Александр Петрович Пальчун
Похождения Аркадия Бобрика
Завещание с дарением
Вениамин Петрович Бурега – любимый дядюшка Аркадия, как всегда, в гости нагрянул неожиданно. В руках он держал саквояж, с которым обычно отправлялся в командировки. В квартиру дядюшка ввалился веселый, шумливый и немного преображенный – обзавелся аккуратной бородкой в комплекте с франтоватыми усами.
– Аркаша, ну у вас и пробки! Дебри, а не Москва! – воскликнул дядя, обнял племянника и одобрительно оценил жилище. – Я всегда в тебя верил! Хорошая квартирка!
– Дядюшка, вы ведь знаете, это не моя. И не шумите – Иннокентий Павлович приболел.
– Что с ним?
– Сердечко прихватило – ограбили его издательство.
Вениамин Петрович убавил громкость.
– Это по-вашему – по-столичному. Но не надо убиваться из-за денег. Я ведь не страдаю, что до сих пор не могу заякориться в Подмосковье. Отсюда бы взлетал, сюда прилетал.
– Что-нибудь придумаем. Вот издам книгу, купим квартиру.
– А твой тесть почему не издает?
– Сейчас ему не до меня.
Иннокентию Павловичу и в самом деле было не до зятя, как, впрочем, и до остальных писателей. Соболевский лежал в кровати. Рядом на тумбочке скопились пузырьки и склянки. Иного человека в последний путь провожает меньше людей, чем препаратов собралось у изголовья больного.
– Опять принесло этого летчика, – вздохнул Иннокентий Павлович.
Агния Петровна успокоила мужа:
– Он ненадолго, завтра улетает. Ведь надо ему где-то останавливаться?
– А где он в других городах останавливается? У таких как он в каждом порту по невесте с квартирой.
– Да в других местах они только на заправку садятся. На полчаса.
– Ему и полчаса хватит. И на тебя он заглядывается. Думаешь, я не вижу?
– Господь с тобой! Ты любовных романов в своем издательстве начитался.
– Вот будет горе, если Аркадий в него пойдет.
– На Аркадия грех жаловаться. Мальчик сидит без работы, а тебе после ограбления последние деньги отдал.
– Не ожидал от вертихвоста. Надо будет его отблагодарить.
– Обязательно отблагодарим. Иннокентий, да не складывай ты руки на груди – неприятно смотреть!
Иннокентий Павлович приподнялся на локоть.
– Агнюша, ты меня прости. Иной раз я бывал очень легкомысленным…
– Оставь, оставь это. Фриду я давно позабыла.
– Спасибо. Но я не о Фриде. Неизвестно, долго ли протяну…
– Ты опять о своем?
– …А завещание до сих пор не составил. Получается, о вас не думаю.
– Рано еще об этом думать.
– Ничего не рано. Я не хочу, чтобы вы остались у разбитого корыта.
– О чем ты говоришь?
– О том, что произойди со мной что-нибудь, – Иннокентий Павлович сделал паузу, – Евсеич быстро приберет издательство к рукам.
– Да как он приберет, если контрольный пакет у тебя?
– Ты его плохо знаешь. Вы в наследство вступите только через полгода. А за это время он трижды все разорит и восемь раз продаст. И вы меня станете так поминать, что и рай покажется адом!
Иннокентий Павлович вынул из тумбочки листок бумаги, исписанный его рукой.
– Я тут набросал черновик и хотел бы с тобой посоветоваться. Надо никого не забыть. Я и Аркадия упомянул.
– Дорогой, сейчас не время – Юля вызвала врача.
– Самое время. Тем более что я пригласил нотариуса на дом.
Послышался дверной звонок.
– А вот и он. Подскажет, как правильно оформить завещание, – добавил Соболевский.
Но первыми приехали медики.
Врач и медсестра, не разуваясь, проследовали в комнату больного. Сестра заполняла бумаги, доктор мерял давление, снимал кардиограмму.
Из портативного принтера с жужжанием змеилась бумажная лента. Доктор изучил сердечную шифрограмму, лицо его сделалось озабоченным.
– Два кубика камфоры, – распорядился врач. – И срочная госпитализация!
Соболевский попытался возразить. Но доктор заговорил с той ласковой интонацией, с которой обычно вручают конфетку малышу, ревущему в людном месте.
