Сами «эрэлэской» всё же разово «мазнули», готовые это делать периодически по необходимости – на зелёном экране навигационного локатора оббежавший по кругу луч поискового вектора пока ничего не выявил.
Осназовцы (радиоразведчики) доложили, что чётко слышат только береговые радиостанции, но похожих на корабельные или самолётные поблизости не идентифицируют. И вообще-де в данном районе наблюдается плохая проходимость радиоволн. В связи ли с погодными условиями, либо тут так называемая «локационная яма».
«Ну и добре».
Раздав ещё какие-то дополнительные распоряжения, Скопин, прихватив навигационный журнал, направился к себе в каюту. Надо было спокойно посидеть над заполнением, расписав всю последовательность происходящего, указав теперь не только настоящее место, координаты, курс, но и дату – 1944 год.
Вследствие «перехода» они не только оказались в другом часовом поясе, но и «перескочили» с раннего утра за полдень. Это тоже требовалось отобразить, скорректировав корабельный распорядок.
До слуха доносились фоновые звуки: металл задраек, голоса, хождение-топот, дурные децибелы боцмана, подвахтенные, вахтенные – кто ещё не успел, переодевались, сдавая «тропичку» каптёрщикам.
Готовность по кораблю объявили по состоянию «2». Нельзя держать людей в долгом напряжении.
Он даже не подозревал, насколько скоро снова придётся пробить «боевую тревогу».
– …она была вся такая, знаешь… не просто женщина – вагиня!!!
– Может, богиня?
– Не-е, именно вагиня! И несла она себя в… в массы, так сказать, с чувством, с толком и расстановкой!
– Замёрзли, старшина?
– Никак нет, – тот одёрнулся, смутился, понимая, что командир умудрился «подкрасться» незаметно, услышав праздный трёп на посту.
– Вижу, замёрзли. Вы эти свои пижонские перчаточки смените на рукавицы. Пальцы, когда вместе – друг дружку греют.
Командир…
Скопин только порадовался адаптивности парней, которые вон… – как ни в чём не бывало: смену погоды – смену места («поменяли» океан) проглотили… о бабах треплются. А смену времени – с 1985-го на 1944-й, конечно, ещё не осознали до конца. В радиорубке единственные ловят какие-то передачи, приоритетно на английском, и морзянку – тоже что-то далёкое и как бы нереальное.
…порадовался и отвлёкся немного, в мыслях:
«Безусловно, в фальшивых негодованиях либералов о правах индивидуума есть своя неоспоримая правда – служивые для правителей и генералов всегда были мясом! Чего стоит одна терминология: „забрить в солдаты, воинская повинность, срок службы“. Что князи, что цари, что руководящая партия – гнали не спрашивая. Так было испокон веков – отправляли за „Землёй Санникова“. Оправданно? Наверное – да. Потому что правда не однобока, и в тепличных условиях индивидуума – выживание рода, нации, страны, не обеспечишь. Пожалуй, только вот в такие походы-эксперименты правильно было бы всё же посылать добровольцев».
Через час с небольшим по-прежнему 12-узлового хода боеготовность по кораблю снизили. Послабление по понятным причинам не коснулось сигнальной вахты, что сейчас бдела на продуваемых площадках.
В привычке выходить на мостик, чтоб перекурить, каперанг зябко поёжился. «Как говорится, „насладитесь“ контрастом: только-только вот плавились под палящим солнцем, и корабль шёл посреди бирюзовой синевы тропических широт… А теперь на тебе, пожалте в противоположность – серо, уныло и определённо тянет на морозец. Зато трюмачам, надо думать, будет послабление», – кинув взгляд, кстати, не вниз, где те самые трюмы, а вверх.
Крейсер выполнял предусмотренные на всякий случай (довольно растянутые и почти символичные) противолодочные зигзаги. На смене галса ветер бросал порывами, срывая горячий выдох сгораемого в топках мазута вниз на палубу. Козырёк газохода, совмещённый с грот-мачтой дымовой трубы, заметно покрылся копотью.
Чадило как-то уж чрезмерно. Не понравилось.
«Какие-то неполадки котлотурбинной установки? Если верить формулярам, основную беду – трубки главных котлов и паровую арматуру, на СРЗ[27] заменили полностью и качественно, должным образом, „отрепетировав“ всю, будь она ладна-неладна, ЭМУ[28]. И?.. И по хорошему счёту, и по идее, и правильно отрегулированными горелками – мазутный котёл для питания паровых турбин вообще должен дымить минимально. А?..»
