Александр Староверов
Жизнь: вид сбоку
Waterman
Когда в семнадцать лет у тебя есть девушка – у тебя есть все. Даже если в сорок у тебя красная «Феррари» и вилла на Лазурном Берегу Франции – это гораздо меньше. Нет, нельзя иметь все в сорок лет. Чисто технически нельзя. А в семнадцать – можно.
Если у тебя есть девушка.
У меня была – и весь мир ласково терся о мои возмужавшие крепкие ноги.
Подумать только, еще каких-нибудь четыре-пять лет назад я играл в солдатики и гонял по двору облупившийся футбольный мяч!
За семьсот тридцать дней до девушки я украдкой, чтобы не застукали учителя, выкурил свою первую сигарету. За три месяца до нашей встречи, с трудом выловив из бачка унитаза пузырь дешевого коньяка, я впервые по-настоящему нажрался на выпускном. И позорно дрожал от страха, между прочим, возвращаясь домой.
Не дай бог родители заметят…
Да что там, всего за девять часов до девушки, первого сентября 1988 года, с трепетом готовясь перейти в новый и волнующий меня статус студента Московского авиационного технологического института им. К.Э. Циолковского, я машинально спросил родителей: купили ли они гладиолусы на линейку. Мама грустно улыбнулась и, погладив меня по голове, сказала:
– Теперь не нужно.
А папа беззлобно, но больно отвесил мне подзатыльник за тупость.
И вот теперь – девушка. Целая. Живая. Теплая. Умеет разговаривать. Говорят, красивая. Сам я тогда не мог понять. Простой, но величественный факт наличия у меня девушки заслонял все остальные, как казалось мне в то время, мелкие нюансы, включая красоту, характер, ум и прочие тактико-технические характеристики чудесного объекта, зовущегося девушкой.
Главное – она моя. И девушка при этом.
Еще вчера меня любили лишь родители. Но они-то обязаны. Родили – значит, любите. Всех любят, тут нечем гордиться.
Еще вчера я сомневался в своей востребованности, впадал в подростковую тоску и меланхолию. Вдруг я никому не нужен? Вполне возможно, я урод или лишний человек, как говорили нам на уроках литературы про героев XIX века. Я смаковал свою неприкаянность и тут же, без перехода, гордо презирал жестокий и неправильный мир. А после – выл от унижения, а потом снова гордился и презирал.
И опять, и снова…
Но это все в прошлом.
У меня есть девушка, и мир в ее лице ласкает меня, мир заключает меня в свои дружеские, и даже более того – любовные объятия. Я достойный, важный и успешный член общества.
У меня есть девушка!
Дело даже не в сексуальном аспекте девушки. В физическом смысле моя первая девушка первой не была. Но тех, которые были до нее, «девушками» назвать язык не поворачивался. Как бы это пообразнее объяснить… ну, скажем – следующая ступень после онанизма. Поприятнее, конечно, но и постыднее. Потому что об онанизме знаешь только ты, а о следующей ступени знает еще как минимум следующая ступень.
Как говаривал папаша Мюллер Штирлицу, «что знают двое, то знает свинья». Молодых свиней у нас на Тишинке было целое стадо, а податливых и на все готовых «ступенек» – раз, два и обчелся. Так что пересечения случались. Иногда заклятые враги встречались на подступах к заветным «ступенькам», краснея, опускали головы и мирно расходились в разные стороны. В джунглях было водяное перемирие, а у нас, если мягко выражаться, гормональное.
С обретением девушки мой социальный статус возрос неимоверно.
– Ты куда? – спрашивали меня старые дворовые дружки. – Давай мячик погоняем?
– Не могу, – гордо отвечал я. – Мы с девушкой в кино идем.
– Эй, Саня, пойдем пивка попьем? – предлагали новые институтские товарищи.
– Не получится, – притворно горюя, вздыхал я, – моя девушка этого не любит.
И уж совсем убийственно звучал мой ответ на предложение бывших одноклассников прошвырнуться по улице Горького с целью склеить каких-нибудь чувих.
