Андрей Сергеевич Швецов
Заметки Панацеи
Все сокровища в одной коробке
Московский журналист Андрей Швецов сидел на голубой пенке в окружении зарослей иван-чая и с явным неудовольствием рассматривал снимки в фотоаппарате.
«Свет плохой, – бормотал про себя Андрей, —
пасмурно».
Внезапно откуда‑то сбоку раздался хриплый старческий голос.
– А вы, товарищ, получается, шпиён?
В заросли протиснулась фигура коренастого старичка в типичном сельско-огородном костюме. На ногах – камуфляжные штаны, в них заправлена белая майка, поверх нее – пиджак от костюма, на голове – кепка ЛДПР с поломанным козырьком.
– Почему, сразу «шпиён»? – удивился Андрей.
– А вы зачем тогда оборонный завод снимаете? Я за вами уже полчаса наблюдаю. Вы в этих зарослях прятались и завод снимали, – с нарочитой суровостью сказал незнакомец, пряча улыбку в щетке седых усов.
– Так я это. Здание снимал, а не завод. Старинное, XVIII века, – начал оправдываться Андрей, не замечая лукавой улыбки собеседника.
– Знаю я вас, – пробурчал мужичок и хитро сверкнул глазами.
– Я журналист из Москвы, фотографию архитектуру позднего барокко. Это здание – яркий пример стиля, его оружейник Батышев построил, – выпалил молодой человек.
Звучная респектабельная фамилия тульских оружейников произвела на дедушку бодрящий эффект, он еще больше просветлел лицом и признался:
– Да ладно. Шучу я. Какие у нас шпиёны. Кому мы нужны? Я к вам из любопытства обратился. У меня дом за этим кустами, – дедушка махнул рукой за спину. – Скучно, поговорить не с кем, а тут вы с фотоаппаратом. Завод‑то у нас давно уже не оборонный.
Андрей встал и начал разглядывать величественный двухэтажный особняк с мезонином. С холма он казался особенно ладным и словно игрушечным.
– Я тут проездом. Свернул с трассы в поселок купить воды и увидел ваше поместье. Вспомнил, что мне о нем уже рассказывали, дескать, оружейники – братья Батышевы – построили. Решил сфотографировать для коллекции. А про завод не слыхал.
– Это Елатомский приборостроительный завод. Я на нем 20 лет работал. Выпускали изделия для армии: сердечники трансформаторов, уплотнители, герметичные прокладки, а заодно всякую мелочь, бигуди, например. Сейчас‑то, конечно, уже другая номенклатура товаров.
– А какая? – уточнил Андрей, профессиональное любопытство включалось в нем автоматически. – Видно же, что завод процветает. Ремонт свежий, машины хорошие стоят, вон даже велопарковка имеется.
– Медицинское оборудование. Всякое. Но в основном, приборы такие специальные, магнитотерапия. Слыхали о ней?
– Небось лженаука какая‑то? – усмехнулся Андрей.
– Нет, кстати. Работает! У меня есть такой аппарат «Алмаг +». Я им лечу спину. 20 лет на этом заводе сидел, склонившись над столом буквой «зю», паял платы, вот она и болит. А сейчас лечусь. Да вы сами сходите, посмотрите. Там музей есть, вход свободный. Заодно изнутри сфотографируете.
Андрей согласился, хоть и спешил. Он питал особую страсть к ведомственным музеям. В первую очередь, потому что они находятся как бы вне капиталистической системы, поскольку туда не надо продавать билеты. Такие музеи не будут тебе агрессивно навязывать сувенирные подстаканники, возможность сфотографироваться с ученым хорем или в костюме обходчика путей. Пускай прибыль извлекает предприятие, а музей будет ни при чем, он может жить вообще без посетителей – никто не ходит, и не надо.
Журналист собрал пенку, повесил на шею фотоаппарат и вместе с мужичком – тот представился дядей Петей – стал спускаться с холма.
Вблизи здание выглядело еще более нарядным и праздничным.
– Вы проходите, не стесняйтесь. Там указатель есть, – сказал дядя Петя, заметив, что Андрей в нерешительности застыл у двери.
– А вы?
