Александр Плетнёв
Углём и атомом

Цепной реакцией влечась…

 
Войду, мой этот мир иль мною не заслужен.
Ступлю, переступлю на лезвие ноже́,
Где грань сойдет на «нет» – где тонко, там где у́же.
Оглянешься в «недавно», перешагнув в «уже́».
 

– Вот уж не думал, что наша ядерная топка добредет до широты Петропавловска.

– У-у-у, – неопределенно промычал Шпаковский, раскуривая, втянувшись, не вынимая, сквозь зубы, – так нормально все – с температурой… тьфу, блин! Потухла, мать его, с моросью этой.

Реактор молотил в оптимальном режиме, конденсаторы охлаждались штатно – температура забортной воды держалась в приемлемых показаниях (+9,5°) и согласно сезону обещала только падать^[16].

Воздух же стыл заметно быстрее, гонимый «нордом», потому комфорт перекуров на палубе был обманчив.

– Арктика пусть и колюча морозами, но чиста и дышится легче, – Чертов шумно втянул воздух, морща нос, – уж скорей бы назад.

– А я… веришь – нет, за всю службу ни разу на Тихом не был, – в голосе Шпаковского что-то треснуло, словно тоской по молодости.

– И че?

– Интересно. Всегда интересно попялиться на новые места. Пусть север сравнительно и однообразен.

– Не особо-то ты так напялишься, – кэп повел подбородком, намекая на видимость, – когда с полумилю, когда в прорехах тумана на две-три, – а к берегам нам подходить вообще ни к чему… хватит, что среди поморов ославились. Тут что ль еще аборигенов пугать? Тем более земли бесконтрольные. Хоть и не сезон, я имею в виду промысловый, но ходят все кому не лень. Японцы, американцы…

Лежали в управляемом дрейфе, «растопырив уши», РЛС. В другой бы раз ни в жизнь так не подумалось, а тут – постоянное не прекращаемое служение вдаль смотрящим в интересах Зиновия только и вызывает подобные аллегории.

«Рион» патрулировал ближе к берегу. Поначалу ему регулярно сбрасывали целеуказания по высветившимся на радаре засветкам, и он гончей кидался с проверками. Но потом выяснилось, что это, за исключением двух рыбацких шхун, неожиданно многочисленные стаи не отлетевших пернатых.

Находиться здесь, в районе Камчатки, да и на Тихом в целом, «Ямалу» смысла уже однозначно не было – отдавали последнюю дань ответственности и вежливости, пока корабли Рожественского насыщались антрацитом.

А тут Петербург вдруг огорошил едва ли не директивой. Директивой, потому что сухой и официальной: «ожидать прибытия наместника» и еще какого-то «фрукта».

Оказалось, что «фрукт» – чин особых поручений, уже в Петропавловске на борту вспомогательного крейсера «Лена».

В общем – «ждите визитов, встречайте!!!».

– Щемит мне, – ежился не от ветра кэп, – за каким чертом сюда несет целого наместника? Порядки тут наводить? Определенно причина в нас. И хорошо если только плюшки раздавать.

– А что еще? Единственное, вдруг увяжется с нами идти через Арктику. И то! Всего лишь очередной капризный высокопоставленный турист.

– Капризный?

– Да он же в Харбине целым паровозо-составом стоял на путях… с кучей адъютантов, денщиков, охраной.

И на адрес Рожественского поступило однозначное распоряжение. Его уже не озадачивали какими-то тонкими промежуточными операциями, а приказывали не мешкая следовать к Порт-Артуру. Так как там обстановка вышла к горячей терминальной стадии! После того, как генералы Линевич и Гриппенберг (надо ж, а о Куропаткине ни слова!) нанесли поражение японской армии при Ляоляне, давление противника на Порт-Артур только усилилось. Видимо, японское командование решило во что бы то ни стало покончить с крепостью, дабы освободить и перебросить свои войска на локализацию русского наступления.

– Люди переживают…

– По поводу? – Чуть дернулся Чертов.

