Александр Симаков
Демянское побоище. «Упущенный триумф Сталина» или «пиррова победа Гитлера»?
«…в 9.00 разведкой 349 с.п. было установлено отсутствие пр-ка в Сухой Ниве, оставлены дзоты, землянки, дома, отдельные участки заминированы».
Врагу покоя нет
Зима в 1941 г. установилась рано. Уже в первых числах ноября земля покрылась тонким слоем снега. Ночью и по утрам было холодно. Днем по-осеннему пригревало.
В истории 290-й пехотной дивизии 5 ноября появилась запись:
«…Позиционная война напрягала нервы благодаря постоянным новым методам боя противника, партизанам и регулярной русской пехоте численностью до 100 человек. Когда выпал первый снег, применение саней и лыж стало испытанием совершенно нового вида боя. Появилось такое подозрение, что русские в противовес природным условиям оказались в преимуществе».
20 ноября справа от нашего фронта 25-я армия выбила немцев из Малой Вишеры. Действия Северо-Западного фронта были намного скромнее. Войска вели активную оборону, засылали во вражеский тыл многочисленные истребительные отряды. Первые отряды появились еще в ходе июльских боев. Они подчинялись непосредственно штабу фронта, имелись в каждой армии и дивизии. Формировались они из добровольцев. Перед отрядами стояла задача – нарушить работу вражеского тыла.
К 13 ноября 1941 г. уже были организованы семь истребительных отрядов численностью около 100 человек каждый, четыре армейских и один отряд 180-й стрелковой дивизии. Целый ряд истребительных отрядов дивизий, группы охотников в полках были уже частично сформированы и частично находились в стадии формирования.
В ночь на 12 ноября истребительный отряд 11-й армии под командованием лейтенанта Брославского произвел налет на станцию Беглово. Было уничтожено семь 150-мм орудий на платформах, один вагон со снарядами подорван, один вагон с горючим и смазочными материалами подожжен. Подорваны стрелки на перегоне Беглово – Кневицы, подожжено четыре дома и казарма, в которых уничтожено до 100 немцев. Заминированы две дороги южнее Кневиц. Отряд потерял три человека и вышел в свой тыл, унеся раненых с собой. И это только один из многих и многих эпизодов.
Не было покоя немцам на фронте дивизии полковника И.И. Миссана. Три дня, с 12 по 14 декабря, шел бой одного из батальонов 86-го стрелкового полка за овладение сильно укрепленным пунктом Большое Волосько. Ворвавшись с тыла, бойцы завязали уличный бой, в гарнизоне поднялась паника.
Немалое беспокойство противнику приносили «кочующие» 82-мм минометы 21-го стрелкового полка. Их огнем 6 декабря около Тараканова была уничтожена большая группа немцев, вышедших на заготовку дров. 15 декабря на окраине деревни Дубровы была уничтожена баня, в которой мылись немцы.
Беспримерный по героизму бой у деревни Пустынька был заметным событием для всего Северо-Западного фронта. Здесь, на возвышенном сухом клочке лесистой местности, был оборудован опорный пункт 180-й стрелковой дивизии. Обороняла этот «пятачок», удаленный от соседних подразделений на несколько километров, неполная рота младшего лейтенанта В.В. Смолина. В 9.30 3 декабря до двух рот противника, при поддержке артиллерии из района деревни Шкварец, начали наступление на Пустыньку.
Мужественно и умело руководил боем своего взвода старший сержант И.М. Мамедов. В его секторе обстрела потом насчитали более 70 трупов, в том числе трех офицеров. В 23.30 противник, нанеся потери до 85 % обороняющимся, овладел Пустынькой. Высланный на помощь сводный отряд к 18.00 4 декабря выбил врага из деревни. С наступлением темноты немцы, окружив Пустыньку, разложили кругом костры и начали сильный артиллерийский и минометный огонь.
Старшему сержанту И. Мамедову за мужество и отвагу было присвоено звание Героя Советского Союза. Об этом подвиге писали армейские и фронтовые газеты.
