Александр Плетнёв
Выход на «бис»
Ка-25ПС
Они сегодня оказались прямо-таки зрителями в первых рядах.
И… повезло им, когда в неадекватной оценке предполётного инструктажа: «соблюдать осторожность», едва не подставились под очередь из 20-миллиметрового FlaK – сбившись с пеленга, прозевав выплывший из марева по левой стороне вытянутый силуэт подлодки, мигом озарившийся вспышками выстрелов.
Немец, тот воспринимал окружающее серьёзно, с должной бдительностью, иначе и быть не могло – 1944-й, война.
Всё могло закончиться и хуже. Но установленный ниже на уступе рубки U-1226 зенитный 37-миллиметровый полуавтомат остался не задействованным, вследствие перекатывающихся и захлёстывающих волн. К тому же цель оказалась нетипичной, наводчики взяли неправильное упреждение, болтанка не дала нормально прицелиться. Да и опомнившийся командир субмарины практически сразу приказал погружаться.
Жужжала неслышимая (сами-то в наушниках) «Красногорск-16» – ручная кинокамера фотолюбителя старшего мичмана из техников БЧ-6, полетевшего «пассажиром».
«Камов» висел над волнами. Позицию заняли в полутора километрах, снимая взбитый подводными взрывами океан.
Неожиданно среди кипящих всплесков показалось что-то существенное…
Все дружно ахнули!
Лодку вытолкнуло наверх – в пенных выбросах бурлящей воды геометрия чёрного корпуса будто пошла на излом.
Или показалось?
«Ничего, – старшина старательно сохранял равновесие, чтоб не дрогнуло изображение – не упустить впечатляющих кадров, – проявленная плёнка покажет».
Субмарина недолго оставалась на поверхности, задирая носовую часть, избитая обшивка окончательно утратила запас плавучести и… минуты не прошло – ушла на дно.
Сообщили об увиденном, предупредив. Направив вертолёт – пройтись над местом, посмотреть.
Океан рисовал на своей беспокойной поверхности длинные пенные полосы, вытянутые, влекомые по ветру. Жирное масляное пятно, образовавшееся на месте катастрофы, стало расползаться – его было видно издалека.
Уже ближе примечали и немногочисленные всплывшие обломки – унылое и безжалостное свидетельство гибели нескольких десятков человек[66].
Борттехник, выглядывая в приоткрытую дверь, словно уловил возникшее общее настроение и молчаливую паузу, проговорив по внутренней связи:
– Нам ли переживать за фашистов…
– А фашистов ли? Ты веришь, что…
– С «Москвы» опять лампой морзянят, – перебил возгласом старшина, кроме всего прочего отвечающий за репетование сигналов с корабля.
– Что передают?
– Ща, погодите, строчат сигнальцы, как из пулемёта. Есть, понял. Чёрт! Разматываем лебёдку. Попробуем подцепить что-нибудь из обломков. Приказано.
– Интересно, и как они там себе это представляют? Нам что, с багром вниз спускаться?
– Я вижу! – воскликнул борттехник. – Там кто-то есть! Шевелится. Выживший.
– Опа-на! Пленный супостат?! Будем брать? Вадим Иваныч, у тебя пистоль наготове?
Круги на воде
– Право на борт. Возвращаемся на прежний курс. Снизить до двенадцати.
Всё ещё сохраняя инерцию 18-узлового хода, крейсер при перекладке ощутимо кренился. По завершении коордонаты, после положенных и сопутствующих «Отводить», «Одерживать», «Прямо», рулевой громко подтвердил:
– На румбе 340 градусов.
Приближающийся вертолёт исчез из поля зрения, забегая за корму – крейсер будто специально поставлял полётную палубу для посадки.
– Пойдёмте, что ли, взглянем?.. – предложил Скопин полковнику КГБ, который, кстати, всю эпопею с подлодкой молчком простоял за спиной.
Из ходовой в ангар надстройки, куда должны были принять «вертушку», – совсем рядом – спуститься тремя трапами ниже, чуть пройти коридором. Пока топали, успели перекинуться «парой фраз», вкрадчивой инициативой особиста:
– Побили лежачих?..
