Александр Скоков
На всех была одна судьба
Третью осень жилые дома, госпитали, больницы, корпуса цехов, фабрик сотрясались от взрывов бомб, снарядов, иногда артналеты длились 8–10 часов. 12 октября 1943 года, в 16.30, за полчаса до собрания учителей района, в здание 272-й школы попал снаряд. Проломил крышу, разрушил кабинет естествознания, несколько классов, верхний зал и потолок зала 3-го этажа. К счастью, обошлось без жертв. Во время обстрела, благодаря быстрым, решительным действиям администрации и дежурной А.И. Матвеевой учащиеся и учителя были своевременно выведены на первый этаж. В ту же ночь весь коллектив школы работал по уборке помещений от мусора, битых стекол. Извлекали из-под обломков уцелевшие наглядные пособия, таблицы… Занятия не прекращались ни на один день, уроки проходили в филиале.
Вместе со всеми ленинградцами ученики и преподаватели 272-й школы отмечали два больших праздника – прорыв вражеского кольца и полное освобождение Ленинграда от блокады. Родина высоко оценила труд блокадных учителей. Директор А.А. Павловская была награждена орденом Знак Почета, Г.Н. Курындин – медалью «За трудовую доблесть», М.Ф. Власова – медалью «За трудовое отличие».
272-я гимназия за свою почти 140-летнюю историю, меняя не раз и названия, и адреса, продолжает лучшие традиции российских образовательных заведений. Из ее стен в разные годы вышли будущие академики П.К. Коковцев, С.П. Обнорский, А.В. Топчиев, один из строителей системы советского образования Е.А. Литкенс, выдающийся ученый конца ХХ века Л.Н. Гумилёв, лауреат Государственной премии СССР Б.А. Панфёров, народный артист СССР Н.К. Черкасов, заслуженный деятель искусств России Ю.М. Славнитский, заслуженная артистка РСФСР, лауреат Государственной премии СССР Н.А. Ольхина…
Новое поколение учителей, директор гимназии заслуженный учитель Российской Федерации Г.А. Калмыкова, заместитель директора по учебно-воспитательной работе заслуженный учитель РФ Л.И. Марфина, общественные организации приложили немало сил к созданию школьного музея, приобщению нынешних школьников к истории нашего Отечества, истории учебного заведения. Музей стал местом встреч подрастающего поколения с бывшими учениками-блокадниками 272-й школы, с ветеранами Великой Отечественной войны.
Самая длительная в мировой истории осада завершилась торжеством справедливости. Победило не только оружие. Победили стойкость, отвага, мужество не только взрослых, но и детей. Среди огня войны, под гул канонады в школьных классах они готовились к завтрашней мирной жизни.
И победила жизнь.
ОПАСНОСТЬ НА КАЖДОМ ШАГУ
Покоряя без особых потерь государства Европы, немецкая военщина широко применяла авиацию для нанесения ударов с воздуха – теперь к обычным бомбам прибавились и зажигательные. Пожары от «зажигалок» уничтожали целые кварталы в крупных европейских городах. Эта участь могла постичь и Ленинград. Но ленинградцы не были застигнуты врасплох. Заблаговременно началась подготовка к отражению «огненной войны». На чердаки, крыши втаскивались бочки, их засыпали песком и поливали водой. Мокрый песок хорошо сбивал огонь. Десятилетняя Рая вместе со сверстниками помогала ребятам постарше втаскивать бочки, обвязанные веревками, на чердак их пятиэтажного дома на Малом проспекте Васильевского острова. Потом в бидонах, кастрюлях носили наверх воду. Дети, подростки под руководством управдома справлялись с поручениями не хуже взрослых.
Мирная жизнь кончилась в тот воскресный день, когда она, устроившись на подоконнике, с интересом смотрела на внезапно возникшую на улице беготню. Все куда-то бежали, спешили. Родителей дома не было – уехали в Удельную с патефоном в компании друзей. Несмотря на бронь (работал в автопарке), папа сразу отправился на призывной пункт в военкомат, чтобы влиться в ряды защитников Ленинграда. Позже ему довелось даже возить под обстрелом на передовой Г.К. Жукова. Получив ранение, с поврежденным глазом, отец после госпиталя снова вернулся на фронт.
Мама до войны шила обмундирование для военно-служащих. Эту работу выполняла она и в блокаду – защитников города надо было одевать и зимой, и летом, только теперь приходилось шить не в мастерской, а дома. Рая помогала ей и в портновском деле, и в доставке готовой одежды: зимой на саночках, летом тащили тяжелые узлы на себе.