– Оно, конечно, неплохо бы… – как бы колеблясь, размышлял я, – да и у девушки моей сейчас месячные…
В этом месте я делал точно рассчитанную паузу и, насладившись своим величием, строго и по-мужски продолжал:
– Но нет, не могу, люблю я своего котенка. Понимаете?
Никогда позже я не чувствовал себя таким крутым.
И, наверное, уже не почувствую.
У меня был котенок. Котенок ростом сто семьдесят сантиметров, с небесно-голубыми глазами, пушистыми ресницами и выдающейся грудью!
И я мог об этом спокойно говорить.
Меня слушали парни, стоящие на иной ступени социальной лестницы. Они жили впроголодь, они рыскали по Москве с вечно жадными глазами. Отчаявшись, унижаясь и краснея, они шли к девчонкам из своего круга – податливым и за небольшие подарки на все согласным. В крайнем случае они использовали свои руки не только для труда и созидания…
А я, сияющий и недосягаемый, стоял на вершине.
Пропасть между нами была гораздо больше, чем между бомжом и всеми участниками списка Форбс, вместе взятыми. Примерно, как между инфузорией-туфелькой и неандертальцем. Нет, как между бактерией и кроманьонцем. Точно – бактерией и кроманьонцем.
Моим отсталым друзьям еще только предстояло эволюционировать в существа, отдаленно напоминающих мужчину. Тяжелый труд превратил обезьяну в человека, он же трансформировал бледных юношей в суровых мужей. Пускай сначала проутюжат в поисках чувих тысячу раз улицу Горького. Пускай, пыхтя и потея, выдумывают натужные шутки, когда им повезет и какая-нибудь дурочка не пошлет их сразу. Пускай, униженно клянча у родителей, раздобудут денег на кино и мороженое. Пускай извернутся ужом и организуют, хотя бы на пару часов, такую нужную позарез свободную хату. Пускай, наконец, попробуют уложиться в эти короткие два часа. Уломать, заболтать, умолить девчонку!..
Долог и тернист был путь в мужчины в далеком 1988 году.
Я его прошел и закономерно пожинал плоды трудов своих. Я успокоился, стал благодушно ленивым рантье. Я жил на проценты с капитала, и моим капиталом была моя девушка…
Именно тогда, теплой и солнечной перестроечной осенью, еще до наступления всякого капитализма в России, я познал главную буржуинскую тайну. Я понял и до последней своей жилки прочувствовал ахиллесову пяту будущих баловней судьбы, приватизации и фондового рынка.
Когда имеешь все и жизнь твоя утопает в карамельной патоке удачи, очень боишься это все потерять.
Однажды ночью я проснулся в холодном поту и, неизвестно с чего, вдруг подумал: «А что будет, если она меня бросит?»
Мое тело раскалилось от неизвестной мне доселе лихорадки. Пот мгновенно испарился, и я, сухой и горячий, побежал к телефону звонить своей девушке: хотел убедиться, что она есть, не приснилась мне, не бросила меня вчера, не ушла в мир, набитый самцами, только и мечтающими о ее невообразимых прелестях!
Как скупой рыцарь, я чах над своим сокровищем. Пересчитывал его, гладил и целовал. Секс уже отошел на второй план. Лишь бы только была, была рядом. Ведь я не заслужил ее, мне просто повезло! Я самозванец, мошенник, пускающий пыль в глаза доверчивым лохам, а на самом деле…
На самом деле с той ночи жизнь моя превратилась в ад.
Да и ее, видимо, тоже.
Обычно чего боишься, то и происходит.
Я не стал исключением. Сильно позже я прочитал у Юнга и Фрейда о воле к смерти, о запутанных отношениях Танатоса и Эроса. Прочитал и понял, что эти два гада той осенью выясняли свои отношения прямо на мне, семнадцатилетнем пацанчике, еще вчера игравшем в солдатики. А я, зажатый их стальными лапищами, обреченно плелся к закономерному финалу. Я сам приближал этот финал, кровь моя густела и холодела от ужаса, но я ничего не мог поделать.
Конечно, она меня бросила.
Но прежде чем перейти к печальному концу истории, видимо, стоит описать ее медовую середину.
Мою девушку звали Ира.
Так просто, казалось бы, – три буквы, две гласные и одна согласная. Но для меня эти три буквы заслонили мир.