– Вы про лёгкость, с какой мы уложили «немца»?
– Так сказал ваш старший штурманской части.
– Были бы «лежачие», если бы мы подняли пару заряженных гидробуями и глубинками противолодочных Ка-25. А так… почитай честный выход один на один. Но призна́юсь, не ожидал, что они там, в U-боте, такими прыткими окажутся. Нет, то, что кригсмарине стали первыми применять самонаводящиеся торпеды, это я ещё из курсов помню. Однако британцы в своих хрониках (историю пишут победители) как-то обтекаемо отзывались об их эффективности. Наверное, в силу своей склонности не превозносить противника, – Геннадьич пожал плечами. – Но… наши-то деды-прадеды, даром ли говорили: «немец – вояка серьёзный». Так что хорошо.
– Хорошо?!
– Конечно. Будет нам уроком – не так просты аборигены. Поделом. Мобилизует.
– А что там на ваше об успехах американцев во Второй мировой войне против Японии… штурман тоже как-то уж жи́во отреагировал, – в мягких паузах «комитетчика» проглядывалось что-то ещё, кроме праздного любопытства.
– Жи́во?! Командир БЧ-1 у нас товарищ, зело интересующийся военной историей, войной на море, в силу своей флотской специальности. А масштаб морских сражений, что происходили на Тихом океане, несравним с другими театрами военных действий. Драки были жёсткие: крейсерские бои, дуэли эсминцев, линкоры, авианосцы против авианосцев. Кораблей потоплено с обеих сторон немерено. В Союзе как-то об этом подробностями особо не баловали. Из политических соображений. Чтобы не превозносить заслуги «союзников», да чтоб советский народ не вздумал «возлюбить ближнего». Нам-то, понятно, в военных училищах обязательный разбор известных морских кампаний всяко проводили. Но по мне так, без захватывающих изысков. Поэтому…
– …Ой, – Скопин даже приостановился от удивления, – да вы никак капитан-лейтенанта в диссидентстве заподозрили?!
…и не скрывал сарказма:
– И вы туда же?.. Это ж замполитово дело. Или шпионов, казачков засланных ищете? Из ЦРУ?
– Из ГРУ, – резко пробурчал особист.
– Сейчас что КГБ, что ГРУ, с ВМФ в придачу – одинаково. Здесь мы все в одной лодке, – не стал обострять Скопин. Не вдаваясь, передразнил ли так полковник или серьёзно озабочен наличием на корабле коллег-конкурентов из разведки.
Тем более что пришли уже…
* * *
«Крейсер потопил чью-то подлодку» – об этом по кораблю успело расползтись. Народу в ангаре – «посмотреть на живого фашиста» – собралось с перебором.
При появлении командира те, которых тут не должно было быть, «постарались стать невидимыми». Хотя выразилось это скорей в том, что, кроме двух караульных матросов с автоматами и пары медиков, остальные попросту расступились, открывая начальству доступ к вызволенным из воды.
Руководивший корабельным лазаретом капитан медицинской службы практически закончил предварительный осмотр, тут же отчитываясь:
– У одного все признаки умеренной гипотермии: невнятная речь, оцепенение[67]. Второй в норме, – спохватываясь – к окружающим: – Эй, кто-нибудь даст им наконец что-нибудь тёплое?
Немцы сидели полураздетые. Одного трясло, он горячечно бормотал – жалкое зрелище. Второй явно оказался покрепче – смотрел прямо, почти с вызовом.
Никакой нацистской атрибутики на них, кроме размашистого орла на майке со свастикой, не было. Но советским морякам и лётчикам и этого, очевидно, вполне хватало, чтобы реагировать крайне сурово. Что-либо из сменной одежды нести пленникам особо не спешили. Кто-то даже бурчал, мол, «теперь после фрицев драить палубу» – в стороне валялась комком мокрая груда немецкого тряпья, спасательные жилеты и что-то похожее на дыхательный аппарат, видимо использованный для спасения из тонущей лодки. Всё это уже успело запачкать линолеум разводами соляры.
