Александр Омельянюк
Пётр второй
Александр Францевич по этому поводу даже съездил в штаб фронта, услышав там неожиданное от А.Е. Эверта:
– «Такова воля государя императора…, с какой стати я буду работать во славу Брусилова».
А теперь всё же прославившемуся А.А. Брусилову была поставлена новая задача.
Его 3-я и 8-ая армии и армейская группа В.М. Безобразова должны были, наконец, разгромить обороняющие Ковель войска противника и взять город.
Его 11-ая армия должна была наступать на Броды и Львов, 7-ая – на Монастыриску, а 9-ая армия, продвинувшись вперёд, должна была повернуть на север, на Станислав.
И 28 июля 1916 года Юго-западный фронт начал своё новое, теперь уже летнее, наступление.
А лето 1916 года перешло свой пик и вступило в пору зрелости.
Крестьяне деревни Космыново, как и везде на Руси, в это время были заняты на сельскохозяйственных работах: косили, сушили и убирали травы, пололи и поливали грядки, а также ходили по грибы и ягоды.
Такими работами были заняты и всё Кочеты. Пётр Васильевич с Борисом периодически ездили на сезонные работы в деревню Алнеры в имение местного помещика, а младший Пётр с мачехой Гликерией Сидоровной работали на своём приусадебном огороде и по хозяйству в доме.
Но своё свободное время двенадцатилетний Петя Кочет проводил на улице.
Летом все деревенские дети играли в подвижные игры на воздухе, в основном в горелки, жмурки, прятки, пятнашки, салочки и в лапту, в которой вместо мяча использовали самодельный «чиж».
Периодически они ходили играть и в соседние деревни Глинное и Нестеровку, или принимали сверстников у себя.
Тем временем, начавшемуся 28 июля очередному наступлению Юго-Западного фронта как всегда предшествовала массированная артподготовка, после которой на прорыв фронта пошла ударная группа в составе 3-ей армии Леша, армейской группы Безобразова и 8-ой армии Каледина.
Но противник упорно сопротивлялся, периодически переходя в контратаки.
Однако, несмотря на это, армейская группа Безобразова одержала победы у населённых пунктов Селец и Трыстень, а 8-ая армия Каледина взяла посёлок Торчин.
В результате трёхдневных ожесточённых боёв наши армии продвинулись на десять километров, и вышли к реке Стоход уже в её верхнем течении, захватив семнадцать тысяч пленных и 86 орудий.
В это же время в центре Юго-Западного фронта и южнее 11-ая армия Сахарова и 7-ая армия Щербачёва при поддержке 9-ой армии Лечицкого, ударившей по противнику с юга во фланг и тыл, совместными усилиями разгромили его и прорвали фронт.
Для сдерживания русских армий германо-австро-венгерское командование стало перебрасывать на этот участок фронта в Галиции резервные части. Даже с Салоникского фронта были сняты две турецкие дивизии.
Но эти резервы вводились в бой поочерёдно, поэтому и разбиты они тоже были порознь.
Всё же не выдержав удара русских армий, противник начал отступление.
Как и было предусмотрено планом операции, 11-ая армия взяла Броды и вышла на подступы к Львову, 7-ая армия захватила Галич и Монастыриску, а левофланговая 9-ая армия заняла Буковину, 11 августа взяв и Станислав.
Однако продолжившееся в августе 1916 года наступление Юго-Западного фронта на Ковельском направлении к успеху не привело.
Ввиду усилившегося сопротивления противника, усталости личного состава и его больших потерь, войска фронта выдохлись, и их наступательный порыв иссяк, потому развить наступление не удалось.
Новые отчаянные попытки Брусилова взять Ковель вопреки предложениям ставки сосредоточиться на южном фланге, где продолжали успешно действовать 7-ая и 9-ая армии, ввиду опять же больших потерь оказались бессмысленными.
И в начале сентября 1916 года на всём протяжении Русско-германского фронта наступила оперативная пауза.