Начальник безопасности успокаивающе покачал головой, зная, что капитан подспудно ожидает, когда ж в экипаже начнутся психологическая ломка от самого факта «попадания»:

– Гадают, какой путь выберет Рожественский – в обход всего архипелага Тихим океаном или в проливы и через Японское море?

– А-а-а. И чего, спрашивается, голову преждевременно забивать? Управятся с бункеровкой за сутки – завтра к полудню покинут бухту и двинут на юг, предварительно согласовав с Петербургом… а там и с Владивостоком и Витгефтом, включая ориентировочное время промежуточных рандеву и выхода к Артуру. Радейка ж через нас идет, вот и узнаем.

– И на том наше сотрудничество с Зиновием прекращается… – в голосе помощника слышится неожиданное сожаление.

– И ничего страшного. Обходились же они как-то одними телеграфами, без всяких наших ништяков.

– Энтузазиам. Народ радеет, идейки всякие высказывает. Даже «соколовцы» обмолвились, что у них имеется резервный радар на беспилотники.

– И что… отдать Рожественскому? Марсовым на «Суворов» поставить? Угробят вместе с броненосцем.

– И я о том же им втолковал. Это ж не только ценный прибор, но и спеца надо будет отправлять. «Утюги», может, и внушительно выглядят, но доверия ни Зиновию, ни железякам его бронированным у меня нет – потонут к чертям.

С темнотой (а стемнело из-за тумана быстро и довольно густо), как специально дождавшись, появился гость – на экране радара после пары мелких шхун, шмыгнувших к «норду», замерцала весьма крупная засветка.

Случилась в этом явлении какая-то бесовщина… из-за тумана ли, или банально прозевали, но не было, не было, а потом на тебе – раз (!) и сразу дистанция до объекта десять миль, с зюйд-оста. Ходкий достаточно – до 12 узлов кочегарил, курсом прямехонько на Авачинскую бухту.

Подумали и дурное, вплоть до японца-противника, но больше полагали, что не иначе наместник на крейсере поспешает.

Оповестили «Рион».

Троян Петр Аркадьевич, видимо, имел похожие сомнения – в эфире прошла трескотня морзянки, но неизвестное судно на запросы отмалчивалось. «Рион» между тем выписывал дугу, с расчетом на всякий случай отсечь чужаку возможность ретирады.

Наводили по радару со всей военной осторожностью, но вскоре с «Риона» сообщили, что наблюдают огни судна. Осветили прожекторами – выяснилось, что это пароход «Ротондо», зафрахтованный КПТО в Североамериканских штатах^[17]. Прибыл из Сан-Франциско с грузом продуктов, товаров и угля для камчатцев.

Еще одни сутки в копилку ожидания…

* * *

Следующий день высветлился на грани нуля морозцем, зато горизонт отскочил на шесть миль и далее…

Далее уж дымка брала свое, фантазируя лежащими на западе землями Камчатки. Восток вспух белым пятном солнца, что ползло вверх, уменьшаясь… сверху невидимые кричали косяки, отлетающие к югам.

– Наши «маркони», – Шпаковский хмыкнул – жаргонное «маркони» звучало для этого времени особенно актуально, – с флагманскими «на вась-вась»^[18]. Говорят, за ночь все кому треба углем накидались, хм… стахановски. Воды залили, котлы подшаманили. Местные им харчей подкинули из промысловых выгод… на радостях – как-никак силушка, защитники-заступники в лице целого адмирала с эскадрой.

А о нас никто не почесался… неблагодарный Зинова.

Далее.

«Рион» тоже с полуночи уголь добирает, его сменил «Ослябя».

А поскольку Рожественского из Петербурга подпнули исключительно прямолинейно, то вот-вот должны выходить.

– А чего ж молчат? – Андрей Анатольевич находился в той приятной стадии утра, когда кровь уже побежала, тело размялось, желудок еще не требовал, но намекал. – В смысле, чего Рожественский молчит? Он-то, по логике, должен нас сосватать на рандеву с «Леной», где сидит какой-то хмырь особых поручений. Или как? Или что? Не в бухту ж нам идти.

– Наша ль печаль? – Пожал плечами помощник. – Думаю, придет нужда – телеграфируют.