«Надо же, сколько в наших людях укоренилось ненависти к фашикам», – почему-то удивился Скопин. Наряду с этим тоже почувствовав это – пара самых что ни на есть настоящих гитлеровцев (особенно вот этот борзый) определённо разбередили «старые дедовские раны» и у него.
Всякое любопытство вдруг угасло. Задерживаться тут он не собирался, тем более что «трансляшка» голосом вахтенного вызвала командира на мостик.
Обернувшись к особисту, каперанг указал на пленных:
– Интересуют? В качестве объектов информации?
Не дожидаясь ответа, увидев примчавшего впопыхах замполита, решил перекинуть на него всю свалившуюся случаем возню:
– Товарищ капитан третьего ранга, организуйте размещение и допрос пленных. Есть у нас кто силён в германских наречиях?
* * *
Информация поступила с поста РТС[68], всё тем же круговым обзором антенны МР-310 «Ангара-А».
– Три отметки. По пеленгу 270 градусов. Надводные, – по возможности сжато докладывал старший офицер боевой части, – взяли их на предельной дальности – по радиогоризонту. По всем признакам «зацепились» за кончики мачт. Если в повторе – ранее с того же ориентировочного пеленга в пассивном режиме фиксировали неоднократную обрывочную работу неопознанных РЛС. В общем-то… не считая ещё нескольких, с нескольких направлений. Ко всему «Восходом»[69] на норде уверенно засекли воздушную цель. Эту далеко, четыреста километров.
Выслушав, Скопин пожал плечами:
– Было бы странно, если бы в районах, прилегающих к Исландии, не кружили патрульные самолёты, странно было бы не встретить ни одного корабля на конвойных маршрутах. Подождём. Следующее освещение обстановки для определения курса и скорости обнаруженных надводных целей произвести с минимальным интервалом – десять минут.
…раздумывая: «А не поднять ли тупо Ка-25, который „возьмёт“ своей бортовой РЛС по дальности все 200 кэмэ?»
Почти… уже почти готовый на каждый «чих» дёргать БЧ-6 взлётно-посадочными операциями. Впрочем…
«Впрочем, десять минут можно и подождать».
Хотелось затянуть пару тяг табачины, но не хотелось выползать наружу в ветреную холодрыгу. А в «ходовой» у них здесь не курили. Сам правила установил.
– Вахтенный, организуйте чаю, что ли. С лимоном.
Его маяло этими десятью минутами ожидания, как и сосущей заядлой зависимостью. Потворствуя которой, он выкрутился простой уловкой:
– Я в штурманскую. Туда мне чай.
Двинув в соседнюю рубку. Там, по-хозяйски отщёлкнув задрайку иллюминатора, чуть приоткрыв, можно было «подышать улицей», стряхивая пепел в баночку, что держал тут, позволяя в вольности своих пенатов, командир БЧ-1. Заодно обсудить с ним сложившуюся текущую обстановку.
Тем более что штурман, как и положено, был в теме, и уже отметил на своей карте все озвученные ориентиры:
– Судя по снятым параметрам, предварительно, эти «три» должны быть чем-то крупным. Обычный конвой? Если так, то малые суда, включая низкорослые эскортные кораблики, ещё невидимы, «прячутся» за горизонтом.
– Вопрос в том, Алексей Иванович, как нам лучше уклониться от встречи и разойтись каждый по своим. Можно поднажать и пробежать за несколько миль у них перед носом. Можно тормознуть, чего бы я не хотел, и увязаться вслед. Узок Датский пролив, вот что мне не нравится. Как зажмут нас там…
– Рассчитать «пунктир» восточнее Исландии? Не вопрос, – штурман с удовольствием вкурился в процесс, принимая благодарным кивком протянутую командиром кишинёвскую «марлборину»[70].
Десять минут прошли живо, и с поста «Ангары» обновили данные, озадачив и даже сбив с толку: всё те же три засветки, без какого-либо сопровождения, на хорошем ходу… что не увязывалось в представление о классических конвоях. Оставалась неопределённость и с их курсом…
– Они с равным успехом могут проследовать Датским проливом. И в любой момент ничто им не мешает отвернуть к востоку – маршрутом меж Исландией и Фарерами. Мы же, на мой взгляд, – штурман карандашом вольно водил по карте, – оказываемся в неопределённой, подвешенной позиции. Чтобы наверняка избежать пересекающихся курсов, оптимально вообще отвернуть к югу и дрейфовать в ожидании, пропуская этот чёртов конвой.