Одновременно наступило время осмотреться и подвести некоторые итоги, и не только на фронте, но и в тылу.
В стране усилились случаи дезертирства из действующей армии, превратившиеся в настоящую, постоянно нарастающую волну, ставшую весьма мощной к осени 1916 года.
Причиной этого в затянувшейся войне, наряду с неудачами на фронте, плохим снабжением и большими потерями, стало снижение общего уровня подготовки личного состава войск, обученный запас которых был израсходован ещё к весне 1915 года.
Падение качества личного состава войск, порой заключавшееся даже в полном незнакомстве с военным делом, и приводило к росту числа дезертиров, добровольно сдавшихся в плен и самопокалеченных.
Хотя Ставка и требовала планомерных и решительных действий против нелегально и без дела шатавшихся в тылу солдат, вплоть до самых суровых наказаний военного времени, но их число всё равно продолжало неуклонно расти.
Борьбу с этим явлением осложняло и укрывательство многими односельчанами сбежавших домой дезертиров.
Ещё одним новым отрицательным явлением стало появившееся сопротивление местным властям и распространение этими обнаглевшими от безнаказанности дезертирами антивоенных настроений среди односельчан, вплоть до призывов к бунтам.
Такой случай произошёл и в деревне Космыново.
Неожиданно вернувшийся с фронта солдат Семён даже не скрывал своего дезертирства.
Он кичился этим, ударяя себя кулаком в грудь, будто бы выбивая оттуда правду и приговаривая:
– «Я за царя и Отечество кровь проливал! Но хватит! Пусть теперь другие повоюют, кто в тылу сидел!».
При этом он своими небесно-голубыми глазами злобно сверкал на живших и работавших в их деревне пожилых мужиков, особенно на почти пятидесятилетнего беженца из Западной Белоруссии Петра Васильевича Кочета, в пьяном угаре обращаясь к нему по-хамски, как к своей ровне:
– «Вот ты Пётр, чего здесь сидишь-то? Тебе воевать надо идти, свою землю освобождать! Мы, что ль за тебя за неё кровь проливать должны?».
– «Да угомонись, ты, ирод проклятый, пьяная твоя башка! Все мы здесь по закону, кровопроливец ты эдакий!» – осадил его отец.
И такое лицемерное поведение было характерным для представителей всех слоёв российского общества. В тылу кругом процветало воровство, взятки и интриги.
А основные тяготы и лишения военных лет легли на плечи трудового народа – крестьянства и рабочего класса.
До деревни Космыново доходили слухи о стачках рабочих в городах.
По причине начавшегося в 1916 году голода, возросших цен на продукты и всё ещё низкой зарплаты повсеместно в стране начались брожения в массах.
И этим моментом воспользовалась нелегальная партия большевиков, во многих городах и губерниях развернув широкую агитацию среди рабочих и крестьян, разъясняя им истинные цели и характер этой империалистической войны.
Большевики пошли даже дальше, призывая солдат повернуть оружие против зачинщиков войны – самодержавия и буржуазии, а войну превратить в гражданскую.
Как-то раз и в совсем небольшую деревню Космыново, видимо проездом, заехал большевистский агитатор. Крестьяне были в поле и на огородах, так что его революционный пыл пришёлся на стариков и детей, в компании которых оказался и Петя Кочет.
Он внимательно слушал дотоле невиданного городского человека, и всё больше проникался осознанием того, что ему надо бы ехать учиться в город.
И хотя хаос войны и голода не доходил до деревни Космыново, но аргументы и доводы пламенного оратора глубоко засели в детскую душу.
Ведь Петя Кочет как раз находился в том прекрасном возрасте, когда ребёнок, как губка, жадно впитывает всю проходящую мимо него информацию, иной раз даже неосознанно.
– «А как же война до победного конца?!» – набрался он смелости на вопрос агитатору.