– Ладно, подождем, – не стал настаивать кэп и, помолчав, вдруг «перекинул стрелки»: – Я с ужина рано ушел…

– Я видел.

– Так уж и видел?!

– А как же – целый капитан! – Не без подкола: – Как такого не заметить.

– И чего нового вывели наши доморощенные прогрессоры?

Столовая в последнее время на ледоколе оказалась самым общественным местом, где озвучивались идеи и соображения, строили планы, куда в подвахту переносили все дискуссии, засиживаясь допоздна.

Капитан эти футуристические тренировки ума молчаливо и с интересом поощрял, считая, что они единят экипаж, а подчас в спорах позволяют спускать пар неустойчивым умникам.

– Э-э-э, – потянул Шпаковский, припоминая, – там же столько всего, что…

– Про то, чтобы набирать за границей разных головастых, рукастых и перспективных, навроде всяких будущих гениев-опенгеймеров, я еще застал, – уточнил Чертов.

– И не одобряешь, – уловил интонацию помощник.

– А зачем? Своих умных голов хватает. Дать только им возможности и направления.

Да и… вот представь – выкрали бы наши в «сорок пятом» Брауна, тот, что фон и Вернер. Так и тыкали бы в нас пальцем, дескать, немец Гагарина запустил, а русские – сплошь лапти. Мда…

Там, на столовской экспресс-говорильне помню, чегой-то про нефть заговорили, но меня сморило слегка. Я и ушел.

– Да, собственно… – Шпаковский наморщил лоб, – если обобщить, мысля была такая: самые рентабельные залежи нефти пока еще не открыты – те, которые Саудовские. Сейчас это никому не нужная куча песка, которую можно прихапать за всего лишь кучку золота.

– Не удержит их Россия. Там Суэц, там бритты рулят. Авантюра, – моментально нашел слабое место Чертов.

– А если кинуть англам как кость – совместные разработки? Да чтоб не сильно они за японцев цеплялись в этой войне? Тем более что «Антанта» на носу.

– «На носу», – передразнил кэп, – с носом и оставят. Все одно кинут, вытеснят.

– Один черт, не наше и нам не достанется. Так хрена ль? Зато прекратятся настойчивые изыскания нефти в Иране, а значит, хоть частично снимется напряжение на южных границах империи. Поулягутся страсти и вокруг Бакинских месторождений.

– Вот-вот. Сейчас Россия с этого источника снимает самые сливки и стрижет купоны. Выгодно ли будет терять такие доходы? Тут не только геополитика.

– Один черт, недолго этот эксклюзив продлится! Наши в компах нарыли – через четыре года в Иране-Персии забьет первый промышленный фонтан.

– В таком случае, ваша правда, информировать надо. Впрок бы… Тем не менее нашему «научно-прогрессивному совету» следует подготовить подробные материалы и, как тут заведено…

– И предоставить всеподданнейший бла-бла на имя Е.И.В., – перебивая, «подпел» в хорошем настроении Шпаковский, расплывшись в улыбке, – работа уже ведется. Люди озадачены!

* * *

Если перевести время на местный часовой пояс, то где-то после часу пополудни Рожественский стал выводить свои корабли и суда из бухты.

На причалы высыпали петропавловцы, провожая эскадру. Скупо бахали салютные пушки – по мере снятия с бочек броненосцев, увитых сигнальными флажками, с парадно построенными на палубах матросами. С берега отвечали, вплоть до самочинной ружейной пальбы в воздух – люди увидели мощь и силу державы, и это не могло не волновать гордостью.

«Рион», еще прибитый угольной пылью, уже дополнил «Ослябю», выдвигаясь в дозорный авангард.

Остальные выходили медленно, степенно, друг за другом: «Суворов», «Александр».

«Маньчжурия» – скорей эскадренный транспорт, чем вспомогач, ремонт машин с использованием запасов с «Воронежа», обещал судну стабильный средний 15-узловый ход. Возможно, при надобности раскочегарили бы и большее, но пытать машины на то нужды не видели.

Замыкающий «Воронеж» тащить с собой из-за тихоходности желания не было, но как судно обеспечения пароход был все же еще актуален.