В ночь на 6 декабря сводный отряд и остатки роты вторично были выбиты немцами из Пустыньки.
Вершина и Высочек потеряны
В полосе обороны 202-й стрелковой дивизии произошло редкое событие. В журнале боевых действий фронта записано:
«3.12 в 12.15 противник атаковал Вершина через болото Невий Мох, в силу того что подразделения, оборонявшие район Вершина, ушли для принятия пищи, противник свободно овладел ею. В это же время захватил и Высочек».
Немцы от станции Кневицы прошли по восточному берегу болота Невий Мох: 1-й и 2-й батальоны 503-го пехотного полка на Вершину, а 2-й батальон 501-го и 3-й батальон 503-го пехотных полков на Высочек[29].
Ввиду создавшейся угрозы развития успеха противника встык НАГ и 11-й армии и возможности выхода его на шоссе Крестцы – Новгород командующим фронтом поставлена задача уничтожения прорвавшегося противника, перейдя в наступление с утра 4 декабря. В район Вершины был выслан истребительный батальон Сошальского и 104-й полк 25-й кавалерийской дивизии.
Две атаки 202-й стрелковой дивизии, проведенные 5 декабря, успеха не имели. Неоднократные атаки 202-й и 254-й стрелковых дивизий и в последующем результата не дали. 11 декабря истребительные отряды № 12 и 14 смогли ворваться в Высочек, вели там бой, уничтожили до 400 немцев, но вынуждены были его оставить.
Противник времени не терял и проводил инженерные работы по укреплению обороны этих пунктов. При очередном штурме подразделения 202-й и 204-й стрелковых дивизий встречали не только сильное огневое сопротивление, но уже и минированные поля с проволокой.
5 декабря в журнале боевых действий фронта записано:
«Таким образом, в первых числах декабря противнику удалось вклиниться в расположение наших войск небольшими силами. Это можно объяснить слабой работой разведки всех видов. Были такие дивизии, которые в течение более двух месяцев не захватили ни одного пленного (180, 182 с.д.). Обращает на себя внимание слабая организация системы наблюдения за поведением противника.
При проверке оборонительных районов выявились существенные недостатки и прежде всего плохая организация кинжального, косоприцельного и фланкирующего огня пулеметов».
Войска Северо-Западного фронта с 25 декабря начали перегруппировку и развертывание для предстоящего наступления. Противник в это время оставался в прежней группировке, активности не проявлял, ограничиваясь редкой артиллерийско-минометной стрельбой.
Рассказ о событиях конца 1941 г. хотелось бы закончить отрывком из воспоминаний рядового эсэсовца:
«После Рождества температура постоянно снижалась. Сильный ветер нес кристаллики льда, и с открытыми глазами ходить было невозможно. Нам противостоял настоящий противник – зимняя ударная группа, хорошо обученная, вооруженная, стойкая и жесткая, как сталинская гвардия. Ее солдаты атаковали днем и ночью на лыжах, неприметные в своих маскировочных халатах.
Советы своевременно позаботились о своих солдатах. Валенки, ватные штаны и телогрейки, меховые рукавицы и шапки, лыжи и сани были их стандартным оснащением. Оружие их тоже хорошо стреляло на морозе. А мы без зимнего обмундирования лежали в наших ледяных пещерах.
…Серая полевая форма на белом снегу делала нас великолепной мишенью для противника. С горечью мы признавали неспособность руководства.
…В полосе соседней 30-й дивизии противник подстрекал против нас: «Вы, храбрые солдаты вермахта, истекаете кровью на фронте, в то время как эсэсовцы едут в отпуск, чтобы по заданию Гиммлера оплодотворять ваших жен для воспроизводства нордического пушечного мяса. Вы голодаете, тогда как ваш паек отдают в качестве дополнительного питания эсэсовским ублюдкам. Не давайте этому продолжаться»[30].
