bannerbannerbanner
Девятый конвой

Александр Тамоников
Девятый конвой

Полная версия

Ополченцы ворвались в поселок, смяли оцепление и устремились к центру. Контрнаступление развивалось стремительно, за несколько минут солдаты Новороссии отбили значительную часть Ильичевки, подорвали два БТРа. Противник бежал, бросая оружие и технику.

Мобильные группы Шамахина на быстроходных джипах заходили во фланги и в тыл неприятелю, отсекали тяжелую технику, застрявшую за околицей. Пылали грузовики и танки, уцелевшие превращались в трофеи. Добровольцы «Дайнара» спасались бегством в чистом поле, им вдогонку летели гранаты и матерщина. Ополченцы занимали утерянные позиции, разворачивали технику, только что добытую в бою.

Командующий обороной Холмодола полковник Шамахин сам был с этой группой. Мужчина основательно за сорок, плотно сбитый, с блестками седины в жестких волосах спрыгнул с подножки джипа, окинул округу суровым взглядом. На площади перед сельсоветом было тесно от мертвых и раненых. Он пошел к пролому в заборе, за ним устремились подчиненные. Трупы украинских солдат никого не волновали.

Ополченцы столпились у воронки. Внизу лежали тела расстрелянных. Все в одной куче – бойцы, мирные люди. Чудо! Двое или трое шевелились, стонали! Подавала признаки жизни молодая женщина, которую только присутствие начальства спасло от изнасилования. Кряхтел, держась за пробитый бок, молодой ополченец.

– Андрей Иванович, живой! – ахнул Шамахин. – Мужики, вытаскивайте их, да осторожно!

Ополченцы уже съезжали в воронку, волоча за собой глиняную осыпь. Двое бросились к Светлову. Грудь капитана была пробита, но, видимо, важных органов пуля не задела. Он полз, ломая ногти о твердую глину, и даже матерился, а когда его подняли на поверхность, пустил скупую мужскую слезу.

– Прости, Дмитрий Владимирович! – прохрипел Светлов, когда его пристраивали на волокушу, наскоро сделанную из связанных штормовок. – Виноват я, не смог удержать Ильичевку, людей потерял, в плен попал.

– Забей, Андрей Иванович! – проговорил полковник, помогая ополченцам вытаскивать раненого. – Вы тут как триста спартанцев – с такой армадой схватились. Герои твои парни, да и ты сам, Андрей Иванович. И вообще помолчи, не зли меня!

Машины с минометами выдвигались на северную окраину Ильичевки. Бойцы маскировали вооружение, зарывались в землю. Прогрохотали по разбитой дороге две установки залпового огня «Град». На обломках водонапорной башни снова занял позицию пулеметчик.

Ополченцы, взбешенные гибелью товарищей, гнали к башне карателей, недобитых в бою. Их было немного – часть бойцов «Дайнара» полегла, другим удалось вырваться. Пленных набралось человек двенадцать. Конвоиры заставили их раздеться. Босые, в одном исподнем, до смерти перепуганные, они жались друг к дружке. Лишь некоторым удавалось сохранять самообладание, но и их трясло.

– Проше пана, не забивайте! – умолял, глотая слова, тощий наемник. – Я за покой, мир…

– А это что за судак по-польски? – процедил сквозь зубы подтянутый ополченец. – Чего он там бормочет?

– Знамо чего, – просветил продвинутый в языках сослуживец. – Просит не убивать, за мир он типа.

– Так и мы за мир, – удивился первый. – Какое совпадение взглядов. Вот же сука наемная, даже спрашивать не хочется, сколько ему Грабовский платит. – Ополченец вскинул автомат, положил указательный палец на спусковой крючок.

Благородный шляхтич жалобно завыл, опустился на колени. Ополченец брезгливо сморщился и с выстрелом не спешил. В нем боролись две полярные сущности.

– Что, Мишаня, совесть удерживает от правильного поступка? – Его сослуживец усмехнулся, вскинул автомат и выстрелил специально мимо цели.