С детства имея страсть к словотворчеству, я называл ее Вира – подъем, и Ира-свет называл, точнее Ирассвет – восхождение солнца новой взрослой и прекрасной жизни, и Ир-ра-циональностью окрестил, потому что безумием и чудом нежданным она была в моей жизни…
А она меня незатейливо звала Шурик.
Господи, как я ненавидел это плебейское недотепистое имя!
В раннем отрочестве образ простоватого Шуры Балаганова из «Золотого теленка» совместился у меня в голове с милым, но тупым Шуриком из «Кавказской пленницы». Получившийся гибрид до такой степени напоминал окружавших меня агрессивно-послушных, глупых, но всегда уверенных в своей правоте «совков», что, когда мои одноклассники искали повод со мной подраться, достаточно было всего лишь назвать меня Шуриком.
С Ирой я не дрался. Терпел.
Да пусть хоть шариком для пинг-понга называет, лишь бы была моей!
Моей девушкой.
Однажды я все же аккуратно намекнул, что, мол, неплохо бы называть меня Сашей или еще лучше – Sunny, на модный тогда западный манер.
– Да какой же ты Sunny, – удивилась Ира, – ты Шурик, типичный Шурик. Ну, вот тебе зеркало – посмотри. Правда, Шурик?
Что-то кольнуло меня в бок, захотелось со звоном разбить зеркало о голову моей ненаглядной, но она, едва коснувшись прелестной ручкой моих губ, мило заканючила:
– Ну ведь правда же, правда, правда, скажи?
И я, глупо и счастливо улыбаясь, ответил:
– Правда.
То, что искусство охмурения порядочных девушек заключается в непрерывном компромиссе, хитрости и лжи, я понял в день знакомства с Ирой.
О, это был незабываемый день!
Первое сентября 1988 года, первый день моей взрослой и самостоятельной, как я тогда надеялся, жизни.
Долой проклятую темно-синюю форму! Прощай, ненавистная школа, здравствуй, мир, привет, Москва, поклон тебе, станция «Таганская», стрижка уркаганская, и театр у выхода из метро, где когда-то хрипел кумир моего еще молодого отца. И пивняк у театра, где, по легенде, начинал свои безумные загулы кумир. Не школяр я больше, а вольный московский студент, небрежно бросающий дружку, с которым познакомился на вступительных экзаменах:
– Пойдем, что ли, зайдем к Высоцкому, примем пивка для рывка?
И мы заходим в удивительным образом открытый в девять утра пивняк и выхлебываем по маленькой кружечке теплого «Жигулевского». Как взрослые. Ей-богу, как взрослые! А потом мы неторопливо, подставляя лица еще теплому сентябрьскому солнышку, спускаемся вниз, к Курской, и поворачиваем перед мостом на Ульяновскую набережную. Это там, где высотка на Котельнической и Библиотека иностранной литературы…
А из нашего окна площадь Красная видна!
Да что там площадь – жизнь видна, большая, взрослая, полная приключений и азарта жизнь.
Мы стоим перед стеклянной проходной МАТИ со смешной фаллической ракетой на крыльце, напоминающей оттопыренный средний палец, и слушаем ректора. А он обращается к нам не «дорогие первоклашки и выпускники», а как к равным – «уважаемые коллеги». И вообще он мировой дядька, веселый, видно, что бухает крепко. А главное – дядька, а не благообразные тетеньки-учительницы, окружающие нас с детства.
И стоим мы не ровно, как на линейке в школе, а хаотично, как бог на душу положит.
«Здравствуй, свобода!» – мысленно говорю я себе и украдкой ощупываю, новенькие, купленные родителями за огромные деньжищи джинсы «Ливайс 501» на болтах. Это сейчас «Ливайсы» на пуговицах, и найти их можно в любом магазине, а тогда…
Эх, где вы, мои «Ливайсы»?
Вырос я из вас и ношу неведомые мне в юности «Гессы», «Боссы» и «Дизели». Но вас я помню, как и первое сентябрьское солнечное утро моей взрослой жизни, когда я повстречал свою первую настоящую девушку.
Я увидел ее на вступительной лекции.