Произошла интенсивная переброска сообщений и докладов по дальсвязи.

Рожественский извещал Петербург о выходе.

Петербург (в лице Авелана) капал на мозг Зиновия наставлениями.

Но за всем прослеживалось желание и надежда четкого графика: дат, контрольных точек, допустимых (плюс-минус) погрешностей.

Тут, на «Ямале», уже никто и не зарился на словесные ставки – просчитали целесообразность маршрута в обход Японского архипелага, так как проливы непредсказуемы, опасны минными банками и «торжественно» встречающими. А время неумолимо поджимало.

Дождались, и Зиновий Петрович лично жаловал общением в эфире, переговорив с капитаном ледокола.

После вежливых «попутного ветра» – одним на юг, другим на север, а адмиралу отдельно «побед и славы», наконец дано было некоторое разъяснение по поводу рандеву с «Леной» и визитом чиновника особых поручений.

Командир вспомогательного крейсера Берлинский просил отсрочки, ссылаясь на неполадки в машинах. Связь обещал держать по беспроводному телеграфу, для чего тут же был произведен (для проверки) обмен условными сообщениями – связь была.

– Открытым текстом? – немного удивились в радиорубке на морзянку, вопросом обернувшись к капитану.

Чертов лишь пожал плечами.

А небо совсем прояснилось, и с всеобщего согласия (молча переглянувшись) решили проводить эскадру, совершив пролет над ордером беспилотником.

Чувствуя необъяснимую предвзятую торжественность.

«С чего бы?».

Присовокупив к этому порыву обоснованную рацио нальность – а почему бы и не поглядеть морское пространство по курсовому маршруту эскадры, насколько позволяла дальность летающей машины.

Предупредив, естественно, адмирала.

«Птичка» проходила на полукилометровой высоте, медленно набирая высоту.

Изображение качественное. Моргало красным в уголку экрана – велась запись.

Кильватерная колонна, оставляя широкую белую полосу, безбожно чадя обеспечителями (словно они вообще одной угольной пылью заряжены), терялась, терялась, уменьшаясь с набором высоты на просторах океана.

Зиновий отреагировал, приказав приветственно сменить «набор»^[19].

Знатоки из «ямаловцев» даже что-то там прочитали торжественно-возданное.

Картинка убежала вперед.

«Рион» дымил, пенил мористее, и прошли лишь над «Ослябей».

Крыльями и тут не покачали, однако и Бэр вслед проявил сентиментальность, зная, что могут сфотографировать – запоздало что-то флажно отсигналил.

Потом уж, когда «моторчик» пробежал на возможную дальность, доложили на прием командующему, что на сто миль море пустынно.

«Счастливого пути!»

На том почитай и попрощались.

Назревая ситуацией…

Пошли вторые сутки. «Ямал» болтался в море в двадцати милях от берега, к югу от входа в Авачинскую бухту. Упаси боже подумать, что громилу водоизмещением в двадцать три с лишком тысяч тонн болтало на волнах – болтались ожиданием.

Видимость по горизонту держалась в пределах десяти километров. Море продолжало оставаться пустынным, а если на радаре и загорались метки, то ближе к прибрежной полосе – каботажные движения.

Эфир молчал, лишь шурша треском далекой неизвестной грозы.

Однажды сами послали запрос морзянкой (в конце концов, следовало определиться), так с «Лены» с задержкой ответили, что «продолжают производить починку машин».

– Тянут, – вздохнул нетерпеливый Шпаковский, взглянув на капитана, – ждут, когда наместник пожалует.

В ночь на вторые сутки вахтенный занес в журнал запись о крупном объекте на радаре, появившемся с южных румбов.

Неизвестное судно двигалось осторожно («явно по счислению» – заметил кто-то из соображающих в штурманских делах), держась сравнительно далеко от берега, пройдя всего в пяти милях от «Ямала». Ночь была по-северному непроглядная, курс «неизвестного» не пересечный, поэтому с ледокола пока пассивно наблюдали, и даже якобы видели всполохи – предположили, что включался навигационный прожектор.

Продолжали вести наблюдение.

А едва забрезжил рассвет, судно сориентировалось и скользнуло в Авачинскую бухту.