Наемник издал звук, во всем мире считающийся неприличным, закатил глаза, потом вернул их на место. Его трясло как лихорадочного, с плешивой макушки стекал жирный пот.

– Другое дело, – засмеялся ополченец. – Первый акт справедливости. Не обольщайся, приятель, это ненадолго.

– Вставайте, уроды, пришел ваш час! – взревел бородатый ополченец, похожий на лешего.

Пленные завозились, стали прятаться друг за друга, просили не убивать. Кто-то ныл, что их насильно отправили на войну, другой божился и клялся, что лично никого не убивал. Он вообще автомат сегодня увидел впервые в жизни.

– Да заткнитесь вы, уроды трусливые! – резко бросил товарищам рослый светловолосый боец из числа идейных. – Чего вы тут разнылись как бабы? Пусть убивают, видят, что мы их не боимся.

– Все, отставить, хлопцы! – бросил Шамахин, подойдя. – Мы не такие, как они. Грузите всю гоп-компанию в фургон – и в Холмодол, на Скоропадского. Будем судить – мы же цивилизованные люди. Косых, Лупенко! – прокричал он в рацию. – Собирайте людей, все на позиции! Или вы еще не в курсе, что сейчас вас утюжить будут?!

Глава 2

Ильичевку, важную в стратегическом отношении, ополченцам удалось отбить, но ситуация вокруг Холмодола складывалась отчаянная. Через два часа украинские войска снова пошли на штурм истерзанного поселка. Видно, кто-то в руководстве АТО, не приученный думать, решил забрать его любой ценой. Потрепанные подразделения «Дайнара», усиленные национальной гвардией, подошли на триста метров, стали окапываться.

Поселок подвергся массированному удару ракетных систем залпового огня «Ураган». Плотный дым завис над домами. Разлетались в щепки частные строения. Целые улицы превращались в выжженные руины. Взорвался подземный склад горюче-смазочных материалов на южной окраине. Прямое попадание снаряда пробило его крышу. Пламя охватило близлежащие строения.

Защитники Ильичевки пока помалкивали. Технику они худо-бедно замаскировали, личный состав закопался в землю. Казалось, в округе не осталось никого живого.

Но только через поле двинулись танки, а за ними пристроились группы пехотинцев, как околица отозвалась дружным огнем. С западной оконечности Холмодола, поддерживая обороняющихся, ударили «Грады» и били, не переставая, в течение нескольких минут. Корректировщики потрудились на совесть. Позиции атакующих батальонов накрыла завеса разрывов. Горели танки, БТРы, между ними в дыму метались солдаты.

Наступление теряло смысл, хотя руководство силовой операции и требовало взять Ильичевку, не считаясь с потерями. Уцелевшая техника спешно разворачивалась и покидала зону обстрела. Пехота тоже спасалась бегством.

Ближе к вечеру полковник Шамахин провел расширенное совещание с командирами подразделений. Штаб обороны располагался в глубине квартала за Звездной площадью, в так называемом тихом центре Холмодола. Здесь уцелели несколько панельных пятиэтажек, хотя во многих из них и зияли дыры.

Штаб был оборудован в технических помещениях подземного гаража, вырытого несколько лет назад по заказу мэрии. Он надежно охранялся, имел несколько выходов. Ни одна из попыток его разбомбить не увенчалась успехом. Электричество в осажденном городе включалось редко. Освещение поступало от дизельного генератора, работающего в режиме строгой экономии.

Дмитрий Владимирович угрюмо посмотрел в серые от усталости лица подчиненных. Они забыли, что такое сон, ели на бегу, отдыхали стоя, почти перестали бриться и заниматься личной гигиеной.

Докладывал начальник штаба майор Волошенко. Он был заместителем директора «Холмодолэнерго», четыре года воевал в Афганистане, сменил офицерские погоны на костюм большого босса, но в душе навсегда остался русским солдатом. Майор сообщил, что все подразделения приведены в порядок, занимают позиции и в любой момент готовы отразить нападение. С боевым духом все в порядке – маргиналы и случайные люди давно покинули ряды ополчения.