– Что с ним? – спросила Агния Петровна доктора, когда они вышли в коридор.
Врач сокрушенно покачал головой:
– Я не поручусь за его сердце.
– Неужели так плохо?
– Очень серьезно.
– Тогда я поеду с вами.
– Это не обязательно. Вам перезвонят и сообщат, в какой он палате.
– Мама, этого не может быть, – заплакала Юля, когда ей передали слова доктора, – папа еще молодой!
– Молодой-то он молодой. Но именно сегодня решил составить завещание.
– Завещание?!
– Даже нотариуса вызвал.
– А вот это нехороший психологический настрой, – вмешался Аркадий. – И очень преждевременный.
В отличие от врача, нотариус немного припозднился – он приехал через полчаса после отбытия клиента в больницу. Агния Петровна провела нотариуса в рабочий кабинет супруга, а сама созвала семейный совет на кухне.
– Не знаю, что и делать, – сказала она. – Папа опасается, что Евсеич приберет издательство к рукам.
– Можете не сомневаться, так оно и будет, – заверил Аркадий, до сих пор не простивший Евсеичу двадцати пяти тысяч, указанных сверху того, что они забрали в издательстве.
– Не мог приехать на полчаса раньше, – со вздохом сказала Ирина.
– Черновик написан? – спросил Аркадий.
– Написан.
– Значит дело поправимое.
– Нотариуса не пустят в больницу, тем более – в кардиологию.
– А кто говорит о кардиологии? – удивился Аркадий. – Слава богу, мы все грамотные. Пусть Вениамин Петрович зачитает завещание. У него, кстати, и борода появилась.
– При чем здесь борода? – удивилась Агния Петровна.
– А при том, что нотариус папулю не видел, и не знает, что его увезли в больницу. В случае вероятных недоразумений он не сможет опознать клиента. Уж если приехал на квартиру, так пусть хозяин и огласит последнюю волю.
– Какой хозяин? – недоуменно переспросили Агния Петровна.
– Мама, – догадалась Ирина, – Аркадий правильно говорит. Пусть Вениамин Петрович зачитает то, что составил папа. Он бы и сам не стал возражать.
– Против Буреги? Еще и как бы стал!
– Дядюшка, – сказал Аркадий, когда Вениамин Петрович, сопровождавший больного к машине скорой помощи, вернулся в квартиру, – как ты смотришь на то, чтобы составить завещание?
Вениамин Петрович и без подобного предложения находился в скверном расположении духа. Отправив больного, он долго курил на скамейке у подъезда, размышлял о бренности бытия. От невеселых мыслей его всегдашний оптимизм упал до нижайшей отметки, как это происходит с биржевыми индексами накануне экономического краха.
Аркадий успокоил дядю:
– Да я не о вашем завещании.
Вениамин Петрович приободрился.
– Это иное дело.
Потребовалось всего пару минут, чтобы в постель, еще хранящую тепло Иннокентия Павловича, уложить летчика Бурегу.
– Ну и почерк! – возмутился Вениамин Петрович, рассматривая черновик завещания. – И эти люди берутся издавать книги!
– Дядюшка, вы еще рукописи классиков не видели.
– Бог миловал. Зовите своего крючкотвора.
Семейство Соболевских сгрудилось у изголовья «больного». Нотариус расположился за письменным столом, вынул из портфеля номерные бланки, ручку, штампы и печати. Бурега постанывал и дышал на манер астматической помпы.
– Вы не возражаете, – спросил нотариус, – чтобы родственники присутствовали при составлении документа?
– Нисколько… Для них и стараюсь, – с перерывами между вдохами ответил Бурега.
– Я, нижеподписавшийся, – начал нотариус, водя пером по бумаге, затем повернулся к родственникам. – Попрошу документы завещателя.
Агния Петровна принесла паспорт супруга. Нотариус взял его, внимательно всмотрелся в Бурегу.
– Последнее время осунулся, – пояснил Аркадий.
– Два месяца не поднимается, – добавила Агния Петровна.
Нотариус сочувственно вздохнул, внес паспортные данные завещателя и продолжил:
– Я нижеподписавшийся, находясь в трезвой памяти…
– И полном здравии, – прошептал Бурега.
Нотариус посмотрел на клиента, стоящего на пороге вечности, и невольно усомнился в его полном здравии.