– Паренёк, как я понял, ты конечно патриот! И таких как ты сейчас много в России. Но власть вас обманывает. Она играет на ваших патриотических чувствах и ради своей наживы толкает таких как ты на бессмысленную бойню! – начал он с понятного – А их поддерживают и социал-предатели, пытающиеся остановить рост революционного движения! – продолжил он для подростка пока непонятным – Так что если вас будут агитировать за продолжение войны – знайте, что это они и есть! Не слушайте их и гоните в шею!» – закончил он теперь вполне ясным.
– «В шею, в шею!» – закричали от радости все остальные подростки, ибо драться за свои интересы им было не впервой.
А агитатор, обрадовавшийся произведённому эффекту, пусть и перед детьми – а они будущее России, стеганул коня и помчался на повозке в соседнюю деревню.
– «Скатертью дорога, агитатор-провокатор!» – только и успел крикнуть ему вслед самый старший из подростков.
Дома Петя всё рассказал своим, получив от отца строгий наказ не лезть в политику:
– «Сынок, таки вось прайдзисвет (прохиндей) затуманиць табе мазги и падабье (подобьёт) на якое-небудзь хулиганства, а адказваць (отвечать) мне давядзецца (придётся). Так што сцеражыся (остерегайся), ня слухай таких вось губошлёпов! Хай начальства само разбираецца».
Но слова агитатора уже вошли в сознание и душу подростка. Он стал всё больше задумываться о жизни, о добре и зле, и о справедливости.
За получением ответов на эти вопросы он поначалу, было, обратился к имевшимся в деревне книгам, но в них ответов так и не нашёл.
Но не могли найти ответов на вопрос – что это за война, и для чего и кого она нужна? – многие жители царской России.
К 30 июля 1916 года Юго-Западный фронт закончил операцию по овладению чрезвычайно сильно укреплённой неприятельской позиции, самим противником считавшейся неприступной.
Войска фронта продвинулись вглубь территории, занимаемой противником, на расстояние от восьмидесяти до ста двадцати километров.
Вновь была отвоёвана почти вся Волынь, часть Восточной Галиции и почти вся Буковина, в результате чего Румыния нарушила нейтралитет и встала на сторону России, видимо пытаясь присоединиться к победителю и успеть к дележу добычи.
А Австро-Венгрия остановила своё наступление в Италии и перешла к обороне.
Также, из-за переброски части своих дивизий против русского Юго-Западного фронта, ослаб и немецкий напор на Верден.
А главный итог подвёл сам главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал-адъютант Алексей Алексеевич Брусилов:
– «Нельзя не признать, что подготовка к этой операции была образцовая, для чего требовалось проявление полного напряжения сил начальников всех степеней. Всё было продумано и всё своевременно сделано.
Эта операция доказывает также, что мнение, почему-то распространившееся в России, будто после неудач 1915 года русская армия уже развалилась – неправильно: в 1916 году она ещё была крепка и, безусловно, боеспособна, ибо она разбила значительно сильнейшего врага и одержала такие успехи, которых до этого времени ни одна армия не имела».
К концу октября 1916 года боевые действия закончились на всём протяжении русского фронта.
И к 1 ноября войсками Юго-Западного фронта было взято в плен уже около полумиллиона военнослужащих противника.
На это же время противник потерял свыше полутора миллионов человек убитыми и ранеными.
Алексей Алексеевич Брусилов невесело шутил по этому поводу:
– «Мы пленили столько солдат противника, сколько стояло перед нами в начале нашего наступления. А сейчас перед нами опять стоят свыше миллиона австро-венгров, германцев и турок. Следовательно, за время нашего наступления против нас было перекинуто свыше двух с половиной миллионов бойцов».
Кроме того, войска Брусилова захватили в качестве трофеев 581 орудие, 1795 пулемётов, 448 бомбомётов и миномётов.
Из-за таких огромных потерь была подорвана боеспособность австро-венгерской армии.