Во время обстрелов дом содрогался от взрывов. Рядом – два крупных объекта: завод имени Козицкого и промышленная гордость Ленинграда – Балтийский завод. Снаряды дальнобойной артиллерии рвались и на заводской территории, и в жилых кварталах.
Летом в их двор пожаловала незваная «гостья» – фугасная неразорвавшаяся бомба; образовалась глубокая яма. Саперы, видимо, вывернули взрыватель, но надо было расширить яму, чтобы поднять наверх бомбу, и подростки во главе с управдомом принялись окапывать «чушку». К таким заданиям ребята относились уже как к делу обыденному – во фронтовом городе опасность подстерегала на каждом шагу. Невозможно было привыкнуть только к голоду, особенно в том возрасте, когда организм должен развиваться, расти…
В студеную зиму 1941 года мама слегла, не могла встать – и Рая, обвязанная крест-накрест платком, в пять утра отправлялась к булочной занимать очередь. А получив брусочек хлеба, заворачивала его в приготовленный мамой лоскут, прятала за пазуху и отправлялась по темной пустынной улице домой. Впереди был бесконечный день в выстуженной, прокопченной дымом «буржуйки» комнате… В школе с ребятами было веселее. Да, занятия не прекращались и в ту зиму – приходили, кто мог. Уроки велись в подвале одного из зданий завода имени Козицкого. В блокадном Ленинграде в школах были размещены госпиталя. Там, в школе, ребятишкам давали по тарелке дрожжевого супа.
С приходом весны город зазеленел, ожил – взрослые и дети потянулись искать «подножный корм». Рая вместе с василеостровской ребятней обычно отправлялась на пустошь, где сейчас стоит гостиница «Приморская». Там можно было запастись крапивой, снытью, лебедой. Их «кормилица» – шестилитровая кастрюля – наполнялась рубленой травой – такие были «щи», без крупинки. По детским талонам полагалось немного крупы, но в магазинах было пусто. (Эти талоны хранит Раиса Николаевна Максимова и сейчас – как память о тех блокадных днях.)
Что было потом? Медицинское училище, работа, снова учеба – теперь уже в медицинском институте, – и направление с дипломом врача в Мурманскую область. После работы на Севере – возвращение в Ленинград, многолетний труд в родильном доме на Щорса, 13. Не одна сотня малышей прошла через ее руки – заботливые, ласковые, помнящие и невесомость блокадного хлебного пайка, и леденящую январскую стужу… Пожалуй, никто, кроме Раисы Николаевны, и не знает теперь, что во дворе дома номер пятнадцать на Малом проспекте была эта глубокая яма и на дне ее – «чушка», начиненная взрывчаткой.
Кроме известной надписи на одном из зданий Невского проспекта, сохраненной для потомков со времен войны, куда возлагаются цветы к памятным датам, в городе, к сожалению, мало подобных напоминаний о великом подвиге ленинградцев. Подвиге, который 900 блокадных дней и ночей свершался мужеством, стойкостью, волей к победе всех его жителей – и взрослых, и детей.
ИГРАЛИ РЕБЯТА В ФУТБОЛ
Не выпади в грозном 1941-м великое испытание нашей Родине, он, как и тысячи его ленинградских сверстников, 1 сентября отправился бы с родителями в школу на праздничную линейку. Впервые сел бы за парту, открыл новый букварь… Ничего этого в его жизни, восьмилетнего мальчишки с Измайловского проспекта, не было и уже никогда не будет. Детство не повторяется, павшие на смертных рубежах, как его отец, никогда не переступят родимый порог, не прижмут к шинели своих близких. У стен Ленинграда осенью 1941 года на юге, севере, востоке и западе стояла трехсоттысячная вражеская орда. Не стояла – рвалась стереть город с лица земли. В плане «Барбаросса» уничтожение города на Неве значилось как «неотложная задача». Стволы дальнобойных вражеских орудий методично били по городу, квартал за кварталом. Даже Дворец пионеров и школьников, знаменитый Аничков дворец, был помечен на немецких картах как «Дом юных большевиков» и подлежал уничтожению.
Занятия в школе были, только не в светлых классах с большими окнами. Томительные часы ребятишки проводили в подвалах бомбоубежищ. И свои первые буквы Эдик Манин вывел не в школьной тетрадке, а на рыжей бумаге амбарной книги… Вместо воскресных походов с папой в Парк культуры, на карусель, в цирк – бесконечно долгие вечера с мамой и бабушкой в темной комнате, при свете коптилки. Нередко на ночевку оставались знакомые, оказавшиеся из-за бомбежек без крова.
