Александр Рудазов
Паргоронские байки. Том 4
Но не таков был Монго. Узнав, что кроме официальных собраний Совет Мудрых стал проводить еще и тайные, внутренние, а корилланги по-прежнему почитают раджу не только как военачальника, но и как владыку, он решил проучить нерадивых симов. Явился на первое же совместное собрание, разломал там все, перебил чаши, выкинул из окна нескольких орангов и насмешливо показал жестами:
– Вы думали, я просто веселый дурачок? Думали, будете творить за моей спиной, что хотите? Подумайте еще.
Раджа с горшком на голове уполз под стол.
Впрочем, Монго уже не был тем юным хулиганом, который только и делал, что портил всем жизнь. Напротив – хоть и в своей неуемной манере, он активно вникал в дела государства. Он хотел знать, что и как работает, чтобы заставить это работать лучше.
И бедное, незначительное княжество Симардар понемногу разрасталось и богатело.
– Хибении – самые важные симы из всех! – как-то раз показал Монго своим министрам.
– Что?.. – удивились важные оранги, корилланги и даже чимпы.
А вот подающие напитки хибении навострили уши, но работать не перестали.
– Да! – взмахнул руками Монго. – Они так благородны, что избавляют всех остальных от грязной работы! Той, которую не хочет делать больше никто! Так они дают остальным возможность заниматься другими делами! И их больше, чем всех остальных симов, вместе взятых!
– Ну-у-у…
– И если мы хотим сделать жизнь симов лучше – мы будем думать в первую очередь о хибениях! Они – нижняя ступенька этой лестницы!.. но самая широкая! Фундамент, на котором мы стоим! Станет лучше им – станет лучше всем! Достояние всего Симардара должно определяться по жизни самых бедных хибениев!
– Ты нарушаешь устои, о равный небу мудрец, – напомнил Иземмия. – Но твои речи полны мудрости и доброты. Мы исполним, что ты велишь, и да услышат тебя боги.
– Боги, боги, опять боги! – закатил глаза Монго. – Верно говорят, что если оранг не поминает богов – так он не иначе помер!
Оранги сделали вид, что ничего не слышали. Была у их нового царя неприятная черта, с которой все мирились – он не признавал авторитетов. Никаких. Никогда. Даже боги были ему не указ, даже небо не внушало почтения.
– Молодец! – сказал Бельзедор.
Но во всем остальном Монго всех устраивал. Не сразу, не в первые же дни, но к нему привыкли и прониклись искренней любовью. Да, он был буйным, вздорным царем, который все время куролесил. Но это было наносное, внешнее. А все его действия и в самом деле шли только на пользу Симардару.
Княжество быстро превратилось в царство, поглотило всю северо-западную Шахалию. Симы освоили дикие территории, создали могучую армию. Артефакты из колдовских схронов дали им могущество, а золото помогло торговать с богатыми соседями.
Раньше-то симов и знать-то никто не знал. Сидят там какие-то обезьяны в своих хибарах, скачут по деревьям, орут что-то, руками машут. Мало ли на Парифате таких стран-крохотулек, населенных малыми народами? Никому не было до них дела.
Но с вернувшимся Монго Симардар за тридцать лет совершил колоссальный рывок. Симы начали строить корабли, создали флот. Присоединили два больших острова за морем – Гаймхрокеш и Ургению. Покорили тех, кто там жил, и гордо стали именовать Симардар империей.
Число симов росло очень быстро. Разбогатевшие, уверенные в завтрашнем дне, они стали стремительно размножаться. Редкие женщины теперь рожали меньше четверых детенышей, а многие вовсе девятерых-десятерых. Даже хибении теперь плодились не для того, чтобы дети в будущем помогали родителям, а потому, что могли их прокормить.
Монго тоже пытался вносить свой вклад. Он взял себе по жене от каждой касты, от каждого народа симов. Устроил настоящий конкурс, провел грандиозные игры, на которых красавицы соревновались за право стать женами царя.