– Будем надеяться, что это крейсер с Владика. Наместника привез.

Так оно и оказалось, поскольку спустя четыре часа поступил запрос с «Лены» на координаты рандеву.

Дали в «квитанции» направление по компасу. Дистанцию указывать не стали, решили сами подойти ближе… ожив, тронувшись мягко, даже корпусом не задрожав, запенив море на «среднем».

– Какой все ж век неспешный, – без следа досады констатировал Шпаковский, когда только по прошествии двух часов РЛС, наконец, выдала движение у мыса Безымянный – южного створа в Авачинскую губу.

Капитан промолчал.

К этому времени опять легли в дрейф, так как до берега оставалось не больше десяти миль. Суша проглядывалась узкой темной полосой, посеребренной выше лучами солнца.

– Три, – доложил вахтенный, глядя на монитор радара, – селектирую три цели.

И чуть погодя:

– Одна на «зюйд» – кто-то из местных, очевидно… а две к нам – те самые гости.

– Двое? Целая компания, – Шпаковский выразительно посмотрел на кэпа.

Тот лишь мотнул головой. Ушел на перекур, заодно выглядывать дымы.

* * *

– «Рюрик!»

– А что тебя удивляет?

– Наши знатоки предполагали, что уже будет отремонтирован «Богатырь». И именно его, как более быстроходный корабль, Алексеев для себя любимого отожмет.

Броненосный и вспомогательный крейсера, как строем уступа подходили, так и застопорились – «Рюрик» совсем рядом, наполнив среду звуком машин, звякнувшими склянками, боцманскими дудками, долетавшими голосами… «Лена» отступом по его корме, тоже не больше чем в двух-трех кабельтовых.

Теперь оба медленно разворачивались, создавая подветренный борт для спуска шлюпок.

– Бля-я-я, – покачал головой Шпаковский, – а народу, особенно на вспомогаче, словно на базаре. Все выползли поглазеть.

На «Рюрике» медлили, возились со шлюпбалками и двумя паровыми катерами.

На «Лене» же справились быстрей – две шлюпки, поднырнув под бушпритом, побежали дружными хэкающими (ближе было слышно) взмахами… вместительные, в каждой пассажиров не меньше десяти человек.

– Целое нашествие, – покачал головой Чертов, – зачем к нам на борт такую ораву? Я не понял – это жандармская форма? На кой черт их так много?

– Я ж говорю, наместник путешествует с размахом, включая охрану. По истории, примерно в это время царь снял Алексеева с наместничества, и тот отправился в Петербург. Ну, точно с нами через Арктику решил. Или Николаша ему назначил.

– Придется принять, – а скепсис лишь рос.

Шлюпки уже отирались у трапа. Под бортом слышались окрики боцмана ледокола.

Его голос звучал настолько буднично и заурядно, словно каждый день принимал императорских жандармов – хмурых служивых, выряженных по всей форме. У некоторых дурацкие шашки или палаши. И все, кстати, при кобурах – с револьверами, не иначе.

Глядя на все это, действительно, что нашествие, боцман медленно закипал (это ж ему размещать всех – те еще хлопоты) и уже не особо деликатничал перед неуклюжими сухопутами:

– По одному, по одному! Что вы как беременные пингвины!

Полезли – затопало по железу, загрюкало по настилу…

Параллельно слышны короткие команды парней Волкова, обеспечивающих контроль и порядок.

Чертов навис на леере, заглядывая вниз:

«Ну, да – морпехи молодцы! Команду получили – знают, что делать. А то черт их знает, этих царских держиморд с наганами… налицо – явный количественный перебор. Хозяйничать на ледоколе никому не позволим».

Последним из шлюпки двинул тип в штатском – гладкий, опрятный, прилизанный пробор, черные усики, с аккуратным портфелем, во виду чинуша.

«Столичная штучка», – догадался Андрей Анатольевич.

Чиновник поднял голову, глаза – две пуговки блеснули антрацитами. Брякнул что-то матросу на кормовой банке.

Тот отмахал коротко флажками.

«Кому? Ага – на “Рюрик”».