А ведь для отражения Брусиловского наступления Германия, Австро-Венгрия и Турция были вынуждены перебросить с Западного, Итальянского и Салоникского фронтов 31 пехотную и 3 кавалерийские дивизии.
И это спасло терпящую поражения итальянскую армию от полного разгрома, а также облегчило положение союзников в сражении на Сомме.
В итоге стратегическая инициатива окончательно перешла к Антанте.
Союзникам удалось добиться такого взаимодействия, при котором в течение июля – августа Германии приходилось направлять свои ограниченные стратегические резервы и на Западный, и на Восточный фронт.
Но и российские потери в этом сражении были не малые – более семисот пятидесяти тысяч человек, а это больше, чем первоначальный состав Юго-Западного фронта.
И это не считая моральных потерь, в том числе у высшего российского командного состава.
Алексей Алексеевич, подводя итоги наступления своего Юго-Западного фронта, записал в своём дневнике:
– «Из этого ясно видно, что если бы другие фронты шевелились и не допускали возможности переброски войск против вверенных мне армий, я имел бы полную возможность далеко выдвинуться к западу и могущественно повлиять и стратегически и тактически на противника, стоявшего против нашего Западного фронта.
При дружном воздействии на противника нашими тремя фронтами являлась полная возможность – даже при тех недостаточных технических средствах, которыми мы обладали по сравнению с австро-германцами, – отбросить все их армии далеко к западу.
А всякому понятно, что войска, начавшие отступать, падают духом, расстраивается их дисциплина, и трудно сказать, где и как эти войска остановятся, и в каком порядке будут находиться.
Были все основания полагать, что решительный перелом в кампании на всём нашем фронте совершится в нашу пользу, что мы выйдем победителями, и была вероятность, что конец нашей войны значительно ускорился с меньшими жертвами».
Но причины всеобщих неудач были разные.
Это были не только пассивность Северного и Западного фронтов, отсутствие резервов и действия Ставки, но и ошибки самого А.А. Брусилова.
Он, как заколдованный, никак не мог отказаться от первоначальной своей навязчивой идеи, во что бы то ни стало взять Ковель, даже вопреки указаниям Ставки.
И если на первом этапе наступления русские армии действительно достигли значительных успехов, глубоко продвинувшись вглубь территории противника, захватив большое количество пленных и значительные трофеи, то на втором этапе наступления произошёл его провал на главном, Ковельском направлении.
Да и с точки зрения военного искусства, наступление Юго-Западного фронта одновременно на нескольких участках не явилось новаторским – новой формой прорыва фронта. Такой метод применялся и ранее, но чаще всего приводил к большим потерям, дроблению сил и ослаблению главного удара. И именно поэтому Алексею Алексеевичу в итоге не удалось свои отдельные тактические успехи развить в стратегический успех.
Он же сам это и признавал:
– «Никаких стратегических результатов эта операция не дала, да и дать не могла, ибо решение военного совета 1 апреля ни в какой мере выполнено не было. Западный фронт главного удара так и не нанёс, а Северный фронт имел своим девизом знакомое нам с японской войны «терпение, терпение и терпение.
Ставка, по моему убеждению, ни в какой мере не выполнила своего назначения управлять всей русской вооружённой силой.
Грандиозная победоносная операция, которая могла осуществиться при надлежащем образе действий нашего верховного главнокомандования в 1916 году, была непростительно упущена».
Однако итоговая относительная неудача русской армии имела и объективные причины.
Это были и естественно большие потери наступающих войск, приведшие к истощению последних ресурсов, и всеобщее падение морального духа армии, приведшее к её разложению из-за краха надежд на скорую победу.
Смена успехов первых манёвренных сражений в начале наступления на тупую и кровопролитную лобовую мясорубку в последующий период оказалась несоизмеримо дорогой платой за поманившую, было, победу.