Появилась хорошая новость. Два часа назад по коридору, удерживаемому в районе Ильичевки, в город прибыло из Луганска небольшое подкрепление – сорок ополченцев под командованием лейтенанта Шубина. У них стрелковое оружие, два грузовика «ГАЗ-66», несколько полковых минометов, пара комплектов переносного зенитно-ракетного комплекса «Игла» и одна чудовищно старая, но исправная «Стрела 2-М». Бойцы рассредоточены по подразделениям и вливаются в коллективы.

– На этом хорошие новости исчерпываются. – Майор устало махнул рукой. – Теперь послушаем командиров подразделений.

Выступил раненный в руку командир второго отряда Юрий Коржин, бывший спецназовец, успевший повоевать в Ираке в составе украинских миротворцев, но так и не принявший душой незалежную. Описали обстановку спокойный и рассудительный Борисов из четвертого отряда, подчеркнуто добродушный Юрченко из первого.

За ними взял слово подполковник запаса Петрик, командир огневой группы поддержки, базирующейся в поселке Новодвор. Потерь за последние сутки у него не было. На боевом дежурстве стояли все подразделения: батарея «Градов», четыре САУ «Акация», два зенитно-ракетных комплекса «Бук». Но боеприпасов оставалось мало, от силы на полчаса активного боя. Подвоз свежего боепитания не осуществлялся уже давно.

В подразделениях Борисова и Юрченко только стрелковое оружие да по несколько наступательных гранат на нос. У Коржина – танки, несколько бронетранспортеров, но он и держит самый ответственный участок фронта, который оголять нельзя. Трофеи, захваченные в Ильичевке, – приятный довесок, да и украм накостыляли неплохо. Но больно уж это смахивает на пиррову победу.

У Светлова погибло больше сотни бойцов – потери тяжелые и невосполнимые. Шестнадцать человек отправлены в госпиталь с осколочными и пулевыми ранениями. Не хватает людей для обороны такого большого города. Шесть с небольшим сотен – капля в море. За последние сутки в ряды ополчения записались двенадцать горожан, все необученные. Если они и служили в армии, то много лет назад.

Для прикрытия протяженных участков фронта приходится использовать мобильные группы на джипах, которые постоянно меняют места дислокации и создают иллюзию мощной оборонительной группировки. Но и с прогулками по фронту дело обстоит не очень-то хорошо. Запасы бензина иссякают. А если учесть взорванное хранилище в Строительном переулке!.. Еще неделя, и нечем будет заправлять тяжелую технику. Придется ее закапывать и использовать в качестве стационарных огневых точек.

 

Луганские власти обещают прислать подкрепление, поставить горючее, но воз и ныне там. В принципе, оно и понятно. В столице ЛНР тоже ситуация аховая.

– Что поделать, товарищи офицеры, трудна работа террориста, – устало пошутил Шамахин. – Думаю, мы справимся, нужно еще немного потерпеть. Докладывайте, Михаил Васильевич. Как у нас дела на гражданском поприще?

Народный мэр Павленко, мужчина средних лет с лицом, отекшим от усталости, может, и от чего-то еще, энергично раздавил окурок в пепельнице.

– Похвастаться нечем, Дмитрий Владимирович. – Он говорил осипшим голосом, простыл после падения в канализацию, куда зачем-то полез вместе с ремонтниками. – В городе разрушено больше половины зданий, коммуникации не работают. Вчера бригада электриков подключила микрорайон Горки, а через полчаса в подстанцию попал снаряд и… в общем, там немного выбило пробки, – пошутил Павленко. – Ремонтировать уже нечего, надо новую подстанцию строить. Похоже, работал корректировщик, сообщил украм координаты, и они разнесли объект. Хорошо, что в жилые дома не попали. Это, кстати, становится повсеместной практикой. В городе работают наводчики, сообщают данные об объектах артиллеристам, и те резвятся по полной программе!..

