Александр Сергеевич Зайцев
Ласточкино гнездо и коварство сарацинов
« Что мне делать» – спросил я.
« Когда жечь хочешь – ответил он вопросом.
« Хоть сейчас» – сказал я.
«Завтра, с утра ребята приедут, посмотрят, если все нормально, спалят твои хибары за час, – уверил он меня – я за водку, извини».
На следующий день пожарники приехали в 8.00. утра, и, через час, от складов не осталось даже воспоминаний, солдаты убрали следы пожара, перекопали землю, все чисто и культурно. К месту пожара подъехал комбат, довольно хмыкнул, и спросил, как идут дела.
« На складах последние стеллажи ставим, свинарник спрятан за забором, осталась одна баня, – доложил я.
« Осталась неделя, – напомнил он, – если чего надо, скажи».
« Управимся, – заверил я, – если чего, ночью поработаем, лишние люди только мешать будут».
« Это да – согласился Юрий и спросил – сегодня четверг». « Да, четверг с утра был» – ответил я.
« Замполит этого ханурика в понедельник увез, – размышлял комбат – вчера, крайний срок, должен был вернуться, пойду звонить в госпиталь».
Через два часа, в баню прибежал посыльный и попросил меня срочно придти к командиру части. « Разрешите» – вошел я к комбату в кабинет.
« Да, да этот мой – с перерывами, кричал командир в трубку, – слушай, подожди докладывать, когда у Вас смена, в 8.00 утра, часам к девяти вечера от меня подъедет человек, отдай эту сволочь ему, хорошо, с меня магарыч, все, жди».
« Ну, падла – Юра положил трубку и, вдруг, рассмеялся, – ну учудил. Знаешь, что этот доктор натворил, он замполита вместо себя в госпиталь уложил, а сам, за два дня, пропился до исподнего, сейчас на губе отдыхает, в дезабилье».
« Слушай, Саня – лицо комбата сделалось серьезным, – тебя мне сам Бог послал, помоги, в долгу не останусь. Бери мою машину, лети в Уссурийск». Командир открыл сейф, достал оттуда пачку денег, отсчитал триста рублей.
« Забирай, – он протянул их мне, – плати, кому хочешь, но замполит должен быть завтра здесь, а эта тварь на его месте, или тоже здесь. Своего посылать нельзя, послезавтра, весь Хороль будет смеяться, а там, и до бригады, и до Главка дойдет. Комбриг, меня, своими насмешками со свету сживет, ты же его знаешь. Мне самому ехать нельзя, через неделю коллегия, одни звонки со всех сторон. Сделаешь все тихо, я твой должник, сам понимаешь, это все было бы смешно, если бы не было так грустно, только начало все налаживаться и на тебе. С госпиталем я договариваться не стал, такое дело надо на месте делать, а разговор с начальником Уссурийской «губы» ты слышал».
« Ладно, – я забрал деньги – попробуем. Только не взыщи Петрович, если не получится. Сам понимаешь, под танки я бросаться не буду, тишина в этом деле важнее результата».
« Согласен, – комбат пожал мне на прощание руку, – но ты постарайся, очень прошу. Да, зайди в штаб, возьми направление на доктора и личные карточки его и замполита. Объясняться, будет легче, я позвоню в штаб, и командировочное свое не забудь, ты лицо вышестоящее, должны поверить».
« Самое трудное – размышлял я по дороге – это госпиталь. Знакомых в нем еще нет, просить нашего доктора нельзя, может сболтнуть. Как не крути, самому придется. Попробуем официальным нахрапом, а если не получится, будем танцевать, так или иначе, а первая остановка в госпитале, «губа» после.
Гауптвахта в Уссурийске слыла местом суровым, но без крайностей. Солдаты нашего комендантского взвода ее не любили и старались туда не попадать, а те, которые там побывали, служили потом прилежно и ревностно. Довелось мне отвезти туда одного нашего писаря, по словам майора Пугачева, субъекта очень наглого и ленивого. Вручив мне копию приказа и предписание на 10 суток, майор Пугачев, по обыкновению глядя в пол, попросил меня договориться с тамошним начальством, чтобы срок отсидки продлили до бесконечности. Передо мной стоял, внушительных размеров, гражданин кавказской национальности. Горящие желанием свободы глаза, поясной ремень, отпущенный до такой степени, как будто человек собрался обожраться до смерти. В ответ, на мое приказание подтянуть ремень, он, по примеру майора Пугачева, стал рассматривать потолок нашего учреждения. « Ладно, – решил я – надо отвезти и дело с концом, своих забот хватает».
