Александр Староверов
То, что вы хотели
Узрев невозможную, отвратительную картину, воспитательница сначала впала в ступор, а потом ее лицо перекосилось, приобрело свекольный оттенок и изо рта грохочущим камнепадом выкатился мощный рык. Ванечке стало так стыдно и страшно, так нестерпимо душно и огненно больно, что он буквально провопил дурным и тоненьким детским голоском классическое оправдание всех прелюбодеев:
– Это не я, она сама пришла!!!
Конечно, тридцать маленьких мальчиков и девочек мгновенно проснулись. Заорали, засмеялись, заплакали. А Ванечка все вопил:
– Это не я, она сама, сама пришла!!!
Не кричала одна только Маша. По ее красивым щечкам беззвучно текли крупные слезы, и она шепотом повторяла одно короткое слово:
– Нет, нет, нет, нет, нет…
И мотала головой.
* * *
Мать, забравшая Ванечку из детского сада, разбираться с ним не стала, велела сидеть и дожидаться отца в своей комнате. И он сидел в своей комнате, потом стоял в своей комнате, потом лежал в ней и даже прыгал. Это было хуже, чем тихий час. Время до прихода отца тянулось нестерпимо долго. И без того немаленькая вина за время ожидания разрослась и достигла масштабов вселенской катастрофы. К приходу отца мальчик был готов сознаться и повиниться в чем угодно. Родителям даже не пришлось его уговаривать. Как на духу, меньше чем за минуту он выпалил стыдную правду и скорбно замер, уронив на грудь свою непутевую головушку.
– Что ты сделал не так? – после долгой, разрывающей остатки души и сердца паузы, спросил отец.
Тихий отцовский голос действовал сильнее любого ора. Сильнее, чем мамины причитания. Вообще сильнее всего на свете. От шока мальчик вдруг понял, в чем его ошибка, и даже, запинаясь, попытался ее озвучить.
– Я… я… Нине Павловне… сама пришла… а ведь это я… – Говорить дальше сил не было, и он снова расплакался.
– Слава богу, – дав сыну отрыдаться, с облегчением произнес отец, – понял все-таки… Не ожидал, что мой сын вырастет в трусливого обманщика. Ну хоть понял…
Раскаяние несчастного Ванюши было настолько трогательным и искренним, насколько только может быть первое настоящее раскаяние. Смотреть на это было невыносимо. Родители, не выдержав душераздирающего зрелища, с двух сторон обняли бедного мальчика, и отец преувеличенно бодро скомандовал:
– Отставить слезы! Все еще можно исправить!
– Как? – не поверил Ванечка, но плакать перестал.
– Не как, а чем. Честностью.
– А что, так можно? – боясь поверить, но начиная уже осторожно надеяться на лучшее, спросил Ванюша. – Вот так можно все исправить – честностью?
– Да, можно, и это легко.
– Что мне надо сделать?
Ванюша был готов буквально на все. Если понадобится, он отдаст Маше все свои игрушки. И даже любимых пластиковых индейцев, привезенных папой с научного симпозиума в Белграде. К счастью, отец не потребовал от него таких жертв, но и помогать не стал, а просто сказал:
– Думай.
Ваня был очень сообразительным мальчиком, да и родители буквально подталкивали его к правильному решению. Поэтому размышлял он недолго. Набравшись храбрости и решив отныне всегда быть самым честным человеком в мире, он, чтобы не передумать, на одном дыхании выпалил:
– Надо завтра всем сказать, что это я предложил Машке трусы снять!
Родители синхронно кивнули. Мальчик облегченно выдохнул и впервые за этот долгий и трудный день улыбнулся.