Вскоре из-за кормы крейсера появился катер, попыхивая длинной трубой.

Тоже немало пригруженный… и компания пестрей. Главным выделяется солидный важностью и весом господин – однозначно сам Алексеев – стоит, прямой, цепляясь за поручень, борода чуть всклокочилась на ветру.

– Орел… генерал! – Голос Шпаковского из-за спины. – Хотя постой, на воде, да на палубе он адмирал.

Тоже в звании. И адъютанты – эполеты-аксельбанты при нем. И опять охрана, да еще и с карабинами. Серьезненько опекают начальничка.

– Что наши знатоки-РЯВщики об Алексееве… с ним можно дело иметь?

– По-разному. Не без самодурных загонов – за глаза величают Его Квантунское Величество. Но получается, что далеко не дурак.

– А жизнь его… как там вообще сложилась? – Андрей Анатольевич неопределенно повел подбородком, но помощник понял:

– В той, нашей реальности?

– Да. Его тоже большевики ухандокали?

– Не-ет. Не успел застать. В семнадцатом ушел, так сказать, своим ходом, – Шпаковский хмыкнул и неожиданно закашлялся, показывая по-детски пальцем: – Ё-мое! А пузан в рясе-то зачем? Точно поп? Ну да… поп.

* * *

Голос генерал-адъютанта, адмирала, наместника Е.И.В. на всем русском Дальнем Востоке соответствовал статусу и импозантности, звуча басовито и важно:

– Ну-ка, братец…

Даже боцман внизу притих.

Образ Алексеева, его реакция на огромное, нетипичной архитектуры судно ничем бы не отличалась от поведения того же Дубасова или царя Николая.

Да, да! Поначалу все до смешного повторялось: невольное удивление (зрачки, характерная мимика), попытка не подать виду, дескать, «и не такое ви дели».

Присовокупим к этому неоспоримое желание показать, кто тут все-таки самая главная и важная персона, от кого зависит «быть иль не быть».

В этом господа-превосходительства были до болезненности одинаковы.

Так и наместник – предстал осанисто, без наивности, лишь начальственная длань взгляда… веря или не веря (а сам факт путешествия во времени любого мог бы выбить из колеи), но, конечно же, не смея сомневаться в той информации, которой его снабдил спецкурьер из Петербурга.

А удивление и изумление, конечно, были! Было, да вышло все, когда по десятому, двадцатому… в сотый раз перечитал царское послание. В каюте «Рюрика», от Владивостока до Петропавловска.

Самым существенным являлось то, что наместник прибыл с определенной конечной миссией, получив четкие директивы за подписью Е.И.В., в связи с чем изначально имел предвзятое отношение к «населению» корабля из будущего.

Стоит оговориться, что те самые царские инструкции предлагали решить проблему «пришлых» по возможности самым мягким способом. Но уж если вдруг все пойдет по противному сценарию, полномочия позволяли действовать ультимативно и жестко, ставя условия при имеющихся аргументах. На то и жандармы с «Лены», на то и личные гвардейцы, и пушки крейсеров.

Обоснования поступить с потомками так, а не иначе, изложенные в высочайшем рескрипте, Алексеев счел вполне разумными, логичными и естественными. И сомнений каких-то быть не могло!

Первое. Порядки, заведенные в империи, не допускают никакого вольного статуса. Посему все «пришлые» должны присягнуть на верность императору, и по возможности принять православную веру.

Став подданными, они тем самым получают полную и безоговорочную защиту империи, ее вооруженных и полицейских сил. А также все причитающиеся поощрения, награды, высокие звания и чины, согласно уложениям и табелю.

Второе. Пришельцы являются не только благом, но и источником большой опасности. Как носители непозволительных идей, но перво-наперво являясь лакомым куском для иностранных держав. Тем самым представляя из себя дестабилизирующий фактор в мировых отношениях, могущий привести к нешуточным геополитическим противостояниям и военным конфликтам.

И третье – последний довод, если наместнику придется брать капитана ледокола в крутой оборот… это поставить господина Чертова и его ближайших помощников перед фактом, что императору известно о нестабильных политических взглядах в экипаже. И что ряд членов команды ледокола намереваются захватить власть на судне и перегнать его в САСШ.