– Вы меня видели? Я ж с огорода. Куда мне в таком рубище? – старичок оттянул полу своего клубного пиджака с широкими лацканами. – Извините, я человек интеллигентный, техникум оканчивал. Видите вот, значок, – дядя Петя двумя пальцами ухватился за круглый бело-голубой значок на лацкане. – Общество трезвости!
Последние слова мужчина произнес с той особенной важностью, с которой показывают «удостоверения» силовики, если их, одетых по‑гражданке, остановили на улице коллеги.
Дядя Петя раскланялся и весело добавил.
– Если охранники заподозрят, будто вы шпиён, скажите, что дядя Петя вас уже допросил, меня все знают.
Попрощались.
Огородник ушел обратно в сторону холма, а Андрей переступил порог в особняк с мезонином. Внутри пахло свежестью и мокрым бетоном.
Охрана пропустила гостя без особых церемоний, сказали подниматься на второй этаж в музей и добавили, взглянув на «Кэнон» в руках у Андрея, что фотографировать у них можно.
Журналист шел бесконечными коридорами, рассматривал лозунги на стенах вроде «Жизнь, работа, продукция высшего качества» и подумал, что внутри здание было больше, чем казалось снаружи.
Наконец Андрей пришел в музей – это было небольшое помещение, заставленное стройными рядами стеллажей, на стенах пестрели многочисленные грамоты и стенды.
«В 1985 году на заводе налажен выпуск игрушек «Хозяюшка» и «Светофор-конструктор». Кроме того, начато производство фена «Русь»», – гласила вывеска, под которой лежала гордость Елатомского приборостроительного завода образца 1985‑го года – фен, похожий на артиллерийский снаряд. Рядом с ним соседствовал прибор, напоминающий плойку для волос. Андрей сперва подумал, что это и есть плойка, но изделие оказалось зажигалкой для газовых плит.
Особое место в музее занимали всевозможные медицинские аппараты – пластиковые коробочки со сложной электрической начинкой внутри. В том числе аппараты для низкочастотной магнитотерапии с загадочными, по‑военному строгими названиями-аббревиатурами вроде «Маг-30».
На столе у окна стояла одинокая коробка. Она была бережно обтянута тканью и доверху забита письмами. Андрей вспомнил, что, когда много лет назад начинал работать в газете «Вечерний дилижанс», у них в редакции стояла такая же коробка с письмами читателей. Они делились смешными случаями, байками и даже зачем‑то переписывали и отправляли по почте анекдоты.
– А это, между прочим, самый главный экспонат, – улыбаясь, сказал Андрею пожилой мужчина. За минуту до этого Швецов боковым зрением заметил, как тот вешал в Уголок почета какой‑то диплом. Журналист принял незнакомца за хранителя музея.
– Письма какие‑то, – сказал Андрей и, усмехнувшись, добавил. – От благодарных пользователей фена «Русь»?
– Кстати, надо покопаться, может, и такие есть, – задумчиво ответил мужчина. – Но вообще эта коробка – доказательство того, что завод выпускает приборы, которые меняют жизнь. Магнитотерапия, слыхали? Даже у царской семьи был аппарат магнитотерапии.
– Ну, про царскую семью не слышал, а про магнитотерапию мне уже рассказали, – Андрей припомнил слова дяди Пети. – Это, получается, военная разработка?
Швецов сам не заметил, как начал брать интервью.
– Не совсем так. В 1988 году институт радиостроения, головное предприятие оборонного концерна «Фазотрон», передал нам портативный магнитотерапевтический аппарат МАГ-30. Предложили попробовать производить. Говорят – это революция! Магнитотерапия, дескать, многие болезни может лечить, особенно больные суставы. Рискнули. Начали выпускать приборы. А куда их девать? Рекламы же нет. Пришли к редактору журнала «Здоровье», попросили написать заметку, хоть на последней странице. Раньше печатному слову верили.
– Это точно, – подтвердил Андрей, который помнил, что даже 20 лет назад к журналистике было совсем другое отношение, не то что сейчас.
– Заметку напечатали, и это произвело настоящий фурор. Всё разобрали! Подчистую. Тогда же начали приходить и первые письма, которые лежат в этой коробке. Люди чувствовали эффект на себе, а потом передавали аппарат соседям, знакомым, родственникам. Некоторые буквально на ноги вставали.