* * *
Вечером от перевозбуждения Ванечка долго не мог заснуть, ворочался, представлял завтрашнее утро. Ужасался и восторгался одновременно. Боялся. В конце концов, обессиленный, пошел в туалет, твердо решив по возвращении все-таки уснуть, чего бы это ему ни стоило. На обратном пути он услышал голоса, доносившиеся из родительской спальни, и в нерешительности остановился. Что подслушивать нельзя, Ванечка усвоил, кажется, с самого рождения. Но день сегодня выдался особый, он сильно устал и сопротивляться любопытству сил не имел. На цыпочках подойдя к двери, Ванечка прильнул к ней ухом и услышал…
– …Знаешь, а мне кажется, это ты во всем виноват, со своим прогрессивным социал-демократическим воспитанием. Мальчики не должны лазить в трусы к девочкам, а девочки должны быть скромными. Сейчас ему почти шесть, и сегодня это смешно, а завтра, а послезавтра? Хочешь через десять лет сорокалетним дедушкой стать? Мораль и божеские законы нужно вдалбливать в ребенка с детства.
– Ир, ну прекрати, мы же договорились… Вырастет – сам решит, какие у него будут законы. Божеские, коммунистические, атеистические или законы физики, например. И не такая уж ты фанатично верующая. Не строй из себя старушку в черном платочке со свечечкой.
– Я не строю, Костя, но пойми, что ни один моральный кодекс строителя коммунизма не заменит человеку Божьих заповедей. Каждый раз приходится исключения делать, выворачиваться, диалектический твой материализм придумывать. А по десяти заповедям человечество тысячи лет живет. И все просто, и ничего объяснять не нужно. Я вообще не понимаю, как ты мог в эту свою коммунистическую партию вступить. После Сталина, после голодомора и тридцать седьмого года?
– Ну, эти перегибы, к счастью, далеко в прошлом. У вас тоже, знаешь ли, инквизиция была и людей на кострах сжигали. И что? А потом – я искренне верю в коммунистическую идею. Не фанатично, но по-честному. И в партию я вступил не тогда, когда ее упыри и маразматики возглавляли, а когда нормальный человек к власти пришел. Тебе же нравится Михаил Сергеевич?
– Он всем нравится.
– Вот видишь. Как сказал академик Сахаров, будущее за конвергенцией. Возьмем все самое лучшее и из капитализма, и из коммунизма… да и в христианстве есть замечательные вещи. Именно в таком прекрасном будущем станет жить наш Ванька. Я уверен, Ир, что так и будет. Он парень умный, хороший, сам разберется, что откуда взять. Нас еще научит.
– Он-то да, научит, пожалуй…
– Ну зачем ты так, я ведь серьезно.
– И я серьезно, Кость. Я так вас люблю. И тебя, и Ванечку. Пусть научит…
Голоса за дверью родительской спальни смолкли. Ванюша мало чего понял. Только что он хороший мальчик и всех еще чему-то научит. Это если, конечно, честным останется. Такой вывод его вполне устроил и успокоил. Он постоял у двери еще несколько секунд, послушал какое-то совсем неинтересное шуршание, вернулся в свою комнату, лег в кровать и сразу заснул.
* * *
Кино кончилось, экран погас, и я открыл глаза. Море, солнце, небо, Капитан Немо – все были теми же, только я стал другим. Как будто родилось во мне что-то. Маленький мальчик Ваня, Ванечка, Ванюша стал частью меня, и я изменился. Помягчел, что ли? На человека сделался более похож. А нельзя мне быть похожим на человека. Человеки в таких условиях не выживают.
И все же мне хорошо. Вот сейчас, сию секунду хорошо. Что будет в следующее мгновение, и будет ли оно вообще, я не ведаю. Но сейчас мне так хорошо, как я уже и забыл, что бывает. Правда, грустно немного и в носу пощипывает. Каким же настоящим я был когда-то. Чистым, наивным, любопытным… Такой мальчик, как Ванечка, должен был жить в сотворенном им самим светлом завтрашнем дне, и не просто жить, но еще и дарить счастье всем окружающим. Вместо этого Ванечка живет во мне – могильщике и губителе человеческой цивилизации. Как это произошло? И неужели все дело в честности? Да ну, глупости, миллионы пап и мам проводят со своими детьми подобные беседы. Мол, не надо врать, нужно быть честным, и так далее… Откуда же тогда берутся подонки и негодяи? Ведь они берутся откуда-то, и их много, не исключено даже, что большинство. Хотя, возможно, у них не было таких замечательных мамы и папы? Простите меня, родители, что научил наш прекрасный мир не тому, чего вы от меня ожидали. Я не нарочно, я не хотел…
На мои привыкшие к свету глаза наворачиваются слезы. Действительно наворачиваются – как гайки на заранее приготовленный винт. Глазам становится больно, и я закрываю их руками. Снова ничего не вижу. Но слух у меня остался, уши работают, и в них проникает заботливый баритон Капитана Немо.