Дрожащая рука Вениамина Петровича показалась из-под одеяла.
– Ты хочешь сам зачитать? – спросила Агния Петровна.
Бурега кивнул. Ему вручили черновик. Бумага подрагивала в руке «больного», голос его тоже дрожал. Но по мере чтения голосовая дрожь уменьшалась.
– Завещаю эту квартиру и все находящееся в ней имущество моей дорогой и горячо любимой жене – Соболевской Агнии Петровне.
Агния Петровна заглянул в дрожащий черновик. «Дорогой и горячо любимой» там не было.
Бурега продолжил:
– Дачу в Кузьминках и денежный вклад на мое имя в размере пять миллионов рублей завещаю моей старшей дочери Соболевской Ирине Иннокентьевне.
– Это я, – Ирина кивнула в ответ на вопросительный взгляд нотариуса.
– Да-да, ей, – подтвердил Бурега. – А вот моей младшей дочери Юле и ее супругу Аркадию Бобрику я в равных долях завещаю принадлежащий мне контрольный пакет акций издательства «Геликон-Бук».
Агния Петровна недоуменно озиралась по сторонам. Насколько она помнила, согласно черновику, Аркадию полагалось только сорок процентов, а остальное шестьдесят – Юле.
– А загородный дом, – продолжил Бурега, – расположенный в поселке Внуково, с земельным участком и всеми хозяйственными постройками на нем, я не только завещаю, а немедленно дарю в полную собственность моему лучшему другу, товарищу с юных лет и замечательному человеку, – голосовая дрожь окончательно исчезла, – Буреге Вениамину Петровичу!
В комнате сделалось тихо. Было слышно, как по бумаге шуршит ручка нотариуса.
– Папа, какому Буреге?! – удивилась Ирина.
– Летчику гражданской авиации, – пояснил завещатель.
– Папа, что ты выдумал?! – вмешался Аркадий. – Постороннему человеку? Это никуда не годится.
– Мне лучше знать, – отрезал «больной». – Я одной ногой в могиле и мне наконец-то увиделся свет в конце туннеля.
– Папа, но так не поступают, – возразила Ирина.
– Цыц! Как ты смеешь перечить отцовской воле! Хотите, что бы я всех вас лишил наследства?! Я отхожу в мир иной, а вы не можете потерпеть, в последние мои минуты затеваете склоки! Что о вас подумает уважаемый нотариус? А насчет Буреги не беспокойтесь. Он человек порядочный и обещал мне, что загородный дом всегда будет в вашем распоряжении. А сам он – я говорю о моем друге Буреге – будет появляться в доме только изредка, в перерывах между полетами. Ведь он, как вам известно, всю свою жизнь проводит в небесах, куда вскоре отправлюсь и я. Последние слова, разумеется, не для завещания, – пояснил Бурега.
– Но папа?.. – все еще не унималась Ирина.
«Больной» сверкнул глазами.
– Лишу отцовского благословления! Или хотите, чтобы я сейчас поднялся и ушел из дому… как Лев Толстой?! Подумайте, что будет с вами! Вы никогда не простите себе, если я помру на никому неизвестной станции!
– Папуля, пожалуй, вы правы, – согласился Аркадий. – Я знаю этого Бурегу, он не обидит ваших девочек.
– А мою драгоценную и горячо любимую супругу Агнию Петровну – тем более, – добавил завещатель.
Нотариус склонился надо больным.
– Подпишите.
– Руки дрожат.
– Ничего страшного. Документ составляется при свидетелях.
Бурега оставил на бумаге неразборчивые каракули.
Нотариус приложился к подписи штампами и печатью. Оформив документ, нотариус оставил одну его копию попрощался и ушел.
– Папуля… тьфу ты, дядюшка, что это было?! – воскликнул Аркадий.
– Вы нас удивили, – сказала Агния Петровна.
Вениамин Петрович откинул одеяло и поднялся на ноги. Не вызывало сомнений, что больной резко пошел на поправку.
– А вы меня не удивили?! – возмутился Бурега. – Пригласили в криминальный спектакль. Это уголовная статья! И не только мне, но и вам, как свидетелям и соучастникам! Вы могли потерять всю свою собственность. И только с моей помощью сохранили ее!
