Александр Санфиров
Шеф-повар Александр Красовский 2
Я благоразумно не стал поддерживать этот разговор, на фиг нужно, стучат у нас все, как дятлы, и я в том числе, но было ясно, что все это дело подстроил Никодимов.
Надо сказать, что дипломаты у нас были весьма заносчивыми людьми, а их жены большей частью еще те стервы. Поэтому они не особо снисходили до нужд и дел обслуги. Большинство из них понятия не имело, что у повара посольства имеются родственники в Финляндии. И если бы я не признался Крапивину, тот на полном серьезе, двинул бы мою кандидатуру в массы и попал. В принципе не такая серьезная это была ошибка, но вполне возможно, что из-за нее он не получил бы ожидаемое повышение, или еще что-то, ведь ясное дело, что он тоже является сотрудником КГБ.
Интересно, за что Крапивин попал в немилость к Никодимову, что тот ему такие мелкие пакости творит? – подумал я. – Метит на его место? Вполне возможно. Наше посольство еще та банка с пауками. Хотя не мое это дело. Главное, что от должности комсорга благополучно откосил.
Окончательно это выяснилось через неделю, на отчетно-перевыборном собрании, когда Крапивин выдвинул кандидатом в комсорги делопроизводителя Галину Николаевну Зинченко.
Галю до этого времени я почти не замечал. Это была такая «серая мышка», незаметно появляющаяся на работе и незаметно с нее исчезающая.
Сейчас на собрании, на ее лице мы не видели никакого энтузиазма, по поводу новой нагрузки. Зато все остальные присутствующие комсомольцы резко приободрились.
– Хорошо, что не меня, – было написано на их лицах.
Естественно, что все собрание шло по накатанной дороге. Мы дружно признали отчет комсорга Крапивина удовлетворительным, и выразили благодарность за успешную работу. А затем также единогласно выбрали новым комсоргом комсомолку Зинченко Галину Николаевну.
Поднимая руки, все в душе надеялись, что она не будет нас так давить Ленинскими зачетами, и прочей ерундой, как это делал Крапивин. И мы, приняв новые социалистические обязательства в честь двадцать пятого съезда КПСС, на этом свою комсомольскую работу сможем завершить до следующего года.
В первое воскресенье октября у меня был выходной. Мы с Анатолием Владимировичем договорились, что будем давать друг другу отгулы через воскресенье. Коменданту на это было наплевать, главное, чтобы все те, кто питался в нашей столовой, получили свои завтраки, обеды и ужины, а как мы это делаем, его не волновало. Волновали его совсем другие проблемы, но в Финляндии они были трудно разрешимы. Не то, что в Сирии, или Иране, где такой же комендант посольства ухитрился продать на сторону все унитазы для строящегося здания дипмиссии. Эту историю рассказал мне еще Петрович.
Здесь в законопослушной стране с этим делом было намного сложней. Хотя я не сомневался, что наш Корней Несторович чем-нибудь да промышляет.
Ритта все же позвонила второй раз и посетовала, что я к ним не приезжаю. Намек я понял и в первый свой выходной за месяц решил съездить к ней в гости, не забыв, конечно, поставить в известность Никодимова.
Выехал рано утром, затемно. Дорога была знакомая. Машина, все свои восемь лет получавшая нормальное техобслуживание, финское масло в двигатель и приличную резину, почти бесшумно пожирала километры. Да, это не в Риттиной жучке катиться, когда Армас дышит в мою сторону перегаром.
К десяти утра я уже был на месте.
Родственники приняли меня приветливо. Ну, как приветливо? Для финнов, так очень здорово. Ритта улыбнулась и кивнула мне головой, когда открывала дверь. А Армас выглянул из кресла качалки, где он читал газеты и, приветственно махнув рукой, издал какой-то неопределенный звук, то ли кашлянул, то ли еще хуже.
До обеда я рассказывал им, как отдыхал дома, куда ездил. Между делом сообщил, что отец хотел бы получить приглашение не только на него, но и на жену. Ритте такой пассаж пришелся явно не по душе. Она тут же начала вспоминать своего деда Ярви, который в свое время обгулял чуть не половину женского населения Суоярви, небольшого городка в Карелии, где их семья жила до войны. И его правнук, то бишь мой папахен, явно пошел в него, раз завел себе вторую жену.