Глава 4
Фронтовая действительность
Почему отступали
Нанесенный врагом удар ошеломил наши не подготовленные к этому войска. В первую очередь это касается частей, которые вступили в бой неорганизованно. Наблюдались случаи, когда даже целые части, попавшие под внезапный фланговый удар небольшой группы вражеских танков, подвергались панике. Боязнь окружения и страх перед парашютистами противника долго были настоящим бичом. Чем можно объяснить, что отступали отдельные группы бойцов, как правило, без оружия, часто без обуви, имея лишь вещевые мешки и котелки? У нас не хватало жесткой дисциплины: умри, а держись, противник в этом отношении был сильнее нас. У немецких пленных все, как правило, цело до последнего личного номерка, и у всех обязательно вычищены сапоги и лица побриты[31].
«Если личный состав танкистов, летчиков, артиллеристов у нас неплохой, они дерутся достаточно стойко, то это нельзя сказать про пехоту» (из письма командира 141-й стрелковой дивизии полковника Тетушкина тов. Маленкову от 10 июля 1941 г.).
Но основная тяжесть войны легла на плечи пехоты. Об этом говорят страшные цифры ее потерь. Если общие потери родов войск в 16 миллионов 859 человек (4 миллиона 28 тысяч безвозвратные и 12 миллионов 831 тысяча санитарные) взять за 100 %, то на ее долю приходится 86,6 %. Более того, в стрелковых войсках только за 28 месяцев войны из строя выбыло – 546,3 %, в бронетанковых войсках за тот же период это число более чем в два раза меньше – 236,7 %[32].
Одним командирам было не под силу останавливать трусов, паникеров и дезертиров. Уже 27 июня 1941 г. введена директива № 35523, адресованная начальникам третьих отделений, начиная с дивизии и выше. В ней говорилось об организации «подвижных контрольно-заградительных отрядов» на дорогах, ж.д. узлах, для прочистки лесов и т. д.
Уже 19 июля 1941 г. при Особых отделах были сформированы отдельные подразделения, укомплектованные личным составом войск НКВД. Установленные ими дезертиры подвергались аресту и находились под следствием в течение 12 часов до предания их суду военного трибунала. Отставшие же от части под командой проверенных командиров направлялись в штаб соответствующей дивизии. В исключительных случаях начальник Особого отдела имел право расстреливать дезертира на месте.
16 августа 1941 г. Ставка ВГК издает приказ № 270 «О случаях трусости и сдаче в плен и мерах по пресечению таких действий». В нем четко и ясно говорилось:
«Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров. Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начальствующего состава».
Сегодня некоторые осуждают все эти, на их взгляд, «бесчеловечные меры». Однако даже генерал Д.А. Волкогонов в своей книге «Семь вождей» не смог не признать: «Хотим мы этого или не хотим, но в трагические месяцы начала войны беспощадная страшная воля Сталина смогла заставить многих людей «упереться», призвать все свое личное мужество на помощь, одолеть свое малодушие под страхом смертной кары».
Уже в сентябре 1941 г. заградительные отряды постепенно создавались и в составе стрелковых дивизий фронтов, численностью не более батальона. Такие отряды формировали и Особые отделы территориальных органов НКВД.
С 22 июня по 10 октября 1941 г. Особыми отрядами НКВД и заградительными отрядами НКВД по охране тыла было задержано 657 364 военнослужащих, отставших от своих частей и бежавших с фронта. Было арестовано из этого числа 25 878 человек, остальные 631 486 человек сформированы в части и вновь направлены на фронт.
По постановлениям Особых отделов и по приговорам Военных трибуналов расстрелян 10 201 человек, из них расстрелян перед строем – 3321 человек[33].
