Александр Омельянюк
Новый век начался с понедельника
© Омельянюк А.С.
* * *
Глава 1. Год троицу любит…
Приятный утренний сон Платона, как это частенько бывало и ранее, постепенно стал корректироваться его подсознанием, превращаясь в очередной, придуманный ими вкупе, сценарий. Через короткое время самосознание привело к мысли, что он проснулся. Как всегда положительные эмоции от сна были отражением его хорошего физического состояния и духовного равновесия, а также комфорта, в коем пребывало его тело.
Платон приоткрыл глаза. Через полупрозрачные шторы окна явственно проступал, слегка розоватый от взошедшего Солнца, дневной свет. На часах было за полдень. С лёгким шелестом отдёрнутых им штор с голубых небес в комнату ворвался и озорной лучик Солнца, пытаясь пролезть в щёлки всё ещё сонно закрытых глаз Ксении, чьё розоватое от сна лицо стало ещё ярче.
Муж невольно залюбовался редко наблюдаемой им в последние годы картиной. Его прекрасное самочувствие сейчас же подкрепилось и некоторым смакованием эстетического наслаждения от созерцания голубого неба этого прекрасного зимнего утра и безмятежно всё ещё сладко спящей жены. И эстет вновь юркнул в ещё не остывшую постель, под бочок Ксении.
Да! Утро начиналось прекрасно! И как нельзя кстати. Ещё бы! Сегодня наступило 1 января 2001 года – первое утро Нового года, нового десятилетия и столетия, и, главное, Нового тысячелетия!
Правда, одно воспоминание всё-таки немного омрачало его радужное настроение. Как это придурки с Запада отмечали свой Миллениум год назад?
А ведь некоторые из наших их ретивых приспешников тоже хотели отмечать начало Нового тысячелетия в прошлом году, пока грамотные люди их не одёрнули и не остановили.
Ведь совершенно очевидно из арифметики, что новые десятки, сотни, тысячи и т. д. начинаются с единицы, а не с нуля, а заканчиваются 10, 100, 1000 и т. д., а не девятками.
В конечном итоге, справедливость и математическая строгость, во всяком случае, в России, восторжествовали.
Осознание этого вновь вернуло Платона к его радужному состоянию.
Да ведь к тому же всё это ещё и начиналось… с понедельника!
Поэта тут же озарило:
Новый век начался с понедельника,
Как бы с чистого начал листа.
Я в тетрадь свою, для современника,
Запишу сейчас эти слова:
Здравствуй, здравствуй новый век!
Новое тысячелетие!
Новый год берёт разбег
В двадцать первое столетие.
Платон быстро вскочил и судорожно записал два четверостишия, пока не полились новые, заслоняющие прежние, строки.
Его суету прервала проснувшаяся Ксения:
– «Ты опять строчишь? Неугомонный ты мой! Хоть накинул бы на себя что-нибудь! А то ребёнок проснётся – сраму не оберёшься!».
Платон резко обернулся, инстинктивно закрывая левой рукой причинное место, вытягивая шею и вглядываясь на расстоянии в сморщенное сладким сном и надвинутым одеялом лицо своего самого младшего сыночка.
Близоруко прищуриваясь, он пытался разглядеть гримасу на лице Иннокентия. Но тот продолжал безмятежно и спокойно посапывать, надёжно сморенный долгой Новогодней ночью.
– «Да он спит ещё!» – слегка застенчиво тихо парировал муж.
Платон привык всегда спать голым. И сейчас, неожиданно поднятый с постели своим вдохновением, он совершенно не задумывался о своём внешнем виде – благо все ещё спали. Теперь же он сгрёб в охапку домашнюю одежду и под любовно-издевательский комментарий жены направился опустошать переполненный накануне винами и соками мочевой пузырь. А вслед ему неслось:
– «Смотри не расплескай!».
Только в этот момент Платон и почувствовал нестерпимую тягу к унитазу. Закончив привычные утренние процедуры, побрившись и сделав обязательную утреннюю зарядку, в ожидании завтрака – невольного продолжения вечернего застолья, – глава семьи, всё ещё пребывая в прекрасном расположении духа, вновь вернулся к своим стихам:
Чтобы хорошо жить,
Надо уметь творить!
И надо отдать должное:
Это дело сложное.
И действительно, его поэтический дар, обнаружившийся, а, скорее всего спровоцированный «Светиком-семицветиком», ещё тринадцать лет назад, став дополнительной составляющей его многогранного творчества, придавал его жизни состояние дополнительной уверенности, ощущение целостности и гармоничности.
