Те же и Афимья.
Даша. Тетушка, поскорей соберите меня… я еду к своим… пешком уйду, бегом убегу!..
Афимья. Да что ты ?
Даша. Злодей-то мой, тетушка, совсем меня бросил!.. Тетушка, у него есть полюбовница!.. Вот отчего он дома-то не живет.
Афимья. Ой! что ты? Ах, родная!
Даша. Не он ли мне клялся, всю душу-то проклял, божившись, что одну меня любить будет, а теперь нашел себе здесь какую-то… (Подходит к Васе и толкает его.) Кто она такая, а?
Вася молчит.
Спит! Поскорей, тетушка, поскорей… Поеду в Рогожскую, найму лошадей. Легче мне не видать его совсем, чем век с ним горе мыкать. Будет, пожили. Прощай, Петр Ильич!
Изба на постоялом дворе.
Спиридоновна и Яков.
Спиридоновна. Ну, ну, закладывай ступай!
Яков. Что ж, Анна Спиридоновна, я тебе за овес деньги отдал сполна, значит, как есть.
Спиридоновна. Ну, отдал – и конец.
Яков. Да известно… что ж такое… дело масленичное, можно нашего брата и винцом похолить.
Спиридоновна. Уж вы, жиды, из души вытянете. (Подносит водку.)
Яков (пьет и утирается). Покорнейше благодарим.
Спиридоновна. А в Бунькове Мишке кривому сдай.
Яков. Оно это точно, что ж говорить, Мишка кривой супротив других ловчей будет. Только теперь староста на буньковских ямщиков приказ написал: если будете, примерно, метать промеж себя и тащить, котора половина больше, так и тащите, а им чтобы не галдить, и чтобы супротив говорить не смели.
Входит Груша.
Те же и Груша.
Груша (подпрыгивая и похлопывая руками). Ух, как перезябла вся, беда!
Спиридоновна. А неволя стоить на морозе-то? Точно тебя из избы-то гонят.
Груша. Да уж больно весело на улице-то: парии гуляют, девки гуляют, песни играют, не ушел бы от них, кажется. Я погреюсь да опять пойду. Что-то мне сегодня уж больно весело, девке.
Спиридоновна. А то неужто скучать? Об чем это? Живем хорошо, ожидаем лучше. (Ямщику.) Ты что здесь толчешься-то? Ступай закладывай.
Яков (почесываясь). Да уж больно мне… тово… неохота от масленой уезжать-то.
Спиридоновна. Вам бы все гулять! Ступай! Ступай! (Толкает его; ямщик уходит.) Поди вот попотчуй купцов винцом; сидят там лошадей дожидаются. Пошути там с ними, побалагурь, наври им короба с три, они ведь охотники.
Груша. Да, как же, нужно мне к ним идти!.. Пристают да целоваться лезут; смерть не люблю! Мне и от своих-то парней проходу нет.
Спиридоновна. А к тебе нешто пристанет? А я так люблю купцов. Я вот десять лет постоялый двор держу, десять лет как в огне горю, ни одному мужику против меня не потрафить, так уж навидалась я их. Я после покойника-то твоего отца молоденькая осталась; тогда еще мы в Бунькове держали. Бывало, наедут – пей, гуляй, веселись! Уважаю даже купцов за их жизнь. Только держи себя в струне: языком, мол, что хошь болтай, рукам воли не давай – вот мой обычай! Этот… как его?.. Петр Ильич, что ли? Что он больно часто повадился?
Груша. Ничего, ходит так себе, для времяпровождения. Не гонять же его.
Спиридоновна. Зачем гонять, может и пригодится. Ты его, Груша, блюди, приголубливай, только не больно поваживай. Женись, мол, вот и все тут, и хлопотать не об чем, а на бобах-то, мол, нас не проведешь. А до той поры пущай ходит да гостинцев носит. Что им в зубы-то смотреть!
Груша. Ишь ты, мать! Как же, охота мне замуж! По тех пор и погулять, пока в девках. Еще замужем-то наживуся! Гуляй, девка, гуляй я!
Спиридоновна. Не век же тебе в девках-то сидеть, а вышла за человека хорошего да за богатого, и ходи как пава… Фу-ты ну-ты!.. То ль не житье! Пей, ешь на поданном, ложись на постланном, только врозь ползи. (Уходит.)
Груша (одна). Замужем-то жить трудно! Угождай мужу, да еще какой навернется… Все они холостые-то хороши!.. Еще станет помыкать тобой. А девкам нам житье веселое, каждый день праздник, гуляй себе – не хочу! Хочешь – работай, хочешь – песни пой!.. А приглянулся-то кто, разве за нами усмотришь. Хитрей девок народу нет. (Поет песню.)