– И нет никакой гарантии, что следом за этим не идёт другой, – выразил сомнения Скопин, – шарахаясь от каждого, мы так никогда не выберемся из этого района.
– В любом случае следует держаться от них на «вытянутой руке РЛС». Какой бы там у них ни стоял радар, он заведомо хуже нашего. Пока же они, как я понимаю, идут в практическом «пассиве». Но, даже углядев одинокую засветку, вызовет ли это у них ненужные вопросы? Вполне могут принять за скоростное трансатлантическое транспортное судно «капельной перевозки», как сейчас это называют. Эти трое и сами идут на приличных крейсерских узлах, полагаю, чтобы нивелировать опасность атаки субмарин. А я читал, что во времена «битвы за Атлантику» по правилам противолодочной обороны категорически запрещалось сбрасывать скорость в открытом море, даже ради спасения тонущих людей. Станут ли они отвлекаться и обращать внимание на нас?
– То есть пропустить их и тихой сапой скользнуть по следу?
– Достаточно не лезть на их носовые курсовые углы – именно там будет вестись противолодочный поиск, вдруг окажись у них какие-то самолёты.
* * *
Скорость снизили до унылых девяти узлов. Скорректировали и курс, отвернув для разрыва дистанции – чтоб держаться на пределе действия РЛС. Да и взапределах. Так, что даже заявленные «кончики мачт» пропали с развёрток. Периодичность включения радиолокационной станции увеличили до прежнего интервала.
– Не нравится мне эта волокита, – делился на мостике своим скепсисом командир, всё больше склоняясь к тому, чтобы отказаться от намерений следовать Датским и свернуть в «широкие ворота» меж Исландией и Фарерскими островами. Причём сейчас же, пока есть преимущество, опередив отслеживаемые три неизвестных судна броском – вперёд.
Старпом возражал, поддерживая соображения штурмана по данному вопросу. Дополнительно аргументируя тем, что в гонке на больших хода́х на ГЭУ крейсера ляжет ненужная нагрузка. Если это дело вдруг затянется.
– Вы извините, Андрей Геннадьевич, но я корабль лучше вашего знаю. И что бы там ни обещали на СРЗ о качестве проведённых работ, в отрыве от дома материальную часть лучше поберечь.
– Продолжайте, – старательно нейтральным тоном проговорил Скопин, видя, что ершистому помощнику есть что сказать.
– При всём при этом я не склонен сгущать опасность, исходящую от англичан или американцев… в конце концов сейчас они союзники СССР, а мы идём под своим законным флагом. Хотя соглашусь – разного рода недоразумения могут возникнуть. А потому, чтобы избежать таковые, следует вести контроль за надводным и воздушным пространством более активно, всеми наличными средствами. Развернуть пост дальней обстановки, с использованием вертолётных РЛС…
– Вызывайте командира БЧ-6, – коротко приказал Скопин. Не говорить же, что и сам подумывал об этом давеча. Попутной досадой отметив: «Старпом, метивший на место командира крейсера, сейчас-то наверняка осознаёт, что не по его Сеньке шапка всё это… Всё это чрезвычайное приключение, иначе и не скажешь. Однако по инерции продолжает дуться за своё несостоявшееся капитанство».
* * *
Подполковник, заведовавший авиационной частью, прибыл на мостик быстро, запыхавшись, спешил. И как-то с ходу перехватил инициативу, об инициативе же и доводя:
– Поступило предложение от ИТС[71] убрать «Як» с открытой палубы. Сделали замеры, самолёт вполне становится в верхний ангар. Вертолёты опустим вниз, но чтобы всё в «нижнем» компактно разместить, две-три «вертушки» придётся подвергнуть частичной разборке – снять лопасти, демонтировать хвостовые части. В результате полным составом авиагруппу задействовать, конечно, уже не получится, но ведь нам сейчас чрезвычайная оперативность в ПЛО[72] особо не горит, как я понимаю?