– Стреляли в водовод, а попали в родильный дом, – угрюмо сообщил майор Волошенко. – Наши ребята поймали этого упыря. Приезжий из Ивано-Франковска, косил под грузчика в продуктовом магазине, а с собой таскал карту города, разбитую на квадраты. На ней нанесены все объекты жизнеобеспечения. Его даже допросить не успели – женщины растерзали, забили кирпичами.

– Туда и дорога, – проворчал Павленко. – Продукты в городе кончаются, Дмитрий Владимирович. Работают два магазина на Плановой. Там каждый день огромные очереди. Прошлую гуманитарку давно раздали, новая не предвидится. Газ отключен. После взрыва на распределительной станции решили отрубить подачу, а то взорвемся всем городом к едрене фене. Канализация не работает, разбомбили очистную на Герцена, и всю улицу залило нечистотами. Колодцы и колонки не справляются, к ним выстраиваются жуткие очереди. Ребята подвозят воду в жилые районы, раздают по двадцать литров на руки, но это почти ничто…

– Сколько людей осталось в городе? – перебил его Шамахин.

– По нашим оценкам, не больше пятнадцати тысяч. Сидят в подвалах, на улицу выходят редко. Каждый день уходит человек по триста. Организованно эвакуировать не всегда получается, не хватает автобусов, да и силовики обстреливают дорогу. Многие прорываются на личном автотранспорте. Каждый день кто-то гибнет, бывает, что целыми семьями. На кладбище уже не хватает мест, похоронные команды не справляются. Морги переполнены, трупы негде хранить. Вчера было восемнадцать покойников. Сегодня уже поступило больше ста сорока. Это ополченцы и мирные жители из Ильичевки, еще пятерых накрыло в маршрутке на Пятницкой улице. Работают несколько команд, составленных из гражданских добровольцев. Мы стараемся оперативно убирать трупы с улиц, чтобы не пошла эпидемия. После каждого обстрела проверяем пострадавшие квартиры на наличие погибших. Есть еще такие несознательные граждане, которые боятся оставлять свои жилища, сидят в них, пока не накроет. Дело снова упирается в проблему бензина. Военные не очень охотно делятся с моими людьми, требуют какие-то справки, ссылаются на отсутствие горючего.

– Понятно, – заявил Шамахин и спросил: – Какова ситуация в ЦРБ?

Михаил Васильевич немного побледнел. Его супруга Марина Владимировна была главным врачом центральной районной больницы, попутно являлась начальником медицинской службы гарнизона.

– Все очень плохо, Дмитрий Владимирович, – пробормотал народный мэр. – Я разговаривал с Машей час назад. Люди в больнице работают на износ, сутками не спят, раненые поступают непрерывно. У подавляющего большинства пулевые и осколочные ранения. Рабочих рук хватает, но нет оборудования, условий. Заканчиваются лекарства – не цитрамоном же людей спасать. Негде укладывать больных. Вы же знаете, что после пожара и прямых попаданий из «Градов» пришлось переносить лечебницу в подвалы. Слава богу, что при СССР там построили просторное бомбоубежище. Туда перетащили кровати, оборудовали палаты, операционные, приемный покой. Но сейчас просто руки опускаются, люди не знают, что им делать. Раненых везут сплошным потоком, почти половина нуждается в ампутации. Нет анальгетиков, проблемы с анестезией. Режут по живому, многие умирают на операционном столе. В больничном морге барахлят холодильные установки, трупы разлагаются. Приходится хоронить в больничном саду, в братских могилах, без согласия родственников. Пока ставим таблички с именами, может, когда-нибудь удастся по-человечески перезахоронить. Очень много детей, сердце кровью обливается, когда это видишь. В городе нет ни одного представителя Красного Креста, ни единого наблюдателя от ОБСЕ. Телевидение Украины трубит, что ополченцы сами расстреливают свои дома и убивают своих же земляков!.. – Павленко обреченно махнул рукой и потупился.