Среди победительниц оказалась прекраснейшая из кориллангов, дочь раджи Гунго и рани Шеонги. Оказалась и внучка мудрого Иземмии, ученая дева, знающая наизусть пятьсот стихов. Еще Монго породнился с богатейшим в Симардаре торговцем шелками и заключил брак с первой красавицей из хибениев… единственной среди его жен незнатного рода. Среди хибениев нет знатных.
Однако ни одна из красавиц не принесла ему потомства. В конце концов Монго с горечью признал, что своих детей он понянчить не сможет. Здесь не помогало все волшебство святого Машибухера… хотя нельзя сказать, что Монго не старался.
Только эта мысль и отравляла ему жизнь. Ночами он выходил на балкон дворца, смотрел на ночной Гасимдзе, столицу своего царства… и тяжко вздыхал.
Конечно, наследники ему не нужны. Монго не собирался стареть и умирать. И раз у него нет собственных детей – пусть все симы Симардара будут ему детьми.
Эта светлая мысль несколько утешила Монго.
А потом он услышал ругань своих жен.
– Не по чину тебе носить такие украшения, будучи хибенийкой! – визжала дочь раджи. – Они не могут быть красивей, чем мои!
– Мне подарил их мой муж! – верещала хибенийка. – И я не отдам их! Я – любимая жена, я должна носить лучшее… но твои ничуть не хуже!
– Ты – любимая жена?! Младшая – не значит любимая! Ты хибенийка!
– Наш муж – тоже хибений!
– Он не хибений! Не хибений, не оранг, не корилланг и не чимп! Он…
– …Бог!.. – простонала внучка Иземмии.
Монго аж поперхнулся, услышав такое. На самом деле половину спора он додумывал, поскольку жены спорили на обезьяньем, жестами. Но криков тоже хватало, да и многие в пылу спора переходили на парифатский. Язык людей как-то более богат и красочен, симы все чаще использовали его вместо родного.
Монго ворвался в светлицу и рассерженно ударил шестом об пол. Клюка Цидзуя всегда была при нем, он не расставался с ней даже во сне.
– Что за свары я слышу?! – показал он свободной рукой. – И я не бог, я царь! А вы – жены царя, вот что важно! Каждая должна вести себя подобающе! Мы не дикие обезьяны, верещащие на деревьях! И не дикари, поклоняющиеся идолищам!
Жены пристыженно молчали. Своего мужа они обожали безумно. Каждая тоже ужасно жалела, что не может принести ему самый желанный для мужчины дар и сама получить в браке такую отраду.
А Монго глядел на них и думал, к чему все это. К чему ему целых четыре жены… к чему ему вообще жены? Он взял их, чтобы скрепить связи между кастами, но в этом больше нет нужды.
Особенной связи между ними не появилось, любовью Монго ни к кому из четверых не проникся. Утехи плоти его тоже давно не волновали – четырнадцать лет аскезы научили не зависеть от телесных потребностей.
К тому же они стареют, а он – нет. Монго выбирал самых юных девушек, но тридцать лет спустя они уже далеко не юны, а скоро станут и вовсе стары. Увы, у Монго не получалось делать бессмертными или хотя бы омолаживать других. На это Учение У оказалось неспособно… или это просто Монго не до конца ему выучился…
И вообще, ему все меньше хотелось оставаться царем. Казалось, что он достиг пределов мечтаний. Вечно юный, прекрасный ликом, могучий волшебник, великий царь. У него несметные сокровища, огромный дворец, четыре красавицы-жены и целая страна верных подданных.
А чего-то в жизни все равно не хватает.
Монго вдруг понял, что был счастливей, когда был беззаботен. Когда убегал от стражников и носился по джунглям с обезьянами. Когда плавал по морям матросом и карабкался по заснеженным горам.
Он ведь уже… да, уже лет тридцать не веселился, как раньше. Добыл клюку Цидзуя, разграбил сокровищницы Старой Империи, завоевал трон Симардара… а потом тридцать лет просто правил. Поначалу это было интересно, но потом стало рутиной.
Проказничать в собственном царстве как-то глупо. Задирать собственных подданных – просто подло.
А Монго аж надирало, так ему хотелось снова… как прежде…
– Вот бы снова переполох устроить… – пробормотал Монго, глядя в ночное небо.