Дежурную пару – один ПС и один ПЛ – сможем поднимать в воздух, как и положено по нормативу. Полную тактическую поисковую четвёрку, думаю, тоже без серьёзных заминок. Будет некоторая проблема со штатным разделением ангара противопожарными шторами, на случай аврала… точнее, с одной из штор[73]. Но ребята ещё помозгуют, посуют технику туда-сюда – втиснемся. Оттащим невостребуемые машины в угол.
– Поддерживаю, – без раздумий дал добро командир, – за «волчьими стаями» нам не гоняться. Четырёх машин для работы, случись потребность, хватит за глаза. Зато самолёт будет в сухости и тепле.
– Второе, – ещё не закончил командир авиационной части, – как моё мнение, надо провести с «Яком» взлётно-посадочные мероприятия. Пока погода терпит.
– Какая в том надобность?
– Считаю, что, если моя БЧ «подросла» включением в состав СВВП, пренебрегать дополнительным ресурсом… м-м-м… негоже. Сделаем контрольный взлёт, посадку, чтобы убедиться в технической готовности и оперативности обслуживания машины. Чтобы быть уверенным в использовании штурмовика как боевой единицы, в конце концов! По необходимости.
– По необходимости?
– Например, в качестве того же разведчика Ка-25 слишком уязвим, тихоходен и подвержен опасности быть сбитым из какой-нибудь пукалки. Вот как недавно…
– Это даже можно подвести под конкретную задачу. С пользой, – вступился за высказанное предложение старпом.
Скопин сразу понял, о чём ведёт речь помощник. Не пытаясь прогнозировать полезность единственного самолёта на борту, причём с единственным пилотом, в принципе, тоже считал совершенно верным иметь «вертикалку» не просто в виду, а в деле.
«Случись что и… мало ли что».
Резоны лежали на виду – слабенькая по ТТХ[74] в своей современности реактивная машина вертикального взлёта и посадки, здесь в нынешних условиях против винтовых да поршневых оппонентов играет новыми красками.
«Скорость за тысячу километров в час – считай, что наш штурмовичок сразу переквалифицируется в истребитель».
Надеялся, что применять в данном качестве самолёт не придётся. А вот как высокоскоростной разведчик?..
Многое тут упиралось в квалификацию пилота.
«Чем он рискует? – рассуждал каперанг. – Вый-дет на пеленг, держась по кромке видимости, на большой скорости, так, чтобы на чужаков посмотреть и „звёзды“ не показать. В целях маскировки сделать небольшой крюк и зайти со стороны Исландии. И уходить туда же. Тут натыкано: и американцы, и англичане, и канадцы – пусть меж собой разбираются, чей это шальной ероплан. Если увидят. Да и выяснять, думаю, не станут – однозначно „свои“, кому тут быть. Вот только…»
– А что если в состав этих «трёх» входит эскортный авианосец? Могут перехватить…
– Попытаться перехватить, – поправил старпом, – с его скоростными характеристиками, да кто за ним угонится. Тем более никаких воздушных целей в ближней зоне мы не засекали.
– Это ещё ни о чём не говорит, – ответ, в общем-то, так, от навязчивости побурчать, не от желания оспорить. Андрей Геннадьевич подошёл к столу с навигационной картой, на которой в том числе были отмечены все зафиксированные по радару неопознанные «цели». Тяжело опёрся руками…
«Что ни говори, эти чёртовы неопознанные „на соседней улице“ мне уже мозоль в голове натёрли. Кто такие?! Непонятность. И как любая непонятность – настораживает. Штурман прав, повязанный конвоированием эскорт на нас отвлекаться не станет. А эти «три икса» по признакам уж больно смахивают на боевые корабли. И глянуть хотя бы одним глазком на них определённо не помешало бы. Чтобы иметь в виду при построении своих дальнейших планов и прокладке безопасного маршрута».
Ну, не привык он оставаться пассивным наблюдателем в ожидании, когда само разрешится. Чуть склонил голову, обозначив внимание к подчинённым, командир, молча кивнув, мол, давайте…
– Тогда я… разрешите, – подполковник, взяв эбонитовую трубку переговорного устройства, прямо из «ходовой» отдал распоряжение ангарной службе: «Начинайте».