Ко всему прочему, как не раз уже случалось на этой войне, все стратегические выгоды от самой успешной русской операции достались в основном союзникам России, а сама же она оказалась не в состоянии ни развить свой успех, ни хотя бы закрепить его.
Во многом, именно поэтому постепенно в российском обществе в 1916 году стал усиливаться пессимизм по поводу возможных перспектив в этой войне и компетенции военного и политического руководства страны.
Другого мнения был сам Верховный главнокомандующий.
В своей телеграмме на имя командующего Юго-Западным фронтом генерала А.А. Брусилова император Николай II-ой сообщал:
– «Приветствую Вас, Алексей Алексеевич, с поражением врага и благодарю Вас, командующих армиями и всех начальствующих лиц до младших офицеров включительно за умелое руководство нашими доблестными войсками и за достижение весьма крупного успеха. Передайте Моим горячо любимым войскам вверенного Вам фронта, что я слежу за их молодецкими действиями с чувством гордости и удовлетворения, ценю их порыв и выражаю им самую сердечную благодарность».
Но когда дело дошло до реального награждения, царь припомнил генералу его отказ выполнить директиву Ставки о наступлении, и не утвердил представление Георгиевской Думы при Ставке Верховного главнокомандующего о награждении А.А. Брусилова орденом Святого Георгия II-ой степени, ограничившись награждением лишь георгиевским оружием с бриллиантами.
И только один генерал-майор М.В. Ханжин за его роль в разработке операции был произведён в генерал-лейтенанты, а также награждён орденом Святого Георгия III-ей степени и Георгиевским оружием.
Тем временем новый учебный 1916–1917 год братья Кочет встретили вне обещанной им средней сельской школы следующего звена. Новую школу действительно открыли, но … в Мещовске, добираться до которого каждый день было невозможно. Поэтому с продолжением учёбы пришлось повременить.
Но с приходом осени и окончанием сельхоз работ, любознательный Петя, занялся самообразованием, читая всё подряд, что попадало под его детскую руку. Долгими зимними вечерами при тусклом свете лучины он читал, собранные по всей деревне Космыново и взятые у друзей из соседних деревень Глинное и Нестеровка книги, старые газеты и журналы, узнавая много нового и интересного, но постепенно портя себе зрение. Он с удовольствием делился узнанным с отцом, братом, мачехой, друзьями и соседями.
Из газет Петя узнал, что по сведениям Всероссийского союза городов и земств на 1 июня 1916 года общее количество беженцев в России насчитывало 2.757.735 человек. Около 47 процентов от общего их числа, или один миллион триста тысяч человек, были жители Беларуси. Причём 38 процентов составляли выходцы только из одной его Гродненской губернии.
Численность же беженцев в Калуге в августе приближалась уже к восьми тысячам человек.
– «Отец, из газет получается, что если бы мы остались в Калуге, то нас разместили бы или в частных квартирах, или в домах городского управления, или в учительской семинарии, или в высшем начальном училище! Вот! И я бы тогда смог учиться и дальше!» – однажды выбилось жалобное предположение от младшего Петра.
– «Ну, ничога, сынок, з тваёй далейшай вучобай я што-небудзь прыдумаю!» – успокоил Петра младшего Пётр старший.
А в Калужской губернии уже к январю того же года было размещено почти шестьдесят пять тысяч беженцев, из которых, включая Кочетов, более десяти тысяч оказались в одном из самых густонаселённых беженцами Мещовском уезде.
А тем временем жителям, оставшимся в своих домах и на своей земле на захваченной немцами территории Гродненской губернии, теперь пришлось познать все тяготы оккупации.
Несмотря на рекомендации и разъяснения представителей власти и военных о грозящей местному населению опасности нахождения в полосе оборонительных действий армии и агитацию на беженство со стороны православного духовенства, они не покинули родных мест.
Кто-то промедлил с отъездом, а кто-то остался дома сознательно, надеясь на лучшую жизнь, или что пронесёт и как-нибудь образуется.