– Не пошлю я ему никакого вызова, – твердо заявила старушка. – Нечего сюда всяких horatsu привозить, их и без неё здесь хватает.
– Однако, у старушки характер не сахар, – подумал я. – То-то её Армас так явно побаивается.
От волнения Ритта даже порозовела, и чтобы её дальше не злить пришлось переводить разговор на другие темы.
Обед был скромный, без изысков, но я другого и не ожидал. После обеда за чашкой кофе Ритта вновь вернулась к теме моего переезда к ним, намекая, что все нажитое имущество она хотела бы оставить мне.
Тут я решил, что пришла пора поговорить о деньгах.
– Ритта, послушай, – обратился я к старушке. – Я смог привезти сюда деньги нашей семьи. Хотелось бы перевести их, или в марки, или доллары, как получится, и открыть счёт на меня в вашем банке.
Благодушное выражение вмиг ушло с лица родственницы. На меня смотрела деловая женщина. Та, что беженкой вместе с отступающей армией попала в Финляндию, не имея ни копейки денег и ни родственников. И за прошедшие годы смогла из посудомойки и подавальщицы в мелкой забегаловке стать владелицей неплохого кафе и хозяйкой большого дома. Вот только бог не дал им с Армасом детей. Видимо, голод военных лет так просто не прошел.
Она не спрашивала, откуда у меня такие деньги, по финским понятиям это крайне невежливо.
Пару минут молчала, видимо, думая, что ответить, а потом сообщила:
– Алекс, у меня есть кое-какие знакомства, но хотелось бы уточнить, сколько именно денег у тебя на руках.
Вместо ответа я вынул из карманов пять пачек сторублевок и положил на стол.
Ритта сняла резинку с одной пачки и задумчиво повертела в руках одну банкноту.
– Интересно, вроде бы до войны в России были другие деньги, Это ведь Ленин на банкноте изображен? – задумчиво спросила она.
Я подтвердил.
– Да, бабушка, такие купюры у нас начали выпускать с 1961 года, а ты, значит, еще довоенные помнишь.
– Почему бы и нет, – улыбнулась та. – Мне в сорок первом году уже тридцать четыре года исполнилось, я сучкорубом в леспромхозе работала.
Я неверящим взглядом смотрел на сухую фигурку бабули. Неужели она могла обрубать сучки тяжелым топором?
– Что не верится? – улыбнулась она. – Я в молодости сильная была, не то, что сейчас. Правда, Армас?
Толстяк, внимательно разглядывающий деньги, сразу подтвердил.
– Да Ритта очень сильная была и красивая.
Он встал и вышел из кухни и скоро пришел назад с толстым альбомом. На его первой странице была вставлена в рамку их свадебная фотография. Ритта в свадебном платье действительно оказалась довольно крупной женщиной, правда, красивой ее мог назвать только, тогда ещё стройный Армас, стоявший рядом с ней с глуповатым видом.
Как-то незаметно тема моих денежных средств ушла на второй план, перейдя в рассматривание семейного альбома. Видимо, до Ритты еще не дошло, сколько марок можно получить за мои пятьдесят тысяч рублей, если обменять их с умом.
К счастью, в толстом альбоме фотографий имелось немного. У Ритты фотографий родных почти не было. Только фото матери и пресловутого деда Ярви, на которого, действительно, очень был похож мой отец. У Армаса фотографий имелось больше, но в основном родителей и брата с женой.
Покончив с альбомом, мы вновь вернулись к моим деньгам.
Ритта, аккуратно сложила разлетевшиеся по столу купюры в пачку, перетянула её резинкой и спросила.
– Алекс, ты оставишь у меня эти деньги, или заберёшь с собой?
Думал я недолго. Дома у меня оставалось сто шестьдесят пять тысяч рублей. И даже если с Риттой что-то произойдет и деньги пропадут, ничего страшного не случится. Как деньги пришли, так и ушли.