– Но прежде, – оговорился кэп, – я хочу переговорить с пилотом. Он в ангаре? Схожу. Заодно гляну, как разместился штурмовик.
* * *
По пути навстречу с низов попался замполит. С докладом, наверное…
– Что рассказали пленные? – опередил Скопин, приостанавливаясь…
– U-бот, бортовой – 1226, тысячу двести тонн полного водоизмещения, командир Август там какой-то Клауссен. Базировались на норвежский порт. В походе три недели. Сектор патрулирования к югу от Исландии. Сказали, что собирались повторить атаку, но не успели выйти на рубеж, так как аппараты зарядили электрическими торпедами, у которых дальность пять тысяч.
– Вона как, – оскалился Скопин, – всё правильно я…
– Что с ними теперь?
– Да что… за́ борт их, коли больше ничего ни интересного.
Заместитель командира по политической части вытаращил глаза…
– Да шучу я. В карцер. Придётся кормить выкормышей Дёница. До берега. А вы в «ходовую»? Знаете, сделайте хорошее дело. Надо будет обязательно объявить по корабельной трансляции о потоплении нацистской подлодки… для поднятия духа экипажа, так сказать. Как раз ваша стезя.
* * *
«Як» уже стоял внутри, только закатили, закрыв створки ангара.
Радостные «самолётные» техники (ещё бы – обслуживать в тёплом закрытом помещении) стащили прорезиненный чехол, деловито распахивая регламентные лючки, и уже подводили шланги для заправки топливом.
Самолёт, сразу видно, «категории ноль» – новый. «Краска ещё липнет!» Нигде заметных сколов, как оно нередко бывает по кромкам плоскостей, или облезшего покрытия, особенно в условиях морской эксплуатации.
В светло освещённом ангаре семнадцатиметровая в длину машина была развёрнута чуть по диагонали.
«И даже не сказал бы, что совсем уж впритирку, – навскидку оценил каперанг, – точно тут и родилась».
Вспоминая вдруг свой первый автомобиль: когда с вечера загнав в гараж, а утром открывая – его встречал, словно конь в стойле, красавец «Прелюд»[75]… клал руку на капот, произнося мысленно: «Вещь!»
Так и этот блестящий свежей краской, доведённый до своего, наверное, максимально возможного технического совершенства и аэродинамических форм, аппарат.
Несмотря на охаивание при жизни диванными интернет-экспертами, этот СВВП фирмы Яковлева ему нравился.
– Вы его так намеренно задом загнали, чтобы удобней было выкатывать на полётку?
– На самом деле так удобней было и закатывать, – пояснил начальник ТЭЧ, – сподручней подруливать носовой стойкой, ставя вкось. Оказался длиннее Як-38 почти на метр.
– Здесь изменена носовая часть – в конкретном варианте штурмовика под установку ЛТПС[76]. Для сохранения центровки удлинили и хвостовую часть, – это уже подвязался пилот, незаметный в своём повседневном техническом комбинезоне.
«Вот его-то мне и надо».
– Товарищ старший лейтенант, надо обсудить задачу, – приглашая отойти в сторону. Вновь обращая внимание на смурное выражение лица пилота. Даже угрюмость, показавшаяся ему прямо-таки нездоровой.
«Что это – недовольство номинально гражданского человека, вдруг без каких-либо предупреждений призванного, включённого в секретный научный проект? И как выяснилось, заброшенного за полмира и вообще чёрт знает куда?»
Ознакомившись с личным делом, он знал, что присланный командованием лётчик, Митиков Юрий Иванович, досель числился в запасе, работая в ОКБ Яковлева испытателем. Специалист по «вертикалкам», неоднократно участвовавший в отработке полётов с авианосца. В том же досье говорилось о его поездке в Афганистан в составе экспериментальной эскадрильи Як-38. В зачётном списке вылеты на боевую штурмовку моджахедов.
«То есть командировки в ВС[77] для него не редкость. Или здесь кроется подоплёка психологического характера, лежащая в профессиональной специфике?»