Начальника «губы» не было, и мы зашли к его помощнику, прапорщику средних лет и среднего телосложения. Окинув нас грустным взглядом, он забрал документы и стал их изучать. Писарь стоял, засунув руки в карманы и привалившись к стене, путешествие утомило его, и от будущего он не ждал ничего хорошего. « Хорошо – прапорщик расписался на приказе, протянул его мне со словами – все, можете идти».
Дойдя до конца коридора, я вспомнил о просьбе майора Пугачева, и повернул обратно. Подходя к двери, я услышал за ней следующий диалог.
« Приведите себя в надлежащий вид и встаньте, как положено» – потребовал прапорщик. В ответ послышались утомленные вздохи.
« Выполняйте приказ» – тембр голоса не изменился ни на йоту. Молчание.
« Убери руки ты, прапо…» – голос горца осекся, раздался глухой удар, как будто шкаф, со всего размаха, придвинули к стене. Дверь открылась, и мы столкнулись с прапорщиком, лицом к лицу. Он вежливо отодвинул меня и крикнул в коридор.
« Дежурный – из дальней комнаты выскочил солдат – графинчик водички сюда».
« Послушай, начальство попросило подержать его подольше» – передал я просьбу Пугачева.
« Подержим» – ответил мне прапорщик и захлопнул дверь.
Я пошел к выходу, вспоминая строчки из Устава внутренней службы, которые гласили, что «..начальник должен добиться от подчиненного исполнения последним своего приказа всеми способами..»
Через три недели я приехал обратно. Во дворе гауптвахты я увидел нашего писаря. Он стоял ко мне спиной и с остервенением колол лед, работая ломом, как отбойным молотком. Работа спорилась в его руках, крошки льда летели в разные стороны.
« Опять не успеваешь» – знакомый нам обоим прапорщик наблюдал за его работой с крыльца «губы».
« Товарищ прапорщик, успею, десять минут прошло, как лом дали» – быстро затараторил писарь.
« А без лома никак, ладно собирайся, за тобой приехали, – прапорщик кивнул в мою сторону, – отдай сменку дежурному и свободен».
« Есть» – писарь образцово отдал честь и побежал в здание. « Ну, как » – прапорщик вопросительно посмотрел на меня. « Классная работа – ответил я – только, насколько ее хватит».
« Второй раз, к нам мало, кто попадает» – уверенно ответил помощник.
Даже, среди офицеров, никто особенно не желал попадать на Уссурийскую «губу». Писарь этот, кстати, после отсидки быстро перевелся в какой-то батальон.
Водитель у комбата был путный и, в Уссурийск, мы приехали около 9-ти часов вечера. Из начальства в госпитале только один дежурный врач, которого вызвали в отделение. В приемном покое зевала за столом дежурная мед. Сестра, похоже, она собиралась на боковую. Врача пришлось ждать минут сорок, изучая стенды, которые рассказывали о различных недугах, добрая половина из них была посвящена венерическим болезням.
Дежурный врач, с виду, смотрелся этаким старичком-боровичком с мохнатыми ушами. Его, видавшие виды глаза, были равнодушны как к официальному нахрапу, так и к задушевной просьбе не губить хорошего человека, коварным обманом, брошенного на койку в буйном изоляторе 4-го отделения. О деньгах я даже не заикался.
« Бесполезно – думал я, глядя в водянистые глаза дежурного, – его может разбудить только немедленное увольнение без пенсии».
« Лейтенант, подожди, – раздались мне в спину слова мед. сестры, когда я вышел из приемного покоя – я, краем уха, слышала твои просьбы».
« Вот тебе адрес начальника аптеки – она протянула мне листок – езжай к нему домой, по звонку это дело не решить, если он не поможет, то тебе здесь никто не поможет. Начальник госпиталя мужик хороший, но новенький, а всем остальным десять бумаг давай, только потом зашевелятся».