– Даже так? – Андрей с недоверием покосился на стенд с «Магом-30».
– Еще бы! Первое же письмо написал мужчина по фамилии Гараж. Он был лежачий – вообще не ходил после аварии. Начал использовать аппарат и потихоньку полностью восстановился. Сначала стал передвигаться по квартире, затем впервые за годы вышел во двор, а потом поехал на велосипеде! Интересно, что, вылечившись окончательно, Гараж стал рассказывать про соседа – тот, дескать, тоже купил аппарат, но ему почему‑то не помогает. Здесь на заводе начали разбираться, связываться с Гаражом, с его соседом, и выяснилось, что мужик другой стороной прикладывал прибор к больному месту. Научили, как использовать, добавили разъяснение в инструкцию, а на аппарат нанесли маркировку.
– А вы сами‑то пробовали? – спросил Андрей. – Я не противник физиолечения, но, честно говоря, не могу понять как это штука работает.
– Очень просто. Магнитные импульсы запускают процессы восстановления в организме. То есть, организм сам себя лечит, а излучение ему в этом помогает. Вот взять меня. Чуть за 30 мне было. Получил серьезный ожог. Врачи говорят, будешь три месяца минимум восстанавливаться. Ну я стал водить над поврежденными тканями нашим аппаратом. Через недели три после ожога дай думаю в лес схожу за грибами – сезон! А я страстный любитель тихой охоты. Перевязала меня жена, ну я и пошел. Грибы собираю, а у самого всё зудит под бинтами. Домой вернулся с лукошком добра, и тут же бинты снимать. Чешется. И что вы думаете? Корочка сошла с бинтом, а под ней кожа молодая. Вместо трех месяцев за три недели восстановился.
– И что, здесь письма все в таком духе? – спросил Андрей.
Больше всего на свете Андрей любил невыдуманные человеческие истории, особенно с хорошим концом. Он собирал их, как коллекционер редкие марки или бабочек.
– Ну да. Раньше писали. Сейчас‑то не пишут, отзывы разве что в интернете. А здесь с душой, каждое письмо – это чья‑то история, надежда и, наконец, чудо!
– Ох, люблю я такие истории, они меня вдохновляют. Я ведь по профессии журналист, а для души пишу. Мне часто не хватает сюжетов.
– Так вы возьмите эту коробку! – внезапно сказал мужчина, – Там таких сюжетов целая куча. Только, чур, с возвратом.
– Ого, а разве можно? Надо, наверное, спросить у начальства. Это же память.
– Так я и есть начальство. Николай Иванович Панин, – пенсионер протянул руку Швецову. – Простите, что сразу не представился. Сейчас уже на пенсии, конечно, дети занимаются всеми делами предприятия. Но именно я начинал делать эти чудо-аппараты.
– Мы едва знакомы, а вы мне, получается, всю историю, всё богатство даете? – Андрей упирался, хоть действительно хотел познакомиться с письмами и набрать сюжетов для своих рассказов.
– А я по глазам вижу, что вы человек не ветреный, а рассказы нам нужны. Я ж не писатель, сам не напишу. Пусть будут для потомков.
Николай Иванович с неожиданной ловкостью подхватил тяжелую коробку и передал ее Андрею. Тот, охая и кряхтя, принял и уже через 20 минут возвращался в Москву с твердым намерением написать не менее 10 рассказов о людях относительно недавнего прошлого, об их надежде и вере в чудо.
***
Андрей Швецов несколько недель разбирал эпистолярное наследие Елатомского завода. Перед ним стояла коробка бытописательских свидетельств 90‑х и начала нулевых. Репрезентативная выборка жизни.
Это было время, когда, чтобы поговорить с близкими из Челябинска, Омска или Иркутска, люди заказывали переговоры, когда брали друг у друга видеокассеты и книги, когда соседи делились аппаратом «Алмаг» с такой же легкостью, как если бы заимствовали табуретку или спичечный коробок соли. Непростое, но душевное время.
Андрей особо выделил 10 писем. Каждое – целая история. Причем не столько про чудо-аппарат, сколько про надежду, отношения друг с другом, радости и печали.