Теперь оккупированная немцами Гродненская губерния стала называться «Цесарско-немецкая Гродненская губерния», а вся власть перешла в руки военных.
Губернатором назначили немецкого генерала пехоты фон Гелда, а в уездах были созданы цесарско-немецкие управления и назначены бургомистры городов и уездов.
На оккупированных Германией территориях вводился так называемый «Новый порядок».
Согласно ему все народы не немецкой национальности лишались всех имущественных и политических прав, а их движимая и недвижимая собственность передавалась безвозмездно немцам.
Таким образом, немцы пытались превратить наши земли в источник сырья и дешёвой рабочей силы.
А для подавления недовольства и поддержания порядка ими был введён жёсткий оккупационный режим, поддерживаемый местными комендантами с прикреплёнными к ним специальными воинскими подразделениями и полевой полицией для борьбы со шпионажем, саботажем и диверсиями.
За нарушение многочисленных приказов, регламентирующих гражданскую жизнь, оккупационная администрация подвергала местное население штрафам, тюремному заключению и даже смертной казни по решению военно-полевых судов.
А за владение оружием, взрывчаткой и боеприпасами сразу предусматривалась смертная казнь.
Людей обвиняли в шпионаже и диверсиях и сразу же расстреливали.
Применялось также физическое наказание работников, не выполнявших требования многочисленных указов, которые были напечатаны на немецком, русском, польском и еврейском языках и вывешены местной администрацией в людных местах.
Немецкими властями строго контролировалось перемещение местного населения, свободное передвижение которого разрешалось только в дневное время, так как ночью действовал комендантский час, причём пешком и в границах своего населенного пункта.
Для прочих перемещений требовалось специальное разрешение.
Для местных граждан были введены немецкие паспорта. В Беларуси они были сначала на немецком языке, а с декабря 1915 года – на немецком и белорусском языках.
Для населения было установлено множество налогов: личный налог, налоги на торговлю, промышленное производство, и на животных, в том числе на собак.
Был введён также целый ряд косвенных налогов, сбором которых занимались специальные военизированные команды.
В деревнях проводилась фактически реквизиция продуктов питания, животных и урожая, за которые крестьянам выдавалась чисто символическая, просто нищенская плата.
Бесплатно реквизировались все цветные металлы и изделия из них, хотя за это поначалу и полагалась денежная компенсация.
Население привлекалось к принудительному труду, в том числе на строительстве укреплений и хозяйственному, оплата которого также не соответствовала тяжести, трудности и объёму выполняемых работ.
Более того, этих людей содержали в нечеловеческих условиях и плохо кормили.
А поскольку германские оккупационные власти ликвидировали предприятия, в существовании которых они не были заинтересованы, то в городах появилась безработица.
С 1916 года местное население стали отправлять на работу в Германию.
И начался подлинный грабёж национальных ресурсов России.
Усиленно вывозилась, прежде всего, древесина. Лесные богатства Беларуси стали для немецких оккупантов хорошим источником дохода.
Леса Беловежской пущи ими оценивались примерно в 700–800 миллионов немецких марок.
С оккупированных белорусских земель в Германскую империю, в основном безвозвратно и в больших количествах, отправлялись и другие материальные ценности, промышленное оборудование, скотина, прочее различное сырье и продукты питания.
А хлеб в городах уже распределялся по карточкам, но был напичкан различными эрзацами (заменителями), из-за чего некоторые жители часто отравлялись.
Население оккупированных территорий испытывало явную нехватку продовольствия и средств первой необходимости: мыла, лекарств и другого, так как постоянно усиливался их дефицит. Поэтому на эти и на многие другие товары вводились купоны и талоны.
Жителям оккупированных территорий запрещалось продавать мясо и продукты нового урожая, охотиться и ловить рыбу, получать посылки, газеты и журналы, участвовать в сходках и в собраниях.
Хуже было горожанам. Поэтому, чтобы хоть как-то прокормиться они стали обрабатывать землю и выращивать сельскохозяйственную продукцию.