И как истовый оптимист, он считал, что несмотря ни на что, живёт, в общем-то, хорошо! Но в данный момент поэт вынужден был подвести временную черту:
Мои любимые творения:
Писать короткие стихотворения.
Всего четыре строчки,
И нет «ни пня, ни кочки».
Не успел он дописать эти строчки, как, неожиданно взглянувшая через плечо мужа, тихо вставшая с постели Ксения, нежно обнимая его за плечи, любовно-вкрадчивым голоском спросила:
– «Про пенёчки пишешь, милый?».
– «Нет, про кочки, Красная шапочка!».
– «Платош! А почему ты сейчас назвал меня «Красной шапочкой?».
Глядя на выспавшееся и порозовевшее красивое лицо жены, любуясь её лучистыми зелёными глазами, Платон, запустив свою пятерню в её роскошные рыже-каштановые волосы, и дотягиваясь до её полуоткрытых ярко-розовых губ, не смог скрыть правды:
– «А потому, что я хочу натянуть тебя по самые уши!».
Успев увидеть широко открывшиеся от удивления и яркие от вожделения глаза жены, Платон парировал её возможные квази возражения страстным поцелуем. Однако желанию супругов, в чьих жилах уже заиграла накануне разбавленная алкоголем кровь, как часто бывало и ранее, не суждено было сбыться. Иннокентий заворочался и перевернулся на другой бок. Верный признак, что ребёнок скоро проснётся.
– «Ну, ладно, иди, поставь воду на плиту. Будем завтракать» – невольно распорядилась Ксения.
Платон уныло поплёлся на кухню. Но игривое настроение, заданное праздничным утром, вскоре вновь неожиданно проявилось:
– «Ну, как там яйца? Кипят?» – спросила Ксения.
– «Да, кипят! Аж вспотели!» – неосторожно ответил он, наблюдая появляющиеся на скорлупе пузырьки.
И супруги вновь чуть грустно рассмеялись своим несбывшимся желаниям.
Вскоре полностью проснувшаяся, но не совсем выспавшаяся, семья вновь очутилась за праздничным, утренним столом. Начался первый день нового года. Впереди их ждало первое десятилетие нового столетия и нового тысячелетия – Новый век! А в нём новые дела, новые заботы и хлопоты; новые испытания, переживания и огорчения; горечь и разочарование от досадных поражений; но и радость редких, зато долгожданных побед!
Первые дни года – дни школьных каникул, прошли быстро и незаметно.
Несколько раз Платон с Кешей сходили на тренировки по самбо, а в основном – на хоккей. В проведённой товарищеской игре на первой же после новогодних праздников, тренировке, Иннокентий выступил просто великолепно. Практически безупречно проведя разминку, он хорошо и стабильно провёл всю игру и забил единственную шайбу своей пятёрки, сыгравшей свой микро матч 1:1.
Платону также удалось пару раз, но одному, сходить на лыжах, вернее как всегда сбегать до Салтыковских прудов и обратно. Возвратившись из очередного такого забега, он, как всегда, уединился в ванную. Будучи любителем всё модернизировать и оптимизировать, Платон на этот раз решил улучшить, вернее, упростить и ускорить процесс переодевания.
Снимая с себя мокрое бельё, горе изобретатель одновременно одной рукой пытался его тут же повесить на верёвку над ванной. Не успев освободить эту руку, он другой стал стягивать с ноги влажные от пота плавки, но зацепился ими за ступню и потерял равновесие. Пытаясь удержаться, он инстинктивно опёрся другой рукой на ручку двери ванной, которая оказалась не запертой, и посему тут же поддалась его настойчивому притязанию.
Каков был сначала испуг, а потом удивление, разбавленное гомерическим хохотом Ксении, и снова страх от случившегося, когда из неожиданно резко настежь распахнувшейся двери ванной с матерным воплем досады вылетел, падая на пол, голый муж, державшийся одной рукой за спутавшие ноги плавки, а другой рукой держа так и не повешенные на верёвку мокрые подштанники.
Только дикий хохот Платона и его половая реплика успокоили возбудившуюся Ксению:
– «Не бойся! Всё в ажуре!».
– «Ну, ты сегодня и нагулялся!» – подытожила она.
– «Если бы ты, так как я, гуляла на лыжах, то давно бы отбросила коньки!».