– Что, детство вспомнил, Айван? Родителей?
– Угу, – мычу я из-под наложенных на лицо рук.
– А ты поплачь, это не стыдно, это хорошо, нормально это. Поплачь, легче станет.
– У-ум, – продолжаю я мычать, не отнимая рук от лица. Капитан, конечно, благородный человек и явно добра мне желает, но не для него эти слезы. Не должен он их видеть. Мои, только мои…
– Мы знали, что ты с детства начнешь, родителей вспомнишь. Почти стопроцентная вероятность, если тебе интересно. Да не переживай ты так сильно. Легче тебе будет от этих воспоминаний. Вот поверь мне, легче. У тебя непростая судьба, Айван, и вспоминать, заново проживать ее тяжко. Я знаю, знаю… А детство, оно у всех золотое, на него опереться можно, когда совсем невмоготу. На-ка вот лучше выпей, пока никто не видит. Нарушаю, конечно, ну да и черт с ним…
Капитан тычет в мои закрывающие стыдные слезы ладони теплым, округлым металлическим предметом. Я хватаю его и приоткрываю один свой намокший глаз. Фляга. Лихорадочно отвинчиваю пробку и засасываю горлышко губами.
…Словно вскрыли острым ножиком набитое тяжелыми камнями брюхо. И высыпались оттуда камни. И пусто стало. И звонко. И легко. Первый глоток алкоголя за десять лет. Я даже не понимаю, какого. Забыл. Стою – звонкий, пустой, легкий. И морской ветерок колышет меня, как приспущенное знамя. Почти расправляет, почти разглаживает загибы и несросшиеся переломы моей непутевой души… Капитан что-то говорит и уводит меня обратно в трюм. Мне все равно, я спущенное знамя на ветру, я хлопающий расслабленный парус, я невесомое перышко в теплых воздушных потоках. И даже вечный бубнеж экранов в медиатемнице больше уже не раздражает. Экраны бубнят, а мне плевать. Я перышко, меня случайно сюда занесло. И я очень хочу спать. Перышкам, знаете ли, тоже сон нужен. Меня качает и убаюкивает ветер. И я засыпаю. Легко и беззаботно. Легко и беззаботно. Легко… Кажется, впервые за многие годы мне снится что-то, что нельзя назвать кошмаром…
Глава четвертая
Девочка на шаре
Со мной случилось странное: впервые за многие годы мне не хотелось просыпаться. Я, как обычно, завис между сном и явью, но вместо того чтобы поймать традиционный кайф от краткого полуосознанного перерыва в своем беспросветном существовании, ощутил тоску по ушедшему сну. Самого сна я не помнил, однако (скорее на уровне ощущений и смутных догадок) чувствовал в нем что-то очень хорошее, с намеком на надежду, на исправление и еще на что-то, что нельзя выразить словами. Не до конца проснувшись, я попытался ухватить эфемерное сновидение, но оно выскользнуло, а я рухнул в пропасть реальности и открыл глаза.
Как всегда, первым делом увидел себя на экранах привычной медиатемницы. Но какого-то странного себя. Незнакомого. И дело не в том, что человек в оранжевой робе с кандалами на руках и ногах был помыт и чисто выбрит. У него были другие глаза. И он улыбался. Поначалу мне даже страшно стало, как будто встретил на улице неожиданно воскресшего из мертвых близкого родственника. А потом, когда шок схлынул, обрадовался. Я жив, тот я, который, казалось бы, не мог выжить, которого похоронили не только все вокруг, но и я сам, все-таки жив! Однако долго радоваться мне не пришлось: напоминанием того, что жизнь моя висит на волоске, на стенах-экранах возник Капитан Немо. Я дернулся, махнул неловко рукой, мол, не надо, оставьте, дайте наглядеться… Капитан понимающе улыбнулся и, как бы перелистывая неловкий момент, бодро сказал:
– Доброе утро, Айван. Я уверен, что оно действительно доброе.