– Что со Светловым?

– Думаю, выживет, Дмитрий Владимирович. Капитан подавлен, на раздражители не реагирует, но умирать не собирается. Пули извлекли, организм здоровый, выкарабкается.

– Ну и слава богу, – сказал Шамахин и вздохнул. – Хорошо, хлопцы, я вас понял. Имеется неплохая новость. Нам на помощь движется из Луганска батальонная тактическая группа майора Худякова. Если прорвутся через Черкасовку, завтра будут здесь. Но у них, сами понимаете, ни жратвы, ни бензина, ни лекарств для нас нет. Тут мы сами должны крутиться. Стоит подумать о диверсионно-разведывательных группах для заброски в ближний тыл противника. Все, за работу, товарищи. Ты в больницу к благоверной, Михаил Васильевич? – Он повернулся к Павленко. – Прокачусь с тобой, если позволишь.

* * *

Две машины проехали по центральному проспекту Победителей, свернули на улицу Житомирскую, где располагалась ЦРБ. Полковник Шамахин мрачно смотрел из окна на разрушенный город. Сумерки уплотнялись, но еще не стемнело.

Издалека доносились звуки канонады – украинские войска обстреливали северные районы Холмодола. Он, некогда зеленый, цветущий, превратился в город-призрак. В асфальте зияли дыры, водителю приходилось постоянно их объезжать. Многоэтажки смотрели пустыми глазницами окон.

Снаряды залетали в дома, целые куски панелей были выломаны и разбросаны по газонам. Сгоревшие автомобили, разбитые детские площадки, поваленные деревья. Трамвайное полотно проваливалось в воронку от снаряда. Вагон застыл, не доехав до нее пары метров. После пожара остался закопченный остов.

Трупы с улиц действительно убирали. Только рядом с остановкой общественного транспорта Шамахин отметил единственное тело, укрытое одеялом. Наружу торчала босая женская нога с худой лодыжкой.

На остановке стояли несколько человек, чего-то ждали. Автобусы и маршрутки теоретически ходили, но ждать их приходилось часами. Люди равнодушными взглядами провожали машины. Проезжая часть была практически пустой, не считая нескольких грузовиков с военными. С примыкающей улочки робко выехал старенький «ВАЗ» десятой модели, быстро пересек магистраль и скрылся в подворотне на противоположной стороне.

У городского Дворца культуры, который внешне выглядел неповрежденным, возилась ремонтная бригада электриков. Шамахин проводил их глазами. Возможно, не все так плохо, если эти парни в оранжевых жилетах работают.

Водитель аккуратно объехал неразорвавшийся снаряд, воткнувшийся в землю, и через пару минут свернул в Больничный переулок. Здание ЦРБ окружали тополя, поваленные и уцелевшие. В восточное крыло несколько дней назад попал реактивный снаряд. Пожарные погасили пламя, но добрая половина здания оказалась разбитой, использовать ее по назначению было невозможно. В целях безопасности персонал и раненых перевели в подвалы, там и оборудовали лазарет.

Местечко было не для слабонервных. Шамахин и Павленко быстро пересекли больничный двор, изрытый воронками, спустились в подвал. Охрана осталась наверху. Юдоль печали и скорби встретила их десятком мертвых тел в пластиковых мешках. Покойников пока складировали рядом с лестницей, чтобы потом захоронить на заднем дворе.

Санитары с серыми лицами вытаскивали из подвала еще одного мертвеца. Они приглушенно ругались. У этой несчастной женщины не было документов, родственники в больнице не навещали. Как прикажете хоронить? Сделать посмертное фото и прикрепить на могилку? Глядишь, когда-нибудь отыщутся близкие?

В больничных подвалах было душно. Под лестницей ругались еще двое в больничных халатах и масках. Когда эти чертовы ремонтники наладят вентиляцию? Невозможно работать!