– Бабушка, конечно, оставлю. Если что-то у тебя получится сделать, просто позвони и попроси приехать в гости, по телефону ничего говорить не надо.
– Я понимаю, – с серьёзным видом ответила Ритта. – мы знаем, что за вами следит Кагебе, у нас в газетах постоянно об этом пишут. До того, как я тебя нашла, мне это было читать не интересно, а сейчас всё читаю, что пишут о Советском Союзе. Вот собираюсь на могилу родителей съездить, мне говорили, что сейчас это можно сделать. Хочется побывать в местах, где молодость прошла, пока ещё жива.
Вечером в сторону Хельсинки я возвращался с чувством исполненного долга.
Что не говори, а деньги, спрятанные в машине, меня изрядно напрягали.
Странно было испытывать облегчение, расставшись с суммой, на которую сейчас можно было купить десять двухкомнатных квартир. Притом отдал я эту сумму просто в руки дальней родственницы, без всяких расписок и прочих ухищрений. Но я уже решил, будь, что будет. Если что, как пришли, так и ушли. Плакать не буду.
Что это рожа у тебя такая довольная? – поинтересовался сосед, когда я с пакетом всяческой снеди ввалился в квартиру. – Никак подарков надарили?
– Хм, ну не буду же объяснять, что, наконец, избавился от возможных неприятностей с хранением денег в машине, – подумал я.
– Ну, моя бабушка считает, что, несмотря на профессию, кормят меня плохо, поэтому снабжает доппитанием, в основном молочным, так, что чего мне быть недовольным, сщас вот сметанки полопаем, – сообщил я Семенихину и, подойдя к холодильнику, начал выкладывать в него сыры, молоко, сметану и прочие деликатесы с молокозавода Тойво Пеккарайнена.
– Неплохо, однако! – уже за ужином оценил Толик яства от Пеккарайнена. – Мне, кстати, в такой упаковке здесь сыры еще не попадались.
– Наверно, его продукция вся в Иоэнсуу расходится, и смысла не возить в Хельсинки, – предположил я.
– Наверно, – согласно мотнул головой Семенихин, намазывая толстым слоем желтое масло на белый ноздреватый хлеб, слегка пахнущий дрожжами.
– Эх, благодать! – вздохнул он, умяв полбуханки хлеба с маслом и сыром и запив все это кружкой кофе. – Хорошо финны живут. Мне перед отъездом письмо от сестры из Иваново пришло, так она писала, что сливочное масло у них в магазинах пропало.
– Э, дружок, я в такие игры не играю, – подумалось мне. – В Союзе, на кухне я бы такой разговор поддержал, а здесь на фиг надо. Слишком разговорчивые индивидуумы у нас быстро домой возвращаются.
– А я в Петрозаводске, совсем недавно перед отъездом заходил в магазин, так на прилавке лежало масло нашего молокозавода, соленое, несоленое, шоколадное и Вологодское, и никаких очередей, – сообщил я, как бы между делом.
Самое интересное, что нисколько не сочинял. Если с мясом у нас начались проблемы с началом семидесятых годов, то масло периодически стало пропадать только в начале восьмидесятых. Ну, а с середины восьмидесятых, как только к власти пришел известный комбайнер, пропало абсолютно всё и даже водка. А к перестройке по талонам продавалась и перловка.
Толян мне явно не поверил, но промолчал, видимо понял, что не тот разговор завел.
До Нового года, Ритта приехала ко мне один раз, привезла опять сумку молочки. Она подгадала к моему выходному, поэтому нам никто не мешал обсуждать все, что угодно. Но старушка всерьез приняла мое предупреждение об осторожности, и все время посматривала на стены комнаты, как бы выискивая место, где спрятаны микрофоны Кагебэ.
Поэтому разговор о деньгах она завела только, когда я вышел проводить ее к машине.
– Алекс, мне пришлось поднять старые связи, чтобы выполнить твою просьбу, и обменять твои деньги на доллары, – задумчиво улыбнулась бабуля. – Посоветовалась со знающими людьми и решила счет не открывать. Тебе ведь огласка не нужна, и вопросы могут возникнуть у налоговиков. Так, что все деньги тридцать девять тысяч долларов положены на хранение в ячейку в Дойче банке. Никто, кроме нас не знает, что там хранится. Я арендовала ее на твое имя. Вот, смотри, сколько пришлось потратить из твоих денег.