А посему! Во-первых, во-вторых и в-третьих, обеспечение порядка и охраны объекта империя принимает на себя. Экипаж – обязать к содействию.

Только взглянув на представших перед ним людей, адмирал решил не наводить мути и интриг. Личное мнение о пришельцах еще не успело сложиться, но Алексеев вполне доверял собственноручной монаршей приписке, соглашаясь:

«Не лебезят, держатся просто. Пожалуй, даже слишком просто для достоинства. Однако оценка верная – никакого почтения».

Это его даже не раздражало в понимании нетривиальности действительности и обстоятельств.

И рубанул по-военному. Без экивоков:

– Властью, данной мне Его Императорским Величеством, имею предписание…

«Вот так, значит!» – Выслушав тираду… взбрыкнули бунтом, заскребли наждаком мысли, полетели ножи-взгляды – Чертов исподлобился на торжественного и многозначительного его высокопревосходительство.

И в этой его многозначительности легко можно было угадать: «присоединяйтесь, господа, а не то…».

«Вот так, значит, – накатило уже более спокойное, потому как подобный расклад ожидался. Другое дело, что позже, по возращению на Мурман, – другое дело, что на фига так выпячивать силу?»

Пришло запоздалое понимание: «А ведь это удар по моему авторитету перед экипажем!»

Колыхались позади важной фигуры адъютанты. Остались за кадром… за дверью жандармы, гвардейцы личной охраны – тесно в малом конференц-зале.

«Но бородатого авторитета это не смущает – уверен? …самоуверен? …смел?»

И вернулась злость.

«Да все эти сатрапы парням Волкова на один зуб, дай только знак… не пожалев обивку! Вот только против, сука, пушек не попрешь».

И панорама из иллюминаторов представляла подтверждение.

«Вон он – серый лебедь “Рюрик”. Коптит, пары держит. Стволы в сторону, по-походному, но торчат весомо, только повернуть, довернуть на цель при надобности!

Но каков же царь – так по-скотски. Или дурак. Или там другие силы подвязались?

Или “англичанка гадит?” Или это самое естественное и рациональное решение для империи, для любого государства – хапать? У вас, господа-товарищи, есть равное право на выбор – никакого выбора, никакого права!»

Гнев застил разум.

Пауза затянулась… нечто уже чувствовалось в воздухе, тянуло вязкостью напряженного ожидания.

«Водки жирануть, что ль? – подумалось совсем невпопад. – Совсем невпопад, черт, надо что-то отвечать, а я о ерунде. Вона, как все напряглись».

Звук тренькнувшего телефона внутрисудовой связи спугнул стаю мыслей, заставив вздрогнуть.

Трубку взял начбезопасности. Выслушав, лаконично озвучил:

– На радаре наблюдаются два объекта, с зюйд-оста. Судя по курсу и скорости, скоро мы будем в пределах их видимости.

И глядел, пряча превосходство, как повело компасы взглядов – наместника и свиты адъютантской, на иллюминаторы… за иллюминаторы.

– Зюйд-ост там, Ваше высокопревосходительство.

А его высокопревосходительство хмурит, щурит левый, целя правым прицелом. Незнакомое слово «радар» проглотил, не заметив, поняв основное – обнаружены неизвестные суда. Буравит взглядом навыкате водную гладь – вдаль, предполагая увидеть дымы. Дергает бровью, услышав вкрадчивое предложение капитана.

– Пожалуй, нам следует отойти мористее к норду. Не стоит показывать кому попало ледокол.

Кто-то из адъютантов услужливо извлекает бинокль, перешептываясь, ропщут:

– На горизонте ни облачка, ни дыма.

Адмирал тяжело засопел – читаются мысли… и те же ножи ответные, недоверчивые, подозрительные, накручивая себе, распаляясь:

«Что за выдумки, что за уловки? Господин Чертов изволит тянуть время? Или вдруг думает сбежать, надеясь на ходовые качества или еще чего? Какая глупость. Намекнуть ли ему о государевом позволении на случай казусной ситуации… вплоть до применения артиллерии? Нет, не отвертеться вам, господа пришельцы из будущего!»