Под больницей находился целый бункер – вереница забетонированных боксов, связанных ходами. Работало тусклое освещение, остро пахло чем-то сладким. Недостатка в персонале и волонтерах не было. Больница напоминала разбуженный муравейник. Сновали неразговорчивые люди с землистыми лицами, кого-то перетаскивали, о чем-то спорили.

Мест в больнице не хватало. Коридоры были забиты ранеными. На койках, надувных матрасах, ворохах тряпья лежали перевязанные люди. Одни стонали, другие находились без сознания.

Надрывный голос отчитывал несознательного больного:

– Тебе удалили половину легкого, дорогой! Не страшно браться за сигарету? Нельзя курить в помещениях больницы. Неважно, что персонал дымит, как большой вулкан. Им можно, у них работа дюже нервная!

Над кем-то склонялись медсестры, делали перевязку. Прошли пропыленные ополченцы, которые привезли в больницу товарища. Они неловко отдали честь. Руководителя обороны Холмодола здесь знала каждая собака.

Марина Владимировна Павленко сидела у себя в кабинете, наспех оборудованном боксе, перебирала бумаги и прикладывалась к стакану с жидким чаем. Миловидная женщина средних лет с запавшими карими глазами подняла голову, устало улыбнулась, подставила Павленко щеку для поцелуя, кивнула Шамахину.

– Видно, не судьба нам сегодня, Миша, домой пойти, – сказала она бесцветным голосом. – Ты езжай, ложись. Опять устал, вижу по глазам. А к нам восемнадцать человек сегодня привезли, все тяжелые. Это просто Средневековье какое-то!..

– Вместе поедем, Марина. – Павленко пристроился на стул и попросил жену: – Опиши обстановку командиру, пусть порадуется.

– Вижу, что работаете, – проворчал Шамахин и обернулся на шум.

Санитары протащили носилки по коридору. Раненый кричал от боли, извивался.

– Доктор сказал – в морг, значит, в морг, – нескладно пошутил Павленко и стушевался, перехватив укоризненный взгляд супруги.

– Работаем, Дмитрий Владимирович, – сказала женщина. – Вы же знаете, у нас единственная больница в городе, еще способная кого-то лечить. Отовсюду везут в ЦРБ – с осколочными, с пулевыми. Сегодня была пара обгоревших, один уже скончался. Сами видите, мы на грани, Дмитрий Владимирович. – В глазах усталой женщины заблестели слезы. – Дело не в том, что устали и работаем в нечеловеческих условиях. К этому привыкли. Нечем лечить, начинает сказываться нехватка квалифицированного персонала. Людей негде складывать, операции проводятся с задержкой, по-другому не получается, слишком большой поток. Все работают на износ. У доктора Камарина случился инсульт на рабочем месте, еле откачали, увезли домой. Савенко поранил руку хирургической пилой. Кончаются перевязочные материалы, да и вообще все…

– Подождите, Марина Владимировна. – Шамахин нахмурился и спросил: – Что с обещанным гуманитарным конвоем из России? Насколько я знаю, Киев дал свое согласие.

– Люди слова! – Марина Владимировна невесело усмехнулась. – Сами дали, сами взяли. Им плевать на наших раненых и все прочие проблемы. Они же уничтожают нас, разве не видите? Чем меньше людей останется на востоке Украины, тем лучше для Киева. Какое им дело до умирающих?

– Но есть же какие-то общечеловеческие нормы. Они же в рот заглядывают Европе!..