С этой мыслью он назавтра принимал посетителей. Послов стран людей, купеческих старшин, младшего раджу Гобдо и путешественников, что ходили далеко на юг, исследовали устье великой реки Жон.
Только этих последних он слушал с некоторым вниманием.
Путешественники рассказали, что вся южная Шахалия – это сплошные дикие джунгли. Люди оттуда ушли много лет назад и больше не возвращались, так что можно спокойно присоединить те земли к Симардару. Из интересного там есть небольшие горы, устье великой реки, проклятый город-дом Домурбис и великое дерево до небес.
– Дерево до небес? – заинтересовался Монго.
– Деодор, о великий мудрец, – склонился старый оранг. – Деревянный Император, Мировое Древо. Двурукие говорят, что он выше самых высоких гор. А еще двурукие говорят, что его корни спускаются в Шиасс, мир мертвых, а крона поднимается в Сальван, мир богов.
– Мир богов! – загорелись глаза Монго.
Вот оно! Он понял, чего ему не хватает! Его признали другие симы, они склонились перед ним… но боги по-прежнему смотрят на него свысока! Они не считают его великим мудрецом! Не считают равным себе! Возможно даже, вообще понятия не имеют, что вот – живет на свете такой Монго!
Ну так он им расскажет! А заодно спросит с них за все, что не так устроено в этом мире! Спросит, отчего симы не бессмертны, отчего есть бедные и богатые, отчего не все деревья плодоносят и отчего у него нет детей!
Потребует ответа за все!
Монго путешествовал на запад, на восток и на север. Но он еще ни разу не был на юге. И теперь рассказы о дереве до небес что-то в нем разбередили.
Созвав своих министров и воевод, царь симов объявил, что на время их покидает. Пока его не будет, править Симардаром будут они – но от его имени. Пусть ждут три года, и если он не вернется… пусть подождут еще.
Услышав от старика-оранга, что Деодор выше самых высоких гор, Монго только посмеялся в своих мыслях. Ха, не видали эти симы пиков Бодассы. Большая часть Шахалии – равнина, а в Симардаре кручами считаются холмы в четверть вспашки.
Но подлетая к дереву, которое издали казалось просто большим деревом, а потом становилось все выше… и выше… скрылось далеко за облаками… оказалось действительно размером с гору… оказалось выше даже громадины Кор-Таррот!.. раза этак в полтора!!!
Монго думал, что разучился удивляться. Но сейчас он смотрел на дерево, рядом с которым Кор-Таррот был что чимп рядом с кориллангом, и смеялся от счастья.
Нет, на Парифате еще полно чудес, рано он вздумал скучать в золотом дворце! Он еще много чего не видал!
Облаце понесло Монго вверх. Великий мудрец отталкивался от воздуха шестом, драгоценной клюкой Цидзуя. Летел среди ветвей, на каждой из которых мог разместиться город… на некоторых и размещались! Деодор оказался настоящим деревом-государством – Монго видел дома, людей, пасущийся скот…
Воздух становился все жидче и холодней. Небо стало лиловым, в нем зажглись звезды. Даже на Кор-Таррот Монго такого не видал – чтоб звезды среди бела дня.
И это странным образом умиротворяло. Что-то подобное Монго чувствовал и когда год медитировал на вершине горы. Но тут – еще сильнее, еще ощутимей. Он будто оказался на крыше мироздания и смотрел с нее на весь Парифат во всем его величии. Людей отсюда различить не мог, но знал, что они там, внизу.
И теперь ему захотелось спросить у богов не только о себе и о симах. Ему захотелось спросить обо всех, кто живет в этом мире. Узнать, нельзя ли как-нибудь сделать так, чтобы они жили лучше.
– Я спрошу у богов милости для всех нас, – пообещал он Парифату. – А если не дадут – украду.
Но он пока не видел, где здесь ход на небеса, где дверь в мир богов. Верхушка Деодора напоминала вершину горы, только деревянной, и была почти плоской. Монго мог сделать ровно семь шагов от одного края к другому. Больших, широких шагов – но всего семь.
Уж верно он заметил бы тут какую-нибудь дверь.