– У нас имеются приборы, которые видят на двадцать миль, – натянутое объяснение капитана, слегка презрит усмешкой, – не верите? Пройдемте на ходовой мостик – покажу.

Приборы, аппараты, лампочки, экраны и осознание, что сие есть продукт технологий из будущего, в другой раз – бог весть, повергли бы Евгения Ивановича в трепет любопытства.

Да только бесили снисходительные нотки (словно с дитем малым) объяснений принципов работы оных электронных машин, а потому зеленые светящиеся точки, что ползли по черному экрану, казались совсем неубедительными.

– Склонен полагать… – застряло в адмиральской глотке – «морочит мне голову, наглец». И вспылил: – Вздор! Мы не стронемся с места, господин капитан, пока не придем к конечному решению!

«А говорили, адекватный, – Чертов хмурно переглянулся с помощником, – а говорили, не дурак! Или налитый психом и спесью индюк не врубается, черт бы его побрал?»

И забыв обо всех правилах такта, предложил без обиняков:

– Давайте, ваше высокопревосходительство, пройдем в радиорубку, у нас с Петербургом есть связь, – подчеркнул, нажав, – голосовая. Вы переговорите с Авеланом… с самим императором, если…

– Да как вы смеете?! – вспыхнул генерал-адмирал, едва не захлебнувшись. Черт его знает отчего? От того ль, что к нему обратились столь неподобающим образом, или что императора затронул?

А позади нервно дергался чин особых поручений – сверлил своими пуговками, уже который раз порываясь что-то сказать. Да лишь губами шлеп-шлеп – поперек наместника пойти не решаясь, а…

А все ж сподобился, даже не предметно, а одним обращением к … прося за …:

– Ваше высокопревосходительство! Ваше высоко… – становясь на сторону чужаков – видимо, в теме был, разумел «петербуржец», к чему может привести упрямое непонимание наместника, – сие есть разумное предложение.

В радиорубку все-таки прошли, сделав запрос, установив контакт с Царскосельским пунктом. Вот только Авелана на месте не оказалось. Не застали. А звать императора не осмелились… ни сами (наместник: «да как так можно!»), ни там, в Царском.

А время вышло.

– Дымы на горизонте!

* * *

Алексеев не оттаял – не тот человек, чтобы быстро менять настроения, тем более добреть. Но офицера на «Рюрик» отправил с приказом командиру крейсера:

– Катер под трапом. Капитану первого ранга Трусову идти на сближение, досмотреть, кто такие. Ежели что, заворачивать их. Нечего им тут!

Перешли на ходовой мостик. В этом случае петербуржский чиновник снова проявил строптивость и полномочия, приватно забубнив что-то адмиралу – расслышалось лишь «взять роспись об умолчании», и часть свиты наместника осталась в конференц-зале. С другими людьми, с позволения Алексеева, статский советник быстро проводил инструктаж, открыв свой портфельчик, шелестя бумагами.

И непременно следом известив капитана судна, что допуск у свитских по-прежнему остается в грифе «Немо» – то есть «тайно построенное судно», и… «ни о каких путешествиях во времени! Молчок! В том числе всем, всем из экипажа, кто будет контактировать с вновь прибывшими».

Засновали шлюпки и катера.

Вышла небольшая заминка (на полчаса), так как Алексеев пожелал иметь обратную связь с крейсерами, полагаясь исключительно на своих телеграфистов. Нужного специалиста пришлось специально дожидаться с «Рюрика». Этим же катером прибыли два сигнальщика.

Наконец броненосный крейсер, с все еще с зависшим на талях паровичком, начал свое неторопливое движение, ложась на курс перехвата.

Заворочался «Ямал», выбирая направление от противного. Рядом пристраивалась «Лена», начиная поддавать в топки.

– Господин капитан, – наместник продолжал «играть» роль сурового и подозрительного «смотрящего», видимо, стараясь не сильно напирать властью, но… не получалось, – ход будем держать по вспомогательному крейсеру «Лена». Берлинский докладывал, что машины у него не совсем исправны – не более шестнадцати узлов.