Тут Ритта протянула мне листок, где каллиграфическим почерком были выписаны все ее расходы по этому делу.
Когда я, не читая, машинально сунул бумагу в карман, бабушка воскликнула.
– Алекс! Я дала тебе этот листок, чтобы ты его прочитал и уничтожил, а не убирал в карман. У вас в стране очень сильная спецслужба. Мы с Армасом недавно фильм посмотрели о Джеймсе Бонде, так даже тот с трудом убежал от них. Немедленно достань и прочитай, сразу отдашь мне, я увезу домой и сожгу.
Мысленно я посмеялся. Ритта уже художественный фильм воспринимает, как реальность.
Пришлось, чтобы не волновать пожилого человека, хотя с моей точки зрения она вполне себе молодежь, даже семидесяти лет не исполнилось, внимательно ознакомиться с расходами и доходами, после чего листок отдал Ритте, а взамен получил ключик от сейфа.
– Ну, и где мне этот ключик хранить? – сразу озаботился я этой проблемой. – Ладно, пока я в Финляндии, можно спрятать его в машине. В Союзе такой номер не пройдет. Машину могут украсть, ограбить и прочее. Ну, бог с ним, приеду домой, тогда буду разбираться.
Проводив Ритту, я ушел домой. Вроде бы на улице было не слишком холодно, но я капитально продрог.
Сняв куртку и оставшись в толстом свитере, я поставил чайник. Выпив вприкуску чашку крепчайшего чая, глянул на часы. До прихода соседа оставалось еще немало времени. Но организм чего-то требовал.
– Выпить что ли, ради такого события? – подумал я и полез под кровать, где в чемодане сиротливо лежала бутылка Столичной.
Но пить одному оказалось не в кайф, поэтому, дернув рюмашку, я занялся приготовлением ужина.
– Вот это да! Чего празднуем? – воскликнул Толик, зайдя в дверь. – Чувствую, пахнет вкуснятиной!
– Ритта приезжала, опять всякого навезла, – объяснил я причины праздника. – Давай раздевайся и к столу, будем дегустировать Столичную.
– Ни фигасе! Бутылку не пожалел! – удивленно протянул сосед. – Ну, ты даешь, столько марок пролетело зря. Хотя тебе чего беспокоиться, у тебя родня есть, не то, что у меня, сироты казанского.
– Ладно, ладно, хорош прикидываться сиротинушкой, у тебя родни, как у дурака фантиков, – ответил я и первым уселся за стол, подавая пример напарнику.
Так, то оно так, – вздохнул Семенихин. – только моя родня в Москве, да в Иваново, а твоя тут под боком.
После этих слов мы молча посмотрели друг на друга, улыбнулись и больше скользких тем не касались. Допив бутылку, перебазировались в комнату Толика, где он, усевшись за мольбертом, начал объяснять мне особенности сервировки стола в зависимости от цели встречи, времени дня и прочего.
– Скажи-ка мне Александр, какая вилка должна лежать справа от тарелки? – спросил он, смешивая краски на палитре.
Мысленно я усмехнулся. Толик задавал вопросы нечестно. Скажите, где в Советском Союзе в это время подавали устриц? Практически нигде. И я вполне мог не знать, что единственная вилка, лежащая справа нужна для устриц.
– Ишь, ты! знаешь, оказывается! – воскликнул напарник, после того, как я ему сообщил правильный ответ. – Интересно, получается, недавно вылез из своего медвежьего угла и уже в курсе, как устриц едят. Я, к примеру, о твоей Карелии только здесь и узнал. Мне, когда сказали, что напарник у меня оттуда, так я сначала на Корею подумал, удивился еще, что с корейцем работать придется. Даже обрадовался, раскатал губу, что ты меня в корейской кухне подтянешь, а то я в ней не в зуб ногой. Только морковку по-корейски умею делать.