28 июля 1942 г. вышел приказ № 227. Он был жесток, но этого требовала обстановка, сложившаяся к этому времени. В этом документе абсолютно все без сантиментов:
«1. Военным советам фронтов и прежде всего командующим фронтами:
а) безусловно, ликвидировать отступательные настроения в войсках и железной рукой пресекать пропаганду о том, что мы можем и должны якобы отступать и дальше на восток, что от такого отступления не будет якобы вреда;
б) безусловно, снимать с поста и направлять в Ставку для привлечения к военному суду командующих армиями, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования фронта;
2. Военным советам армий и прежде всего командующим армий:
а) безусловно, снимать с поста командиров и комиссаров корпусов и дивизий, допустивших самовольный отход войск с занимаемых позиций без приказа командования армии, и направлять их в Военный совет фронта для предания военному суду;
б) сформировать в пределах армии 3–5 хорошо вооруженных заградительных отряда (до 200 человек в каждом), поставить их в непосредственном тылу неустойчивых дивизий и обязать их в случае паники и беспорядочного отхода частей дивизии расстреливать на месте паникеров и трусов и тем самым помочь честным бойцам дивизий выполнять свой долг перед Родиной».
Заградительные отряды в период ожесточенных боев с противником сыграли положительную роль в деле наведения порядка в частях. В критические моменты эти отряды вступали непосредственно в бой с противником.
По мнению ветеранов-окопников, страшнее начавшейся паники на фронте не могло быть ничего[34].
Отношение к СМЕРШу у нас до сих пор двойственное. В книгах, кинофильмах оно, как правило, выражено в негативных тонах. Но конкретные отрицательные персонажи в военной контрразведке не могут отражать истинной работы СМЕРШа. С началом войны задачи Особых отделов изменились на сто восемьдесят градусов, ибо теперь борьба с контрреволюцией, которая была главной задачей, отошла на второй план.
Главной задачей Особых отделов на период войны была решительная борьба со шпионажем и предательством в частях Красной Армии и ликвидация дезертирства в непосредственно прифронтовой полосе. (Постановление ГКО № 187 СС от 17 июля 1941 г.)
Когда встал вопрос о названии военной контрразведки (проектное название «Смернеш» – смерть немецким шпионам) Сталин сказал: «А почему, собственно говоря, речь должна идти только о немецких шпионах против нашей армии? Давайте назовем «Смерть шпионам», а сокращенно СМЕРШ».
Занимался СМЕРШ и радиоиграми с разведками противника, которые стали абсолютно новейшим направлением в их деятельности.
Успешной оказалась работа СМЕРШа по централизации зафронтовой деятельности – внедрения в германские разведорганы и школы наших агентов. СМЕРШ сумел не только парализовать подрывную работу германских спецслужб по всем ее направлениям, но и перехватить инициативу в свои руки.
Так, бывший начальник отдела «Абвер-1» генерал Ганс Пиккенброк однажды откровенно заявил: «Россия – самая тяжелая страна для внедрения вражеской разведки».
Другой немец, бывший генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, начальник штаба Верховного главнокомандования вермахта, был более красноречив: «В ходе войны данные от нашей агентуры касались только тактической зоны, мы ни разу не получали данных, которые оказали бы серьезное воздействие на развитие военных действий».
Таким образом, эффективность советской военной контрразведки признал и потерпевший сокрушительное поражение противник[35].
Вот мнение простого фронтовика старшего лейтенанта, фронтового разведчика: «О СМЕРШе надо сказать несколько слов. Эта неуклюжая аббревиатура прикрывала военную контрразведку, которая имела «своих» во всех подразделениях».
В полку это был офицер в звании не менее капитана, при нем отделение охраны и конвоя, писарь и пр. – все в отдельных землянках и на довольствии со штабной кухни. «Стукачи» – в каждом взводе, роте. Их весьма «любили», а высвечивались они в боевых условиях довольно быстро. Тех, кто особенно усердствовал, почему-то очень «любили» шальные пули, и попадали они по чистой случайности всегда в спину, и все-таки «стукачи» держали под подозрением практически всех.