Как верили они – и взрослые, и дети, – что война ненадолго, что все закончится до зимы… С этой надеждой он провожал отца на Садовую – к общежитию, где был сборный пункт призывников. Вскоре раненый (до линии фронта можно было добраться пешком) отец оказался на Петроградской, в госпитале. К нему в день выписки они и поехали с мамой. И возвращаясь уже втроем, попали на Кировском мосту под небывалую бомбежку. Вместе с другими бежали по мосту к Марсову полю, где яростно били зенитки.
После госпиталя отца снова отправили на передовую. С ним виделась семья в клубе, на Измайловском, 7, где формировались воинские части…
Впереди была мучительная зима 1941-го, которую пережили далеко не все ленинградцы. Он, девятилетний мальчишка, уцелел, дождался тепла новой весны. Снова стал посещать школу. После уроков, немного подкрепившись в школьной столовой, куда мама сдала его карточку, вместе с мальчишками отправлялся к Никольскому собору. (Мама с утра до ночи на работе, бабушки уже не было в живых – как и большинство его сверстников, он был предоставлен сам себе.)
Они шли – ленинградские мальчишки – по родному, так изменившемуся за блокадную зиму городу… Впереди ребята постарше, Аракчеев с мячом, следом их стайка – Эдик и дружок его неразлучный Серёжка Савин. Сергея ставили на ворота, Эдик держал защиту, Аракчеев – в нападении. Разогревшись, сбрасывали с себя одежку: Эдик – видавший виды ватничек, Сергей – перешитый отцовский морской бушлат. Как могли они гонять мяч по лужайке, прорываться к воротам соперников, забивать голы, когда силенок в их истощенном голодом теле оставалось только-только! Великая вера в торжество Победы, в торжество жизни билась в их детских сердцах – та вера, что поддерживала их отцов, старших братьев, стоявших непоколебимо в окопах Ленинграда.
Он ждал отца в 1942-м, 1943-м, и только в 1944-м, когда советские войска погнали захватчиков от стен Ленинграда, они с мамой узнали, что красноармеец Манин, один из многих тысяч защитников Невской твердыни, пал смертью храбрых в феврале 1942 года и похоронен в Погостье, под Ораниенбаумом. Никогда не расскажет Эдик отцу, как одолели с мамой блокадные зимы, как был принят в детский хор Кировского театра, как выступал с другими юными артистами в госпиталях, как в январе 1944-го били орудия главного калибра кораблей, стоявших на Неве, и они, вездесущие мальчишки с Измайловского, бежали смотреть эти могучие залпы освобождения.
Деревья у Никольского собора, где гоняли они мяч блокадной весной 1942 года, стоят и сейчас – летом зеленые, в звоне голосов птиц, зимой под пластами сырого снега. И стоит тот же дом на Измайловском, 3, возле которого он, блокадный мальчишка, ждал и ждал папу: не мелькнет ли со стороны Фонтанки знакомая пилотка, шинель, не подхватят ли его отцовские руки, поднимая от земли ввысь…
БЛОКАДНЫЙ ХУДОЖНИК
Рос он в докторской семье – Владимир Иванович был талантливым хирургом, мама, Александра Петровна, опытным терапевтом, – но себя Юра в будущем видел только художником. С детства тянулась рука к альбому, краскам, карандашам. Учился в средней школе при Академии художеств, в 1941 году закончил четвертый класс и готовился в пятый.
В субботу, 21 июня, поехал с мамой на дачу в Солнечное; только один раз переночевали и вернулись обратно в Ленинград. Владимир Иванович сразу убыл по назначению, куда направил военкомат. Брат Лёва в свои неполные 18 лет записался добровольцем в ополчение. Двенадцатилетний Юра и мама остались вдвоем. После советско-финляндской войны основная угроза Ленинграду виделась с севера – там стояли воинские части, возводились укрепления. Южное направление считалось безопасным – туда, в основном в Новгородскую область, началась эвакуация детей. Отряд, в котором находился Юра, оказался в районе Боровичей. Обстановка ухудшалась стремительно, начались налеты немецкой авиации. С одним из последних эшелонов, которому удалось пробиться сквозь завесу бомбежек, он вернулся в Ленинград.
Александра Петровна по-прежнему работала участковым врачом. (В Ленинграде всю блокаду действовала сеть медицинских учреждений, и хотя на фронте, в госпиталях была острая нехватка врачей, поликлиники, как и в мирное время, обслуживали население.) В начале сентября Юра недолго ходил в школу – из-за бомбежек занятия прекратились. Кроме основной работы, Александра Петровна дежурила в штабе МПВО. Юра перебрался к ней.