– Ну да, проснулся – уже хорошо. Мог ведь и не проснуться после той дряни, которую мне во флягу подлили, – неожиданно для самого себя произнес я. Неожиданно, потому что эти слова не звучали как слова знакомого всем узника Айвана. Когда-то давно так разговаривал Иван Градов – резко, дерзко, ослепительно улыбаясь во все тридцать два зуба. С непривычки я мысленно осудил долго отсутствовавшего во мне Ивана. “Куда лезешь? – подумал. – Чего дерзишь попусту, кому вообще нужны эти твои дешевые понты?” Иван возвращался, но вернулся пока не полностью. Во мне словно бы жили два человека: гордый победительный Иван и стиснувший зубы, разочаровавшейся во всем терпеливый Айван. Того и гляди спорить начнут или драться. Айван был уверен, что Капитан, обозлившись на бессмысленную дерзость, сотворит такую же бессмысленную мерзость, а Иван считал, что если уступишь без боя хоть миллиметр свободы, то быстро лишишься вообще всего. Как ни странно, оба оказались неправы. Услышав мой ответ, Немо прямо-таки просиял.
– Ну вот, вот, что и требовалось доказать! – воскликнул он чрезвычайно эмоционально. – Подлили, конечно, только не гадость, а стимулирующий транквилизатор номер ЕК-495987-АС, а если короче – фирменный, но с некоторыми добавками, напиток центральноамериканских индейцев, более известный как “Охуяска”. Трансцедентальные трипы и все такое, да ты знаешь, наверное.
– Зачем? – единодушно удивились оба Ивана внутри меня.
– А затем, Айван, что пришло время вернуться. Тебе при любых раскладах придется воскреснуть, используешь ты свой последний шанс или нет. В одном случае – чтобы вспомнить, в другом – чтобы все убедились, что помер именно ты. Забористая вещь эта “Охуяска”, скажу я тебе. Как твой Sekretex, только лучше. С обратным знаком, что ли. Возвращает человеку потерянную идентичность. Но, заметь, в отличие от твоего темного цифрового монстра, подсвечивает одно лишь хорошее. Часто вызывает галлюцинации, бред, туманные сны. Сон ты, скорее всего, не помнишь, но чувствуешь себя хорошо. Хорошо же? А главное – чувствуешь себя. Чувствуешь?
Я прислушался к внутренним процессам в организме и ответил:
– Чувствую.
Вместе с победительным Иваном ко мне вернулась способность к хладнокровному анализу происходящих событий. На самом деле воскрешение меня прежнего ничего хорошего не предвещало. Силы добра и порядка за бесплатно и пальцем не пошевелят. А цену за свои благодеяния они обычно назначают куда выше рыночной.
– И что я теперь должен сделать?
– Вспомнить! – неудачно закосил под дурачка Капитан. – Сколько раз можно повторять. Эй, Айван, да просыпайся ты наконец!
– Что вспомнить? – не обращая внимания на идиотские подколки, продолжил я гнуть свою линию.
– Линду, – коротко ответил Немо.
Вспомнить Линду… Так вот в чем дело! Ну да, для такого подвига и всей “Охуяски” мира не жалко. И то может не хватить… Линда… Я запретил себе даже мысленно произносить ее имя. И они об этом прекрасно знают. После того, что она сделала со мной… а я с ней… После того, что мы сделали друг с другом, вспоминать ее не то что тяжело – невозможно. Моя самая большая, да чего там, единственная любовь. Мое не единственное, но самое большое разочарование. Горе мое, счастье мое. Великая незаслуженная победа и позорное заслуженное поражение. Я вырвал ее из сердца, и там образовалась пустота. Пустота – это хорошо, она хотя бы не болит. Правда, при соблюдении одного крохотного условия: нужно не вспоминать. А вот сейчас вспомнил, причем даже не саму Линду – имя всего лишь, и вместо пустоты возникла кровоточащая свежая рана. Больно, ох как больно.
– Нет, – замотал я головой, – нет, не буду. Не могу, не хочу…
– Да пойми ты, Айван, без этого ничего не получится. Аналитики и искусственный интеллект говорят, что в ней все дело. С вероятностью 59,6 % в ней. Мир гибнет, Айван…
– Ну и на хрен его! Пусть гибнет. Не буду. Не могу, не хочу!!!