Попались ему как-то любопытные измышления, где сравнивались психотипы пилотов обычных самолётов и пилотов геликоптеров. Вертолётчики описывались как люди нередко замкнутые, настороженные. Причина в специализации: вертолёт – это такой летательный аппарат, который если вдруг что-то в нем откажет, падает безоговорочно. Не спланируешь, как на самолёте. И катапульт нет.
Вертолётчики всегда с подозрением прислушиваются к своему тарахтящему агрегату, в любой момент ожидая неприятностей, имея в запасе лишь секунды, чтобы сбросить шаг винта или предпринять другие действия, избегая катастрофы.
«А если проводить аналогию – большой процент аварийности СВВП приходится как раз таки на „вертолётные” режимы полёта. Тем паче что „Як“ конь, в какой-то мере мало объезженный. Может, поэтому?..»
Летун смотрел в молчаливом вопросе – какие будут обоснования полёта.
Скопин вкратце довёл, что счёл нужным, стараясь придать разговору содержание предполётного инструктажа, уж насколько морской офицер мог давать советы по авиационной специфике дела.
Всё это выглядело как набор сугубо благих рекомендаций, вместе с тем каперанг и сам оценивал: насколько пилот соответствует задаче, в состоянии ли будет отличить боевой корабль от торгового судна? Для наглядного ознакомления имелись печатные издания по истории флотов, с фотографиями кораблей Второй мировой войны – распознать. Все, что было под рукой.
Техническая сторона обеспечивалась офицерами группы боевого управления: пеленги на цель, дистанции, маршрут выхода и отхода, радиолокационное сопровождение, приводные маяки, карта погоды.
– Знаю я свои возможности, – отвечал старший лейтенант, не повышая градус интонации ни на йоту, – по дальности, с учётом крюков в сторону Исландии, в боевой радиус вписываюсь. Тем более что по вооружению можно обойтись встроенной ГэШа[78], подвески будут пусты, без лишней нагрузки. Пилотажно-навигационное оборудование даже в условиях погодного минимума вполне позволит выйти на цель. Не думаю, что будут какие-то сложности и на обратном пути отыскать свой корабль. На край есть система ближней навигации и автоматический радиокомпас.
– Если прикидываться «местными», может, следует закрасить опознавательные знаки? – предложил кто-то из офицеров БЧ-6. – А то и вовсе нанести английские.
– Не надо ничего закрашивать. Ничего они всё равно не смогут разглядеть. Посмотрю издалека, насколько можно, одним глазком, и назад. Неплохо было бы фотоаппаратуру, для большей достоверности, но…
На это только развели руками, тут дальновидное руководство дало промашку – ничего такого в подвесной номенклатуре к «Яку» не оказалось.
– Дадите бинокль, тоже сойдёт, – пилот переключил внимание на подготовленную метеорологом сводку, закачав головой. – Боюсь только, из-за низкой и плотной облачности придётся снизиться. Что ж, пройду не над ними, а в стороне, по траверзу. Видом сбоку даже будет проще распознать.
– Хочу дополнительно акцентировать, – настаивал кэп, – полёт следует провести в высокоскоростном режиме. Корабли могут нести катапультные самолёты. Не исключаю и палубную авиацию…
По лицу собеседника трудно было понять – принял ли он предупреждение с должным вниманием. Поэтому на всякий случай додавил:
– «Корсар», палубный истребитель, разгонялся до 700 км/ч, по-моему. Между прочим, американские «Мустанги» в корейскую войну пару раз исхитрились «поймать» на свои пулемёты реактивные «миги». То есть, высматривая корабли внизу, не следует забывать и о воздушной опасности. Как там говорил маэстро Титоренко?.. – «…крути головой на 360 градусов»[79]. И мы в свою очередь акцентируем внимание за обстановкой. В экстремальном случае будем готовы нарушить радиомолчание, предупредив об угрозе.
В конце он не удержался (неулыбчивость старшего лейтенанта оставляла тягостное впечатление), спросил:
– Хотите сказать, что вы не подписывались на такую БС?[80]
– Достаточно и присяги, – всё так же мрачно ответил лётчик. И добавил: – Все мы много чего подписывали, включая особому отделу: «обязуюсь докладывать…».