Попавшийся в проходном коридоре начальник службы БЧ-5[29] (его каюта, причём с выносным пультом всех главных манометров и датчиков, находилась напротив командирской) успокоил:
– Это ж обычное дело при переходе с одного эшелона на другой – наружная чистка трубной системы главных котлов. Прожигом «отдыхавшего» эшелона МО[30] выгоняет остаточный нагар.
Добавив с философской флегматичностью:
– Ремонт на корабле, особенно в моём хозяйстве, вечен…
– Знаю, знаю, – потрафил Геннадьич, повторяя уже не раз слышанное, – «его нельзя прекратить, можно только на какое-то время приостановить».
Расставляя приоритеты напрямую по боевым частям корабля в новых сложившихся обстоятельствах, он, конечно, уделил необходимое внимание и БЧ-5.
Зная, как много зависит от этого уравновешенного инженера[31], капитана второго ранга, в ведении которого три дивизиона, делящихся на пять групп, и действительно прихотливое хозяйство, и действительно забот по горло… его Скопин честно пред-упредил:
– Не мне вам указывать по вашей части, понятно, что холодные забортные во́ды, несомненно, снимут лишнюю нагрузку с ГЭУ[32], но расслабляться не сто́ит. Может сложиться так, что придётся бежать на полном газу. И не один час.
Кавторанг всё понял правильно и не оставлял возможности проведения предупредительных профилактических работ.
Далее Скопин заглянул к себе. На минуту… поворошив бумаги в сейфе – вдруг командование припасло на такой вот исход какие-то директивы (скорей для самоуспокоения, все документы он знал наперечёт). Просмотрел и книжные полки (на тот же предмет – может, что полезное?) – там стандартно: устав, международные своды, служебная и корабельная техническая документация.
Посетовал: «Вот бы где не помешала цифровая интернет-библиотека. Хотя в таком раскладе и Гугл в угол поставит».
Затем мимоходом дал текущие бытовые распоряжения копошащемуся в баталерке вестовому, и… ноги снова вынесли в ходовую рубку.
Там всё спокойно, в рабочем режиме.
Под отчётно-докладной бубнёж старшего лейтенанта на вахте – беглый взгляд на выносные индикаторы, готовый зацепиться лишь за нештатные показатели – не доверять спокойствию несущих вахту оснований не было.
Придрался:
– Что с дворником?
Снаружи на иллюминаторное остекление рубки кропило водяной забортной пылью. Одна из щёточек двигалась с натугой, запаздывая.
– Загустела смазка, – в виноватых и скорей предположительных тонах промямлил старлей.
– Разберитесь.
На столе: карты с навигационной прокладкой, курсограммы, планшеты с данными БИП – основное от акустиков и поста РЛС. Пролистал, просмотрел, прикинул время очередного включения обзорного радара – через десять минут.
«Разворошить окружающее палкой РЛС-излучений?» – ему всё никак не давало покоя лишний раз «светить» своими «киловатто-герцами».
Насколько он знал, помнил… пеленгаторы имелись не только у англичан и американцев. На германских подлодках тоже стояли пассивные устройства, имевшие неплохую эффективность против английских трехсантиметровых станций… да-да, память, выковыряв из глубин, неожиданно подкинула детали именно об этих британских диапазонах.
«Километров за пятьдесят, около того, „Телефункены“ немчуры наверняка секут. Что же тогда говорить о больших чувствительных корабельных или базово-стационарных антеннах англосаксов».
Говорить о принципиальной классификации ныне существующих РЛС, работающих в активном режиме, тоже не приходилось. Наличествующая на крейсере картотека корабельных радиостанций потенциальных оппонентов такую древность не охватывала.
«Ну, там… рабочие частоты наверняка варьировались от дециметровых и выше. До полутора метров. В любом случае…»
В любом случае капитан-лейтенант, старший в дивизионе радиотехнической разведки и РЭБ[33], получил специальный приказ, быть готовым по приказу ГКП[34] немедленно в широкодиапазонном спектре подавить любые посторонние РЛС и радиопередачи.