Сначала я ничего не видел вокруг, я сидел ровнехонько, боясь пошевелиться, и офигевал. Лучшая аудитория института напоминала театр. Не класс с разрисованными партами и смешными стульчиками на железном каркасе, а театр. Каждый последующий полукруглый ряд был выше предыдущего. Я сидел почти на самой верхотуре и казался себе немыслимо важным и взрослым человеком. Это для меня постарались – сделали из класса театр, не могут в таком помещении говорить простые истины простым людям! В меня верят, на меня надеются, и я не подведу. Не простой я, видимо, человек, раз нахожусь здесь.
Избранный.
Первые сорок минут я сидел молча – и благоговел. Дальше благоговение стало стремительно заканчиваться. И не только у меня – у всех. Кто-то кашлянул, кто-то повернулся, и вот уже по аудитории, то затихая, то усиливаясь, стал распространяться негромкий шум.
Ну что с нас было взять, со вчерашних школяров? Урок сорок пять минут длится, а тут целых полтора часа. Непривычно.
На середине лекции, чтобы немного развеяться, я стал рассматривать своих будущих соучеников, точнее – их разнообразные макушки. К своему ужасу, я обнаружил, что подавляющее количество макушек были мужские. На весь мой поток – не больше десятка девочек.
Институт я выбирал долго и придирчиво. И не один, естественно, а вместе с родителями. Казалось бы, обо всем подумали, все предусмотрели: недалеко от дома, есть военная кафедра, модный факультет радиоэлектроники.
А о главном забыли.
Ладно бы родители, хотя могли бы и подсказать, но я, я…
Я-то куда глядел?!
Это же не лучше армии получается, там тоже девочек нет.
Обреченно закрыв глаза, я представил картину моего безрадостного будущего. Я учусь в МАТИ, хорошо учусь; утром ухожу на занятия, днем пью пиво с новыми друзьями, вечером готовлюсь самостоятельно. Времени ни на что не хватает, волосы мои отрастают, на щеках пробивается щетина, от пива растет живот. Технарь, типичный технарь, с бутылкой пива в руке и самоуглубленным от жесткой математики взором!
А в это время прекраснейших на земле созданий, именуемых девушками, покоряют другие, более удачливые, чем я, парни. Через несколько лет мне и девушки перестанут быть нужными. Только пиво и математика. Когда-нибудь, в далеком будущем, после получения диплома, я женюсь на первой подвернувшейся чувырле с толстыми лодыжками, и у нас родятся похожие на меня дети. С пробивающейся щетиной, бутылкой пива в руке и самоуглубленным от математики взором. Даже если дочка родится – все равно со щетиной и пивом…
Прощай, молодость, до свидания, едва начавшаяся жизнь, ничего хорошего в тебе уже не будет. Надо было наплевать на мнение родителей и пойти учиться на филолога.
Вот где рай…
С трудом разлепив веки, пытаясь зацепиться за последнюю слабенькую надежду, я начал внимательно рассматривать девичьи макушки. Я пробовал представить себе их обладательниц и свои будущие романы с ними.
Ничего не получалось.
Что можно сказать о человеке, судя по его макушке? Только какого он пола, и то не всегда получается угадать правильно.
Одна из голов с длинными волосами обернулась – и я понял, что не девушка это, а испитой, обкуренный хиппи со следами наркотического вырождения на лице. О господи! В этой веселой мужской компании легко можно превратиться в гомосексуалиста. Мне уже хотелось бежать из страшной аудитории, я даже привстал немного, но тут… повернулась очередная женская головка и пристально, как мне показалось, посмотрела на меня.
Я до сих пор думаю: влюбился я бы в нее с первого взгляда, если бы не увидел сначала лицо обкуренного хиппи, если бы не представил перед этим нашим первым взглядом картину своего печального будущего?
Какова вообще роль контраста в человеческих симпатиях? Почему рядом с красивой девушкой всегда страшная подруга?
Нет ответа. Только смутные догадки, что вся земная жизнь – это разность потенциалов. Лишь когда эта разность есть – ток идет и жизнь движется дальше…
В общем, я влюбился.