Хохоча, Ксения помогла мужу подняться, невольно разглядывая его сморщившееся от унижения хозяйство и провожая его в ванную любовно-жалостливым взглядом.
А вечером, возвращаясь из магазина в хорошем расположении духа, Платон, позвонив в дверь, неожиданно даже для себя вдруг скрипучим, блеющим и дребезжащим голоском пропел:
– «Козлятушки! Ребятушки! Отопритеся, отворитеся!».
И более грубым и громким голосом допел:
– «Ваш отец пришёл, молочка принёс!».
Царившую за дверью паузу прервало задорное от Ксении, обращённое к сыну Иннокентию:
– «Слышишь?! Наш козёл пришёл! Молока принёс!».
Так весело, но почти незаметно, и пролетели первые дни нового года.
Остальное время, не считая текущих домашних дел, Платон провёл за компьютером, готовя рекламные и методические материалы по новому направлению своей деятельности.
Наступили трудовые будни.
Ещё в прошлом году Платон, как предприниматель без образования юридического лица (ПБОЮЛ), оказывающий информационные, консультационные и посреднические услуги, постепенно почти полностью исчерпал свои возможности по регистрации и перерегистрации вновь создаваемых Обществ с Ограниченной Ответственностью (ООО).
Он полностью удовлетворил потребности своих друзей и знакомых, а также их знакомых.
Новых заказов практически не было.
А если они и поступали, то были редки и носили случайный характер, принося лишь эпизодическую прибыль.
Рынок этих услуг был уже перенасыщен предложениями профессиональных фирм, занимающихся этой работой постоянно и с размахом.
Платону удавалось долгое время с ними конкурировать только за счёт более дешёвой, оперативной и конфиденциальной услуги с его стороны.
Но теперь заказы, а вместе с ними и приличные доходы практически прекратились. Поэтому Платон стал постепенно переориентировать свой бизнес на два новых направления.
Первое, как бы продолжая предыдущее, заключалось в оказании методической помощи вновь созданным, начинающим ООО в организации делопроизводства и учёта, в обосновании штатного расписания и требований к квалификации работников, и в консультации по прочим организационно-хозяйственным мероприятиям.
Второе направление касалось работы в области распространения биологически активных добавок.
Третьим направлением, третьим китом, держащим благосостояние семьи Платона, стала его новая работа.
Имея свободное время, и с целью диверсификации своих доходов, он ещё в конце прошедшего года устроился одновременно работать ещё и специальным курьером, но как предприниматель, в фирму, занимающуюся оказанием телефонных услуг.
Сейчас же его очень заинтересовало второе направление его деятельности – вопрос с Гербалайфом.
До осени прошлого года он пару раз оказывался в сетях гербалайфщиков, но каждый раз успешно уплывал из них, просчитывая и понимая их корыстные, но тщетные по отношению к нему потуги.
Теперь же, уже вплотную занявшись отечественными биодобавками непосредственно от производителя, он решил сравнить два бизнеса, что называется опытным путём, и найти свою стезю и свой способ получения прибыли.
То есть он решил эти натурные испытания провести на своей собственной шкуре. Для этого ему пришлось истратить значительную сумму денег из своего «золотого запаса» для приобретения злополучной продукции. И теперь эти, всё-таки опрометчивые траты предстояло отрабатывать для их хотя бы частичного возвращения.
Платон привык всё делать капитально и качественно.
Это распространилось и на работу с Гербалайфом. Он самостоятельно разработал множество рекламных и методических материалов. Как потребитель он особенно увлёкся их коктейлями для начинающих. Пил сам и поил ими всю свою семью и родню. Результат был заметен. Кое-что ему удалось сбагрить для очищения организма и из омолаживающей косметики. Но, в основном, дело не шло.
Оно было не его.
И Платон сделал вывод.
Хотя продукция Гербалайф сильна и эффективна по своему воздействию, но она никак не стоит таких денег и такой унижающей суеты вокруг неё.
Лучше всего заняться сбытом отечественных биодобавок от производителей, которые и намного дешевле и не менее эффективны.
Так он и поступил. Потребив всё, что можно было употребить самому и членам его большой семьи, кое-что, сплавив таким же доверчивым оптимистам, как и он сам, Платон намного позже и в ущерб своему карману, в конце концов, избавился от остатков просроченного «волшебного зелья», продав его перекупщикам почти за бесценок, закрыв вопрос с Гербалайфом раз и навсегда. О работе на этом поприще у него остался и поэтический осадок в виде двух четверостиший:
Грустно-возмущённого:
Чужих листов срыватель!