– Но загородный дом… это не шутка, – Аркадий попытался пробудить в дядюшке нравственное начало.
– Хорошо! Давайте все переоформим! – Бурега упал на кровать. – Зовите крючкотвора назад, пока далеко не уехал. Отпишу вам горячо любимый домик обратно!
– Да там огромный домище!
– Хорошо. Отпишу домище. Я не привык мелочиться из-за каких-то кирпичей.
– Боюсь, что нотариус нас не поймет, – впервые за все это время подала голос Юля. – А еще хуже, если догадается, что перед ним был не папа.
Бурега выпрыгнул из кровати.
– Аркадий, учись у Юли! У тебя очень умная жена. И красивая – вся в маму.
С некоторых пор отечественную медицину не ругают разве что покойники. Иной раз даже здоровые люди норовят пройтись по ее адресу. Они утверждают, что уцелели только благодаря тому, что избегали врачей.
Упреки несправедливые. Медики уберегли Иннокентия Павловича от инфаркта и поставили на ноги. Но вероятность сердечного приступа не исключалась, особенно, если он увидит «собственное» завещание и дарственную.
Соболевские на семейном совете долго рядили, как поступить? Перед возвращением Иннокентия Павловича требовалось устранить вероятные раздражители. Одно из них – Вениамин Петрович Бурега – устранился самостоятельно, улетел в очередную командировку.
– Мам, а если папе ничего не говорить о завещании? – спросила Юля. – Тогда он и волноваться не будет.
– Вы не знаете своего папочку. Уж если он что-то втемяшит в голову, то обязательно доведет до конца. Он снова вызовет нотариуса…
– А когда все откроется, его точно хватит кондрашка, – предположил Аркадий.
– Аркадий, не говори таких слов о папе, – возмутилась Юля.
– Хорошо. Тогда произойдет омертвление сердечной мышцы в результате психологического удара. Лучше?
– Еще хуже.
– И что же нам делать? – едва не плача, спросила Ирина. – На завещании стоят наши подписи, как свидетелей.
– Написано пером – не кончится добром, – Агния Петровна шмыгнула носом.
– Жаль, что дядя улетел, он бы посоветовал, – заметил Аркадий.
– Дорого нам обходятся его советы, – ответила Ирина.
– Эврика! Я придумал! – воскликнул Аркадий. – Гениальная идея!
Из больницы Иннокентий Павлович вернулся почти здоровым и поэтому немедленно надумал вернуться к завещанию. В кардиологии он насмотрелся на тех, кто откладывает этот вопрос на будущее, которое, как и читательские вкусы, совершенно непредсказуемо.
– Агнюша, пока у нас все нормально, давай вернемся к завещанию, – сказал Иннокентий Павлович.
– К какому завещанию?
– К моему.
Агния Петровна изобразила недоумение:
– Зачем? Мы и так намучились с ним. Составили, и хватит.
– Я полагаю, мы не все продумали.
– Мы тебе то же самое говорили, но ты настоял! А если нотариус заверил, то теперь уж поздно переделывать.
На этот раз наступила очередь недоумевать Иннокентию Павловичу. Но Агния Петровна не позволила супругу сосредоточиться.
– Мы тебя хором упрашивали не отдавать коттедж Буреге. Он бы и нам пригодился.
Иннокентий Павлович огляделся по сторонам. Мелькнула мыслишка, что он поторопились с выпиской из больницы.
– Агнюша, ты о чем? Меня в тот день забрала скорая.
– Вот именно. И причиной тому – завещание. Ты настолько всех взбудоражил, что врачи не знали, кого забирать. Хотели и меня прихватить. Посмотри, что ты составил!
Агния Петровна принесла нотариально заверенные завещание и дарственную.
– Я, Соболевский Иннокентий Павлович, находясь в трезвой памяти и здравом рассудке… – начал Иннокентий Павлович.
– Погоди, я принесу валерьянки, – прервала Агния Петровна. Вернулась она с пузырьками в руках и подкреплением за спиной. Юли в тот момент дома не было, поэтому вошли Ирина и Аркадий.
Иннокентий Павлович стоял посреди комнаты с завещанием в руках и беззвучно шевелил губами. Он поднял голову.
– Я и мертвый бы такого не написал!