Может, из-за разности потенциалов, а может, потому что взгляд у Иры был особенный. Конечно, она не на меня смотрела, просто, заскучав, повернулась и взглянула в пространство.
Вот где разгадка. Мужчина всегда смотрит конкретно. Нужно ему что-то, вот он и смотрит. А женщина смотрит вообще, без всякой цели. На всякий случай. И это так женственно, настолько непонятно и возбуждающе, что любовь – самая маленькая неприятность, случающаяся с парнями после таких взглядов.
Можно ведь и с ума сойти…
Взгляд женщины – если не взгляд Бога, то взгляд Природы – точно. Равнодушный, но и подбадривающий одновременно: ну, ну, попробуй, сделай, видали мы таких. Мне, в принципе, все равно, мне активность проявлять по статусу не положено, а ты попробуй, если хочешь…
И я попробовал.
Уже на перемене я понял, что не ошибся.
Ира была королевой.
То есть по прошествии лет я понимаю, что она была вполне себе среднестатистической, симпатичной девчонкой, но на фоне остального десятка будущих инженериц-радиоэлектронщиц она была королевой.
Много позже я задумался, а зачем вообще девчонки шли в МАТИ учиться трудной мужской профессии?
Ответ очевиден. Замуж они хотели.
Расчетливые девочки, с более чем средними внешними данными. Где им еще мужа найти? Кстати, расчет оправдался, почти все повыскакивали замуж еще до окончания института. И многие удачно. На переломе эпох надежный, как синица в руке, вариант мужа-технаря со щетиной и бутылкой пива в тубусе неожиданно обернулся белокрылым журавлем. Ведь именно эти технари в недалеком будущем оказались пионерами фондового и банковского рынка, именно они создавали торговые сети электроники и приватизировали нефтяные компании!
Бросили, конечно, потом возмужавшие технари своих первых институтских жен с первыми нежданными детьми – бросили, но обеспечили на всю жизнь.
Удался нехитрый девичий трюк.
Впрочем, тогда я ни о каких трюках не думал.
На перемене я старался подобраться поближе к объекту своей сверхновой любви – и сделать это наиболее естественным образом. Вроде просто так гуляю, никаких задних мыслей, надо же человеку где-то гулять…
Не один я был такой умный. Около Иры быстро стала собираться толпа «просто так гуляющих» мальчиков. Да и расчетливые девочки инстинктивно жались к ней, чтобы погреться в лучах зарождающейся славы. На фоне неказистых однокурсниц Ира, поступившая в МАТИ исключительно по настоянию отца-инженера, блистала еще ярче.
Разность потенциалов стремилась к бесконечности, эротическое напряжение достигло немыслимых величин. Под его воздействием просто так гуляющие мальчики стали совершать безумные поступки.
Как только они не подкатывали к негласно избранной Королеве первокурсников!
Одни хмуро по-мужски интересовались: «Закурить не найдется?» И услышав доброжелательное: «Не курю», проявляли настойчивость: «А спичек?..» Другие на руках подходили к королеве и уморительно-серьезно представлялись: «Здравствуйте, а меня Вася зовут!» Один даже, робко переминаясь с ноги на ногу, поинтересовался, где находится туалет… Королева смутилась, и я решил, что час мой пробил. Вынырнув из-за спины робкого дебила, я взял его под руку и негромко, но так, чтобы Королева слышала, начал читать лекцию:
– Вы знаете, молодой человек, вопрос ваш крайне бестактен. Нельзя малознакомую прекрасную девушку спрашивать о таких вещах. Чтобы наглядно продемонстрировать вам всю глубину вашего падения, приведу любопытный исторический пример. Однажды министр иностранных дел СССР Андрей Громыко находился с официальным визитом в дружественной Югославии. Вождь югославского народа Иосип Броз Тито устроил торжественный ужин в честь высокого гостя. И вот, когда веселье было в самом разгаре, Громыко неожиданно встал из-за стола. Все подумали, что он хочет сказать тост. Мгновенно установилась почтительная тишина. Министр иностранных дел СССР откашлялся и весомо, с большими паузами произнес:
– Где… здесь… можно… сходить… в туалет, товарищи.
И пукнул.