Сегодня будь внимателен!
Если сей лист оторвёшь,
Божью кару обретёшь!
И неоправданно-оптимистического:
От болезней излечу,
Хвори изничтожу,
Вам здоровье подарю,
Настроенье – тоже!
Надо же – думал Платон – как меня это дело захватило! Я всё-таки слишком увлекающаяся натура. Да и деньги, как легко пришли, так и легко ушли. Эта народная мудрость особенно верна и в наши времена. Хорошо хоть, что вовремя остановился и плюнул на эти деньги, а то бы в попытке их отбить втянулся бы в дело ещё глубже и с ещё большим ущербом для себя.
Недаром в народе говориться, что надо вовремя остановиться, а лучше всего поскорее смыться!
К работе с отечественными биодобавками Платона подключила его уже совсем состарившаяся, де-факто трижды тёща, Надежда Васильевна. Она, как старый врач, кандидат медицинских наук, имела множество связей в медицинских, около медицинских и фармакологических кругах. И её тоже, как и многих других бывших и настоящих коллег по цеху, захватили новые научные веяния, связанные с применением и употреблением биологически активных добавок к пище.
На первом этапе Платона привлекли к распространению этих биодобавок через мелкооптовую сеть. К нему прикрепили санаторий имени Артёма и тройку московских аптек. В его задачу входила доставка, в качестве курьера, продукции потребителю и получение лишь из санатория наличных денег, часть из которых оставалась у Платона в качестве гонорара.
Элитный санаторий имени Артёма размещался в живописном лесу, почти в километре на юго-запад от поворота с Ленинградского шоссе.
Доезжая от метро «Водный стадион» на автобусе до развилки у полигона МАДИ, Платон проделывал дальнейший более чем двадцатиминутный путь практически в полном одиночестве в окружении величественного и безмолвного леса.
Постепенно эти деловые походы настроили его на лирический лад, и раз за разом в его романтической голове стали рождаться трепетные поэтические строчки.
Как-то раз, возвращаясь из санатория с чувством удовлетворения от выполненной работы, Платон сочинил целое стихотворение, посвящённое окружающей его природе:
Иду по зимней я дороге.
Сереет небо вдалеке.
В снегу лишь утопают ноги,
Хоть я без груза, налегке.
Но только что я был навьючен
Котомкой полною своей.
Пока весь рынок не изучен,
Трудиться надо поживей.
Да! Бизнес наш такая штука:
Всё зарабатывай горбом.
И будет мне теперь наука,
И та наука поделом.
А вдоль обочины, в дозоре,
Зелёных ёлок череда.
Стоят они в снегу, в покое.
И много ёлок, не одна.
И снег валит легко, не густо,
На ветках оставляя след.
Кругом так сумрачно и пусто,
И в голове какой-то бред.
Как завороженный иду я,
Любуясь красотой лесов.
По сторонам кругом смотрю я,
Не слыша птичьих голосов.
Да, лес уснул, иль в полудрёме.
И мне б в дороге не заснуть.
Всё тело у меня в истоме.
Скорей бы выйти, как-нибудь.
И я иду, красой любуясь.
И мне ведь, в общем-то, тепло.
И где же Солнце? Не красуясь,
За тучей прячется оно.
Но вот услышал пенье птицы.
Знать Солнца луч посеребрил
Едва заметные границы.
Себе он тропку проложил.
Через еловых веток чащу
Он глянул смело на меня.
Но вскоре сник, упрятав в рощу
Свои ярчайшие глаза.
Но я иду всё по дороге,
Пишу я стих здесь второпях.
Не промочить бы только ноги,
Не оказаться бы в кустах.
Что вдоль дороги, и не редки,
Хоть снег их сильно завалил.
А интересно, наши предки
Ходили как, не тратя сил?
Но основная деятельность Платона в этот период жизни свелась всё-таки к работе курьером. Как давно широко и хорошо освоенную, он выполнял эту работу легко, быстро и профессионально.
В скором времени руководство фирмы убедилось в ответственности и способностях Платона, переведя его на другую, более важную, работу в бухгалтерию с задачей доставки различных финансовых документов, в основном платёжных поручений, в банки и периодического привоза оттуда наличных денег.
Платон быстро оборачивался и выкраивал свободное время, чтобы сходить с Кешей на хоккейные тренировки, проводившиеся в тот период, как правило, в конце рабочего дня.