– А вот живой умудрился! – ответила Ирина. – Подарил дом. А там, в огороде, столько овощей – завтраки с обедами сами появляются из земли!
Эстафету коллективного внушения перехватил Аркадий:
– Мой дядюшка так возмущался вашим решением – не хотел принимать столь дорогой подарок – загородный дом. Но вы настояли. Он уступил, но с условием, что мы в любое время можем приезжать к нему, отдыхать и работать в огороде. Он будет только рад.
– Рад?! – лицо Иннокентия Павловича опасно побагровело. – Рад?! Кто это состряпал?!
– Папуля, вы ничего не помните? – удивился Аркадий. – Вероятно, вы были в предынфарктном состоянии.
– Я был в невменяемом состоянии! И все это надо переделать!
– Вот к чему приводит общение с писателями! – вздохнул Аркадий. – Не можете набело, обязательно десять вариантов и горы черновиков.
В пользу неприкосновенности документа высказалась и Агния Петровна.
– Второй раз я этого не выдержу. Чего стоило уговорить тебя не вписывать в завещание Фриду!
– Фриду?!
– Да! Не при дочери будет сказано – Фриду. А теперь ты снова хочешь ее облагодетельствовать?
– Да, папочка, так и было, – подтвердила Ирина. – Будь у нас самолет, ты бы, наверное, и его подарил своей Фриде. Но мы бы в этом случае не возражали – пусть улетает куда подальше. И ты хотел подарить ей все наши картины.
– Вот почему ты решил переписать завещание! – воскликнула Агния Петровна. – Видишь ли, Фрида в нем не указана! И тебе не понравились ласковые слова в мой адрес, внесенные в документ.
– Да я могу поэму в твою честь написать!
– Не надо поэму – хватит того, что есть. Писатель у нас Аркадий.
– Папа, – сказал только что упомянутый Аркадий. – Я думаю, текст завещания у вас появился не просто так. Кто-то нашептал его свыше… на некоторое время спустившись с небес.
– Но это не Вениамин Петрович, – уточнила Ирина, – его при составлении завещания не было.
– А как он пробрался в мою голову?
Агния Петровна ласково приобняла мужа.
– Иннокентьюшка, да оставь ты этого летчика! Ты все правильно рассудил. Теперь он не будет приезжать к нам – у него появился собственный дом. Сохранишь свое здоровье, а мы – нашу любовь к тебе.
– Таким образом, – заключил Аркадий, – ваше завещание остается не только охранной, но и неприкосновенной грамотой.
Ваятель Сорокин
Из троих друзей, выходцев из Посторомкино, хуже всех в Москве устроился Михаил Сорокин. Ему не повезло – угораздило поступить в университет. Стало быть, впереди маячила незавидная жизнь биолога.
А вот Аркадию Бобрику и Леониду Худовяку фортуна улыбнулась на все тридцать два. Аркадий вместе с дочерью издателя Соболевского с комфортом проживал на съемной квартире и обещал обогатить русскую литературу. Худовяк не только обещал, но уже начал обогащать – правда, не литературу, а живопись.
Совсем недавно с большим успехом прошла презентация его новой работы «Заснеженный пик». На полотне был изображен козел, покоривший ледяную горную вершину. Голову парнокопытного альпиниста украшали ветвистые рога, в чьих костяных зарослях обосновался желтый попугайчик. Изюминки его глаз буквально ввинчивались в посетителей выставки.
У ценителей прекрасного невольно появлялись вопросы. Каким образом попугайчик забрался так высоко? И где расположен заснеженный пик с бесхозными миллионами? Художественную общественность глубоко тронула история появления картины: контрабандисты, авиакатастрофа перегруженного деньгами самолета и драматическая встреча с рогатым горноспасателем.
Для автора полотна все эти перипетии остались в прошлом. Как уже говорилось, Худовяка приютила и одарила женским вниманием Фрида – давняя подруга издателя Соболевского.
А вот Михаил Сорокин страдал. Страдал по-настоящему. Студент-биолог перебивался с хлеба на воду, поскольку был уволен из охранной фирмы и лишился подработки. Но на этом его беды не закончились. Сорокин влюбился в старшую дочь Соболевского – Ирину, и окончательно утратил душевный покой.
Как спастись от нищеты и цементировать психику?
В таких случаях психологи рекомендуют трудотерапию.