Но она тут должна быть. Люди ведь говорят, что крона Деодора поднимается в Сальван. Люди, конечно, те еще брехуны, но не станут же они врать о таких важных вещах. Один может соврать, два могут соврать, десять могут соврать, тысяча может соврать, но хоть один-то среди них должен говорить правду. А значит, раз они говорят, что тут есть такая дверь, то она и вправду есть… а, вот она. Монго просто ее не замечал, потому что смотрел под неправильным углом.
Монго даже не поколебался. Он не привык думать над тем, что делает, поскольку точно знал, что никогда не ошибается. Сим просто поднял облаце и вплыл в волшебную дверь… оказавшись в Сальване.
Ай, красиво здесь было! Ни земли вокруг, ни воды, а только бесконечные облака всех цветов и форм! Одни висели неподвижно, другие порхали совсем как облаце Монго… э, да это и есть облацы! Такие же, только многие больше… гораздо больше.
На многих стояли дома или настоящие дворцы. На других росли деревья, а то были разбиты настоящие сады или даже раскинулись дремучие леса. Иные размером не уступали островам, но среди больших облац летали маленькие, а на них – всякие существа… видно, это и есть блаженные небожители. Монго много о них слышал.
Дивно все вокруг было.
Никем поначалу не замеченный, Монго поплыл вперед, к уходящему в бесконечность золотому стержню. Вокруг него облац дрейфовало особенно много, и дворцы на них были особенно огромные и красивые.
Видно, там и живут боги, в том числе Бриллиантовый Император.
Монго спросил дорогу у первого же встречного небожителя – и тот был так любезен, что сам Монго проводил. А по пути еще расспрашивал обо всем, ужасно удивляясь, что вот, простой смертный – и вдруг в Сальване!
– Я не простой смертный, а великий мудрец, аскет и йогин! – гордо ответил Монго. – Я не хуже вашего неба, абхин!
– Абхин? – рассмеялся небожитель. – Ты ошибся, великий мудрец, я не абхин. Я аркан, воплощение встречи гостей. Меня зовут Мехамаанон, и мое дело в Сальване – помогать тем, кто, как ты, явился сюда впервые и растерян.
– Э, я не растерян! – возмутился Монго. – И не смейся зря, я и сам знал, что ты аркан, а абхином назвал из желания сделать приятное. Но это хорошо, что меня встречают с таким почтением. Боги оказались уважительны, великий мудрец доволен.
Мехамаанон улыбнулся, склоняясь в вежливом поклоне. Он смешно выглядел – едва по пояс Монго, с огромной головой-луковкой, крохотной ощипанной бороденкой и в халате с такими широкими рукавами, что ладоней не видно вовсе. Монго при виде него даже проникся к небожителям легким презрением.
Однако оказалось, что не все они таковы. О госте с Парифата доложили самому Бриллиантовому Императору, и тот пожелал его видеть.
При виде Диамполида, дворца владыки богов, Монго восхищенно зацокал языком. Красота какая! Даже гигантские кристаллы, что еще остались в некоторых городах людей, меркли рядом с этим зданием-алмазом. Все тут переливалось в лучах… нет, не солнца. В Сальване не было солнца. Свет лился отовсюду, и был он так приятен, что невольно хотелось улыбнуться, спеть песенку, а то сладко вздремнуть.
Поэтому, наверное, и небожители все такие веселые и добродушные. Порхают себе на своих облацах, забот не знают.
Или восседают на тронах с важным видом, как Бриллиантовый Император. Ох и грозен же оказался владыка Сальвана, ох и величав! Похож на человека, но больше и толще, с окладистой курчавой бородой, густыми бровями и крутящимися спиралями вместо зрачков. В темно-синем шелковом халате и огромной бриллиантовой короне.
К его трону вели двенадцать широких ступеней, на каждой из которых стояли по два небожителя с пергаментными свитками. На самой верхней ступени, у подножия трона, восседал щуплый человечек в черно-белом шутовском наряде.
– А, так ты и есть тот самый Монго, что несет в себе признаки всех четырех народов симов и учился у святого Машибухера, – сказал Бриллиантовый Император.