Неосторожное слово, взгляд, и того гляди попадешь к такому на «карандашик», а дальше могло дойти и до штрафного подразделения. Отсюда и «теплое» отношение ко всем, причастным к сему ведомству – СМЕРШу[36].
Окопная жизнь
Как жили, как воевали на передовой настоящие фронтовики, а не прифронтовые «фронтовики» и «окопники» батальонных, полковых и дивизионных служб? Вот выдержка из книги О.С. Смыслова «Окопная правда войны»: «Но война – это не только кровавое месиво. Это постоянный голод, когда до солдата в роту доходила вместо пищи подсоленная водица, замешанная на горсти муки, в виде бледной баланды. Это холод на морозе и снегу, в каменных подвалах, когда ото льда и изморози застывает живое вещество в позвонках. Это нечеловеческие условия пребывания в живом состоянии на передовой, под градом осколков и пуль. Это беспардонная матерщина, оскорбления и угрозы со стороны штабных «фронтовиков» и «окопников» (батальонного, полкового и дивизионного начальства).
Война – это как раз то, о чем не говорят, потому что не знают. Из стрелковых рот с передовой вернулись одиночки, их никто не знает. …Но жизнь пехотинца в бою висит на тоненькой ниточке, которую легко может оборвать немецкая пуля или небольшой осколок. Солдат не успевает совершить ничего героического, а смерть настигает его.
Однажды в одном интервью генерала армии В.А. Варенникова спросили:
– Путь к победе был долгим и тяжелым. Какие из эпизодов войны вы вспоминаете?
– Таких эпизодов было много… Я всегда завидовал летчикам, танкистам. Белой завистью, конечно. Истребитель в полете 40 минут, максимум час. Затем он возвращается на аэродром, где его машину обслуживает техник. У летчика есть землянка, есть банька. Он прилетел, поел, отдохнул. А мы всегда с противником в контакте, друг другу смотрим в лицо».
Есть еда – хорошо, нет – терпеть надо. Стужа, холод, жара, зной – надо выдерживать…
Когда начиналась окопная жизнь? Если быть точным, то она всегда начинается неожиданно, без всяких сантиментов, словно рубилась с плеча, как самая что ни на есть правда. Шли ли пехотинцы на передовую, находились ли там, все одно, это уже была их жизнь – окопная. Та земля, которая всегда была под ногами, была и домом и постелью. Зимой и летом все одно: по ней ходили, на ней воевали и в нее ложились.
На земле всегда был отдушиной солдатский смех, царским подарком – табак, лучшим другом – лес и великим счастьем – еда. Ведь ничто так не беспокоит солдатскую душу на передке, как харч.
Лес давал возможность соорудить блиндаж, разжечь костер, настелить дорогу, да и, бывало, кормил сносно. А если его не было рядом? Одна надежда только на старшину роты.
Это он тащил с помощниками термос с похлебкой, буханки хлеба, сахар, махорку и водку.
Поставив термос между ног, с цирковой ловкостью он опускал туда черпак и таким же привычным движением плескал содержимое в подставленный котелок, при этом тут же отмечал химическим карандашом галочку в листке замусоленной бумаги. Но одно дело летом, другое – зимой. Пока пищу дотащат до передовой, хоть в руках, хоть в повозке, все одно: горячее мгновенно превращается в холодное пойло. Хорошо, если мучная, слегка подсоленная водица не успела схватиться на сильном морозе. Да, в сущности, и это была еще не беда. Ведь если солдат с термосом накрывали немецкие мины, если по несколько суток старшина не мог добраться до передка, тогда все: и настроения не было, и вши заедали особенно. Ведь они ползали на голодных.
Другое дело батальонная кухня, когда, попыхивая горячими топками, уже издалека чувствовался соблазнительный запах, она въезжала в лес. Фырканье лошадей и позвякивание уздечек поднимали солдат без каких-либо команд. Одним словом, война войной, а обед по распорядку. Но батальонная кухня на передке могла быть мечтой нереальной. Ведь назад с передка только уносили.