«Разумеется, „на той стороне“ подобное глушение будет воспринято со всей подозрительностью и однозначно как недружественный акт. Но тут остаётся смотреть по обстоятельствам и обстановке – с одиночками патрульными корветами или против примитивного самолётного радара можно и по-играть».
Мысли оборвали…
– Товарищ командир! Антенный пост «Ангара!» Докладывают…
Намеченный в периодичности «мазок» локатора вдруг выявил слабую метку. Старшине-оператору даже показалось, что… показалось. Второй «круг» ему был запрещён.
Выслушав доклад дежурного офицера, Скопин засомневался. Запросил акустиков.
Те ничего кроме фоновых звуков океана не слышали. Как и на посыл акустического импульса, ответно-отражённого эхосигнала не поступило. Что неудивительно: гидрология в диапазоне, близком к поверхности моря, в условиях волнения, однозначно была неудовлетворительная, а предполагаемая цель – скорей всего что-то малоразмерное, возможно с малой осадкой.
На мостике посовещались: радар дал пеленг и ориентировочное расстояние – в оценке общей диспозиции выходило, что, выдерживая прежний курс, неизвестный объект «проплывёт» мимо по траверзу.
– По мне, так пусть плывёт. Однако подождём немного и… поглядим с другого угла.
Вытерпев ожидание чуть менее получаса и пять миль, снова включили обзорный радар. Результат удивил – метка проявилась на прежнем месте.
«Всё правильно, – реабилитировались акустики, – оно не двигается. Работу винтов с такой дистанции мы услышали бы».
Сразу посыпались предположения:
– …айсберг, отколовшийся от пака Гренландии.
– …дохлый кит, терзаемый вездесущими чайками.
– …брошенная, полузатопленная посудина в дрейфе…
– …не забываем, мы, как-никак, в зоне боевых действий. Это может быть и спасательный вельбот с уцелевшей командой с потопленного германской субмариной «купца»![35]
Не без удивления Скопин подметил, что эта версия штурмана нашла в ли́цах собравшихся на КП офицеров живой интерес. Особенно когда тот предложил выслать на разведку вертолёт.
«Или всем так не терпится повстречать аборигенов? Чтобы, наконец, непременно убедиться на живых доказательствах в том, что мы действительно там – в „заявленном тут“?! А если там и впрямь бедолаги с отбившегося от конвоя транспорта? В силу вступают неписаные и писаные морские правила, обязывающие оказывать всякую возможную помощь людям, терпящим бедствие. Пф-ф! И на кой ляд нам какие-то пассажиры на борту, в наших-то стеснённых условиях?[36] И непременные хлопоты?.. Ссаживать их потом по пути на какое-нибудь подвернувшееся судно? Или тащить аж до са́мого Мурманска, где судьба (допустим, это будут канадцы) в режимном СССР сложится неизвестно ещё как… даже держи мы их как пленников, чтоб не увидели чего не нужного».
– А не думали вы, что там, – мотнул он головой в примерном направлении, – всплывшая нацистская подлодка?
К исходу 1944 года действия германских кригс-марине в Атлантике утратили чёткость организации.
Миновали «золотые времена»[37] результативной тактики «волчьих стай». Небритые «мальчики папаши Дёница»[38] вновь возвращались к «свободной охоте».
И всё чаще лодки не возвращались. Противник демонстрировал доминирующее техническое превосходство. Гнавшие свои конвойные «стада» овчарки-эсминцы оборудовались новейшими гидролокаторами, в составе караванов, как правило, стали ходить эскортные авианосцы, самолёты патрульной авиации оснащались бортовыми радиолокаторами, способными засечь даже выдвинутый из воды перископ.
В узких и тесных отсеках…
Это был первый выход U-1226[39] в боевое патрулирование на атлантические коммуникации, и складывался он неудачно.
Путь из базы Хортен в Норвегии в заданный квадрат развёртывания занял три недели. При пересечении Атлантики экипаж сознательно избегал неоправданных по риску контактов с кораблями противника. Ближе к Исландии вражеское давление только усилилось – патрульные «Либерейторы»[40], даже ночью засекая РЛС одиночную малозаметную цель, производили бомбометание, вынуждая U-1226 всякий раз скрываться под водой.
Дело усугубила череда технических неисправностей – сбои в работе шноркеля[41] (очевидно, залипание клапана). Что в итоге послужило причиной вынужденного всплытия субмарины. Всплытия в дневное время суток.