Днем вместе с другими ребятами носили на чердак песок, красили специальным раствором деревянную обрешетку кровли, балки; ночью спал на двух табуретках в дежурной комнате штаба, насквозь прокуренной, при ярком свете – до холодов электроэнергия в жилые кварталы поступала постоянно. С альбомом, карандашами не расставался он и сейчас – носил с собой повсюду, брал в бомбоубежище. Однажды во время тревоги, примостившись среди сидящих на скамейке, чтобы не терять зря время, начал рисовать детей, взрослых. Совсем близко ахнула бомба – бутылка с водой подпрыгнула на столе и разбилась…
В продуктовых магазинах было уже пусто, на неделю-две задержался шоколад, лежал горками. Огромный город, отрезанный от Большой земли, перешел на карточки. Родители, перенесшие голод в Петрограде в 20-е годы, бережно относились к продуктам, остатки хлеба не выбрасывали. Этот мешочек сухарей и пакет чечевицы, обнаруженный в дальнем уголке буфета, поддерживали Александру Петровну с сыном в самое тяжелое время. Изредка приходили письма от Владимира Ивановича, сообщал о себе и брат Лёва, служивший в отдельном пулеметно-артиллерийском батальоне. Во время наступления немцев на Ленинград батальон сражался на Красногвардейском (Гатчинском) рубеже.
В декабре в свирепые холода Юра уже не выходил из дома, дни и ночи проводил на кухне в пальто, в рукавичках, возле «буржуйки», которая так быстро остывала. Днем отворачивал уголок светомаскировки окна и читал «Войну и мир» Толстого. По школьной программе знакомство с романом предстояло лет через пять, но недели, месяцы блокады равнялись годам мирной жизни. Рисовать Юра уже не мог – открылись язвы на обмороженных руках; сказывался, конечно, и голод.
До войны Беловы встречали Новый год по-семейному – в кругу родных. В канун наступающего 1942 года Александра Петровна с сыном отправились на Театральную площадь, к родственникам – там жила семья брата Владимира Ивановича. Их сын был сверстником Юры. (К тому времени семья еще не знала, что Александр Иванович, фронтовик, погиб.) Новогодним угощением были все тот же блокадный хлеб и горстка вареного риса. Великая беда обрушилась на страну, каждая семья терпела лишения, но все верили, что испытаниям придет конец, наступит мирная жизнь, снова соберутся за праздничным столом и взрослые, и дети.
Январь и февраль 1942 года оказались самыми тяжелыми для Беловых. В промороженной комнате, в пальто, рукавицах, закутанный в одеяло, Юра замерзал. Холод изнурял сильнее отсутствия пищи. Александру Петровну определили с сыном в стационар. Дополнительного питания там не полагалось, но было тепло, которое и возвращало к жизни истощенных людей.
Мартовское солнце светило ярче, пригревало – понемногу возвращались силы. Вместе со всеми ленинградцами Александра Петровна и Юра выходили на улицу колоть лед, очищали город после зимы. В апреле зазвенели трамваи – это был настоящий праздник! Прокатиться в трамвае – как до войны…
Среди съедобной зелени первой пробилась к солнцу крапива – ее собирали в скверах, садиках, на пустырях. Зазеленели деревья, кусты шиповника вдоль оград. В альбоме Юры появились наброски первой блокадной весны. Александра Петровна каждое утро уходила на работу в поликлинику. Не только вела прием, но и обходила свой участок – тем, кто работал, выписывала больничные листы, что давало возможность сохранить им рабочие карточки.
К новой зиме стали готовиться летом. Вместе с другом Володей Селезнёвым, тоже начинающим художником, двуручной пилой резали на чурбачки еловые поленья, кололи, носили дрова на пятый этаж. Их сил хватало теперь для таких восхождений.
В альбоме Юры появились новые работы – теперь уже акварели. Хотелось в красках передать и пробуждение природы, и военный быт. Летом в агитбригаде, созданной при райкоме партии, Юра отвечал за наглядную агитацию – срисовывал на большие листы карикатуры на немецких вояк, взятые из листовок и газет. Эти листы выставлялись в Доме культуры, в людных местах.