– Значит, корейских блюд ты вообще не видел, – сочувственно сообщил я. – В Корее о твоей морковке никто знать не знает.
– Это как? – удивился собеседник.
– Да очень просто, придумали её не так давно корейцы, живущие в Средней Азии. Скучали по своей любимой кимчи, а пекинской капусты у них не имелось, вот и заменили её морковкой, а специи чесноком. Так, что её скорее надо советской назвать, или среднеазиатской.
– Ха-ха-ха, – засмеялся Толик. – В Москве в одном кабаке, названия не скажу, когда подают эту морковь, то намекают, что только у них она настоящая, потому, что её повар из Пхеньяна делает. Во врут, окаянные!
А чего ты там о кимчи говорил, или как её там?
Пришлось объяснять ему, что такое кимчи и с чем его едят. Я, правда, не мог его есть вообще. Казалось, что во рту жгучая, кислая бомба. Чтобы привыкнуть к корейской еде, надо жить в Корее с детства.
Тем не менее, Толик достал толстый блокнот и в него аккуратно переписал рецепт кимчи. Ну, насколько я его помнил. Вполне мог перепутать пару пряностей.
Увы, сегодня только седьмое декабря 1975 года и об Интернете можно только мечтать. Сейчас самый полный список рецептов в стране, это книга о вкусной и здоровой пище. И только в таких толстых блокнотах, как у Толи имеется море информации, чем питаются наши высшие партийные руководители и прочие небожители.
Нет, если придти в большую библиотеку, чтобы найти интересный рецепт, это вполне можно сделать. Только времени на это придется потратить в сотни раз больше, чем навести курсор и просто щелкнуть кнопкой мышки.
Для начала нужно найти время приехать в библиотеку. Затем поработать с длинным рядом каталогов и выбрать нужные формуляры книг, притом, никто не гарантирует, что в этих книгах найдется нужная вам информация. Затем пишете заявку, где перечисляете выбранные номера ваших книг и если библиотека продвинутая, пневмопочтой отправляете заявку в книгохранилище. Проходит часа два, и вы с кучей книг усаживаетесь за стол, перелистываете их и обнаруживаете, что нужной информации в них не имеется.
Вновь отправляетесь к каталогу, ищете новую литературу. Но в это время звенит звонок. Библиотека заканчивает свою работу.
– Ничего страшного, приходите завтра, – с улыбкой советует библиотекарь, глядя на ваше огорченное лицо. А вам не до улыбок, впустую прошел выходной день.
Все это я вспоминал, пока облизывался, как кот на сметану, на блокнот напарника. Очень уж хотелось ознакомиться с его содержимым.
Толик под влиянием небольшой дозы алкоголя, стал довольно благодушен и, заметив мои взгляды, кидаемые на блокнот, протянул его мне.
– Держи, можешь переписать все рецепты себе.
– Не жалко? – спросил я.
– У меня таких блокнотов дома штук десять, так, что здесь только малая часть записей, бери, пока я добрый, – сообщил напарник.
Естественно, я от такого предложения отказаться не мог и, прихватив блокнот, ушел к себе в комнату. Надо было срочно переписать всё, а то назавтра Толик, протрезвев, потребует вернуть его записи.
Остаток декабря прошел незаметно. В посольстве готовились к встрече Нового Года. Какой-то финский фермер привез красивую елку, ее установили в холле посольства, и все кто мог активно принимали участие в ее украшении. Мы же с Семенихиным были избавлены от этой заботы, за нами был праздничный стол. Последние дни перед тридцать первым декабря мы работали по стахановски, стараясь выполнить все пожелания работников посольства. У финнов к этому времени основной праздник Рождество уже заканчивался, поэтому гостей из финского МИДа ожидалось немало, и нам нельзя было ударить в грязь лицом.
Все же празднование Нового года не прием президента Финляндии, поэтому никто не озаботился наймом работников какого-нибудь ресторана, и нам с Толиком пришлось крутиться и вертеться, командуя добровольными и не очень помощниками, чтобы вовремя накрыть столы для фуршета, убирать посуду и прочее. Начальство с идеей фуршета согласилось не сразу. Сам посол, слегка нахмурившись, заметил, что фуршет – это западная выдумка и не гоже нам, советским людям брать пример с капиталистов, экономящих даже на еде. Но нам с Толиком удалось уломать сопротивлявшихся этой идее личностей. Главное в наших доводах было то, что иностранные гости поймут, что в Советском посольстве работают современные люди, открытые новым веяниям.