– Тогда погибнешь ты.
– А вот это пожалуйста, нашли чем пугать, давно, между прочим, мечтаю. Вы что же думали – на палубу вывели, солнышко показали, и я раскис? Жить захотел? Да, раскис и захотел, но я Иван Градов, и я вернулся! Сдохну, а вспоминать ее не буду, поняли?!
– Да поняли, поняли, – устало вздохнув, ответил Капитан, – мы давно все поняли. Непросто тебе, сочувствую, но и ты пойми, выхода у нас другого нет. Ты же умный парень, Айван, многие говорят – гений, должен понимать, что заставить тебя, как два пальца…
– Ну давай, попробуй! – закричал прорвавшийся из меня наружу горячий, борзый и молодой Иван Градов. – Как ты меня заставишь?! Ты, чучело тупое, сконструированное из моих детских фантазий. Думаешь, я не знаю, что у тебя в ухе наушник, а в нем искусственный интеллект, потому что своего нет? Чего, пытать будешь? Пытали уже. Я вам нужен, я – свободный и не замученный! Только такой вспомнить сможет, ты сам сказал. А я свободный хрен вам чего вспомню! Убивайте, на куски режьте. Не буду – и точка!
– Видит бог, Айван, я этого не хотел, – театрально вскинув руки, сказал Немо. – Но придется. Ты думаешь, мы тебя пытали? Да мы не начинали еще, просто в тонусе тебя поддерживали, чтобы не расслаблялся. Вот скажи мне, дорогой наш гений, нравится ли тебе то, что ты ежедневно видишь на этих экранах?
– Не нравится, – не понимая, куда он клонит, ответил я. – И что с того?
– Да ничего. Ясно же, что не нравится наблюдать, как тобою погубленный мир агонизирует. И все твои хитрости с медитацией мы знаем. И смотрим на них сквозь пальцы – по моему, между прочим, настоянию. Но то мир, Айван! Нечто настолько большое, что даже трудно поверить, что именно ты его уничтожил. Абстракция какая-то. А вот как насчет Линды? Она жива, кстати. Мы ее не трогаем. Живет своей частной жизнью. Той, которая тебе очень не нравится. Той, которую ты ей устроил. Что, проняло, догадался? Это тебе не человечество, это конкретно твоя гребаная боль. А ну как мы подергаем за это нервное окончание? Хочешь, вместо реалити из жизни загибающегося человечества мы будем транслировать ее жизнь? Круглосуточно, каждый день, все твое оставшееся никчемное существование? Хочешь?!
– Нет!!! – заорал я. – Нет, суки, твари, уроды, нет!!!
Несколько минут я выкрикивал ругательства и проклятия. Капитан Немо слушал их равнодушно, иногда демонстративно поглядывая на часы. В конце концов оба Ивана во мне поняли бесперспективность этого глупого занятия и замолчали. А может, ничего они не поняли. Просто устали и выдохлись.
– Ну что, выпустил пар? – издевательски спросил Капитан после затянувшейся паузы. – Начнем наконец работать? Будешь вспоминать?
– Буду, – обреченно ответил я. – Только экраны погасите и свет выключите. Мне настроиться надо.
– Настраивайся, но не забывай про честность. Важно это, нутром чую. Как закончишь, просто скажи. Я рядом, Айван, я всегда рядом…
На последних словах Немо экраны погасли и наступила полная темень. Я давно не видел темноты. Много лет экраны работали круглосуточно. По сути, я вообще никогда не видел темноты, ибо увидеть ее невозможно в принципе. И вот сейчас наступила как раз такая. Невидимая. “А здорово было бы исчезнуть, раствориться в этом ничто”, – подумал я. Но молодой Иван и постаревший Айван не собирались сдаваться. Оба яростно начали повторять спасительное “чумо лока дах о”. Однако в темноте, как скоро выяснилось, мантра не работала. “Ну что ж, – сказал во мне кто-то третий и мудрый, – видимо, придется выпить эту чашу до дна, ты это заслужил”. – “Заслужили”, – нехотя хором согласились оба Ивана. Мы все трое закрыли глаза, и спустя несколько секунд на нашем общем мысленном экране возник…
* * *
Каледонский водопад.