Все белорусы страдали от голода, холода и болезней. Особенно тяжело было старикам и детям. К тому же ситуацию в оккупированной губернии усложняла явная нехватка мужских рабочих рук.
За короткое время белорусские земли были опустошены и разорены немецкими захватчиками, но беженцы с этих земель спаслись.
Количество беженцев в Калужской губернии теперь стало сравнимым с населением самой Калуги или всех вместе взятых уездных городов губернии.
А по удельному весу количества беженцев от общего числа жителей Калужская губерния уступила только Московской губернии.
Однако теперь, после успехов на фронте и освобождения ряда западных земель, наконец, забрезжила возможность возвращения беженцев на родину.
Поэтому Гродненский губернатор Александр Николаевич Крейтон открыл в Петрограде Гродненское отделение Татьянинского и Елизаветинского комитетов, приступив к составлению плана возвращения на родину эвакуированных учреждений.
И ещё в июле, в связи с предстоящим возвращением беженцев на родину, он представил правительству план организации вещевых и продовольственных складов для Гродненской губернии.
А в сентябре того же 1916 года он представил план мероприятий по оказанию помощи населению Гродненской губернии по возвращении на прежние места проживания.
А в конце октября 1916 года Пётр Васильевич Кочет получил от старшего брата Парфения письмо, посланное почему-то из Серпухова.
В письме Парфений сообщал, что окончательно разругался с обидевшим его начальством, уволился и переехал из Калуги в Серпухов, устроившись на другую работу, которая его, отставного унтер-офицера, больше устраивала и была по рангу даже выше.
Он сообщал, что здесь, в Серпухове, он нашёл для Петра отличные варианты трудоустройства, как столяра высшей квалификации.
А самым лучшим, по его мнению, был вариант работы столяром-модельщиком на Серпуховском литейном заводе, так как при этом варианте ему с семьёй будет предоставлено жильё в рабочей казарме.
Он предлагал Петру срочно переезжать в Серпухов и устраиваться на этот завод, так как при этом варианте его сыновей можно будет пристроить на дальнейшую школьную учёбу.
А в качестве конкретного шага Парфений предлагал брату послать письмом ему заявление с просьбой принять на работу и автобиографию с указанием мест прежних работ и своих умений и квалификаций.
И Пётр Васильевич серьёзно задумался.
Доводы брата были весьма убедительны. Да и он сам не видел здесь в Космыново сколь-нибудь для себя и семьи реальных перспектив. Оставалось надеяться лишь на окончание войны и возвращение домой.
Но война затянулась и перспективы размылись. И Пётр Васильевич решил обсудить ситуацию сначала с женой Гликерией.
– «Глаша, ты прачытала лист Парфения?» – начал он риторическим вопросом.
– «Так, Пеця… и цалкам (полностью) з им згодная (согласна)! Што гэта в нас цяпер (сейчас) за жыццё (жизнь)? Мы усё рауна жывем тут як чужыя. Заробкав толкам-то и няма, и дзяцей нарадзиць баимся!» – ответила ему сразу же возбудившаяся жена.
– «Ды (да) вжо (уж)! – согласился Пётр – пагавару аб гэтым з сынка!».
Вечером Пётр Васильевич собрал за столом всю семью.
– «Бора и Пеця, я думаю, хопиць (хватит) нам ля (у) земли сядзець (сидеть), фактычна (фактически) батрачыць. Ды (да) и зямля не свая, не наша, не родная. Правов (прав) брат Парфений. Пара нам усим (всем) у горад падавацца. Я платницки и сталярнае майстэрства добра ведаю – як-небудзь там, ды и владкуюся (устроюсь)!» – неожиданно для сыновей начал настоящий крестьянин Пётр Васильевич.
Сыновья удивлённо переглянулись. По радостному выражению Петиного лица Борис понял, что младший полностью согласен с неожиданной отцовской идеей.