Но все когда-нибудь заканчивается, закончился и 1975 год, Впереди нас ждал новый, 1976, но, как я не напрягал мыслительные способности, чтобы вытащить из памяти, сколько ни будь важную информацию об этом времени, ничего полезного из прошлой жизни вспомнить не смог. Ну, кому, скажем, интересно, что в августе этого года в прошлой жизни я развелся с первой женой? Отвечу, никому. Даже самой первой жене, потому, что в этой жизни она понятия обо мне не имеет. Чья она сейчас жена я тоже не имею понятия и мне это совсем не интересно.
Первые пару дней января мы с Толиком приходили в себя, после праздника. Упахались тогда изрядно. Но жизнь не стоит на месте, да и мы не в 2020 году, где первую половину января никто не работает. Мы ведь сейчас в далеком прошлом, когда в январе в Советском Союзе отдыхают только дети на каникулах. А все остальные со второго числа, как миленькие, отправляются на работу. Так и нам нужно было выйти на работу уже с утра первого января.
Январь, февраль прошли незаметно, в работе, а вечером в занятиях борьбой и робких попытках заняться рисованием под напором своего соседа, горевшего желанием привлечь меня к этому делу. Особых успехов у меня не было, но, по крайней мере, свободное время я проводил с пользой, а не просто так, уставившись в телевизор.
Как-то у меня даже нашлось время съездить с экскурсией, организованной в посольстве, в Ловиису, где наши специалисты строили финнам атомную станцию.
М-да, ну, что могу сказать после увиденного, если бы мы так всегда строили, как там, не было бы в мире лучших строителей, чем простые русские парни.
Все мои планы полетели к чертям третьего марта, когда вечером ко мне приехал Тойво Пеккарайнен в сопровождении еще одного солидного финна средних лет.
Выглядел Тойво понуро и растеряно. Несколько раз пытался что-то сказать, но начинал плакать.
Его спутник, когда мы зашли в мою комнату, плотно закрыл дверь за собой и усадил Тойво на стул.
Предчувствуя недоброе, я предложил гостю кресло, а сам уселся на кровать.
– Видимо, разговор придется начать мне, – сказал незнакомец, покосившись на спутника. – Я, Эйнар Салонен поверенный в делах семьи Ритты и Армаса Пеккарайнен. С прискорбием сообщаю, что ваша родственница и её муж погибли в автоаварии неделю назад. Дело в том, что Вы упомянуты в завещании покойной. Вам оставлен в наследство дом в городе Йоэнсуу, Рауханкату 40 и кафе по адресу Кауппанкату 18.
Хочу вам сказать, что если вы желаете вступить в права наследования, вам в течение трех месяцев необходимо подать заявление в налоговую службу округа Иоэнсуу.
– Как это произошло, – задал я ненужный сейчас вопрос, чтобы хоть что-то сказать. В голове царил полный кавардак.
– Эйнар пожал плечами.
– Ну, как это обычно бывает. Машину занесло на скользкой дороге, и в нее врезался лесовоз Скания. Ритта и Армас скончались на месте.
При этих словах Тойво снова всхлипнул.
– Мы будем молиться за Ритту и Армаса, надеюсь, что они умерли с именем Господа на устах, – сказал он и снова замолк.
– Эйнар, – обратился я к поверенному в делах по имени, в финском обществе разрешается такое, несколько фамильярное для русского слуха, обращение. – Так понимаю, что как чиновник с определенным статусом вы сможете от моего имени обратиться в налоговую службу с соответствующим заявлением.
Тот согласно кивнул и молча ждал, что я скажу дальше.