Сорокин так и сделал. Он оформился на полставки дворником в соседний ЖЭК и принялся осваивать новую профессию. Можно было не сомневаться, что через пару недель он в полной мене овладеет метлой.
Но тут, в первый же день его трудовой деятельности, к Сорокину привязался восьмилетний мальчуган. Любознательный отрок ни на шаг не отступал от Михаила, внимательно следил за каждым движением растрепанной метелки. Вероятно, мальчишку заинтриговало чудесное превращение запыленного асфальта в аккуратную поверхность. Взмах – и все идеально! Взмах – и снова порядок! Не исключено, что глядя на Сорокина, сорванец таинственным образом угадал свое призвание.
Ах, сколько юристов и дантистов смогли бы счастливо устроиться в жизни, присмотрись они в молодости к дворницкой профессии!
– Хочешь попробовать? – спросил Сорокин завороженного ребенка. Тот радостно ухватился за метлу и через минуту управлялся с ней так, словно всю жизнь только этим и занимался.
Сорокин присел на ограждение песочницы, закурил. Он с удовольствием наблюдал за ребенком, угадавшим свое предназначение. Оказывается и среди малолетних шалопаев встречаются удачные экземпляры.
За этим занятием Сорокина и застал его непосредственный начальник – мастер ЖЭКа Поликарпович. Поликарпович и сам дымил не хуже угольной котельной, но ведь не на детской же площадке! Да еще и в первый свой рабочий день! Поликарпович тоже начинал дворником – это было сразу после войны, – но он не отлынивал от задания и не эксплуатировал малолеток!
Одним словом, Сорокина опять уволили, как не прошедшего испытательный срок.
– Да-а-ас, дружище-красотище, не везет тебе, – сказал Аркадий, узнав историю очередного провала. – Скорее всего, Мишаня, ты копытишь свой провиант не на том пастбище. Тебе надо отбросить все приземленное и тянуться к чему-то возвышенному…
– Ты опять об Ирине?
– Ирина тоже не маленькая. Но ты создан для благородной профессии. Вот я, например, пишу книги.
– Как напишешь – дашь почитать.
– Худовяк создает гениальные полотна.
– Козлов с попугаями он рисует.
– А кто тебе не дает, например, стать известным скульптором?
– Кем?
– Ваятелем. Ты в школе лепил что-нибудь из пластилина?
– И в школе, и в детском саду.
– Некрасиво…
– Почему некрасиво? У меня хорошо получалось.
– Я говорю, некрасиво с твоей стороны не ценить вложенный в тебя труд педагогов. Наплевал на их надежды. Подумай, что скажет о тебе Ирина?
– Если увидит меня с пластилином?
– Если увидит, например, фарфоровую статуэтку – свою миниатюрную копию.
– Ей бы понравилось. Но, извини, тут нужен талант.
Аркадий всплеснул руками, как психотерапевт во время тренинга, когда подопечный сомневается в своих силах.
– Мишаня, ты себя принижаешь! Все это очень просто. Худовяк поможет тебе овладеть скульптурным мастерством. Вернее, не он, а его товарищи. Твое дело, принести несколько фотографий Ирины – анфас и профиль. Они вылепят статуэтку, и твоя подруга просто ахнет!
Конструируя будущее Сорокина, друзья подошли к подъезду. Аркадий неожиданно остановился. На скамейке, нисколько не таясь и широко улыбаясь, сидел Нестор – тот самый мошенник, который втянул Аркадия в ограбление типографии Соболевского.
Нестор поднялся, дружелюбно протянул руку. Аркадий руки не подал, нахмурился.
– Забудем прежнее, – сказал Нестор и кивнул на Сорокина, – лучше познакомь с товарищем.
– Михаил, – представился Сорокин.
– Нестор. Мы с твоим корешком грабили его папашу.
Сорокин недоуменно посмотрел на Аркадия.
– Я потом тебе все объясню, – сказал Аркадий. – Нестор, что вы хотели?
Улыбка на лице Нестора сменилась деловым выражением.
– Я вот что подумал, – сказал он, – а не бомбануть ли нам твоего тестя еще разочек?
Аркадий сообразил, что деньги у Нестора закончились, и он пришел шантажировать, чтобы получить новые.