– Он самый я и есть, – поклонился Монго. – Пришел вот к тебе, владыка, как равный к равному, ибо я не менее заслуживаю почтения, чем ты.
Царь богов уставился на него в изумлении, замер на мгновение, а потом… расхохотался.
– А ты мне нравишься! – воскликнул он. – Воистину ты дерзкая обезьяна, Монго! Что ж, поведай мне, как равный равному – что тебя сюда привело, что я могу сделать для такого великого мудреца, как ты?
– Да вот, хочу спросить тебя, почему не все в нашем мире устроено так, как должно, – сказал Монго, глядя Бриллиантовому Императору прямо в глаза. – Почему симы и люди умирают, почему не у всех все есть, почему нам нужно работать, почему…
– Обожди, – вскинул руку бог. – Вижу, ты рассудительный сим, и вопросов у тебя много. Но если ты называешь себя мудрецом – отчего бы тебе не ответить на них самому?
Монго нахмурился. Что же они, сговорились? Святой Машибухер тоже всегда как-то так отвечал на подобное. Мол, такие вещи объяснить невозможно, только самому понять… и вот когда поймешь, тогда, значит, и стал действительно мудрым.
Но Монго-то уж знал про себя, что он и так действительно мудрый. Был им всегда, с рождения.
– То есть не ответишь ты мне ничего? – уточнил Монго. – Ладно, я так и думал. Тогда дай хотя бы хорошие подарки, чтобы я не с пустыми руками вернулся к своим подданным. И признай меня мудрецом, равным небу, дай документ, где это будет говориться.
– Ты своими силами добрался до Сальвана, а значит, награды заслуживаешь, – кивнул Бриллиантовый Император. – Но признать тебя… так, подожди-ка. А откуда у тебя клюка Цидзуя?
– Дракон подарил. И теперь это не клюка Цидзуя. Теперь это шест Монго.
– И он тебя слушается? – спросил бог.
– Как родного отца!
Монго крутанул шестом, заставил его немного увеличиться, вытянуться… небожители вздрогнули, подались назад. Бог на троне наклонился, опер подбородок на пальцы… на Монго он смотрел со все большим интересом.
– Вот что я тебе скажу, Монго из симов, – сказал он. – Подарки, если желаешь, ты получишь прямо сейчас. Но ответы на свои вопросы ты можешь узнать только сам. А уж признать тебя мудрецом, равным небу… это придется заслужить.
– Изволь, заслужу! – гордо выпрямился Монго. – С кем мне надо сразиться?!
– Сразиться?.. Ни с кем не надо сражаться. Просто поживи здесь, у нас. Прояви себя. Покажи, что заслуживаешь своих громких титулов.
– Хорошо. Думаю, годик-другой мои подданные и без меня обойдутся. Что мне надо делать?
– Делать… Какую бы должность тебе дать…
Человечек в черно-белом вскочил на поручень трона и зашептал в ухо Бриллиантовому Императору. Тот кивнул и провозгласил:
– Да будет услышано небом и землей, что Монго получает чин младшего конюшего в свитских конюшнях моей дочери. Я, Космодан, сказал свое слово.
По телу Монго прокатилась дрожь. Оглядев себя со всех сторон, он увидел, что на нем появился драгоценный желтый халат, а на голове – смешная шапочка с помпоном. Выглядел он в этих одеждах забавно, и Монго весело хихикнул.
Но сама должность его не порадовала. Он, царь Симардара, великий мудрец, познавший Пустоту – и вдруг какой-то конюх? Да еще и младший?
– Это недостойно меня! – заявил он Бриллиантовому Императору. – Дай чин повыше! Я способен на гораздо большее!
– Охотно верю, – кивнул Космодан, пряча в бороде улыбку. – Но тебе еще предстоит это доказать. Поднимаясь к моему трону, ты вначале наступаешь на самую нижнюю ступень, не так ли? Начни же и сейчас с малого. А когда мы все убедимся, что ты достоин, то и чин ты получишь повыше.
Монго задумался и кивнул. Это звучало справедливо. Конечно, он предпочел бы сразу получить в управление какую-нибудь из небесных палат, а заодно и собственный дворец, но… это все-таки не Симардар, ладно. Вокруг не глупые симы, а боги и небожители, среди них Монго не возвышается, как гора.