Проговорили мы еще около часа, потому, что моего бытового словарного запаса явно не хватало для переговоров в судебно-чиновничьем стиле. Больше всего меня интересовал вопрос, может ли Эйнар представлять интересы иностранного гражданина. Оказалось, может. Хорошо, что Салонен следовал известному правилу, все свое возить с собой, поэтому он достал из портфеля нужные бланки и печать, и мы быстро заключили с ним договор о том, что он будет представлять мои интересы, как наследника.
Очень хотелось попенять Тойво, что тот не поставил меня в известность во время и похоронил родственников без меня. Но, глянув на его печальное лицо, говорить ничего не стал. Спросил только, где и когда Ритта и Армас были похоронены. И пообещал, что приеду на их могилу, как только смогу.
Распрощались мы, когда на часах было почти одиннадцать.
Но мой сосед не спал, и стоя в дверном проеме, внимательно наблюдал, как я провожаю неожиданных гостей.
– Это кто еще такие? – требовательно спросил он, когда за незваными гостями закрылась дверь.
– Ритта с Армасом погибли в аварии, – ответил я. – Вот родственники приезжали сообщить.
– На похороны приглашали?
– Нет, их уже похоронили неделю назад.
– Интересно, – задумался сосед, – И чего тогда они приезжали, не иначе старуха тебе что-то оставила?
– Ничего особенного, дом и кафе, – ответил я и под Толин изумленный возглас зашел к себе и уже в дверях произнес.
– Извини, совсем нет настроения, сегодня об этом говорить. Пойду я лягу, завтра пообщаемся.
Утром сосед особо ко мне не приставал. Спросил только, когда собираюсь съездить на кладбище.
Ответил так же, как и финнам, как только найду время. Больше по дороге мы ни чем не говорили.
Я же думал в это время стоит ли самому рассказать начальству о случившемся, или Толик сделает все за меня.
Напарник действительно не смог держать язык за зубами, поэтому ближе к обеду меня вызвал к себе Никодимов.
– Заходи, присаживайся, – такими словами встретил меня наш главный кегебешник. – Ну, рассказывай, что там у тебя произошло, твоя старушка дала дуба, говорят?
– Да, Ритта Пеккарайнен вместе с мужем погибли в аварии.
– Сочувствую, – сообщил Никодимов, хотя сочувствия в его глазах не было ни капли. – Ну, и кто к тебе вчера приезжал, давай, не тяни, рассказывай, что тебя понукать нужно. Ты должен был сразу ко мне придти и все сам доложить внятно и понятно.
– Так я ничего и не скрываю, приезжал вчера брат ее мужа Тойво Пеккарайнен с приятелем. Рассказал мне об аварии, и что Ритта завещала мне всю свою собственность.
– Ого, – воскликнул Никодимов. – И, что же она тебе оставила?
– Дом в Йоэнсуу, и кафе тоже в отдельном здании. Кроме того, деньги на счету, чтобы заплатить налог за наследство.
– Хм, неплохо, неплохо, – проговорил собеседник, постукивая карандашом по столу. – А чего же она этому Тойво ничего не завещала?
– Понятия не имею, возможно, не видела смысла, Тойво фермер, в собственности у него большая ферма, молокозавод, а детей нет, ему бы со своими проблемами справиться.
– Ясненько, – протянул Никодимов, – Ну, что же неплохо, стране валюта нужна. Значит так, с сегодняшнего дня ты живешь в посольстве, никуда не выходишь, вещи твои из квартиры сюда привезем.
Как только появился возможность, отправим тебя домой, а твоим завещанием займется консульский отдел. Там такие зубры сидят, сделают все, комар носа не подточит.
– Не переживай, – добавил он, заметив мою озадаченную физиономию, – все будет в порядке, подпишешь доверенность на ведение наследственного дела и поедешь в Союз, как наследство оформят, деньги тебе выдадут уже дома, сам понимаешь, получишь все до копейки чеками Внешторгбанка. У нас никого не обижают. А валюта нужна нашей стране, ты же комсомолец, должен все понимать. Думаю, что часть денег тебе следует передать в Фонд мира.
– Ни хрена себе! – возмущенно думал я. – Как быстро меня взяли под колпак, значит, все мое наследство получат, продадут, денежки захапает родная страна, а мне выдадут чеки, мол, покупай все, что пожелаешь, ни в чем себе не отказывай. Блин! Что же делать?