Спиридоновна и Петр входят.
Груша, Спиридоновна и Петр.
Спиридоновна. Вот я к тебе гостя привела. Садись, Петр Ильич. Скидай шубу-то.
Петр. Не надо. Я на минуту к вам, проездом заехал.
Груша. Отчего ж на минуту? Посиди.
Петр. Нехорошо днем-то: у вас мало ли народу толчется – увидят.
Груша. А тебе кого бояться-то?
Петр. Нет, я ужо приеду вечером, в те поры погуляем.
Спиридоновна. Сиди, сиди, небось никто сюда не войдет. А ужо приезжай, милости просим. Выпей-ка винца.
Петр. Не хочу.
Спиридоновна. Полно ломаться-то. Выпей.
Петр. Ну давай. (Пьет.) Спасибо.
Спиридоновна. Вот так-то… на здоровье! смоталась совсем, и день и ночь пьяна, дым коромыслом; такая уж эта неделя, право. (Уходит; Груша затворяет за ней дверь.)
Груша и Петр.
Груша. Что ты такой сердитый? На меня, что ль, сердит ?
Петр. Я нынче не в себе, скучно, дела такие есть.
Груша. А ты не скучай. Что за скука!.. Так-то, голубчик мой беленький. (Поет.)
Как у молодца у удалого
Печаль-тоска не бывала;
Что сегодняшнюю-то темну ночь
Печаль-тоска обуяла.
Петр. Уж очень я тебя люблю! Надоть так думать, ты меня приворожила чем ни на есть!
Груша. Что ты! Господь с тобой!
Петр. Возьми ты вострый нож, зарежь меня, легче мне будет.
Груша. Да что с тобой сделалось?
Петр. Несчастный я человек! Ничего и не пойму, ничего не соображу. Голова мои вся кругом пошла! Ровно туману кто напустил на меня!
Груша. Да отчего так? Скажи.
Петр. Говори ты мне прямо, так, чтоб уж я знал: любишь ли ты меня?
Груша. А то скажешь – нет? Известно, люблю.
Петр. Ой ли? Верно твое слово?
Груша (обнимая его крепко). Вот как люблю… вот!
Петр. Груша, так ты меня так любишь? Ну, пропадай все на свете! Скажи ты мне теперь: загуби свою душу за меня! Загублю, глазом не сморгну.
Груша. Что ты, что ты?! Нехорошо! Нешто такие слова говорят? В какой час скажется. Вот у нас кузнец Еремка, все этак душой-то своей клялся, в преисподнюю себя проклинал… Ну, что ж, сударь ты мой… такая-то страсть!.. И завел его на сеновал под крышу. Насилу стащили, всего скорчило. Уж такой-то этот Еремка распостылый! Каких бед с ним не было! Два раза из прорубя вытаскивали, а ему все как с гуся пода.
Петр. Что мне себя жалеть-то? Уж и так пропащая моя голова, заодно пропадать-то! Говори, мое солнышко, чего тебе нужно: золота, серебра, каменьев самоцветных— себя заложу, а тебе подарю.
Груша. Ничего мне, голубчик ты мой беленький, не надо, всего у меня довольно. А ты вот что, парень, люби ты меня, как я тебя люблю.
Петр. Эх, девка! Что балясы-то точишь! Видишь, я в каком разе! Проси, чего хочешь. Дорогого проси !
Груша. Чего у тебя просить-то! А вот что: ходи почаще, носи пряничков послаще, да еще ленту поалее, да гляди на меня помилее, да целуй покрепче… ха, ха, ха!.. Да вот еще я у тебя давно хотела попросить: купи ты мне перстенечек.
Петр. Ужо два привезу.
Груша (поет).
Мне не дорог твой подарок,
Дорога твоя любовь!
Золото твое колечко
Прижму ко сердечку.
У нас у всех девушек есть… ну, понимаешь… приятели. Посмотри в праздник, сколь хорошо: на улице сидят все вместе; а ты вот со мной никогда не погуляешь. По крайности я перстенек покажу, что есть у меня такой парень, который меня верно любит. Ты приезжай ужо пораньше, заложим тройку, насажаем девок, поедем кататься с песнями.
Петр. Давай руку. (Берет руку.) Значит, кончено! (Ударяет ее по руке. Груша кивает головой.) Так на кой нам шут девок! Мы двое поедем.
Груша. Что ж не поехать!
Петр. Поедешь?
Груша. Известно, поеду.
Петр (целует Грушу). Вот это лю6лю! Это по-нашему. Поди посмотри, нет ли кого в избе либо на дворе.
Груша. Что так скоро? Посиди.
Петр. Теперь некогда. Еще вечер-то наш.
Груша. Ну, нельзя, так не надо. (Уходит.)