколько их у тебя?

– Да для Ленки.

– А, ну ты же размер ее задницы хорошо знаешь. Бери.

Павлов взял и джинсы «Вранглер». Подумав, они купили еще по батнику и так кое-что по мелочи.

– Пошли? – спросил Павлов.

– Идем! Кстати, у нас есть еще двадцать минут.

– Ты о чем?

– О начпроде!

– Закрыли тему.

– Ну закрыли так закрыли.

К офицерам обратился дуканщик:

– Шурави, дело к вам!

– Чего?

– Бензина есть?

– Чего?

– Бензина. С Урала.

Павлов усмехнулся:

– Девяносто третий ему нужен. Сколько?

– Канистр, два, три.

– Цена?

– Канистр – джинс.

– Во как? А чего раньше не сказал?

Истомин взглянул на товарища:

– И где бы ты взял бензин?

– Да у водилы «ЗИЛа», у него запасные канистры полные.

– Так на сто тридцать первом семьдесят шестой бензин, светлый, а девяносто третий красный.

– Эх, Илюха, пилот, ты и есть пилот, кроме керосина, в горючке не разбираешься. Берешь семьдесят шестой бензин, сыпешь в него немного марганцовки вот тебе и девяносто третий, красный, вернее розовый.

– Но это же обман.

– Любая торговля – обман. Вопрос, кто кого быстрее нагреет. Продавец или покупатель. Мы так уже делали. Ничего, прокатывало. Сейчас уже не успеем, но запомним.

Он повернулся к дуканщику:

– Нет бензина.

– А качалу?

– Картошка?

– Ага, картошка, еще гушт, мясо, не свинья.

– Картошка, тушенка, бензин, что еще?

– Ай лопат, намак – соль.

– В следующий раз, но все дорого будет.

– Э-э, торговаться будем, договоримся.

У Павлова оставались деньги.

– Вот черт, а серьги-то забыл.

Он спросил у дуканщика:

– Гушвара?

– О да, гушвара, серьги.

Павлов купил и серьги после символического торга.

Истомин нагнулся к дуканщику:

– Как насчет «Мальборо»?

– «Кэмель».

– А алкоголь?

– Шараб? Э-э, шараб нет… для местных, для шурави есть. Виски, коньяк, водка руси.

– Водка чанд?

– Сто пятьдесят афганей.

– Ты смотри, – взглянул Истомин на разведчика, – дешевле, чем у нас.

– Да дерьмо какое-нибудь. Тут брать – рисковать. Хрен его знает, что будет после их пойла.

– Ладно. – Истомин ограничился двумя блоками сигарет.

Павлов сказал дуканщику:

– Насчет картошки, тушенки, бензина я запомнил. Будет, завезу.

– Хорошо, офицер.

– Ташакор, спасибо, хода хафез, до свидания.

– Хода хафез, шурави, сафар бахайр.

– Чего? – спросил Истомин.

– Счастливого пути он нам пожелал.

– Надеюсь, искренне.

– Их не поймешь, когда искренне, когда нет. Лесть в почете.

– Заметил.

– Давай, дуканщик.

Офицеры с покупками вышли из дукана. Тут же туда ввалились еще двое офицеров, видимо, успевшие обегать большинство дуканов.

Дуканщик принялся за них.

Истомин с Павловым прошли к машинам. Там уже сгруппировалась большая часть военнослужащих и вольнонаемных. Местных стало гораздо меньше. Но обстановка в общем-то спокойная. Видимо, благодаря тому, что десантура спешилась и взяла колонну техники в оцепление, а пушки БМД поворачивали из стороны в сторону.