Выносить с передовой раненых имел право только санинструктор или санитар, легкораненые выбирались из-под огня сами. Покидать боевой порядок запрещалось, даже если ранили кого-нибудь из твоих друзей. Всякая попытка сопровождения раненых в тыл расценивалась как прямое уклонение от боя. Однако не всегда выходило так, как требовал устав, в боевых условиях приходится строго разбираться между необходимой помощью и дезертирством с поля боя».
Белорусский писатель В. Быков до конца дней не мог забыть будни окопников: «Убитых мы не хоронили, – где упал боец, там и остался лежать. Не было времени валандаться с трупами. Старшие командиры орали: «Вперед!» Потом после боя убитых хоронили специальные похоронные команды. Они собирали оружие убитых, снимали с них одежду и сапоги, рыли ямы и сбрасывали в них трупы. Закапывали.… В штабе части составляли список убитых. Но это совсем не означало, что в той или иной братской могиле лежат только те, кто занесен в список, точнее, именно те. Порой случались ошибки – боец жив, а числится в списке. И, наоборот, – в списке убитых солдата нет, а он числится в этой могиле».
Осенью 1941 г., когда Красная Армия оставляла одну позицию за другой, вдруг стали задумываться: почему красноармейцы, увидев танки и пехоту противника, порой без приказа оставляют линию обороны своих подразделений и частей.
«Наши уставы, существовавшие до войны, учили строить оборону по так называемой ячеечной системе, – писал К.К. Рокоссовский.
– Утверждалось, что пехота в ячейках будет нести меньше потерь от вражеского огня. Возможно, по теории это так и получалось, а главное, рубеж выглядел очень красиво, все восторгались. Но, увы! Война показала другое…
Итак, добравшись до одной из ячеек, я сменил сидевшего там солдата и остался один.
Сознание, что где-то справа и слева тоже сидят красноармейцы, у меня сохранилось, но я их не видел и не слышал.
Командир отделения не видел меня, как и всех своих подчиненных. А бой продолжался.
Меня все время не покидало желание выбежать и заглянуть, сидят ли мои товарищи в своих гнездах или уже покинули, а я остался один».
Генерал А.В. Горбатов примерно в это же время также обратил свое пристальное внимание на эту проблему.
Жизнь заставила не распылять взвод, располагать его на одном из бугров – в общей траншее, не более ста двадцати метров по фронту, чтобы командир видел своих подчиненных, а они – своего командира.
Немного о каске (от исп. сasco – череп, шлем). Этот защитный головной убор из металла появился во Франции в 1758 г. у драгунов. В Первую мировую многие страны использовали стальную каску для защиты от пуль и осколков. В Красной Армии стальная каска после 1939 г. стала называться шлемом. Одни на передовой ходили без касок и даже под пулями и об ее отсутствии не жалели, так как, по их словам, каска звенела на голове, цеплялась за сучки, мешала думать и сосредоточиться.
Другие даже ночью, когда ложились спать, оставляли ее на голове, надеясь, что каска защитит от стального осколка и пули. В целом во всей Красной Армии отношение к каскам было пренебрежительное. «Почти восемьдесят процентов, – говорил киевский профессор Костенко, – убитых и умерших от ран имеют поражения в голову. И все это люди, не имеющие каски. Те, кто имел поражения в голову через каски, отделывались царапинами и контузиями, иногда тяжелыми. Но смерть при поражении головы через каску – исключение. Очень, очень редкое исключение. Выходит, мы погибаем из-за отсутствия дисциплины. В сущности, мы самоубийцы, самоубийцы по расхлябанности».
У немцев спрос за каски был строгим. Там за появление на передовой без каски судили как за членовредительство[37].
По-разному говорят о наркомовских ста граммах, однако как бы воевали без них окопники!
В Постановлении ГКО № 562 от 22 августа 1941 г. было указано: «Установить начиная с 1 сентября 1941 г. выдачу водки 40 градусов в количестве 100 г в день на человека (красноармейца) и начальствующему составу передовой линии действующей армии».
До действующей армии это указание было доведено 25 августа 1941 г. в приказе НКО СССР № 0320. Характерно, что уже в июне (Постановление ГКО № 1889 от 6 июня 1942 г.) Сталин внес в этот процесс некоторые изменения:
«1. Прекратить с 15 мая 1942 г. массовую ежедневную выдачу водки личному составу войск действующей армии.
2. Сохранить ежедневную выдачу водки в размере 100 г только тем частям передовой линии, которые ведут наступательные операции.
3. Всем остальным военнослужащим передовой линии выдачу водки по 100 г производить в революционные и общенародные праздники».
Ровно через пять дней в Приказе НКО № 0470 от 12 июня 1942 г. разъяснялось:
«1. Выдачу водки по 100 граммов в сутки на человека производить военнослужащим только тех частей передовой линии, которые ведут наступательные операции.
2. Всем остальным военнослужащим передовой линии выдачу водки в размере 100 граммов на человека производить в следующие революционные и общественные праздники: в дни годовщины Великой Октябрьской социалистической революции – 7 и 8 ноября, в День Конституции – 5 декабря, в день Нового года – 1 января, в день Красной Армии – 23 февраля, в дни Международного праздника трудящихся – 1 и 2 мая, во Всесоюзный день физкультурника, во Всесоюзный день авиации – 16 августа, а также в день полкового праздника (формирования части)».
Однако 12 ноября 1942 г. в разгар Сталинградской битвы Сталин установил более либеральный порядок в деле приема 100 граммов. В сутки на человека эту норму выдавали не только наступающим частям, но и всем частям, ведущим боевые действия и находившимся на передовой.
При этом не забыли и полковые, и дивизионные резервы. Им, выполняющим работу «под огнем противника», а также раненым (по указанию врачей) разрешалось принимать «для аппетита» по 50 граммов в сутки. Водку на фронт привозили в молочных бидонах или в дубовых бочках.
М.И. Сукнев, будучи комбатом, так вспоминал о наркомовских: «Три года на фронте – это было мало кому дано из тех, кто не поднялся выше комбатов, командиров батальонов и батарей. Месяц-два, а то и сутки-двое, и твоя гибель неизбежна!
Я уже знал свою норму – стакан водки, больше нельзя. Видно, не берет, стакан на меня действует как 50 г. А не выпьешь, из окопа не вылезешь. Страх приковывает. Внутри два характера сходятся, один – твой, а другой тот, который тебя сохранять должен».
12 сентября 1941 г. Постановлением ГКО № 662 были установлены нормы продовольственного снабжения Красной Армии. Первая категория продпайка предназначалась для красноармейцев и начальствующего состава боевых частей действующей армии: хлеб (октябрь – март) – 900 г, (апрель – сентябрь) – 800 г; мука пшеничная 2-й сорт – 20 г; крупа разная – 140 г; макароны – 30 г; мясо – 150 г; рыба – 100 г; комбижир и сало – 30 г; масло растительное – 20 г; сахар – 35 г; чай – 1 г; соль – 30 г; овощи, картофель – 500 г; капуста – 170 г; морковь – 45 г; свекла – 40 г; лук репчатый – 30 г; зелень – 35 г; махорка – 20 г; спички – 3 коробки в месяц; мыло – 200 г в месяц. В период с декабря по февраль должно было выдаваться сало свиное по 25 г в сутки на человека.
Однако в первые годы войны пехотинцы чаще всего голодали. Счастьем было захватить трофейную кухню, где мог оказаться и вишневый компот. Когда Красная Армия перешла государственную границу, кормить стали значительно лучше. Выручали трофейные запасы продуктов. А уж после Победы за границей наши солдаты и офицеры питались, что называется, от пуза.