Но сам он поначалу принял предложение отца скептически. С малых лет полюбивший лес, он никак не мог пойти на расставание с ним.
– «Пап, а я не хочу в город, мне и здесь хорошо! Я лес люблю!» – возразил, было, он.
– «Бора, ну, яки ж (какой же) тут (здесь) лес?! Ци то (то ли) справа (дело) в (у) нас раней (раньше) быв (был)!» – не согласился с последним доводом старшего сына Пётр Васильевич.
– «К тому же далеко от дома. До настоящего леса ещё топать и топать, или на кобыле ехать!» – добавил аргументов в свою пользу и младший Петя.
– «Так и наш лес был тоже далече!» – попытался было отбиться и от этого довода Борис.
– «А на што табе здався гэты лес? Табе и Пеци вучыцца трэба, пакуль маладыя! Хочаш, хоць на лесника, ци ящчэ на якой-небудзь лясной вучонага можаш у горадзе вывучыцца!» – весьма смело предположил отец, пытаясь убедить упёршегося сына.
– «Хоть на … лешего!» – засмеялся младший Пётр.
– «Да ну вас … к лешему!» – чуть обиделся такой дружной оппозиции к себе Борис.
– «Так ты падумай добра (хорошенько), астатния (остальные) усе згодныя (согласны). Вернёмся да гэтай размовы пазней» – заключил отец.
Но уже поздним вечером Борис подошёл к отцу и дал своё согласие на переезд в Серпухов.
На следующий день Пётр Васильевич ходил чуть взволнованный и, собравшись с мыслями, сел за письмо брату в Серпухов.
– «Пеця, а ты схадзи да пану и папраси ад яго … прашэнне. Ну, хай ён напиша, што ты вмееш рабиць и што ты добры майстар!» – предложила Гликерия.
– «Так, ну-у… яму не да мяне…» – поначалу возразил Пётр Васильевич.
– «А ты паспрабуй! Ты ж сам любишь казаць, што пад ляжачы камень вада не цячэ!» – не унималась Гликерия.
В конце концов, Пётр Васильевич согласился с настойчивой женой и поехал в деревню Алнеры к их помещику Сергею Ивановичу Козлянинову.
Дорога в его имение, располагавшееся в вотчинной деревне Алнеры, была долгой – больше тридцати вёрст. Но Пётр Васильевич Кочет ехал в повозке, запряжённой резвым молодым жеребцом. Так что по лёгкому морозцу и чуть подмёрзшей дороге до цели он добрался довольно быстро.
У въезда в имение его встретил давно знакомый ему по прошлым посещениям дворовый Егор, который, доложив барину, проводил желанного гостя в дом.
– «Ну, что, Василич, по-прежнему столярничаешь? Барин всё тебя добрым словом вспоминает! Да и барыня, Екатерина Николаевна, похоже… по тебе скучает?!» – со слегка ехидной улыбочкой спросил он Кочета.
А тот чуть было ли распетушился, заметно покраснев от этих слов.
– «Так, ну, цябе!» – отмахнулся он смущённо.
Пётр Васильевич хорошо помнил, как эта великовозрастная незамужняя дочь Николая Сергеевича, внешне чем-то похожая на первую жену Кочета – Ксению, увидев его, крестьянина, за столярным ремеслом, не смогла просто пройти мимо и долго любовалась, как ловкие и сильные руки красивого, крупного и зрелого мужчины буквально ласкали в работе различные деревяшки, шедшие на изготовление мебели.
На удивление Петра барин встретил своего знатного столяра весьма приветливо.
А выслушав просьбу, сразу дал своё согласие:
– «Да, Петро, сейчас как никогда России нужен мастеровитый люд! В твоей ситуации я одобряю твой выбор стать рабочим! Я уверен, что ты станешь знатным модельщиком и много сделаешь для усиления обороны матушки России. Успехов тебе и твоей семье!».