Летом Юра занимался не только рисованием. Многие ленинградцы в первую блокадную весну повсюду, где был клочок земли, разбивали огороды. Вскопали и Беловы грядки, посадили морковь, свеклу, кабачки – Александра Петровна достала семян. (Вторая блокадная зима была уже не такой тяжелой: прибавили хлеба по карточкам, выручали овощи, собранные осенью и летом.) Воровства на огородах не было – все созревало, росло до срока, если только не разворотит грядку залетевший снаряд.
В сентябре 1942 года в некоторых школах возобновились занятия. Юра с Володей Селезнёвым сели за парты. Программы блокадных школ учитывали и состояние ребят, и военную обстановку. В свободное время начинающие художники много рисовали, оформляли школьную стенгазету. В 1943-м Юра с Володей участвовали в городской Олимпиаде детского творчества. За акварельные рисунки Юра получил первую премию, в числе других лучших работ они были отправлены из блокадного Ленинграда в столицу. В «Учительской газете» появилась статья о том, как юные ленинградские художники (акварели Юры Белова выделялись особо) ведут летопись страданий, стойкости, героизма.
В том же 1943 году, набравшись храбрости, два друга переступили порог особняка на улице Герцена, где и по сей день находится Союз художников, и обратились непосредственно к руководителю, Владимиру Александровичу Серову. Известный художник тепло встретил их, блокадных мальчишек, посмотрел работы, предложил почаще заходить в Союз. С того дня ребята почти каждый день стали бывать на улице Герцена. Днем учились в школе, а вечером сюда – в Союз или в мастерскую к художникам. Рисовали гипс, с натуры, слушали пояснения признанных мастеров. Здесь, в осажденном городе, начинался путь в мир большого искусства.
Война продолжалась, не прекращались бомбежки, обстрелы, в любой час дня и ночи могли завыть сирены. Один раз удалось повидаться со старшим братом Лёвой – его часть находилась в Кавголово на переформировании. Александра Петровна взяла с собой Юру. Участвовал Лев Белов – командир подразделения, лейтенант – в прорыве блокады, был ранен. Поправился, вернулся в строй, снова воевал на Ленинградском фронте. Фронтом был и сам город. Одна из бомб упала рядом с домом, в котором жили Беловы, две фугаски возле школы – уцелевшие до того дня стекла вылетели по всей округе.
24 ноября 43-го Юре и Володе Селезнёву вручили медали «За оборону Ленинграда». Вручали в торжественной обстановке, день этот остался в памяти на всю жизнь.
27 января 1944 года, вечером, Александра Петровна и Юра смотрели салют с крыши своего дома. Три блокадных года остались позади. Фронт удалялся от Ленинграда, в сводках появлялись все новые и новые освобожденные поселки, города. 1944-й стал годом радости и горя. 1 августа в Прибалтике пал смертью храбрых Лев Белов. Свыкнуться с мыслью, что брата нет, было невозможно.
В 1944-м вернулась из эвакуации и средняя художественная школа при Академии. Юра снова стал ее учеником.
24 июня 1945 года гвардейские полки торжественно вступали в Ленинград. Гвардейцы проходили под Триумфальной аркой, специально возведенной к этому событию. Героев войны встречали цветами, музыкой, угощали мороженым. Колонны двигались через Театральную площадь, где многочисленный хор исполнял «Славься!». Юра вместе с другими художниками старался запечатлеть торжество, оставить на бумаге неповторимые минуты. Ленинградские художники кистью и карандашом, по горячим следам, стремились оставить потомкам свои свидетельства о великих событиях.
В.А. Серов, И.А. Серебряный, А.А. Казанцев сразу после прорыва блокады побывали на месте встречи бойцов двух фронтов – Ленинградского и Волховского. Делали натурные зарисовки, встречались с участниками битвы и вскоре создали известную картину об этом историческом сражении. Юные художники учились у мастеров следовать правде событий, характеров. (Большая выставка работ художников Ленинграда открылась в Соляном городке в апреле 1944 года. Посвящена она была событиям ленинградской эпопеи.) Закончив среднюю художественную школу при Академии, а затем Академию, став профессиональным художником, Юрий Владимирович неоднократно возвращался к блокадной теме – участвовал в выставках, издал альбом ранних работ.
В послевоенные годы судьба художника была тесно связана с Валдаем: здесь он подолгу жил, написал немало замечательных картин. В Валдае к 50-летию Победы была открыта выставка его работ – центральное место в ней, конечно, занимала блокада.
Все три блокадных года не расставался с альбомом, карандашами, красками маленький художник. Он знал, что должен рассказать людям о родном городе, о защитниках Ленинграда, ценой жизни остановивших врага. Он знал, что это его долг. И он этот долг выполнил.