Так немного разнообразно и протекали трудовые будни Платона вначале 2001 года. Стабильное состояние его работы и кошелька, приподнятое настроение от чёткого и понятного ритма жизни, не тягостное общение со многими людьми – обогащали его эмоции, давали новое вдохновение в творчестве, что не замедлило тут же сказаться.
Вскоре, несколько раз подряд возвращаясь из санатория имени Артёма, он написал трилогию об апреле:
Солнце ярко топит талые снега,
И весну торопит очищать луга.
Солнце припекает всё сильней, сильней,
И весну торопит всё быстрей, быстрей.
Крепконосый дятел, – слышно вдалеке, –
Вешний день отметил дробью на коре.
Из проталин вылезла первая трава.
Бледно-голубая неба синева.
И стволы деревьев, в луже отразясь,
Тихо присмирели, словно затаясь.
Воздух сырой, влажный, свежий и хмельной.
Солнца луч отважный, яркий, золотой.
И в ложбинках леса, в чаще у дорог,
Снег лежит последний, как зимы порог.
Наполняя лужи, ручеёк бежит.
И от испарений в них туман лежит.
Горизонт в туманной… дымке, вдалеке.
По шоссе шагаю с сумкой налегке.
Ровная дорога вдаль меня манит.
Солнце с ней играет, лужи серебрит.
Первая декада, – то весны разгар.
Первый появился солнечный загар.
Снега не осталось, стало мало луж.
Мы с зимой расстались, нету больше стуж.
Тёмные проталины везде вокруг стволов.
Зазвучали трели птичьих голосов.
Их переговоры всюду всем слышны.
Голоса пернатых веселы, смешны.
Вдоль дороги грязный снег ещё лежит,
Рыхлый, безобразный зиму сторожит.
Кое-где отхлынула талая вода.
На буграх проклюнулась первая трава.
Ели в яркой зелени, кронами шурша,
Стройные и сонные стоят, чуть не дыша.
Чистые и гордые они, как под ружьём,
Первым и весенним омытые дождём.
Через полмесяца Платон вновь побывал в санатории. За это время природа преобразилась, расцвела. Очарованный ею, он вновь взялся за перо:
Две прошли недели. Вот она… красна.
Птицы прилетели, и взялась весна.
Вмиг зелёной краской обдала кругом,
И перевернула всё кругом вверх дном.
Снега было много, чуть до крыш дошёл,
А потом весь стаял, быстро, и сошёл.
Половодья не было, хоть ранняя весна,
Степенно и уверенно все воды унесла.
Вдоль шоссе в канавах талая вода,
И торчат уныло остовы камыша.
Пробивается осока на болоте из воды.
Одуванчиков головки показались из травы.
Оголился полностью лесной валежник.
Где-то, видимо, уже отцвёл подснежник.
Безобразник ветер, что тут натворил!?
Он неугомонный, без руля – ветрил.
Прошлогодней осени поздние дары
Лежат, зимой нетронуты, до весны поры.
Заросли густого, сухого камыша
Торчат из болота, словно сторожа.
На асфальт вдруг села, вот так раз!?
Бабочка красивая: Павлиний глаз.
Лягушата мелкие, мой шаг услышав,
Испугались, бедные, в воду попрыгав.
Идёт весна уверенно, не спеша.
Поступь её верная, хороша.
И пока у весны основные певцы,
Прилетевшие с юга красавцы скворцы.
Середина весны – месяц апрель.
Не звучит уже больше нигде капель.
И опять в апреле летняя жара.
Даже ночью жарко, так, что не до сна.
И как в прошлом веке вешняя пора,
И как в прошлом веке сильная жара.
И как в прошлом веке я пишу стихи,
И как в прошлом веке люди к ним глухи.
Поэт остановился. А ведь сейчас идёт первая весна тысячелетия! Апрель заканчивается.
Скоро май – соловьи! Надо продолжить! – решил он:
Ещё пройдёт весны декада,
Услышу трели соловья.
Пока же голосов аркада
Чуть успокоила меня.
Апрель я воспеваю часто.
Пожалуй, каждую весну.
О нём всегда пишу я страстно,
И много строчек, не одну.
Его воспринимаю утром года.
С шести часов утра и до восьми,
Какая в тот день не была б погода.
Готов за это даже лечь костьми.
Апрель всегда вселяет в нас отраду.
Как утро раннее – на целый день.
А он на год, на месяц, на декаду.
И мне об этом говорить не лень.