Опытный журналист художественно обработал эти истории и превратил их в короткие рассказы, которые мы с большим удовольствием публикуем. Пусть они будут глашатаями эпохи.
Первое письмо
На даче
Каждую весну врач-терапевт на пенсии Петр Бабушкин вместе со своей супругой Людмилой Борисовной и подслеповатым кобелем-боксером по кличке Тайсон, садились в «Ниву» и ехали в сад «Электрометаллург». Жить до осени. С возрастом Петр Петрович все больше тяготел к земле.
Не сказать, чтобы ему очень нравилось возиться на грядках. Скорее, привлекала сама эстетика садов, даже их философия. Пусть садовые домики часто монструозны, нелепы, а возня вокруг них в большинстве своем является какой‑то карикатурой на крестьянский быт, но даже это греет сердце и радует.
Уже в марте, за несколько недель до начала сезона, пожилой врач парковал у подъезда свою «Ниву» и медленно, со смаком обдумывал садово-огородные планы. «Надо бы где‑нибудь навоза раздобыть, на огурцы» или «Сват капот от ЗИЛа обещал отдать, приделаю вместо двери в сарае».
Сад для Петра Бабушкина был пространством теплого, спокойного сна, местом, где он дремал с открытыми глазами. В компании с женой – бывшим провизором, проработавшей в аптеке 44 года, он прятался в саду от бесплодной изматывающей суеты.
Впрочем, иногда тихий дачный быт Бабушкиных сотрясала канонада пронзительных звуков. Приезжали внуки: Аня и Ваня. Если для Петра Петровича и Людмилы Борисовны сад был колыбелью, то для восьмилетнего Вани и пятилетней Аннушки – пространством приключений и тайн.
Их манили темные позабытые домики, наполовину вросшие в землю, раскрытые пасти заброшенных чердаков, какие‑то огромные силосные бочки и непролазные заросли яблони китайки.
Дети с утра до вечера носились по СНТ и придумывали тысячи игр. Рисовали карты, прятались, громко смеялись и активно осваивали дачную «целину». Аня любила собирать кузнечиков и жуков, а ее старший брат вместе с соседским парнишкой Гришей бродили по бесхозным садам и собирали металлолом.
Папа Гриши – предприимчивый хозяйственный мужичок Антон Палыч нагружал добычей прицеп «жигулей» и раз в неделю отвозил металл в приемку. На вырученные деньги покупал окрестной ребятне мороженое, торты, пирожные, ну и себя не забывал, естественно – брал трехлитровую банку «Жигулевского», которую они с соседом Петром Петровичем распивали под сиреневым кустом.
Как‑то раз доктор ухаживал за грядками помидоров. Он часто любил повторять, что в такое непростое для страны время сбережения нужно обязательно хранить в банках. Имел в виду – стеклянные банки, конечно же, в которые каждую осень его жена закатывала огурцы, помидоры, болгарские перцы и странные, похожие на обитателей морских глубин, кабачки-корнишоны.
Из сосредоточенной работы врача вывел грохот. Ребята с трудом толкали по дороге самодельную тележку из детской коляски. Она скрипела, трещала и, казалось, вот-вот развалится.
– Что вы там такое тащите? – спросил Петр Петрович.
Он оперся на тяпку и пытался разглядеть, что за «малыша» катал внук Ваня в этой арбе.
– Аккумулятор нашли! – весело сказал Ваня.
– От КАМАЗа, тяжеленный! – добавил Гриша.
– А как вы его подняли, он же килограммов 30 весит? – Петр Петрович подошел к мальчикам и взглянул в их люльку.
Там в самом деле лежал покрытый землей и паутиной аккумулятор с ржавыми контактами.
– Он во‑о-он на той заброшенной даче стоял, в домике на подоконнике, – сказал Ваня и поправил кепку. – Я коляску подкатил под окно, а Гришка его спихнул прямо внутрь.
– Там свинца целая куча! – с воодушевлением добавил Гришка и сверкнул глазами.
– Ну давайте, папка вам поможет его снять, – Петр Петрович развернулся и пошел к своим помидорам.