Беспокойный океан вытолкнул выдувшую лишний балласт лодку на поверхность, заурчавшую солярным выхлопом, – истощившиеся аккумуляторы неизменно требовали подзарядки. Неожиданно в работе дизелей послышалась неустойчивость, заметная даже непрофессионалу. Старший механик тут же доложил о возникших проблемах и необходимости срочно заглушить двигатели, причём оба. Впрочем, обещая всё исправить… мигом.
Два девятицилиндровых «MANа», стоящих на серии IXC/40, замолчали. Субмарина легла в дрейф, периодически запуская электромоторы, выводившие лодку из положения лага, выправляя нос на волну. Болтало изрядно.
Между тем обещанное «мигом» стармеха затянулось. И только относительная удалённость от чужих берегов и военных баз (в подтверждённом расчёте штурмана всплыли они где-то в четырёхстах милях к юго-востоку от Исландии) являлась успокаивающим фактором, что им удастся остаться вне внимания противника.
Верхняя вахта, вперёдсмотрящие, внимательно следила за небом, за горизонтом… – одетые в тёплые вязанные под горло свитера, накинувшие поверх тяжёлые прорезиненные плащи, привязываясь к рубке специальными ремнями, чтобы их не смыло волной за борт.
Внутри же, в узких отсеках при болтанке не обходилось без того, чтобы кто-то да не приложился об торчащие вентили, различные патрубки и клапаны.
Даже за три недели похода стеснённая утроба подлодки вновь пропиталась сопутствующими запахами человеческих тел, ароматами камбуза, вонью вездесущей солярки…
Успевший отрастить сантиметровую щетину экипаж, рядовой состав, меняющий койку с соседом – с вахты в подвахту (только командир располагал отдельной каютой), выходил наверх по одному – высунувшись в рубочный люк, выцедить папиросу, получить в лицо солёными брызгами, глотнуть свежего воздуха, поглядеть на белый свет.
Какую-то дурную предначертанность видел во всём этом обер-лейтенант цур зее[42] Август-Вильгельм Клауссен, командир U-1226, подмечая, как безвозвратно, просачиваясь между утренней вахтой и вечерней, уходит время… в свои 25 лет, невзирая на привитую за годы войны оцениченность, всё ещё не утративший склонности к лирическим отступлениям: «…будто забортная вода фильтрацией в прохудившихся уплотнителях, точно вот как эта промозглая северная Атлантика сквозь его толстый свитер и двубортную кожаную куртку».
Последняя директива командования, переданная положенным кодом (не придерёшься), однозначно давала понять, что дела на суше приняли совсем уж безысходный оборот.
– Die Flinte ins Korn werfen?[43] – прозвучало из его уст поговоркой, уходящей, наверное, ещё во времена ландскнехтов. Смысла впрягаться за Гитлера в этой бойне обер-лейтенант уже не видел.
Мысли о возвращении домой… ностальгические образы далёкого Фатерлянда перечёркивались реалиями сводок с фронтов – сжимающихся тисками с запада и востока. И никакая высокопарная болтовня Геббельса не могла уже затмить горькую правду, лишь предвещавшую большую военную катастрофу рейха.
То, что Германию ждёт незавидная участь, это понимали уже даже самые наивные и упёртые.
«И будет нам как бы не похуже, чем после Великой войны[44]. Тут не прикроешься тем, что не имеешь никакого отношениям к разнузданности головорезов из СС на славянских землях. Здесь на западном направлении мы тоже порой, и давно уже, обходимся с противником далеко не по-джентльменски. И коли погибать от рвущихся вокруг глубинных бом, в окружении тонн воды – то всем скопом, в стальном гробу – одним на всех».
…год назад на U-469 сгинул брат Эрнст.
«Если не гибель… – плен?»
Ходили слухи и прочие выуженные из эфира обещания озлобленных британцев, готовых мстить за свой «вчерашний» бессильный страх перед «волчьими стаями», за потери торгового флота и жертвы среди гражданских моряков[45].
«Неизбежные в таком деле жертвы», – передёрнулся Клауссен, будто желая оправдаться. И с радостью отвлёкся от тягостных дум – очередная «голова на перекур», высунувшаяся из люка, сообщила, что у оператора радара есть новость – что-то засёк в своих диапазонах.