“Каледонский водопад – одна из прекрасных жемчужин острова Кипр. Находится в Тродоских горах, на высоте около 2000 метров над уровнем моря. Рекомендуется для посещения туристам, желающим разнообразить пляжный отдых необременительной прогулкой по природному заповеднику. Продолжительность экскурсии вместе с трансфером из отеля – четыре с половиной часа. Физическая нагрузка умеренная”.
Молодой человек в лобби пятизвездочного отеля “Аматус” в Лимасоле с интересом рассматривал буклет. Картинка и впрямь была заманчивая. Среди буйной растительности с высокой скалы падали мощные, шириной метра в четыре струи воды. Под ними, по колено в небольшом озерце, раскинув красивые руки, стояла соблазнительная девушка в слегка маловатом ей купальнике. Впрочем, ее это совсем не портило, скорее наоборот.
– Я только что в компьютер заглядывал. Сегодня на эту экскурсию большие скидки, – заметив проявленный интерес, быстро сказал гид. – Это если прямо сейчас ехать. Автобус через сорок минут. Следующая экскурсия в воскресенье. Но предупреждаю, она обойдется почти в два раза дороже. Просто пара мест в автобусе свободных осталась, потому и скидка такая большая. Обычно максимум пятнадцать процентов, а сегодня прям аттракцион неслыханной щедрости.
– Да дело не в деньгах, – усмехнулся молодой человек. – Девушка на картинке прикольная.
– Кстати о девушках, – мгновенно сориентировался гид. – Девушкам этот водопад нравится. Все хотят себе красивые фотки в коллекцию. Вон в соседней гостинице группа из Франции в полном составе едет. В основном девушки. И как раз симпатичные.
Аргумент показался молодому человеку бронебойным, он взмахнул рукой и, по-гагарински улыбнувшись, сказал:
– Поехали.
* * *
Горящую путевку в мае 2009 года Иван Градов купил случайно. Не собирался, не думал, не гадал – просто увидел в ноутбуке всплывший из глубин интернета рекламный баннер, неожиданно для самого себя нажал на него и купил. А потому что задолбало все. Пять лет тянул он бурлаком-доходягой свой небольшой компьютерный бизнес. Иногда даже неплохие деньги зарабатывал. Казалось, еще чуть-чуть – и выйдет он на какой-то новый уровень. Туда, где красивые хромированные машины увозят молодых миллиардеров в шортах и пляжных тапочках на встречи с воротилами Уолл-стрит, где легко и весело меняется мир и совершаются умопомрачительные сделки. Он был ничуть не хуже, и шорты с тапочками у него имелись, но… Но не везло. Во-первых, Россия. Это в Силиконовой долине тепло и климат во всех смыслах приятный. А в суровой северной Гиперборее постоянно случались мелкие и крупные катаклизмы. То менты в офис придут неизвестно по какой причине, то заказчик кинет и не заплатит, то кризис очередной грянет.
Так и топтался Иван со своей фирмой у порога высших сфер. Ходил по инвесторам, предлагал захватывающие дух проекты, питался обещаниями, хватался за любые заказы. Работал много, а зарабатывал не так чтобы очень. Говорили ему умные люди: да езжай ты уже, Ваня, в Калифорнию, голова у тебя золотая, в “Гугле” каком-нибудь на порядок больше заработаешь, и без геморроя. Но он почему-то не ехал. Жизнь высокооплачиваемого программиста казалась ему скучной. Мир он перевернуть хотел, и Россия по неизвестным причинам казалась ему лучшей в мире стартовой площадкой.
Кризис 2008 года его в этом едва не переубедил. Кинули все, кто только мог. Это в хорошие времена компании и государство занимаются внедрением прогрессивных информационных технологий. Лишнее бабло и попилить на модной теме не грех. А в кризис не до жиру. Окукливаются, даже за сделанную работу не платят. Несколько раз Ивану мнилось, что все, кирдык, еще и должен останется. Но вывернулся каким-то чудом. Правда, устал очень. И тут всплыл баннер с пятизвездочным отелем на прекрасном острове по антикризисной цене. Психанул и поехал.