Мысли в голове Аркадия щелкали на манер арифмометра – он когда-то в музее видел подобный экспонат. Но требуемая комбинация не складывалась. Понятно, что Нестор не отвяжется, пока не добьется своего. Аркадий почесал затылок, и невидимый штифтик в биологическом арифмометре запрыгнул в нужное место.
– Моего тестя и без нас грабят – и налоговая, и компаньоны. Приходи через недельку, обсудим серьезное дело.
С этого момента жизнь Михаила Сорокина круто преобразилась – он начал превращаться в скульптора.
Превращения выглядел так. Один из друзей Худовяка изготовил по фотографии фарфоровую тридцатисантиметровую статуэтку – фигурку Ирины Соболевской. Возлюбленная Сорокина даже в масштабированном виде смотрелась великолепно – изящная, стройная, словно устремленная к солнцу. Голова ее была запрокинута кверху, а на лице блуждала загадочная улыбка. Невольно хотелось узнать, о чем размечталась фарфоровая прелестница, чему улыбается? Определенного ответа не было.
А вот задумка Аркадия Бобрика была абсолютно понятна. Он наставлял своего товарища:
– Мишаня, хватит изображать зайцев перед Соболевским! Отныне ты для него – талантливый скульптор. Не курьер, не охранник и не дворник, а завтрашний создатель монументов, вокруг которых будут разгораться горячие споры, вплоть до митингов. Первая твоя работа – я говорю об Ирине – настолько хороша, что Нестор не устоит и слямзит ее из экспозиции в художественном музее.
– Ирину? Слямзит?
– Вот именно. С выставки современного фарфора. Так, кстати, есть уголок китайского фарфора эпохи династии Мин. Работу под названием «Ириадна» предоставит скульптор, он же – коллекционер Сорокин.
– Какой Сорокин?
– Михаил Сорокин! Мишаня, это ты. Отныне ты не только скульптор, а еще и антиквар.
– Антиквар?
– Я говорю не о возрасте Ирины. Ты коллекционируешь редкий фарфор. Твоя Ириадна настолько хороша, что Нестор просто вынужден утащить ее. Я говорю о статуэтке. Он ее украдет.
– Зачем?
– А как мы иначе получим страховку?! – Аркадий удивился медленной соображалке товарища. – Ты даже не представляешь, сколько страховщики выложат за Ириадну!
– За Ирину?
– Конечно. Но ты, Мишаня, не беспокойся. Нестор принесет нам фигурку, а мы отстегнем ему часть от страховых выплат. Ты только вообрази, какая шумиха поднимется в прессе! Вернее, мы ее поднимем. Да тебя, Мишаня, в газетах будут поминать чаще, чем проворовавшегося министра. Открывай ворота – загоняй славу в стойло! А уж насколько после этого вырастет цена Ириадны – я молчу!
– Но страховка обойдется недешево?
– Начальные вложения я беру на себя, – великодушно заявил Аркадий.
Когда Нестор ознакомился с планом и узнал о предлагаемой сумме, согласился без колебаний.
Вскоре в один из замечательных дней столичные газеты вышли с кричащими заголовками: «Ограбление художественного музея!», «Исчезновение шедевра!» Далее следовали обычные в таких случаях слова: «Доколе?», «Куда смотрит министерство культуры?», «Вот к чему приводит сокращение расходов на социальную и гуманитарную сферы!»
– Завертелось! – Аркадий радостно потирал руки, прочитав им же подготовленные тексты.
– А как мы заявим о находке пропавшей статуэтки? – спросил Сорокин.
– Проще простого. Ее обнаружат таможенники – на границе в одном из трейлеров с мясом.
– Нет! Я не согласен. Ирина – вегетарианка.
– Хорошо. Тогда обнаружат среди мешков с рисом. У них на таможнях ультразвук, лазеры и рентгеновские аппараты.
– А вдруг они прозевают, и моя Ирина уедет за границу!
– Мишаня, таможня – это всего лишь версия для газет! Но если не согласен, давай поступим иначе. Сообщим, что преступник раскаялся, увидев, на какую шедевр покусился, и подбросил фигурку его хозяину.
– Это другое дело. Тем более что он, похоже, уже раскаялся и пришел подбрасывать.
Сорокин оказался прав. В дверях появился Нестор с саквояжем в руках. По его довольной улыбке нетрудно было догадаться, какой груз отягощает его руку.