Дети отправились вдоль по улице. Через пять минут они вновь стояли у забора и с мольбой смотрели на деда.
– Дедушка Петя, не дотащили! – печально сказал Иван.
– Сломалась коляска, не выдержала. Она ж не рассчитана на таких огромных тяжелых детей, – добавил Гриша.
– Грудничищ! – произнес Ване и поднял руки, словно рисуя гигантского младенца.
– Помогите нам, пожалуйста, дотащить аккумулятор, папки дома нет.
– Эх, – махнул рукой Петр Петрович и отложил тяпку, – пойдемте.
На обочине безвольно валялся скелет коляски с тонкими, как у цапли, надломленными «ногами», рядом чернел могучий прямоугольный аккумулятор. Пенсионер закатал рукава и, смутно припоминая, как в армии делал становую тягу со штангой, поднял тяжелый набитый свинцом «сундук».
Вес оказался серьезнее, чем рассчитывал доктор, но как его бросишь? Стыдно перед внуком.
Петр Петрович раскраснелся, будто те помидоры, вены на его шее и висках набухли, стали напоминать маленьких юрких змеек, вшитых под кожу.
– Только бабушке не рассказывай, – процедил сквозь зубы доктор, волоча в руках двухпудовый неудобный груз.
Дети бежали впереди вприпрыжку и подбадривали силача.
– Давай, дедушка, еще сто метров осталось! – кричал Ваня. – Какой ты сильный!
Петр Петрович насилу дотащил аккумулятор до участка соседа и бросил его у прицепа. Сказал Грише, чтобы папа – чай, помоложе будет – поставил его в прицеп или расковырял прямо на земле и вытащил ценный металл.
– Только сами чтоб не лезли! – предупредил дедушка. – Там кислота!
Уже к вечеру Петр Палыч не смог разогнуться. Боль в спине была то острой, то ноющей, то снова острой. Она на мгновение затихала, но лишь для того, чтобы набраться силы и вновь прошить спину доктора резкой болью.
– Это я из‑за помидоров. Стоял, понимаешь, склонившись, видимо, потянул, – оправдывался Петр Петрович.
– Ага, из‑за помидоров, думаешь, я слепая? Я видела, как ты эту штуковину тащил. Еще хотела крикнуть тебе из окна, чтоб поберег спину, да решила, пусть, мол, тащит, поделом, – ехидно сказала Людмила Борисовна, а потом уже с заботой спросила, – Дать тебе таблетку?
– На обезболивающих далеко не уедешь, только печень сажать, – пробормотал доктор.
– Сказала бы я, как ты печень сажаешь, с соседом, под вон тем кустиком, – усмехнулась Людмила.
Вечером пришлось идти в правление СНТ, звонить оттуда сыну, чтоб забирал и внуков, и пожилого «тяжелоатлета», который со своей «становой тягой» угробил спину. Самостоятельно сесть за руль Петр Петрович уже не сумел.
Дачный сезон шел своим чередом, Людмила Борисовна, ворча, ухаживала за мужем, помидоры некому было полить – дети с утра до вечера работали. Прописанные врачом притирки, компрессы и даже уколы ненадолго облегчали боль, но проблему не решали.
– Да заживет. Растяжения всегда долго болят, – сказал хирург, приходивший смотреть своего коллегу.
– А когда пройдет? – уточнял терапевт. – Сам же знаю, что долго.
– Ну, к сентябрю‑то точно пройдет, – «обнадежил» хирург.
– К сентябрю, – грустно проговорил Петр Петрович. Перед его глазами проносились малоприятные картинки садово-огородных катастроф. Помидоры, кабачки, огурцы. Все медленно чахло, скукоживалось, усыхало.
– Слушай, помнишь, в прошлом году нам Люба подарила аппарат? – как‑то вечером сказала Людмила, растирая спину мужа муравьиным спиртом.
– Какой?
– Ну этот, для суставов!
Люба – сестра Людмилы. Физик-доцент из новосибирского Академгородка. Петр Петрович холодно относился к ней. Сам себе объяснить не мог – бубнил что‑то, но в глубине души понимал – от зависти. Он ведь не всегда планировал работать терапевтом в простой районной больнице. В молодости горел надеждами, хотел горы свернуть, мечтал писать кандидатскую, но – увы – больничная суета закрутила, закружила врача. Диссертация откладывалась, откладывалась, а потом перестала и откладываться – осталась миражом, который часто снился. Не получилось у Петра Петровича, а вот у Любы из Новосибирска получилось, и еще как.