* * *
Он заметил ее еще в автобусе. Не наврал гид, добрую половину туристов составляли непрестанно щебечущие молодые француженки. Не то чтобы юные девушки, многим было слегка за тридцать, но так даже лучше, думал Иван, разглядывая своих соседок. Женщины в этом возрасте идеальный объект для мимолетного курортного романа. Да к тому же француженки… Некоторые путешествовали со спутниками, но большинство (слава европейскому феминизму) сидели стайками по две-три-четыре, беззаботно смеялись и рассматривали окружающие красоты.
То ли из-за работы, то ли из-за давнего эпизода с девочкой Машей в детском саду, но с девушками Иван сходился тяжело. Хотя внешними данными бог его явно не обделил. Высокий, под метр девяносто, атлетически сложенный молодой человек с гагаринской отчаянной улыбкой и серыми, цвета Балтийского моря в погожий солнечный денек, глазами. Женщины сами на него вешались. Но повесившись, тут же и отскакивали. Кому нужен вечно тяжко вздыхающий и невнятно что-то бубнящий парень? Легкость в Иване отсутствовала напрочь. Он старался, шутил выученные шутки, рассказывал забавные истории. Бесполезно – все его попытки выглядели натужно и неестественно. Найти девушку на одну ночь было для него не проблемой, на неделю уже тяжелее, месяц не выдерживал никто. Однажды он даже пошел к модному коучу, чтобы разобраться, в чем дело. Дело оказалось как раз в Маше из детского сада.
– Понимаете, молодой человек, – резюмировал опытный тренер, – вам все время кажется, что вы обманываете женщин, с которыми у вас близкие отношения. Передавили ваши родители с воспитанием и честностью. Вы поймите – без игры, без легкого обмана, с чугунной серьезностью любовь просто не имеет шансов появиться на свет. Перекрываете вы ей родовые пути. Просто расслабьтесь, и все будет хорошо.
Иван согласился, но поделать с собой ничего не смог. В конце концов он вообще бросил попытки завести серьезные отношения. Редко, когда совсем припирало, ходил в клубы, снимал в грохоте и пьяном угаре одноразовых девушек. Пару раз в год выбирался на море и там заводил скоротечные курортные романы. В остальное время работал.
Попав в автобус, полный расположенных к необременительному курортному флирту француженок, Иван полдороги не торопясь выбирал объект для атаки. У каждой кандидатки имелись свои плюсы и минусы. Молодой человек тщательно их взвешивал, делал выводы, запоминал и переходил к следующей даме. Так продолжалось до тех пор, пока его взгляд не уперся в затылок очередной прелестницы. Ничего особенного Иван в затылке не заметил. Ну разве что волосы незнакомки были собраны на макушке в небрежную трогательную пальмочку, от чего хорошо просматривался сам затылок. Беззащитный такой, в ореоле золотящегося на солнце каштанового пуха… Вот и все, пожалуй. Только после этого затылка он почему-то не смог больше выбирать и взвешивать. Нет, он пытался, несколько раз пытался перейти к следующей девушке, но почему-то не мог. Не сильно расстроившись, Иван решил, что выберет уже на водопаде. Негоже, подумал, делать выводы на основании одного лишь затылка. Нужно рассмотреть объекты целиком и желательно в купальниках. А водопад для этого самое подходящее место.
Каледонский водопад оказался и впрямь замечательным. У подножья горы росли пушистые южные сосны, среди них прятались форелевая ферма и небольшая деревенская харчевня. Форель в бассейне из стекающей с гор чистейшей воды излучала благополучие, а также уверенность в завтрашнем дне. “Бедные рыбки, – по гнусной привычке к правде подумал Иван, – нет у них завтрашнего дня, у них и сегодняшнего-то нет. Подадут к обеду, свеженьких, бодреньких и оптимистичных. На средний класс они похожи, на меня, к примеру…” Впрочем, долго грустить Иван не стал. Окружающая буйная растительность, шум горного ручья, смесь сухого соснового воздуха с влажным морским и мелодичное мурлыканье француженок быстро подняли ему настроение. Иван ощутил глупую, какую-то щенячью радость бытия, гормоны разогнали кровь, и он буквально бросился покорять шумящий вдалеке водопад и милых французских мадмуазелей.