Выругавшись, обер-лейтенант поспешил вниз, спускаясь по скоб-трапу, стягивая лоснящуюся влагой одежду. Пользоваться стоящим на лодке FuMO[46] в режиме активного поиска он запретил, полагая… обоснованно полагая, что враг может наводить свои силы на активное излучение радара. Тем более что дальность его действия была, по-честному, никакой.
Ведающий тонкой аппаратурой обер-маат[47] дисциплинированно пользовался только пассивным радиолокационным обнаружителем и сообщал, что уловил характерный для работы РЛС всплеск. Правда, сигнал был короток и больше не фиксировался.
Подождав немного, общим мнением этот «звоночек» хотели уже списать на вероятный скачок напряжения в радиоэлектронных потрохах приёмника. Однако подтверждение о наличии поблизости противника – надводного корабля – пришло и от акустиков.
– Работа эхолота. Далеко. Но сила импульсов в пике велика. Военный! – безапелляционно заявил старший поста́, логично мотивируя: мощной активной гидролокационной системой мог располагать только боевой корабль.
Через некоторое время он уловил и шумы винтов.
Определяясь на ориентир неизвестного источника и, главное, достаточно большую удалённость, обер-лейтенант оценил степень угрозы как низкую, решив, что пока можно посидеть наверху. Не столько переживая за чью-то мощную гидроакустику (в данном случае в надводном положении лодка была в большей безопасности, поскольку волнение на море должно создавать помехи прохождению акустических сигналов вблизи поверхности), сколько опасаясь работы вражеского радара.
Новый импульс не замедлил отобразиться на приёмнике минут через тридцать. Дверь радиорубки была открыта, и «слухачи» свободно поддерживали голосовую связь с центральным постом. Акустик в своих наблюдениях был ещё более уверенным, определяя чёткий пеленг на шум:
– Что-то крупное. Два винта или более. 12–14 узлов. У него немного странные эволюции: явно рисует противолодочный зигзаг, но довольно растянутый. Я бы сказал, спрямляет. Если останется на прежнем курсе, пройдёт мимо на удалении, милях в шести. Очень так предсказуемо пройдёт.
…и повторялся, не снимая наушников, вращая маховик поисковой настройки гидрофонов:
– Очень мощные посылы эхолота. Однако нас не замечает.
– Или мы ему неинтересны, – обмолвился обер-лейтенант, протянув: – В шести милях?..
– Можем его взять? – воззрился второй офицер, догадавшись, к чему примеряется командир.
– Как-то всё просто. Может, охотник… подбирается к нам?.. – иду, дескать, по своим делам, никого не вижу, никого не трогаю. Что, говорите, Эрвин?.. – Атаковать? У нас батареи на две трети севшие. Кстати! Запросите стармеха – сколько эта чёртова пауза с дизелями может тянуться?!
Из машинного отделения ответили: «Ещё не-много».
– Да чтоб его!.. А конкретней?.. – не дожидаясь ответа, Клауссен потянулся за висящим на крючке непромокаемым плащом, решив скоротать время сигаретой, вновь поднявшись наверх, на мостик.
– Внимание вахта – смена, – чередом оповестила трансляция.
– Разрешите заступить? – нарисовался припухший ото сна обер-боцман – четвёртый вахтенный офицер.
– Валяй.
Дизеля заработали спустя пятнадцать минут. По корпусу лодки пробежала перебойная дрожь при запуске. Затем они затарахтели чуть ровнее, накручивая на коленвалах.
– Эй, там. Малые обороты, – гаркнул вниз обер-лейтенант.
2200-сильные MANы издавали невероятный шум внутри лодки и сильную вибрацию. Казалось, что их слышат на пол-океана.
Особенно вражеские акустики. Серая дымка осенней Атлантики скрывала их там, где-то с правых носовых углов.
Клауссен лишь бросил в ту сторону короткий взгляд, щурясь навстречу пронизывающему ветру и не надеясь что-то разглядеть, если уж верхняя вахта с биноклями молчала… – видимость ни к чёрту.
«Пройдёт стороной? Пусть идёт, кто бы там ни пёрся траверзом. Тем более в свете последней обезоруживающей директивы штаба. А вот что делать нам вообще?..»
Тут он ещё не принял решения.
«Надо обдумать».