Большее оскорбление гордому вождю южных славян трудно было нанести! Над международным сотрудничеством нависла угроза. Если бы вождь не поставил наглеца на место, дело могло дойти до вступления Югославии в НАТО. Но вождь быстро сориентировался. Обаятельно улыбнувшись, он гостеприимно распахнул руки и ответил:
– Вам – везде.
Что в переводе с дипломатического языка означало, что хоть ты и представитель великой державы, которую мы безмерно уважаем, но все же место твое у параши. Так вот, молодой человек, я знаю ответ на ваш бестактный вопрос. Слушайте внимательно, я думаю, девушка не будет возражать, если я отвечу. Вы спрашивали, где находится туалет? Вам – везде!
Я широко раздвинул руки в стороны и показал вконец растерявшемуся глупому мальчику необъятные коридоры института.
Свита Королевы громыхнула дружным смехом, а сама Королева – так и вовсе сложилась пополам.
Ничто так не возвышает самца в глазах самки, как публичное унижение другого самца, претендующего на ее благосклонность. Все как в дикой природе. Олени в брачный период бодаются рогами, тетерева клюют друг друга до крови, львы рычат, гориллы скалят зубы…
Я победил в бесчестной борьбе за существование.
Древний инстинкт, прочитанные книги и увлечение историей помогли мне в этом. Ловко совместив роли шута и палача, одним махом я прорвался в королевский ближний круг и стал рассматриваться как серьезный кандидат, по крайней мере на королевское внимание.
– Как вас зовут, о достойнейший юноша? – разогнувшись, вытирая выступившие от смеха слезы, спросила меня Королева.
– Меня зовут сэр Александр Викторович, повелитель нижних мхов и укротитель хамов-дристунов, прекрасная незнакомка, – ответил я в тон, продолжая изображать шута, и поклонился:
– Могу ли я узнать ваше имя, несравненная леди?
– Леди Ирина, – присев в реверансе подхватила игру Королева, – а вы, значит, сэр Александр Викторович, сэр Александр Викт… фу-ты черт, длинно как-то. Можно я буду называть вас сэр Шурик?
«А как же еще называть шута?» – содрогаясь от звуков ненавистного имени, подумал я. Но подчинив гордыню любви и половому инстинкту, смешно щелкнул каблуками, склонил голову и согласился:
– Конечно, Королева, рад вам служить.
И лучезарно улыбнулся.
Я выиграл только первый раунд битвы.
Ближний круг оказался не таким уж и узким. В полуфинал вышли четыре-пять совсем неслабых пацанов. Каждый обладал несомненными достоинствами. Один был накачан, как греческий полубог. Другой – облачен в фирменный джинсовый костюм и кроссовки «Reebok». Третий блистал энциклопедическими познаниями во всех областях человеческой деятельности. Четвертый вообще предложил всех подвезти на собственной белоснежной вазовской «шестерке»!
Этого в принципе не могло быть. Чтобы в восемнадцать лет – и своя «шестерка»…
Я даже хотел плюнуть и уклониться от безнадежного соревнования. Лишь гордость и наглость, подкрепленные зашкаливающими гормонами, не позволили мне позорно бежать с поля боя. И это я не упомянул еще о нескольких десятках соискателей, вьющихся рядом и мечтающих занять мое шаткое место!
Тем не менее на следующей лекции я сидел по правую руку от Королевы, а владелец вазовской «шестерки» – по левую.
Шансы мои росли.
Вечером мы поехали в Центральный дом туриста на празднование Дня первокурсника.
Я и не предполагал, что туристы так шикарно живут. В моем понимании туристы были веселыми ребятами в трениках и кедах с зелеными рюкзачками за спиной. Идут по тропинке, поют весело: «А в Подмосковье ловятся лещи, водятся грибы, ягоды, цветы…»
Ни фига подобного: ковры, бар, мрамор, прям отель из советского фильма про капиталистические джунгли. В таком антураже я почувствовал себя совсем взрослым и опытным мужчиной: «Меня зовут Бонд, Джеймс Бонд», мартини с водкой, пожалуйста, взболтать, но не смешивать.
Ни на секунду я не отходил от Королевы. Сыпал остротами, отгонял чересчур назойливых поклонников. После недолгой торжественной части и выступления студенческой самодеятельности началась долгожданная дискотека.
Королева подарила мне два медленных танца.
Господи, как от нее пахло! Свежим чем-то, морским, но и кислым немного, и сладким. Так будущее пахнет в семнадцать лет или… хорошие французские духи, правильно подобранные к возрасту и типу кожи. Про женские манипуляции с духами я тогда не подозревал и поэтому решил, что так пахнет будущее.
И мое будущее – ОНА, Королева.
Королева колебалась между мной и владельцем белой «шестерки». Со мной два танца, с ним – три. Зато два из трех с ним – не вполне медленные, на расстоянии.
А я почти обнял ее в последнем танце и даже ненароком, сам удивляясь своей наглости, пощупал за попу. Хотя соперник, как мне показалось, мельком коснулся губами ее уха. От моих шуток она смеялась громче. Зато когда он рассказывал о ночных гонках на подмосковных трассах, глаза ее загорались и источали восхищение.
Белая «шестерка», черт бы ее побрал…
Силы были примерно равны. Железная танковая армада Гудериана в виде чуда советского автопрома – против лихой конницы Буденного. Численное и материальное превосходство – против несгибаемого духа русского солдата.
Остальные претенденты на сердце Королевы отсеялись и, понуро признав поражение, отбыли в направлении девочек попроще.
Некоторые делали ставки на исход битвы.
Большинство склонялось к тому, что владелец «шестерки» победит. Люди, честно говоря, не особенно верят в духовные ценности, каких бы верующих из себя ни изображали. Я и сам стал таким с годами.
Но тогда я был не такой!
Я лез из кожи вон, я выдавливал из себя глубокомысленные сентенции и парадоксальные шутки. Любовь придавала мне сил. А он все рассказывал о ночных гонках, автомобильном путешествии в Крым, о поездках в четыре утра в единственный открытый в Москве бар – в международном аэропорту Шереметьево. Он дурманил, гад, Королеву шоферскими байками, объяснял различия между летней и зимней резиной…
Глаза Королевы затягивались поволокой, в воздухе чувствовался запах выхлопных газов – еще чуть, и она бы дрогнула.
Но тут подвернулся случай выложить последний свой козырь. К разомлевшей от рассказов автомобилиста Королеве подвалил отвергнутый накачанный греческий полубог из свиты. От обиды и с непривычки он нажрался легкодоступного в баре Центрального дома туриста дешевого портвейна. Глаза его налились кровью, мышцы бугрились под майкой с олимпийским мишкой. Он поразительно напоминал глупого бычка из кукольного мультфильма моего детства.
– Чего ты их слушаешь, расфу… расфа… фу… фа… фыренных петухов, пойдем танцевать, медляк уже, – промычал с трудом качок и схватил Королеву за руку.
Она вскрикнула от боли. Стараясь быть спокойной, тихо произнесла:
– Я не хочу, мне очень интересно.
– Интересно ей… да ты сама не знаешь, что тебе интересно. Ща покажу тебе интересное…
Все произошло очень быстро.
Автовладелец еще на выхлопе продолжал говорить о галогеновых модных фарах, Королева упиралась, а я думал только об одном: бедро или подсечка?
Зря, конечно, качок при мне так, все-таки второе место на чемпионате Москвы по дзюдо среди юношей полутяжей, но откуда ему знать, бычку глупому. Хотя спасибо ему надо сказать, такой случай предоставил продемонстрировать свои лучшие качества.
Этот козырь, пожалуй, и «Жигули» побить может…
Додумывал я свои мысли, стоя одной ногой на горле поверженного полубога.
Дешевый, безусловно, трюк, и подлый.
Бросок через бедро, и на горлышко ненароком наступить…
Но эффектно, черт возьми! Наглец повержен и живописно хрипит под пятой справедливости. А я радуюсь – но не легкой победе над противником, а тому, что вот уже год не тренируюсь после травмы, забросил свое любимое дзюдо, а поди ж ты: помнит тело…
Дзюдо – спорт сильных, хитрых, подлых… и умных. Поэтому радоваться долго себе я не дал, убрал ногу с горла качка, заботливо помог ему подняться.