Восхождение оказалось не таким легким делом. Горная тропа петляла вокруг ручья, несколько раз пересекала его, иногда почти исчезая среди кустов и деревьев. Во многих местах мостики через ручей живописно разрушились, так что приходилось прыгать с камня на камень. Впрочем, аттракцион был тщательно продуман. Не просто, но сложно ровно настолько, чтобы любой даже самый неповоротливый и раздобревший на вкуснейших греческих харчах турист справился и почувствовал себя покорителем Эвереста.
Мнимая сложность маршрута здорово поспособствовала сближению Ивана с объектами его атаки. То одной девушке руку подаст, то другую по-джентльменски перенесет через бурлящий холодный ручей… а третью, милую голубоглазую блондинку, он вообще практически спас от падения в неглубокую и неопасную пропасть. Большинство француженок прекрасно изъяснялось по-английски, поэтому к концу восхождения у молодого человека скопилось несколько заветных телефончиков. А голубоглазая блондинка даже сама назначила ему свидание. Блондинка Ивана в принципе устраивала, но он почему-то все время искал глазами зацепивший его в автобусе затылок. Торопился, бежал по тропе, как горный козлик, но вожделенный затылок словно в воду канул. “Ну и бог с ним, – подумал он, уже почти дойдя до цели маршрута, – блондинка тоже очень хороша. На ней и остановлюсь”.
* * *
Цель восхождения неожиданно возникла за очередным поворотом стремящейся круто вверх тропинки. И поразила молодого человека. Водопад гудел, как турбина небольшого реактивного самолета, и от него, будто от кондиционера, шла волна холода. Позже Иван побывал почти на всех знаменитых водопадах, но ни один не произвел на него такого впечатления. Каледонский был, как первый поцелуй: никогда не забудешь и ни с чем не спутаешь. К тому же долгое восхождение как бы подразумевало награду. Одно дело, когда тебя доставляют на машине или вертолете, а другое – когда ползешь наверх сам, обдирая ноги в сандалиях о камни, потея и даже умеренно рискуя своей драгоценной жизнью. Заслужил – и замер в восхищении, глядя на выстраданное тобой чудо природы.
Не только Иван испытывал подобные эмоции. У долгожданного водопада образовалась изрядная толпа. Одни молча стояли, любуясь и переживая свою победу, другие, стянув промокшие от пота шорты и майки, ухая и повизгивая, заходили в неглубокое холодное озерцо. Вода едва достигала колен, а дно состояло из пологих скользких валунов. Многие падали, некоторые возвращались назад, но самые стойкие, в основном женщины и девушки, добирались до летящих с горы струй, чтобы сделать эффектное фото. И это был еще один, отдельный аттракцион.
Вот прелестное юное (или не очень) создание грациозно стягивает с себя платьице или маечку. Расчетливо так стягивает, вполглаза следя за реакцией восхищенных зрителей. Вот это создание, выставив одну ножку вперед, делает первые фото и селфи. И наконец осторожно пробует изящной ступней ледяную водичку. Отдергивает в ужасе, но, набравшись храбрости, решительно заходит в озерцо. А там скользко! И вся грациозность вместе с расчетливостью мгновенно улетучиваются. Нелепо раскорячившись, выворачивая красивые коленки под невероятными углами, оттопыривая все самые свои соблазнительные места в самых непрезентабельных ракурсах, прелестное создание упорно бредет к струям. И видно, что трудно девице, и скорее всего матерится она про себя, проклиная свое стремление к красивому кадру. Однако не сдается – бредет.
Доковыляв кое-как до водопада, создание отважно встает под него и несколько секунд борется с остановившимся дыханием. Больно барабанят струи по нежному девичьему телу. Но непреодолима тяга красавицы к художественной фотографии. Стиснув зубы и каким-то чудом укрепившись на скользком камне, она принимает пленительную позу, ослепительно улыбается и, не разжимая растянутых в улыбке губ, кричит подруге или другу:
