Александр Силецкий
Золотые времена
– Я бы тогда подарил своей жене бриллиантовые, на печатной схеме, квазибусы, – томно сообщил Пупель Еня и тихонечко вздохнул. – Она уже который год пилит меня из-за этих бус. У всех соседок, дескать, есть…
– А я тогда куплю себе аглицкие ботинки на антигравитационной подошве, – пообещал, переворачиваясь на живот, Ривалдуй, и взгляд его сделался жестоким. – Сызмальства мечтал. Без веса, а пинать такими – наслажденье. Не жмут в колодке, и вообще…
И в это самое время в отдалении послышались шаги.
Все трое разом прекратили разговоры, обернулись, еще не понимая, что случилось, и…
– Офалдеть! – охнул Пупель Еня. – Легки на помине…
По белой цветущей равнине, явно направляясь к ракете, двигались три фигуры – ну, в точности человеческие. Они сильно размахивали при ходьбе руками и – это было заметно с первого взгляда – очень спешили.
Когда местные приблизились, стало очевидно: выглядят они вполне убого.
Усталые, изможденные лица, нечесаные волосы, худые тела, едва прикрытые какими-то разноцветными лохмотьями, тяжелое, натужное дыхание…
Короче, вид у туземцев был, что ни говори, малоученый – воистину самоварные, квасные рожи!..
При этом каждый из пришельцев держал в руке длинный, на конце загнутый кренделем стержень – нечто, наподобие пастушеского посоха. А может, даже символ власти…
Приписка на полях:
Некоторые хроники, напротив, называют туземцев исключительно красавцами-мужчинами. Но это – ложь. Тем более что авторами тех хроник были девы. Старые и кабинетные. (См. комментарий.)
Пункт пятый
– Братцы, вот они – идут, идут!.. – страшным голосом завопил Ривалдуй. – Контакт! Ну, наконец-то!.. Чужой разум! Ура! – Он на несколько секунд замолчал, а потом сконфуженно добавил: – Я боюсь.
– Почему? – строго спросил Матрай Докука.
– Да так, знаете ли… Ждали, конечно, но… все равно – как снег на голову… Глядишь, что-нибудь не так ляпнем, не так посмотрим… Это вам не лясы с лигерянином точить, тут дело посложней. Идут, идут, голубчики!
– Верно, – закивал Матрай Докука. – Замечание по существу… Мы теперь – весь Лигер-Столбовой для них. А за нами – матушка-Земля. Как бы не осрамиться…
– Может, лучше уйдем? – робко предложил Пупель Еня. – Может, в следующий раз? Потом?
– С ума сошел! – ахнул капитан. – Ты думай, что болтаешь! И когда ж это – потом?.. Столько ждали, столько искали – и теперь в кусты?!
– Я с ними говорить не буду, – упрямо заявил Ривалдуй. – Искать разумное – всегда готов, а вот контакты разводить с ним… Я такому не обучен.
– Ну, а кто обучен? – взвился капитан. – Курсы кройки и контактов – это курсы, да?!
Он косо глянул в сторону туземцев.
Те уверенно и торопливо шагали, выстроившись гуськом, и лица у них были непроницаемо-сосредоточенные.
Спейсотусовщиков они как будто и не замечали. Глядели себе под ноги да с остервенением топтали траву.
– Кэп, – уныло подал голос Пупель Еня, – я, пожалуй, тоже не буду вмешиваться. Это как-то… слишком сложно для меня. А ты – наш вождь, верховный, так сказать, главнокомандующий. Вот теперь верховно и сглавнокомандуй что-нибудь, тряхни браздами… Ты ж всегда хвалился…
– Да вы что? – растерялся капитан. – Вы серьезно? Я не справлюсь один.
– Ты, кэп, говори, – успокоил его Ривалдуй, – а мы поддакивать будем.
– Но это предательство!
– Кэп, мы не предатели, – звенящим голосом и со скорбной миной на лице признался Пупель Еня. – Просто мы поняли, что это дело – не для нас. Всю жизнь мечтали, надеялись, а теперь вот, когда встали перед фактом… Зря надеялись. Заряд не тот.
– Ну-ну. Поздно сообразили, – пробурчал Матрай Докука. – Кончились каникулы. Эти орлы уже здесь!
Пункт шестой
Аборигены, замерев невдалеке, молчали и лишь шумно переводили дух.
Потом разом выстроились, точно выставили футбольную стенку, и глупо и просветленно заулыбались.
Матрай Докука, нахохлившись, незаметно ткнул своих спутников в бока.
И тотчас все трое заулыбались в ответ, однако вышло это как-то нарочито и даже странно, будто некто разом приложил к их лицам маски с растянутым до ушей ртами, из уголков которых вызывающе торчали дымящиеся окурки.
Так они на сколько-то времени и застыли друг против друга: туземцы – сбившись в плотную шеренгу, а космонавты – верхом на ящиках.
И никто не отваживался первым сделать хоть одно движение…
Только на лицах у всех продолжали блудливо играть восторженно-приторные улыбки. Да бегающие глазки смотрели с опаской и подозрением.
Наконец сигарета у Ривалдуя почти совсем догорела и обожгла ему губу.
Он подавился, тихо взвыл и выплюнул чинарик.
Аборигены вздрогнули и заулыбались еще шире.
Бравых спейсотусовщиков от такой накладки прошиб холодный пот.
– Н-ну, – не выдержал Пупель Еня, на всякий случай кося рот и стараясь, чтобы губы почти не шевелились, – так мы и будем сидеть?
– Посидим, – кислым голосом отозвался капитан, кося рот в другую сторону.
– Чего мы ждем?
– Подождем… Пусть они чего-нибудь скажут.
Но туземцы, радостно осклабясь и закатив глаза, казалось, не вменяли.
– Черт знает что, – прошипел тихонько Ривалдуй, – я ногу отсидел.
– Попрыгай, если хочешь, – еще тише прошипел в ответ Матрай Докука.
Ривалдуй крепко зажмурился, собрался с духом и – слез с ящика.
Аборигены робко отшатнулись.
– Боятся, – с нотками ревнивой радости констатировал капитан.
Аборигены сбились в кучу, один из них, тревожно зыркая в сторону космонавтов, что-то пролопотал на ухо своему соседу – тот согласно кивнул, и трое пришельцев опять, как и в самом начале, умильно уставились перед собой.
– А у них палки с крючками, – сказал Ривалдуй.
– Ну и что? – спросил Пупель Еня.
– Так, ничего.
– Много ты знаешь!
– А все равно – не люблю я так. Не люблю, когда на меня глаза пялят.
– Вот и ты тоже пяль!
– А я что, по-твоему, делаю?
– Слушай, кэп, ну, скажи им хоть что-нибудь, – взмолился Пупель Еня. – Я с ума сойду от этой… неопределенности. Да-да!
Матрай Докука счел за лучшее промолчать и лишь сосредоточенно начал взбивать густые бакенбарды.
– Так ведь они уйдут, – предупредил Пупель Еня. – Постоят-постоят – и уйдут. Чего им тут время терять? А потом будут всем говорить, что мы какие-то придурки. Двух слов связать не можем.
– Я им покажу придурков! – оскорбился капитан.
– Тогда скажи что-нибудь.
Матрай Докука принялся с отсутствующим видом смотреть на облака.
– А они на разбойников похожи, – вдруг задумчиво заключил Ривалдуй. – И глаза у них бегают, и одежда рваная. В натуре – колдыри! С детства запуганные головорезы. Небось, удрали…
– Ну, ты уж скажешь! – усмехнулся Пупель Еня, поправляя на носу очки. – Удрали!.. Впрочем… Мир чужой, непредсказуемый! Тяжелая у них, как видно, жизнь. Борьба видов… Мичуринский отбор… Жаль их. Жаль!
И эти, вовремя произнесенные слова решили дело.
– Да, мой милый, – воодушевился капитан, – ты совершенно прав. Мы – гуманисты. И потому наш долг: сделать так, чтоб всем им стало несравненно лучше, чтоб они догнали нас и даже перегнали – хоть по всем статьям! Нам ведь не жалко. Пусть!.. Пускай Земля потом с ними возится. Подарочек ей в душу!..
– Так-так-так… Ты все же будешь говорить, кэп? – осведомился Пупель Еня.
– Да! Теперь-то я им всё скажу!
Он резво вскочил на ноги, лихо притопнул, словно проверяя прочность ящика, выпрямился во весь свой маленький рост, даже на цыпочки привстал и величественно простер правую руку перед собой, левой одновременно отирая пот со лба.
Аборигены пугливо съежились и со всей очевидностью изготовились бежать.
– Собратья, верные соратники по интеллекту! – набрав в легкие как можно больше воздуха, грянул капитан. – Братишечки, братва… – упавшим голосом повторил он и закашлялся. Но тотчас рука его завибрировала с непостижимой быстротой, а волосы на парике от страсти, охватившей капитана, встали дыбом: – Наконец-то! Все-таки – свершилось! Великий миг настал! Привет вам от нас! Привет вам от всех! Соединяйтесь, радуйтесь, живите! Мы рады видеть вас! А вы? – Он перевел немного дух и снова взвыл: – Мы прилетели к вам с Лигера-Столбового, вон откуда! – Он авторитетно ткнул пальцем в небо. – Разум ищем! Братский! Мы не привередливы – нам хоть какой… И вот вы – здесь! И вот мы – тут! Ура нам всем! Чем занимаетесь? Счастливы ли вы? Какие ваши идеалы? Каковы успехи? Мы должны знать всё. Доверие, доверие и еще раз доверие. Разбойничать не будем. Ну, так что же?
Он умолк, довольный своей речью, и выжидательно посмотрел на аборигенов.
– Во, силен старик! – с восхищением пробормотал Ривалдуй. – Эк его прорвало!.. Король переговоров! Цицерон вселенский! А еще сопротивлялся…
Один из туземцев, чуть посовещавшись с коллегами, выступил вперед и внятно произнес:
– Учевто адгот. Укчур итолозоп!
Космонавты замерли, ожидая, что тот скажет дальше, но туземец умолк, томно склонил голову набок и, шаркнув ножкой, отступил к своим товарищам.
Тогда капитан распорядился:
– Ривалдуй! Заводи лингвоперчик! Живо! Маэстров надобно понять!
– Давай-давай, – счастливо засмеялся Пупель Еня.
Ривалдуй опрометью кинулся к стоявшему поблизости особо красочному ящику, на стенках которого по синему фону огненными буквами было намалевано: «Лингвистическая Первочитающая Каламбурация. Не подпущать!», выгреб из него некое никелированное диво с медной пастью чеканного динамика, крутанул подряд все ручки, надавил подряд все кнопки и, поплевав три раза через левое плечо, шепнул:
– А ну, соколик, начинай, не подведи, родимый! Только не рвани…
Динамик затрепетал и встал торчком.
– Ух-м-м, гны-м-м, га-м-м… Позолоти ручку – тогда отвечу! – ухнул лингвоперчик так, что от неожиданности аборигены разом попадали друг на друга.
– О!.. Какую такую ручку? – изумился Пупель Еня.
– Укчур юукат юукак? О! – вновь заголосил осатанело лингвоперчик.
– Звук поубавь, – приказал капитан. – Не видишь – собратья страшатся! У них, похоже, всё задом наперед. Когда-то, я читал, и на Земле была одна страшилка: «Тидебоп мзинуммок». В чем смысл, неведомо, но, говорят, мороз по коже продирал. Вот и я в толк не возьму: какую еще ручку?!
– Вот эту! – Один из аборигенов потряс в воздухе холеной пятерней.
– Все ясно, кэп! – догадался Ривалдуй. Он подскочил к туземцам: – Стало быть, ручку вам позолоти?
Те только кротко улыбнулись: мол, приятно слышать умные слова.
– Ага… – Ривалдуй задумчиво взглянул на местных. – Сразу, значит, компенсация… Позолоти ручку… Эвон как! Иначе – заплати, побалуй денежками, доставь вам, родимым, радость – дай на хлеб насущный? Так?
– Ну, ну?! – мигом развернулся к аборигенам капитан. – Вы, видно, предлагаете нам условия: желая познать этот мир, мы вас спрашиваем, а вы отвечаете – и мы немедля вас благодарим? Я верно понял?
Лингвоперчик сосредоточенно и очень споро что-то лопотал на туземном языке.
– А переводит точно? – усомнился Пупель Еня. – Слово в слово? От себя не добавляет?
– Этого никто не знает, – шепотом ответил Ривалдуй. – Машина девственна, в работе не была.
– Рискуем, – Пупель Еня тяжело вздохнул.
Аборигены прислушались и тотчас закивали.
– Ишь ты! – с удивлением заметил Ривалдуй. – Согласны. Только – с чем? Как будто понимают…
Меж тем Матрай Докука потихоньку заводился.
– Интересные условия, крутые. М-да уж… Но учтите, – не моргнув, соврал он, – денег у нас нет.
– А нам денег и не надо – натурой давайте, – категорически заявили аборигены.
– Натурой? – встрепенулся капитан. – Уже какое-то движение вперед. Прекрасно! Что же вы хотите?
– А что дашь.
– Х-м, интересно… Что им, в самом деле, дать? – обеспокоенно спросил капитан у своих спутников. – Не прогадать бы… Дашь мало – чего доброго, обидятся, а много – шут его знает, сколько… Мы, кажется, влипли, братцы.
– Капитан! – взмахнул рукою Ривалдуй. – Какие проблемы?! Это же элементарная торговля: за любой товар давай как можно меньше! При нужде добавить-то нетрудно… Я предлагаю для начала подарить им отвертку.
Он белозубо улыбнулся, выудил отвертку из нагрудного кармана и галантно, как цветочек, протянул аборигенам.
Те смерили ее презрительными взглядами, сопоставляя с размерами ракеты.
Однако ж – взяли.
Приписка на полях:
Существует предание, будто, в неоскудевающей дальновидности своей всё рассчитавши наперед, космонавты в этот эпохальный миг спросили: «Ну что, вам целую ракету сразу подарить или только гаечный ключ, которым можно ракету по винтику разобрать?» И будто бы тогда аборигены сдрейфили, взяв малость. Это ерунда. Люди, замечательные в разных устремлениях, и в деле не скупятся. Иначе может думать только нытик Бумдитцпуппер.
– А теперь ответьте на мои вопросы, которые я задавал вначале! – потребовал Матрай Докука.
– В самом деле, – урезонил Пупель Еня.
Один из туземцев, беспрестанно низко кланяясь и приседая, тотчас сообщил:
– Мы – тутошние поселяне или, если хотите, хозяева этой планеты. Первое, впрочем, не всегда совпадает со вторым. Но это и не важно. Мы занимаемся тем, что познаем природу, подлаживая ее к своим потребностям, и сами, в свою очередь, подлаживаемся под нее, когда ее подладить невозможно.
– А ракета у вас хорошая, – ласково и в один голос добавили его соотечественники.
И все трое мечтательно вздохнули.
– Н-дэ? – с подозрением уставился на них Ривалдуй.
Пункт седьмой
– Ку-ку, ку-ку, – послышалось из распахнутого настежь люка корабля.
– Два пополудни, между прочим! – с удовлетворением отметил Пупель Еня. – Полтора часа контачим. Не хухры-мухры!.. Почти рекорд.
– И не почти, а точно, – уязвленно отозвался капитан. – Сам подумай! Кому меньше удавалось?
– Это потому, наверное, что мы – единственные, первые. И разных злобных конкурентов у нас нет. Пока…
– Да что ты всё заладил: почти, пока!.. Те, кто придут потом, не в счет. История начнется с нас!
– Ты полагаешь? – усомнился Пупель Еня. – Сразу эдак – прямо с нас? Я как-то слабо представляю…
– Кэп, а часы не отстают? – осведомился Ривалдуй. – Мне показалось…
– Быть того не может! – возразил Матрай Докука. – Эти ходики не отстают ни на секунду. Зря их, что ли, выверяли по клепсидре, что на башне нашей ратуши?! Забыл? Точнейший инструмент!..
– Забыл, – сказал со вздохом Ривалдуй. – Но почему она так называется – «клепсидра»? Или он? Или они? Я уж давно на эту тему думал…
– А тут просто надо знать, мил человек, – язвительно заметил капитан. – Это значит: «изделие Сидора». А по научному – «клёп». Похоже, что-то он там здорово клепал всё время. Потому и названо: «Клёп Сидора». Чтоб, стало быть, не путали с другими клёпами – каких-нибудь Гвидонов или Сулейманов. Старые земные штучки, доракетная эпоха! Ну, а в разговорах незаметно прижилось: клепсидра и клепсидра… Вероятно, у этого Сидора в итоге получалось лучше, чем у прочих… Всё-то надо объяснять вам, вот народ! Нет, чтобы в книжку заглянуть…
– Я понял, кэп. Уговорил. Вернемся – загляну. Пускай я тоже… всем хорошим буду обязан книгам… Но все равно, по-моему, у нас кукушечка кукует медленней, не то что раньше.
– Перестройка на местное время, – глубокомысленно изрек Матрай Докука. – Тоже не исключено… Я ж говорю: на редкость тонкий инструмент. Потом закукует быстрее… Нам пока не к спеху – только начинаем…
Солнце сдвинулось на небосводе, и тени по-новому расположились на земле.
Спейсотусовщики теперь нежились в тенечке, под лесенкой, а туземцы, загорая, возлежали на громадном кованом ящике и беспечно болтали ногами.
Вид у местных был разморенный и самый миролюбивый.
– Эх, и здоровы жариться! – невольно позавидовал Ривалдуй. – Вот она, вселенская адаптация!
– А мы еще боялись, не хотели… – укоризненно сказал капитан. – Контакт неизбежен, если его ждешь. Нужно только как следует подождать… И взгляните на этих ребят – до чего милые, простые парни!
– Братья! – пакостно хихикнул Пупель Еня. – Душки! Ну и рожи!..
– Кстати, как насчет вашей цивилизации, друзья? – воодушевленно продолжил Матрай Докука.
– А позолоти-ка ручку, – с ленцой отозвались простые и милые.
– Как, вам все еще мало? – изумился капитан. – Ну, я вам доложу!..
– Позолоти-позолоти. Тогда – ответим, – терпеливо заверили друзья.
– Э-то уже любопытно, – пробормотал Матрай Докука. – Я-то думал, вам на первый раз, авансом, так сказать… А тут, выходит, – новая, меновая разновидность познания мира: надо за любой ответ платить… Ну ладно, выдайте им что-нибудь.
Пупель Еня покопался в ближнем ящике и достал разводной гаечный ключ.
Абориген, не слезая на землю, барски протянул руку и держал ее до тех пор, покуда Пупель Еня не выложил ему на ладонь свое подношение.
– Для кого как, – сказал туземец, внимательно разглядывая ключ. – Всякому плоду свой черед, на всё – свой аршин. Цивилизация – что надо!
– Ну, а по космическим просторам вы передвигаетесь? Летаете, небось, туда-сюда? – не унимался капитан. – У вас ракеты есть?
– Летать-то, конечно, летаем, любим это дело, очень даже любим, но не возвращаемся. Нет смысла. А ракеты, бывает, и подворачиваются. Иногда чаще, иногда – совсем редко. Это уж по сезону.
– Ах, так… – глубокомысленно кивнул Матрай Докука, делая знак, чтоб туземцам выдали по пачке сигарет. – По сезону, значит… Эт-то тоже любопытно. И своеобразно.
– Бывают сезоны круглогодичные, – разглагольствовали тем временем аборигены, – а бывают и так… Тут раз на раз не приходится. Порой за месяц, как за десять лет, привалит – хоть ты разорвись! А иногда… Особенно межсезонья нервы треплют. Утомляют. Слухов разных плодится – жуть!
– Офалдеть! Ну, совсем как у нас!.. Со слухами поосторожней надо, это верно, много пакостей от них, – поддакнул Ривалдуй, спроваживая аборигенам видавшее виды большое медное корыто со стиральной доской.
– Смотри-ка ты! – воскликнул капитан. – До чего ж у них всё как-то по чудному!.. Очень странные замашки. И не надо… этих… путать с нами, Ривалдуй. Они не заслужили. Да и мы, конечно, тоже… Диалектика, фалдуй ее возьми! – Он чуть задумался, теребя ухо, потом завозился в бакенбардах, подправил парик и, наконец, вкрадчиво поинтересовался, словно ненароком: – Строй-то какой тут у вас, а?
– О, строй!.. Отменный! Прямо – песня, да!.. – многозначительно воздел палец абориген и покосился на товарищей. – Когда-то думали, бывает лучше, но теперь привыкли, и все встало на свои места. Места, правда, не столь отдаленные от прежнего положения, но в целом строй – отменный!
Аборигены благосклонно приняли здоровенную самогуляющую кинокамеру с двуногим штативом и полуувеличительным стеклом.
– Стереоскопически-самозасвечивающая – всё подряд, – с немаленьким почтеньем пояснил Ривалдуй. – Цены ей нет. А уж орехи как дробит… Штука!
– Вот именно! – восторженно добавил Пупель Еня. – Так сказать, кусочек сердца вам впендюрил!..
– М-да… Ты бы, Пупель, все-таки помягче выражался. Мало ли что… А живут-то у вас люди долго? – вдруг полюбопытствовал Матрай Докука.
– Как сказать!.. С одной стороны, конечно, долго, если исходить из минимума, а с другой – максимум не позволяет уходить далеко от минимального разумного предела, который, правду говоря, порой ни к черту не годится… Так что, как тут ни верти, – всё одно. Живем помаленьку! Пока еще не вымираем.
– Это хорошо, – одобрительно кивнул капитан. – Жить нужно умеючи, ваша правда. А как насчет войн? – плотски поинтересовался он.
Один из аборигенов уселся на ящике по-турецки, руки скрестил на груди и с расстановкой, строго произнес:
– Всякое случается. Всякое… Раз на раз не приходится. Хотя – что называть войной… – Тут он откинулся назад, упершись руками в ящик, несколько секунд сосредоточенно молчал, выдерживая красивую ораторскую паузу и раздувая от важности щеки, и принялся затем вещать: – Бывает война внутренняя, то есть с самим собой, бывает война умов, то есть поиски истины в драке, а бывает война языков, то есть какое-нибудь заседание или утверждение нового закона… Впрочем, законы лет сто уже не менялись – никому не охота попусту волынку разводить. Но в целом мы – мирные люди, это всякому заметно. Если только с правильной позиции взглянуть… Позолоти-ка ручку.
– Ага, сейчас, – заинтригованный, пробормотал капитан. – Мы дадим, непременно. Так вы сказали… Правильная позиция? Это как же?
– А очень просто! Внимательно следите… Нужно встать посередине, и то, что слева окажется, всё неверно, а справа зато – правильно. При этом можно на сто восемьдесят градусов повернуться – и будет всё наоборот. А можно сделать так, чтобы правильное было сзади, а неправильное – спереди. Вариантов много, и у всякого свой плюс. Главное, найти ось вращения. У нас каждый вертится, как умеет.
Приписка на полях:
На Пемфигусе-Забойном о подобных штучках теперь так говорят: «Мормолонные плюфарки кашперяют бульфантуры». Что примерно означает: задница, густо обмазанная салом. И это – еще мягко сказано… Вот к чему приводят разные Контакты! Рассужденьем поделился Бумдитцпуппер. (См. комментарий.)
Матрай Докука долго чесал затылок, дергал бакенбарды, задумчиво тренькал на губе, пытаясь свести концы с концами, но не получилось, и тогда он с готовностью ухватился за последнюю фразу.
– Вращение?! – ликующе вскричал он. – Динамо, ротор?! Ох, фалдец!.. Ну, а устройство какого-нибудь механизма можете изобразить?
– Позолоти ручку, – напомнили аборигены и жуликовато заморгали.
– С ума сойти! Глядите-ка, обмен технической информацией начался! Ну, прямо – как и завещали древние умы! – звонко причмокнул Пупель Еня и от радости даже захлопал в ладоши. – Обман, так сказать, мнениями. Счастье – всем и навсегда. Приехали. Давно бы так!
Ривалдуй с великой осторожностью преподнес аборигенам нечто, аккуратно завернутое в лоскутное одеяло.
– Законсервированный кайф, – проворковал он с пылкой нежностью. – Наш монолитный харч. Только для вас!.. Уж вы не упустите…
– Ах, я жду свирепой наготы!.. – вдруг молвил Пупель Еня. – В бездну окунуться…
– Помолчи, балбес, – резко одернул его капитан. – Это тебе не кино на Лигере. Нам сейчас машину изобразят… Так действуйте, приятели!
Аборигены не спеша, один за другим, слезли с ящика, обогнули его, так что в итоге остались торчать лишь их головы, и, виновато-преданно глядя на спейсотусовщиков, застыли ненадолго.
В наступившей тишине отчетливо зажурчало…
– Как у людей!.. – шепнул тихонько Ривалдуй. – Во всём! Ах, братья!..
Между тем аборигены вышли, наконец, из-за прикрытия, один из них подобрал с земли валявшуюся щепочку и быстро начертил перед собой довольно ровный круг.
Все трое тотчас победно подбоченились: мол, не хухры-мухры вам показали!..
– Это что такое? – близоруко сощурился Пупель Еня и пал на четвереньки, чтобы лучше разглядеть.
– Шар.
– Ну и что? Что он делает?
– Катится, – пояснил абориген.
– Нет слов! – поразился Пупель Еня. – Надо же – катится! А мы и не догадались…
Аборигены стояли довольные и застенчиво улыбались.
Приписка на полях:
В этом месте в стародавних хрониках изрядно много расхождений. Одни документы уверяют, будто так капитаном и было задумано, другие же, напротив, честят всю троицу почем зря, обвиняя ее в скудоумии и ротозействе. А было совсем не так. Я факты не трактую, я их просто уважаю. Никто никаких предварительных планов не составлял, но и никто в решающий момент ушами не хлопал. Это совершенно очевидно. Просто была неистовая увлеченность общим делом. Так, говорят, когда-то действовали некие большевики. (См. комментарий.) И тут уж было не до размышлений. За раздумья били. Потому теперь так ценится дерьмо. Рассужденьем поделился Бумдитцпуппер.
Пункт восьмой
Вечером все трое молча поднялись к себе в ракету. Они были усталы, злы и голодны.
А после ужина пришла угрюмая, сытая подавленность…
Тогда Матрай Докука достал толстенный, в твердом переплете, путевой журнал, извлек из внутреннего потаенного кармана вечное перо и на чистом листе размашисто написал: «Развёрстка действий. Без побочных вариаций». Потом чуть-чуть помедлил и уже не так уверенно прибавил: «Параграф А – изначальный и нерукотворный». Нарисовав зачем-то крендель и заключив его, как в скобки, в восклицательные знаки, он продолжил:
«Но в целом:
1. В результате удачной посадки на планету звезды из системы УХ333Ъ-0, а также в результате обследования в дневной период ряда районов вышеуказанной планеты посредством ряда предназначенных для исследования как гористой, так и равнинной местности специальных само-самных приборов и аппаратов была обнаружена с высокой степенью достоверности до некоторой степени высокая цивилизация, каковая проявилась в шести часах полета от берега моря по прямой линии в виде трех экземпляров местной цивилизованной расы, каковые явились к звездолету с целью установления Контакта с сопровождением лингвистического самообратного переводчика, что ими и было поставлено нам на вид и что нами и было им разрешено в той степени разумного позволения, каковой приемлем для обеих высокодоговаривающихся сторон.
2. В результате тесного однодневного общения с вышеуказанными представителями местной цивилизации, а также в результате устранения некоторых несущественных препятствий на пути к полному и добрососедскому взаимопониманию представителям вышеуказанной местной цивилизации с нашей стороны были поштучно презентованы следующие сувенирные предметы из походного снаряжения звездолета».
Далее следовал подробнейший, длиннющий – на двадцать семь страниц убористым почерком – перечень штучных утрат экипажа.
Параграф А завершался словами: «Многоступенчатые вдумчивые переговоры дали массу ценных сведений как одной, так и другой высокодоговаривающейся стороне и протекали в дружественной и сердечной обстановке с глазу на глаз без третьих приглашенных лиц. Замётано». (Крендель и число.)
И другим уже, коряво-нервным почерком: «Вечером им больше ничего не дали, они обиделись и завалились спать. Хоть бы не проснулись…»
– Вот и всё, – довольно пропыхтел Матрай Докука, с треском захлопывая журнал. – Грандиозное начало грандиозного конца. Бесценный документ для потомков! Плакать будут – а не смогут оторваться!
– Прикипят душой, – поддакнул Ривалдуй, старательно подкручивая тучные пшеничные усы. – Ты, кэп, у нас светлая голова. Махина слога!
– Ты так думаешь? – встрепенулся капитан. – Вот… и я за собой с некоторых пор замечаю…
– М-да? А туземцам нынче сколько барахла поотдавали?! – ядовито спросил Пупель Еня.
– Ну, Пупель, это всё издержки. Даже вспоминать не стоит. Нынче при любом Контакте… Впрочем, этот – первый, и теории наглядной нет… Но все равно мы – сапиенсы. А сапиенс – не таракан. Попробуй, подлови! Ты не волнуйся, Пупель, это лишь цветочки. Мы свое возьмем – дай срок! Пока я предлагаю отдыхать. Мозгам нужна разрядка.
– Кстати, кэп, – не унимался Пупель Еня, – ты заметил: все вопросы задавали только мы, они не спрашивали вовсе? Ни о чем. Как будто мы для них – ничто…
– Возможно, так их воспитали, – пожал плечами капитан. – Нельзя без разрешенья лезть в чужую душу. Некрасиво… Но и нам навязываться… как-то не с руки. Сам посуди.
Между тем Ривалдуй, ни слова не говоря, полез на табурет и достал с комода древнюю, облупленную гитару. Потом уселся с ногами на пульт и, прицелившись, дернул за струны.
Звук вышел чудовищный.
– Я тут, стало быть… чуть-чуть, совсем не помешаю, – очень вежливо предупредил Ривалдуй. – Вы – беседуйте себе культурно…
Он изобразил трагическое вдохновенье на лице, поджал ноги, выдержал краткую паузу и, закатив глаза, принялся охаживать несчастный инструмент.
– Разлук-ка ты-ы-и разлук-ка-а! Родна-ай-я сто-о-рона-а! – дурным голосом заорал он, балдея от натуги, и скорбно затряс головой.
– Ты чего? – охнул Пупель Еня. – Спятил?
– Так… – уклончиво ответил Ривалдуй. – Песня… К прекрасному потянуло…
– Ты, брат, не шали, – погрозил ему Матрай Докука, – ты давай – не намекай. У меня на Лигере знаешь, сколько долгов осталось?
– Знаю, кэп, – покивал Ривалдуй и, вздохнув, начал тренькать что-то повеселее. – Вам-то что? Вы все тут здоровые. А я болен душою давно…
– Нет, так не пойдет. Ты другую спой, – потребовал Пупель Еня. – Речитативом, для подкорковых услад. Про слезы, звезды и потеху. Знаешь?
– Черта лысого! – ответил Ривалдуй. – Я больше ничего не знаю. Разве что вот… нежные садистские куплеты ревизора из канканной оперы «Лолитъ». Мне их нянька перед сном напевала. Душевно так!..
– Изверг! – взвился капитан. – Шпана ракетная! Все струны оборву!
Ривалдуй обиженно пожал плечами, спрыгнул на пол и гитару затолкал под пульт.
Потом повернулся к своим спутникам и, разведя руки, сказал трагически и просто:
– Травят!..
– Сопляк! – буркнул капитан. – И понимал бы что!.. А корчит умного… Мне эти ревизоры – уже вот где! Нянька ему в детстве пела… Х-м!
Он достал из кармана фигурное зеркальце, придирчиво посмотрелся в него и принялся кончиками пальцев взбивать свои огненно-седые бакенбарды. А парик марафетил и вовсе хорошо: плюнет на ладошку и, где надобно, – чуть-чуть придавит. Так местах в пяти – семи…
– А я еще и разные журналы прихватил, – сообщил, гордясь собою, Пупель Еня. – Кроме газет. Очень интересные. Хотите, почитаю?
Он выволок из стенного шкафчика ворох пожелтевшей от времени прессы, хлопнул ею об стол, подняв густые клубы пыли, выдернул первый попавшийся журнал, поправил на носу очки и громко зашуршал страницами.
– Сейчас отыщем юморочек… Где-то был…Вот! Тут и картинки есть.
– Скабрёзные? – встрепенулся Ривалдуй.
– Мал еще – на скабрёзные-то смотреть, – презрительно сказал Матрай Докука. – Бренчишь себе на гитаре и бренчи. Ну-ка, что там есть еще?
– Рекламы. Лозунги… Программы телепередач… Детские песни о главном… Животный юмор. Кросс-некрологи… А это, думаю, и Ривалдуюшке будет интересно!..
– Давай, – распорядился капитан. – Прочти юнцу. Пусть приобщается к высокому!..
– Нет, – зардевшись, отказался Пупель Еня. – Я лучше уж… своими словами. Будет поприличнее… Тут, значит, в объявлении одна толковая особа мечтает сходить замуж. Э-э… как бы блондинка – всюду… э-э… пропорции соблюдены… м-да… разбирается во всем, ишь ты! А взгляд какой! Божественная остекленелость взора… Хороша!
– Где? – не понял Ривалдуй.
– Везде, – с вызовом ответил Пупель Еня. – На-ка, полюбуйся, если хочешь.
Он сунул Ривалдую журнал, а сам деликатно уставился в иллюминатор.
– Нос курносый, – разочарованно сказал Ривалдуй. – Какой-то этот… поселянский шарм. Я не люблю.
– Да тут и разные другие должны быть, ты что!.. – выхватил у него журнал Матрай Докука. – Я еще в детстве увлекался… Будто я не помню! Где же это было? Где-то тут вот… Точно! Погляди – на два столбца… И все – замуж. Вот пасьянс! Давай, Ривалдуй, выберем мы тебе сейчас невесту. Пора от онанизма отвыкать.
– Ну, невесту… А потом что?
– Потом?.. – Капитан заерзал в кресле и с надеждой посмотрел на Пупель Еню.
Тот сидел – губки бантиком – и, якобы безучастно, следил, как раскачивается маятник у ходиков с кукушкой.