Что прозвучало, в общем-то, в знакомых намёках, и не удивило…
* * *
Наблюдали с СКП[81].
Всё происходило отработанно и синхронно. «Бульдозер»[82] выкатил Як-39 на взлётную позицию. Пилот ещё раз обошёл машину, с последней проверкой. Взобрался по лесенке в кабину, пробуждая системы от внешнего источника электропитания, начав предварительную гонку двигателей.
Автоматика гидравлики завалила леерное ограждение полётной палубы. В воздух упредительно поднялся Ка-25ПС, оттянувшись, повисая за кормой. Руководитель полётов что-то положенное вещал в громкоговоритель, обслуживающий техперсонал в основном обходился жестикуляцией руками, перекрикивая царящий шум.
Ходовой мостик одерживал корабль на волну. Дежурный внимательно следил за тем, чтобы «колдуны»[83] сохраняли нужное направление, надутые упругим устойчивым ветром не бились в порывах.
Пилот дождался отмашки на старт, теперь дело было в его личном решении.
Стоящий на тормозах штурмовик ещё увеличил обороты, раскручивая турбины, кроя палубу горячим маревом исходящих газов. Движки «вертикалки» издавали такой визг, что в закрытом помещении СКП приходилось повышать голос.
Очевидно, пилот набрал необходимую тягу, самолёт динамично оторвался – на метр… на два, на струях двигателей немедленно и плавно переходя в горизонтальное скольжение.
По ушам прессовало не просто визгом – верещанием.
Взлёт происходил на левый траверз под острым углом по курсу, достаточно дистанцируясь от громады настройки, избегая образуемых ею воздушных завихрений.
В какой-то момент самолёт качнуло боковым порывом ветра под правое крыло. Несильно. «Як» просто круче отвернул от корабля, неизбежно ускоряясь в переходном режиме, всё больше полагаясь на аэродинамическую силу плоскостей.
Было видно, как захлопнулась верхняя створка подъёмных двигателей.
– Обратили внимание, как его потянуло на крен! Надо будет проанализировать и отрепетировать этот взлёт на́бок. Учесть «розу ветров» – встречные, огибающие потоки, – услышал Скопин, оценив компетенцию командира авиационной части вопросительным взглядом.
– Я на «Киеве» в «младших» по БЧ-6 походил, – пожал плечами подпол[84].
Рванувший «низким стартом» штурмовик быстро превратился в исчезающую точку, набирая до приличных скоростей.
Уже покидая СКП, командир услышал по трансляции торжество замполита о боевых заслугах экипажа. Отметив, что проставленное акцентом: «…получили уникальную возможность внести свой вклад в Великую победу над фашизмом» несёт интересную коннотацию. Даже похвалил, мысленно: «Удачный ход. Знает, знает товарищ партийный работник, на какие кнопки надо нажимать».
* * *
Вернулся на мостик, держать руку на пульсе, уверенно усевшись в массивном командирском кресле. Нагнетая, накручивая пилота и себя, капитан 1-го ранга Скопин всё же полагал, что тридцатиминутный от силы полёт не доставит каких-то неприятных сюрпризов.
На пульте внутрикорабельной связи загорелся вызов из ангара. Вахтенный снял трубку, выслушав, доложил. Суть: обеспечившая взлёт штурмовика «вертушка» присела на палубу, экипаж поспешил сообщить, что обзор бортовой РЛС «за радиогоризонт» лишь подтвердил уже полученную информацию: «Три НЦ[85], радиоконтрастные, – подчеркнув, – очень „жирные“ засветки». Никаких других, сопутствующих обнаружить не удалось».
Вахта на мостике сохраняла канал с постом РТС постоянно открытым, выведенным на «громкую». В этот раз никакого «однообзора», антенны «Ангары» последовательно «вели» палубный штурмовик, транслируя данные на индикаторы системы привода, где на мерцающем зеленоватым отсветом экране вектор движения «метки-цели» тянул кривую линию трассы самолёта, резво приближающуюся к месту нахождения чужих кораблей.