– Привет меценатам, – с порога крикнул Нестор.
– Страховщики тебе меценаты. А мы – пострадавшая сторона, – ответил Аркадий.
– Не разбил? – спросил Сорокин.
– Я с ней бережно, как мамаша с золотушным ребенком.
– Показывай.
– Э-э-э, нет! Сначала денежки, потом товар.
Аркадий выдвинул ящик письменного стола, достал заготовленную сумму. Нестор пересчитал, удовлетворенно кивнул, расстегнул саквояж.
– Держите.
Ириадна лежала в коробке из-под обуви, завернутая в газету, а затем – в пузырчатую пленку.
Сорокин бережно принял драгоценную фигурку, с удовольствием ощутил ее приятную тяжесть.
– В общем так, – сказал Нестор, – вы меня не знаете и никогда не видели. Если вдруг понадоблюсь, звоните по этому телефону. – Он протянул листок с номером телефона. – Всегда рад оказать помощь деловым людям.
В кармане Аркадия зазвонил телефон.
– Не буду вам мешать, – сказал Нестор, помахав на прощанье.
Звонил Леонид Худовяк, отправленный на разведку в музей. Говорил он взволнованно:
– Аркаша, я на выставке. Тут такое творится! Но Ириадна стоит на месте.
– Как на месте?! Она у нас.
– Не знаю. Украли какой-то подсвечник.
– Я перезвоню.
Аркадий лихорадочно распаковал принесенную Нестором вещь. Худовяк оказался прав – это был старинный подсвечник необыкновенной красоты. Он сиял и переливался матовым перламутром. Невозможно вообразить, сколько восхищенных отзывов он получил за свою долгую жизнь. Но тут он впервые услышал отчаянный вопль. Это кричал Сорокин:
– Что это?! Где моя Ирина?!
– Мишаня, успокойся, твоя Ирина на месте – в музее. А вот где мои деньги?!
Ни на что не надеясь, Аркадий набрал номер Нестора. К его удивлению в трубке послышался знакомый голос:
– Слушаю.
– Ты что притащил?! – закричал Аркадий. – Это не она!
– Как не она? Как и говорили – третья справа, худая и длинная. Рядом с китайской экспозицией.
– Да! Худая и длинная! Но женщина.
– Аркадий, перестань прикалываться насчет длинных китайских женщин! Да еще в древности. Они и сегодня еще не выросли. Не морочь мне голову. Сказали – третью справа, я и принес третью справа. Я их в темноте всех перещупал.
– Ты что, подсвечник от женщины не отличаешь?! Забирай обратно, а нам верни наши деньги! Так дела не делают.
Нестор задумался. С одной стороны, он свое обязательство выполнил, и можно было бы послать заказчиков куда подальше. С другой – не хотелось терять дятлообразных клиентов, у которых всегда можно поживиться.
– Хорошо, – ответил Нестор, – сейчас буду.
Вскоре Нестор вернулся. На этот раз он был менее приветлив.
– Чем вас не устроила эта штуковина? – спросил он, рассматривая подсвечник. – Красивая.
– Наша в десять раз красивей! – не выдержал Сорокин. – И дороже! Она застрахована на миллион!
Нестор опешил, услыхав о миллионе.
– А мне заплатили сто тысяч?!
– Да тебе хоть пять миллионов заплати, – возмутился Аркадий, – ты все равно женщин с подсвечниками путаешь!
– Забирайте свои крохи, – сказал Нестор, возвращая недавно полученные деньги. А мне верните эту вещицу – я куда-нибудь ее пристрою. Возмещу свои расходы.
– Ради бога. Она и даром нам не нужна! – ответил Аркадий.
На том и расстались.
Не прошло и часа, как Аркадий Бобрик с Михаилом Сорокиным приехали в музей. Сорокин хотел убедиться, что Ириадна и в самом деле не пострадала.
К этому времени страсти после ограбления немного улеглись. Куратор экспозиции, сорокалетняя женщина в бархатном платье, узнала Сорокина.
– Не волнуйтесь, – успокоила она, – на вашу статуэтку никто не покушался.
Сорокина так и подмывало ответить, что грабитель охотился именно за его экспонатом. Но вслух сказал:
– Похититель мог в темноте ошибиться и прихватить Ириадну.
