Носиться в пустоте, пространством бесконечным… И всё, что грезится отчаянной мечте… Нет, нет: земная жизнь в болезни, в нищете, В печалях, в старости, в неволе… будет раем В сравненьи с тем, чего за гробом ожидаем.
Изабела. О боже!
Клавдио. Друг ты мой! Сестра! позволь мне жить. Уж если будет грех спасти от смерти брата, Природа извинит.
Изабела. Что смеешь говорить? Трус! тварь бездушная! от сестрина разврата Себе ты жизни ждешь!.. Кровосмеситель! нет, Я думать не могу, нельзя, чтоб жизнь и свет Моим отцом тебе даны. Прости мне, боже! Нет, осквернила мать отеческое ложе, Коль понесла тебя! Умри. Когда бы я Спасти тебя могла лишь волею моею, То всё-таки б теперь свершилась казнь твоя. Я тысячу молитв за смерть твою имею, За жизнь – уж ни одной…
И узник молодой Удерживал ее за платье. Изабела От гнева своего насилу охладела, И брата бедного простила, и опять, Лаская, начала страдальца утешать.
Часть третья
I.
Монах стоял меж тем за дверью отпертою И слышал разговор меж братом и сестрою. Пора мне вам сказать, что старый сей монах Ни что иное был, как Дук переодетый. Пока народ считал его в чужих краях И сравнивал, шутя, с бродящею кометой, Скрывался он в толпе, всё видел, наблюдал И соглядатаем незримым посещал Палаты, площади, монастыри, больницы, Развратные дома, театры и темницы. Воображение живое Дук имел; Романы он любил, и может быть хотел Халифу подражать Гаруну Аль-Рашиду. Младой отшельницы подслушав весь рассказ, В растроганном уме решил он тот же час Не только наказать жестокость и обиду, Но сладить кое-что… Он тихо в дверь вошел, Девицу отозвал и в уголок отвел. «Я слышал всё, – сказал, – ты похвалы достойна, Свой долг исполнила ты свято; но теперь Предайся ж ты моим советам. Будь покойна, Всё к лучшему придет; послушна будь и верь». Тут он ей объяснил свое предположенье И дал прощальное свое благословенье.
II.
Друзья! поверите ль, чтоб мрачное чело, Угрюмой, злой души печальное зерцало, Желанья женские навеки привязало И нежной красоте понравиться могло? Не чудно ли? Но так. Сей Анджело надменный, Сей злобный человек, сей грешник – был любим Душою нежною, печальной и смиренной, Душой отверженной мучителем своим. Он был давно женат. Летунья легкокрила, Младой его жены молва не пощадила, Без доказательства насмешливо коря; И он ее прогнал, надменно говоря: «Пускай себе молвы неправо обвиненье, Нет нужды. Не должно коснуться подозренье К супруге кесаря». С тех пор она жила Одна в предместии, печально изнывая. Об ней-то вспомнил Дук, и дева молодая По наставлению монаха к ней пошла.
III.
Марьяна под окном за пряжею сидела И тихо плакала. Как ангел, Изабела Пред ней нечаянно явилась у дверей. Отшельница была давно знакома с ней И часто утешать несчастную ходила. Монаха мысль она ей тотчас объяснила. Марьяна, только лишь настанет ночи мгла, К палатам Анджело идти должна была, В саду с ним встретиться под каменной оградой И, наградив его условленной наградой, Чуть внятным шопотом, прощаяся, шепнуть Лишь только то: теперь о брате не забудь. Марьяна бедная сквозь слезы улыбалась, Готовилась дрожа – и дева с ней рассталась.
IV.
Всю ночь в темнице Дук последствий ожидал И, сидя с Клавдио, страдальца утешал. Пред светом снова к ним явилась Изабела. Всё шло как надобно: сей час у ней сидела Марьяна бледная, с успехом возвратясь И мужа обманув. Денница занялась — Вдруг запечатанный приказ приносит вестник Начальнику тюрьмы. Читают: что ж? Haмecтник Немедля узника приказывал казнить И голову его в палаты предъявить.
V.
Замыслив новую затею, Дук представил Начальнику тюрьмы свой перстень и печать И казнь остановил, а к Анджело отправил Другую голову, велев обрить и снять Ее с широких плеч разбойника морского, Горячкой в ту же ночь умершего в тюрьме, А сам отправился, дабы вельможу злого, Столь гнусные дела творящего во тьме, Пред светом обличить.