– Ну что, друг, упал? – лицемерно спросил я побежденного Геракла. – Бывает, бывает, перебрал ты сегодня, отдохнуть тебе надо. Пойдем провожу.
– Да, чего-то я лишнего… Не надо, сам.
Потрясенный полубог, пошатываясь, заковылял прочь, а я, повернувшись, увидел восхищенные глаза моей Королевы.
И погрустневшее лицо автовладельца.
В мою светлую, окрыленную любовью голову пришла очередная, как мне тогда казалось, блестящая идея.
– Знаешь, Ир, – сказал я озабоченно, – много здесь все-таки гопников, а я думал – интеллигентное место: институт, с космосом связан…
– Шурик, – жарко шепча, бросилась мне на шею Королева, – ты мой герой, ты такой молодец, да мне с тобой ничего не страшно!
– Вот именно, – мягко отстраняя ее от себя, авторитетно, по-мужски заявил я, – со мной не страшно, а без меня? Уродов вокруг много, боязно мне, вдруг что случится. Ты девушка хрупкая, воздушная, любой обидеть может. Давай-ка я буду считаться как бы твоим парнем? Как бы… – поспешно добавил я, снимая возможные возражения. – Понарошку, только для безопасности.
Королева, на пару секунд замерев, смотрела поочередно то на меня, то на автовладельца.
Надо было решать.
Я не сомневался в легкой победе. В конце концов, я только что спас ее из лап отвратительного накачанного бугристого дракона, и она, как порядочная принцесса, просто должна…
Несмотря на то что Денис (так звали автовладельца) тоже вроде хороший парень. Вон стоит, чуть не плачет, понимает уже все. Жалко его, но она должна…
Так во всех сказках написано.
Ира не обманула моих ожиданий. Улыбнувшись, она счастливо хлопнула в ладоши и начала подпрыгивать на месте:
– Ой, конечно, Шурик, ой как здорово ты придумал! Конечно, давай, теперь никто ко мне не сунется. Только пускай Денис тоже будет моим парнем? Два парня – это надежней, чем один. Тогда уж точно… Ведь правда же, правда, правда? Ты согласен?
Денис мгновенно расцвел. Распустился от счастья, как роза под утренним солнышком.
В глазах Королевы чертики отплясывали рок-н-ролл. А я, пытаясь сохранить лицо, вымученно улыбнулся и сказал:
– Правда, согласен. Двое – оно по-любому лучше.
О женщины, вам имя – вероломство!
Я же добыл ее в честном бою с драконом, я победил в турнире остроумия, я прошел все отборочные туры, а она…
Это все равно что поцеловать Белоснежку в губы, а когда она оживет – продолжать делить ее с отвратительными гномами.
Потому что так надежнее.
Но только слабые телом и духом рыцари пасуют перед первой же неудачей. Новоиспеченные московские студенты, победители бугристых драконов, не таковы!
И началась дружба втроем до первой крови.
Я, Денис и Королева.
Мы встречались рано утром в институте и не расставались весь день. Сначала учеба, потом обед в одной из ближайших забегаловок. Потом поездка на белой «шестерке» в кино или музей. На белой «шестерке» – музей! Я даже не знаю, с чем это сравнить. Ну вот если бы Абрамович на своей яхте пришвартовался в холле Третьяковки, получилось бы жалкое подобие наших выездов, и то…
Потом – прогулка в московских и подмосковных парках. Кусково, Царицыно, Архангельское…
Везде – на машине, всюду на этой проклятой машине. Автомобиль давал невиданную по тем временам свободу. И источником этой свободы был Денис. Мне приходилось буквально стоять на ушах, чтобы хоть чуть-чуть нивелировать эффект от источаемой им благодати.
Иногда я отчаивался и почти готов был сдаться. Ладно бы Денис был уродом с тачкой, но нет – вполне достойный парень. Симпатичный, веселый, начитанный, совсем не мажор, просто его родители, известные в своей области ученые, первыми подсуетились с возникшими тогда хозрасчетными научными договорами и огребли немыслимое количество денег. Тысяч сто двадцать, как небрежно сказал он, объясняя появление автомобиля в своей жизни.
