Александр Пушкин
Монах

Песнь первая
Святой монах, грехопадение, юбка

Хочу воспеть, как дух нечистый ада

Оседлан был брадатым стариком;

Как овладел он черным клобуком,

Как он втолкнул Монаха грешных в стадо.

Певец любви, фернейский старичок,

К тебе, Вольтер, я ныне обращаюсь.

Куда, скажи, девался твой смычок,

Которым я в Жан д'Арке восхищаюсь,

Где кисть твоя, скажи, ужели ввек

Их ни один не найдет человек?

Вольтер! Султан французского Парнаса,

Я не хочу седлать коня Пегаса,

Я не хочу из муз наделать дам,

Но дай лишь мне твою златую лиру,

Я буду с ней всему известен миру.

Ты хмуришься и говоришь: не дам.

А ты поэт, проклятый Аполлоном,

Испачкавший простенки кабаков,

Под Геликон упавший в грязь с Вильоном,

Не можешь ли ты мне помочь, Барков?

С усмешкою даешь ты мне скрыпицу,

Сулишь вино и музу пол-девицу:

«Последуй лишь примеру моему».

Нет, нет, Барков! скрыпицы не возьму,

Я стану петь, что в голову придется,

Пусть как-нибудь стих за стихом польется.

Невдалеке от тех прекрасных мест,

Где дерзостный восстал Иван-великой,

На голове златой носящий крест,

В глуши лесов, в пустыне мрачной, дикой,

Был монастырь; в глухих его стенах

Под старость лет один седой Монах

Святым житьем, молитвами спасался

И дней к концу спокойно приближался.

Наш труженик не слишком был богат,

За пышность он не мог попасться в ад.

Имел кота, имел псалтирь и четки,

Клобук, стихарь да штоф зеленой водки.

Взошедши в дом, где мирно жил Монах,

Не золота увидели б вы горы,

Не мрамор там прельстил бы ваши взоры,

Там не висел Рафаель на стенах.

Увидели б вы стул об трех ногах,

Да в уголку скамейка в пол-аршина,

На коей спал и завтракал Монах.

Там пуховик над лавкой не вздувался.

Хотя монах, он в пухе не валялся

Меж двух простынь на мягких тюфяках.

Весь круглый год святой отец постился,

Весь божий день он в келье провождал,

«Помилуй мя» в полголоса читал,

Ел плотно, спал и всякий час молился.

А ты, Монах, мятежный езуит!

Красней теперь, коль ты краснеть умеешь,

Коль совести хоть капельку имеешь;

Красней и ты, богатый Кармелит,

И ты стыдись, Печерской Лавры житель,

Сердец и душ смиренный повелитель…

Но, лира! стой! – Далеко занесло

Уже меня противу рясок рвенье;

Бесить попов не наше ремесло.

Панкратий жил счастлив в уединенье,

Надеялся увидеть вскоре рай,

Но ни один земли безвестный край

Защитить нас от дьявола не может.

И в тех местах, где черный сатана

Под стражею от злости когти гложет,

Узнали вдруг, что разгорожена

К монастырям свободная дорога.

И вдруг толпой все черти поднялись,

По воздуху на крыльях понеслись —

Иной в Париж к плешивым картезианцам.

С копейками, с червонцами полез,

Тот в Ватикан к брюхатым итальянцам

Бургонского и макарони нес;

Тот девкою с прелатом повалился,