Третья категория красноармейского пайка предназначалась для строевых и запасных частей, не входивших в состав действующей армии. От первой она отличалась граммами значительно: хлеб (зима) – 750 г, (лето) – 650 г; мясо – 75 г; комбижир и сало – 20 г; мыло – 150 г в месяц.
Известен продовольственный паек немецкой 290-й пехотной дивизии 2-го корпуса 16-й армии группы «Центр» в июне 1942 г., когда дивизия держала оборону восточнее реки Пола: хлеб – 600 г; мясо – 96 г; горох – 75 г; сахар – 60 г; соль – 15 г; масло – 40 г; твердый сыр – 50 г; кофе – 5 г; чай – 4 г; шоколад – 25 г.[38]
Здесь вы не увидите картофеля, овощей, макарон, нет дополнительного сала. Хлеба и мяса в немецком пайке намного меньше, чем в пайке военнослужащего Красной Армии.
С началом войны Красная Армия оказалась в трудном положении. Большие запасы продовольствия, вооружения и вещевого имущества попали в руки противнику. Ресурсы обмундирования оказались существенно сниженными, в связи с чем 13 июля 1941 г. было решено на период обучения призывников в запасных частях временно заменить пилотку – фуражкой, а шинель – ватной курткой или телогрейкой.
Все предметы обмундирования, демаскирующие войска, по возможности старались заменить на военное время – полевыми, защитного цвета (знаки различия, звезды на головных уборах, пуговицы и т. д.), хотя такие нововведения встречали некоторое сопротивление у многих бойцов и командиров. К концу шестой недели войны стала очевидной уязвимость начальствующего состава и генералов, находившихся на фронте, из-за слишком заметных отличий.
Еще в довоенное время всему командному составу на случай военного времени была введена однобортная шинель (приказ НКО СССР от 1 февраля 1941 г.) и предусматривалась отмена нарукавных знаков отличия.
1 августа 1941 г. по телеграфу был распространен приказ НКО СССР № 253, предусматривающий отмену ношения нарукавных знаков для всего начальствующего состава, находящегося на театре военных действий и в маршевых частях. Этим приказом устанавливалось всем родам войск действующей армии ношение петлиц защитного цвета с защитными знаками различия, а также выдачу на фронте генералам защитных гимнастерок и шаровар с лампасами. К концу августа 1941 г. защитные петлицы и знаки различия были разосланы по фронтам.
Советскими генералами приказ от 1 августа был воспринят неоднозначно. Бессистемность в реализации приказа добавляли непереаттестованные высшие командиры в звании комбрига и комкора (такое положение сохранялось до конца 1941 г.), которые, как правило, носили генеральские фуражки и знаки различия, установленные приказом НКО СССР № 176 от 1935 г.
Все это дополнялось различными кожаными пальто, шапками-финками, нерегламентированными теплыми жилетами, кожаными куртками, теплыми пальто и фетровыми бурками, разрешенными приказом 1936 г., что придавало высшему советскому военно-политическому командованию вид, несколько отличный от основной массы бойцов и командиров Красной Армии.
3 августа 1941 г. приказом НКО № 261 была установлена новая женская форма.
11 августа 1941 г. секретным приказом была прекращена выдача нового вещевого имущества личному составу тыловых частей и учреждений Красной Армии. Все свободное новое обмундирование к 25 августа следовало передать на обеспечение частей, убывающих на фронт.
Еще в летние месяцы 1941 г. была развернута подготовка к обеспечению личного состава Красной Армии теплыми вещами на зиму. Теплые вещи, прежде всего меховые полушубки и валенки, не только выискивались на всевозможных складах, но и широко собирались от населения в виде добровольных пожертвований и энергично производились промышленностью. Однако основным видом осенне-зимнего обмундирования продолжала оставаться ватная телогрейка. 25 августа 1941 г. взамен существующей телогрейки приказом НКО СССР № 283 была введена новая телогрейка со стояче-отложным воротником, позволяющим нашивать на воротник знаки различия, что делало это обмундирование повседневной, а не специальной одеждой.