– Штуковину‑то? Магнит?
– Ну да, вон он лежит, – Людмила показала бутыльком с муравьиным спиртом на шифоньер.
Там, наверху, между плюшевым слоном непонятной расцветки и ящиком из‑под посылки была втиснута коробка с аппаратом «Алмаг» Елатомского приборного завода.
Людмила и Петр скептически отнеслись к подарку родственницы. Всю свою жизнь они предпочитали лечиться таблетками, уколами, порошками, микстурами, но в случае пожилого «пауэрлифтера» это не помогало. А дачный сезон, между тем, подходил к своему зениту.
– Хуже не будет? – уточнил Петр Петрович. – Я понятия не имею, как этот прибор фурычит.
– Думаю, одно из двух: либо поможет, либо нет, – предположила Людмила Борисовна и полезла на табуретку доставать аппарат.
Следующие несколько дней она обрабатывала спину мужа по всем правилам, которые скрупулезно изучила по инструкции.
Через неделю Петр Петрович уже мог худо-бедно, как бледная тень передвигаться по квартире. Помидоры, трогательные дачные хлопоты словно говорили ему: «Встань, старый пень, разогнись и иди на грядки!» А он не мог, однако чувствовал, что постепенно приходит в себя.
– А ведь помогает, зараза! – весело сказал пожилой доктор, когда смог впервые после травмы самостоятельно завязать шнурки и прогуляться вокруг дома.
– Помогает. Сестра‑то у меня ученая. Доцент. Знает, что дарить, – с важностью сказала Людмила, которая очень гордилась успехами сестры и при каждом удобном случае напоминала, что Люба – доцент из новосибирского Академгородка.
– Дай Бог здоровья, – уже без былой прохлады ответил Петр Петрович.
Еще через неделю он снова погрузил Тайсона и Людмилу Борисовну в машину и отправился в сад. Спина больше не болела.
– Как здоровье, сосед? – уточнил Антон Палыч. Он увидел, что врач загоняет свою «Ниву» во двор.
– Как у огурца! – бодро ответил дедушка.
– Гришка говорил, что вы аккумулятор тащили. Я вон всю жизнь гиревым спортом занимаюсь – и сам еле‑еле его поднял. А я ведь моложе на 25 лет. Не щадите вы себя, Петр Петрович.
– Чуть сезон не прошляпил, – кивнул пенсионер.
Он в самом деле боялся, что этот дачный сезон пройдет мимо него, как проходит последний трамвай или любимая передача по телевизору, которую больше не покажут. С каждым годом Бабушкин все больше и больше ценил эти простые жизненные радости и опасался потерять хотя бы кусочек из них.
Вечером того дня супруги сидели на веранде и пили чай с чабрецом. Аня и Ваня собрали его неподалеку от СНТ, на небольшой сопке, напоминающей профиль Пушкина.
– Завтра надо на почту сходить, письма отправить, – задумчиво сказал Петр Петрович.
– А кому написать хочешь? – уточнила жена.
– Любке в Новосибирск. Если бы не она, упустили бы дачный сезон. Год бы пришлось еще ждать. А вдруг бы не дожил. Мало ли. Спасибо сказать ну и пригласить к нам, в сад. Не была же ни разу, – рассуждал восставший из пепла Феникс.
– Скажешь тоже, не дожил. Ты вон какой крепкий. Становую тягу делаешь, – рассмеялась Людмила.
– Ох, делаю, – Петр вспомнил про аккумулятор и закряхтел. – В общем, напишу. И на завод еще напишу, тоже скажу спасибо. Сделали же аппарат. Аппаратище! Молодцы!
Над супругами горела лампа с зеленым абажуром, темная густая ночь за окном пахла чабрецом, скошенной травой и клубникой.
Людмила и Петр Петрович еще долго сидели на веранде, пили чай и разговаривали обо всём подряд. Такого простого и душевного чаепития у них не было уже много лет.