К тому же Симардар тоже был всего лишь захудалым княжеством, когда Монго его возглавил. Это он сам и превратил страну симов в великое царство, даже империю. Наглядно показал всем, чего стоит.
Покажет и здесь.
– Я принимаю твое предложение, владыка, – стиснул правый кулак левой ладонью Монго.
Конюшни, в которых предстояло теперь трудиться Монго, оказались… ну, конюшнями. Они размещались на огромном облаце, были сделаны из красного дерева, а сами кони оказались так прекрасны, что Монго зацокал языком от восхищения… но в остальном это были обычные конюшни.
Старший конюший, которому Монго дали в подмогу, тоже был арканом, воплощением заботы о лошадях. Как и Мехамаанон, был он невзрачен видом, одет в неряшливый халат и немного запачкан чем-то бурым, но никто лучше него не умел ходить за конями.
И Монго довольно быстро убедился, что Сальван – это не сплошь облака, пение и разлитое в воздухе счастье. Кони точно так же ели сено, их точно так же приходилось чистить, а старший конюший точно так же ворчал на Монго, как все эти старые оранги в детстве.
Грязи, конечно, было поменьше. Все-таки мир богов. Кругом благодать. Даже живые существа были ею пропитаны… но все-таки не состояли из нее.
Даже небожители сделаны из плоти… хотя не совсем из плоти. Монго видел незримое и видел, что их плоть – это не то же самое, что у симов, людей и других смертных. Даже святой Машибухер и дракон Луминекс были не таковы.
Прекрасно живется в Сальване, как оказалось. Еды сколько хочешь, всегда тепло, всегда светло… светло даже слишком бывает. Монго поначалу непросто приходилось засыпать – не привык он делать это днем, любил ласковое одеяло ночи, любил звездное небо. Но потом он догадался, что можно просто захотеть, сказать погромче – и станет темно.
А можно вообще не спать. Необязательным оказался сон в Сальване, даже если ты живой, а не дух. Но Монго такое не понравилось, как-то неуютно ему было.
И поначалу Монго был терпелив, поначалу жил себе и поживал спокойно. Чистил конюшни простой метелкой, чистил коней простой скребницей. Носил им воду и сено. Старался.
Но ему быстро надоело.
К тому же его дико злили валькирии-алайсиаги. Эти конюшни принадлежали Венате, богине луны, и коней отсюда часто брали ее служанки. Похожие на человеческих женщин, но повыше, покрепче, в серебристых доспехах и очень высокомерные. При виде Монго они перешептывались и посмеивались, а когда он попытался завязать с одной знакомство поближе, над ним долго глумились.
– Посмотри на себя, Мусорщик! – снисходительно сказала ему небесная дева. – Кто ты – и кто я!
– Я не Мусорщик! – гневно ответил ей Монго. – Я младший конюший!
– Это работа для Мусорщиков! Если ты ее исполняешь – ты Мусорщик!
Монго немного рассвирепел. Он уже знал, кто такие Мусорщики. Самые неказистые и незаметные обитатели Сальвана, чье дело – убирать грязь, следить за чистотой.
Они как сальванские хибении, только не родились такими, а стали ради искупления. Мусорщики – духи преступников, что раскаялись в своих преступлениях и получили местечко в Сальване… но самое грязное и темное местечко.
Не им жаловаться, впрочем, это и так больше, чем они заслуживают.
Но Монго-то не Мусорщик! Он вообще не дух! Провожая взглядом гордячку-алайсиагу, он расчесывал гриву очередному коню и все сильнее злился.
Какой-то глупостью он занимается. Какую-то глупость ему поручили. С этим справится самый тупой сим в Симардаре, а назначили его, Познавшего Пустоту.
Монго сунул руку в Хаос, достал банан и ожесточенно его слопал. Достал ведро воды – и наполнил коню поилку. Крутанул клюкой Цидзуя, обернул ее шваброй, взмахнул – и с нее полилась чистота. В мгновение ока все вокруг заблестело и засверкало.
Вот как легко это делается. А богам должно быть еще легче – на то они и боги. Наверняка могут просто повелеть – и конюшни никогда больше не испачкаются.
Или не могут? Может, у них тут какой-то свой, божественный мусор?
Ведь что такое пыль в доме? Это большей частью отмершие частицы кожи. Какие частицы кожи могут отмирать у богов и небожителей?
Может, вот эта светящаяся пыль – это что-то ценное?
Монго обмахнул метелкой кобылу самой Венаты и воззрился на будто искорки, мерцающие в совке. Что это – кожная пыль богини?..
– А-ха-ха, у меня кожная пыль богини! – захохотал сим, подпрыгивая с совком. – Хотя на кир она мне не нужна, выкину ее…
Да, рутинная работа все больше его раздражала.
Поразмыслив как следует, Монго решил, что боги наверняка могут устроить так, чтобы все происходило само собой, чудесным образом. Но чем тогда, спрашивается, будут заниматься все эти толпы их прихлебателей? Все эти светлые духи, которым положено вечное блаженство. Они же не могут просто целыми днями сидеть и мыслить о вечном, пуская слюну из уголка рта. У них должны быть какие-то занятия.
Хотя бы чистить коней скребницей.
А что если это касается не только светлых духов? Вот те же простые смертные. Монго прекрасно помнил, как в начале своего правления раздал приближенным горы золота – и как потом о том пожалел. Многим симам не пошло на пользу внезапное богатство. Одни просто превратились в ленивых бездельников, другие утонули в излишествах и роскоши, третьим оказалось мало и они просили еще и еще…
Монго взобрался на крышу конюшни, уселся со скрещенными руками и стал разглядывать дворцы на облацах. Они все такие роскошные. В Сальване золото и самоцветы ничего не стоят. Богатство есть у всех… а значит, никакое это не богатство.
Монго почувствовал, что вот-вот ухватит важную мысль. Она маячила перед внутренним взором, дразнила, но ухватить ее никак не удавалось. Словно какой-то всполох на границе зрения – только скрестишь глаза, а его и нет.
Почти ухватил… но в последний момент отвлекся. Увидел вдали скачущих эйнхериев, этих воителей Сальвана. Они возвращались с очередной вольной охоты, лихой скачки по другим небесам. Под копытами коней вспухали облацы, они мчались по воздуху, как по земной тверди.
Процессия исчезла в Оргримусе, обители павших воинов. Эйнхерии жили по соседству с алайсиагами и частенько с оными пересекались… что иногда приводило к безобразным сварам. Насколько не любили друг друга бог Энзирис и богиня Вената, настолько же не любили друг друга и их свитские.
И эти моменты Монго несказанно радовали. Он всегда садился где-нибудь на крыше и начинал осыпать всех насмешками, подзуживать и хохотать. За это ему иногда доставалось от обеих сторон, но Монго только пуще веселился.
Всерьез его не обижали, конечно. Попробовали бы они!.. А вот друг друга рубили в полную силу, но боли светлые духи не чувствовали, а все раны исчезали уже через сутки.
Но сегодня, кажется, они драться не будут. А всю работу Монго уже закончил. Немного подумав, он сотворил облаце и полетел гулять.
Гулять без облаца в Сальване невозможно. Здесь нет тверди, только бескрайние просторы чистого воздуха. Если не считать золотой стержень Облачной Вершины, да еще Блаженный Океан, который делит его на две половины, да еще остров Грухтахен в самом центре, здесь только облацы, мириады облац.
Ну и еще Ириапонт, двойной радужный обруч, знаменующий границы Сальвана. За ним уже нет ничего и никого, а только бесконечная светящаяся пустота.
Но туда Монго и не собирался. Он в основном носился близ Облачной Вершины, где вся суматоха. Глядел, как живут светлые духи, всем интересовался, совал нос.
Побывал в Зале Пиршеств, где без устали трудились гастроны – эти веселые румяные толстяки, что служат Люгербецу. Погулял по Дому Красоты, таращась на картины и слушая пение муз. Посетил Сады Блаженных, досаждая абхинам, духам великих праведников и подвижников.