– Европа эта сама старательно делает вид, что ничего трагического не происходит, а города с названием Холмодол в природе просто не существует. Вы видели здесь хоть одного представителя ОБСЕ или Красного Креста? Киев сказал, что в Холмодоле зверствуют террористы, и они с радостью поверили. Три дня назад Киев дал согласие на провоз гуманитарного груза по линии МЧС России специально для Холмодола. Груз стоит на границе с Ростовской областью. Это небольшой конвой, украинцы ограничили его численность семью машинами. Все таможенные процедуры пройдены. Таможня тянула, но в результате все оформила. Два реанимобиля, «Газель» для персонала, четыре десятитонных «КамАЗа» с медицинским оборудованием и лекарствами. В конвое несколько хирургов, опытные медсестры. По плану колонна разгружается в Холмодоле и берет на борт самых тяжелых больных. У меня есть список того, что приготовили россияне. – У расстроенной женщины задрожали губы, она повернулась к компьютеру, открыла документ. – Это именно то, что нам жизненно необходимо. Груза в «КамАЗах» нам хватит на несколько месяцев более-менее сносной жизни. Там свежезамороженная плазма, которая незаменима при шоках, травмах, кровопотерях. Есть эритроцитарная масса, альбумин, антистафилококковая плазма – от заражения крови. Фибриноген, гемостатическая губка – для остановки кровотечения. Синтетические кровозаменители – четыре вида, дезинтоксикаторы, препараты для парентерального питания для коматозников. Современные антибиотики – цефотаксим, клафоран. Два «КамАЗа» из четырех загружены медицинским оборудованием. Это аппараты искусственной вентиляции легких и переливания крови, дефибрилляторы, кардиостимуляторы, диализаторы, инфузионные мониторинговые системы и станции, наркозные аппараты, аппаратура, отслеживающая жизненно важные функции. Перевязочные, дезинфицирующие средства, стерильные материалы для операционной, лекарства, разовые шприцы, хирургический инструмент, пластиковые системы для переливания крови. – Женщина тяжело вздохнула, закрыла документ и продолжила: – Здесь езды не больше трех часов. Конвой готов отправиться в любую минуту. Но сегодня утром Киев отменил свое решение, заявил, что конвой под видом водителей перевозит террористов. Дескать, все это напоминает циничное вмешательство в дела суверенного государства. Мол, у Киева достаточно сил и средств, чтобы самому справиться с гуманитарной катастрофой в Холмодоле.

 

– Вот сволочи! – ругнулся Павленко. – Они же понимают, что по их вине погибнут люди.

– На это им глубоко и искренне плевать, – со вздохом резюмировала его жена. – Российские дипломаты и гуманитарные организации продолжают работу, но шансов мало. Отправиться самовольно колонна не может. Головорезы Бутко ее остановят, груз разграбят, сопровождающих… в лучшем случае пленят. Нужно принципиальное согласие Киева, а его нет и, видимо, уже не будет. Препараты не могут храниться вечно. Многие из них – та же плазма, эритроцитарная масса – сохраняются только при минусовой температуре. Боюсь, Дмитрий Владимирович, нам придется обходиться тем, что мы имеем. Значит, люди будут гибнуть, не получая лечения…

В помещение заглянула девушка с лицом землистого цвета, в больничной шапочке и сказала:

– Марина Владимировна, вас срочно зовет Бурлацкий. Он не знает, что делать. Вышел из строя последний дыхательный мешок.

– Вот видите! – Женщина всплеснула руками, поднялась со стула и выбежала в коридор, бросив через плечо: – И что теперь прикажете делать? Гармошки использовать?

Мужчины мрачно смотрели ей вслед. Шамахин машинально достал сигарету, сунул в рот, но передумал прикуривать, встретив хмурый взгляд народного мэра. Он задумчиво жевал фильтр, смотрел под ноги. За стеной жалобно стонала женщина. В этих звуках было столько муки, что руководителю обороны города хотелось заткнуть уши и провалиться еще глубже под землю.

– Будем молиться, Михаил Васильевич, – сунув сигарету обратно в пачку, подытожил Шамахин. – Делать больше нечего. Глядишь, поможет.

– Поздно молиться, Дмитрий Владимирович, – отмахнулся Павленко. – Будем работать, пока еще можно что-то сделать…

Он напрягся, когда вздрогнула земля над головой и с потолка посыпались остатки штукатурки. Снова начинался обстрел. Украинские артиллеристы поужинали. За первым взрывом прозвучали еще два, немного в стороне. Привыкнуть к этому было невозможно. У людей всякий раз сжималось сердце.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13 
Рейтинг@Mail.ru