Меня же теперь будут пасти, хрен сбежишь. Короче, Саня, решайся, или уходишь сейчас, или едешь домой и ждешь у моря погоды. Ладно, сейчас слегка поиграю в дурака, не ссориться же сейчас с Никодимовым.
– Хорошо, Сергей Геннадиевич, я все понял, вы отлично все объяснили, а то я даже не знал, с какого конца за эти дела браться. Дел с наследством никогда не имел. Ладно, в Союз, так в Союз, и так осталось немного. Я уже дни считал, когда домой поеду.
Никодимов после моих слов явно расслабился.
– Ладно, иди, работай, да и мне надо делами заниматься.
Я спокойно спустился на первый этаж и зашел в столовую. Поздоровался с парой завтракающих охранников только, что сменившихся с дежурства и зашел на кухню.
– Ага, наконец, то появился! – обрадовался Толик. – Давай, займись делом, а то я тут напрочь зашился один.
Я машинально помешивал суп в большой кастрюле и буквально кожей ощущал, как уходит время.
– Что делать, что делать? – молотом отдавалась в голове назойливая мысль.
Ближе к двенадцати часам, наконец, решился.
– Толик, я выйду на улицу, минут на пятнадцать, что-то голова побаливать начала.
Напарник, сосредоточенно украшавший очередной торт, согласно мотнул головой.
– Иди, прогуляйся, можешь даже на двадцать, у нас вроде все готово.
Когда я вышел из дверей посольства, один из охранников лениво спросил.
– Санек, куда это ты собрался, кто нас обедом накормит?
Я улыбнулся.
– Не волнуйтесь, обед будет по расписанию. А я прогуляюсь немного, видимо, перегрелся у плиты.
В душе я ликовал.
– Никодимов, ты мудак! Спасибо, что охране ничего не сказал.
Медленно прогуливаясь, я свернул за ближайший поворот и стал крутить головой в поисках такси.
На мое счастье желтая машина уже двигалась навстречу мне.
Пожилой финн, сидевший за рулем, услышав адрес, лишь легким движением бровей выразил свое недоумение.
Действительно, по финским понятиям взять такси, чтобы доехать туда, куда можно дойти за двадцать минут прогулочным шагом – это нонсенс.
Но клиент платит и он всегда прав.
Через пять минут я уже заходил в квартиру, где прожил почти полтора года.
Торопливо собрал вещи в рюкзак, проверил документы и понесся вниз по лестнице к своей машине.
Побросав вещи в багажник, уселся в кабину. Волга завелась с полтыка, немного прогрев двигатель, я выехал со двора и направился в Дойче-банк.
В помещение банка, суеты не наблюдалось. Посетителей тоже. Поэтому я сразу обратился к бездельничающему клерку.
Узнав о моем желании кое-что, забрать из хранимых в сейфе вещей, тот внимательно прочитал мой заграничный паспорт, удостоверился в наличии ключа и вызвал еще одного служащего.
Вместе с ним, мы спустились в подвальный этаж здания и, пройдя пост охраны и две бронированные двери, оказались в большой комнате, стены которой были закрыты сотнями сейфовых дверок.
Пожилой усатый финн подвел меня к моей ячейке, и мы с ним вставили два ключа в замочные скважины.
Дверца открылась, после чего мой спутник покинул помещение, давая мне возможность разобраться со своими финансами.
Не знаю, кто обменивал Ритте деньги, но это точно был не банкир, Стодолларовых купюр практически не имелось, в основном в пачках были двадцатки и десятки, притом разной степени потертости. Оттого и кучка казалась довольно внушительной.
Кроме денег в сейфе лежал еще небольшой сверток. Развернув его, я увидел, что там лежат массивные золотые часы. В коротенькой записке, лежащей там же, Ритта объясняла, что это часы ее деда, и она оставляет их мне, как единственному наследнику рода.
Часы, как и большую часть финансов, я оставил на месте. Кто знает, как у меня все сложится, пусть денежки полежат еще немного в безопасности.