А потом он вернулся в конюшни и увидел, что работы столько же, сколько и было. Снова подметать пол, снова чистить стойла и денники, снова таскать воду и сено, снова расчесывать гривы и хвосты.
Монго уселся, скрестив нижние руки, и снова начал размышлять, зачем его поставили на такую должность. Просто занять работой? Нет, не может быть. Приучить к смирению? Но он и так образец смирения. Самое смиренное существо на свете, лучший из лучших в этом, как и во всем остальном.
Значит, это какое-то испытание. Он должен что-то тут понять. Возможно, что-то изменить к лучшему.
Монго задумчиво прошелся вдоль стойл. Кони выглядели какими-то грустными. Стоят день-деньской, ждут, пока за ними явятся алайсиаги. Никто их даже не выгуливает…
– А их точно не надо выгуливать?! – крикнул Монго старшему конюшему.
– Не надо, – отмахнулся тот, засыпая в кормушки толченые пилюли бессмертия.
– Выгуляю, – решил Монго.
Ничего плохого не случится. Лошади рождены, чтобы бегать на свободе. Есть не сено, а сочную луговую траву. Пить струящуюся воду из родников.
Гривы не нужно расчесывать. В них должен играть ветер.
Монго сделал это в один миг. Пробежался вдоль стойл – и все открыл. Громко хлопнул в ладоши – и кони ринулись к выходу, едва не сбив старшего конюшего.
О, вот теперь Монго стало весело! Небесные кони стали носиться, как безумные, истошно ржать, сбивать колонны и статуи, которых зачем-то было полно вокруг конюшен. Монго прыгал среди этого хаоса, смеялся, хлопал обрадованных коней по крупам.
– Стойте!.. – вопил старший конюший. – Куда?!
Конюшни располагались на огромном облаце, но многие кони уже с него спрыгнули и бежали прямо по воздуху. Под их копытами тоже вспухали крохотные облацы, они мчались куда глаза глядят.
– Лови их, лови, дуралей! – закричал на Монго старший конюший.
– Э, не кричи на меня, конюх, – щелкнул его по носу сим. – Я тут временно работаю, а вообще-то я великий мудрец. Эта работа меня недостойна, теперь я понял.
– Это стихийные кони, дуралей! – в отчаянии сказал старший конюший. – Дикие анирнисиаки! Если они не в стойле и не под седлом – они грозы и ураганы!
Монго почесал переносицу, в задумчивости глядя на лошадей. Да, те постепенно переставали быть конями. Их гривы и хвосты раздувались облаками, с ног срывались потоки ветра, а ржание стало воистину громовым.
– Что ж, и грозы иногда должны погулять, – сказал сим. – Вам здесь не хватает гроз, знаете ли.
Один конь едва не сбил случайного небожителя. Тот слетел со своего облаца и унесся вниз. Другая лошадь ворвалась в большое облаце и разметала его вместе со стоящей там беседкой. Обломки тоже полетели вниз, к прохладе Блаженного Океана.
– Возможно, у меня проблема, – задумался Монго, глядя на разрастающийся хаос. – Могу ли я с ней справиться? Наверное, уже нет. Могу ли я оседлать волну? Пожалуй, да.
И он запрыгнул на одного из замешкавшихся коней. Самого крупного и грозного. Тот заржал, встал на дыбы, но Монго ударил его нижними руками по бокам и одновременно показал морковку.
– Посмотри, – сказал он. – Это Морковь Хаоса. Она может быть морковкой – а может быть чудовищем. Прямо как ты можешь быть конем, а можешь – грозой. И лучше бы тебе быть конем.
Конь робко взял морковь мягкими губами.
Ураганная волна катилась по Сальвану, разнося все на своем пути. Облацы разлетались в клочья, божественные дворцы разваливались… все здесь оказалось каким-то хрупким. Небожители, правда, тут же все восстанавливали, создавали заново – но вслед Монго неслись гневные крики.
Пару раз ему уже бросались наперерез. Но могучий конь просто сбивал их грудью, отшвыривал прочь. Наверняка с удовольствием бы топтал копытами, да как тут потопчешь, если под ногами не твердь, а бездонный воздух?