Вот первая весна тысячелетья.
Десятилетья – первая весна.
Минули ль годы века лихолетья?
Я Вас спросить хочу, мои друзья.
Хотя апрель и утро года.
Уже не раннее, поверь.
Его прекрасная погода
Нас умиляет каждый день.
Как производную, меняя с минуса на плюс,
Апрель вокруг себя природу изменяет.
В апреле слышится всегда весенний блюз.
Он много оптимизма порождает.
Мы снова в предвкушенье лета.
Красивой, солнечной поры.
В апреле тоже много света,
Но он не дарит нам дары.
Апрель – чудесная погода.
Давно, уж много, много лет.
Апрель – златое время года.
В апреле ничего плохого нет.
Когда дома Платон завершил стихотворение, то задумался:
Первый апрель тысячелетия, столетия и десятилетия! И что в эти годы будет? Минула ли нас всех пора лихолетья? Если говорить в масштабах страны, то наверно, в основном, да! А если подумать отдельно о каждом человеке, о его близких?
Совершенно ясно, что впереди смерти старшего поколения родных. Но только бы это было не скоро! Фу, даже не хочу об этом и думать! Сейчас весна! За нею – лето! Пора браться за дела!
Весна первого года столетия несла в сердца членов семьи Платона надежду на лучшее будущее, на успех и блага, на победы Иннокентия.
Он продолжал заниматься хоккеем и самбо. Выступая на нескольких соревнованиях в Москве и области в начале этого года, он одержал всего одну победу, остальные схватки проиграл. Не лучше обстояли дела и у его товарищей. Видимо их тренер где-то и что-то недоработал – решил Платон.
Чуть лучше были дела в хоккее. Иннокентия пробовали центровым уже и в третьей и даже во второй пятёрках. И везде он находил полное взаимопонимание со всеми игроками, становясь надёжным запасным. Но в одной, правда товарищеской, игре Иннокентия подвела его неаккуратность. Выйдя на эту игру центром нападения четвёртой пятёрки основного состава, он иногда по заданию тренера играл то на разных краях нападения, то в защите. И в один из ответственных моментов, при контратаке противника, сынок Платона на глазах всех присутствующих наехал коньком на свой же развязавшийся шнурок и упал, позволив противнику забросить единственную и победную шайбу. Это случай привёл потом к негативной реакции тренера, терпение которого всё же лопнуло.
Сколько раз Иннокентий проявлял на льду чудеса мастерства и отваги, демонстрируя свои нестандартные действия, забивая часто, а иногда даже забрасывая просто немыслимые шайбы.
Но примерно столько же раз он ошибался в самых простых и элементарных ситуациях, сводя на нет все предыдущие усилия свои и товарищей, подводя при том ещё и своего авторитетного отца.
Но уже в следующих двух тренировочных играх, Иннокентий, как всегда, с лихвой реабилитировал себя, привычно забивая единственные и победные шайбы своей пятёрки, причём оба раза при игре в меньшинстве. А во второй игре даже втроём против пятерых. Он всегда, как ни странно, считал, что чем меньше своих игроков на поле, тем легче играть. Ведь при этом резко уменьшается вероятность ошибок партнёров из-за взаимного непонимания, и резко повышается ответственность и самоотдача игрока. Да и надеется приходиться только на себя, на свои силы.
В феврале игра Иннокентия стабилизировалась. Пятёрки, в которых он играл, стали чаще выигрывать свои микро матчи, а её центровой забивать львиную долю голов. Однако в марте у Иннокентия вновь наступил некоторый спад, что тут же отразилось и на игре его партнёров. Но, как ни странно, в любых условиях и в любых ситуациях, независимо от игры и силы соперника, независимо от своей формы, Иннокентий продолжал с завидным постоянством забивать, в среднем, свои заколдованные около 40 % от общего числа голов пятёрки, причём независимо от того, кто были его партнёры.
В итоге, на конец сезона, в его активе в 15 проведённых официальных играх, не считая 19 товарищеских, оказалось 16 шайб из 41 заброшенной всей его пятёркой, и 7 результативных передач. Причём в одной игре, играя сразу в двух пятёрках, Иннокентий установил рекорд. Ему удалось забросить 7 шайб, включая 1 с буллита, и сделать 1 результативную передачу, при выигрыше его команды со счётом 9:2. А всего его пятёрки выиграли 7 игр, при 4 ничьих и 4 поражениях, с соотношением шайб 41:36.
Так, с одной стороны обыденно, а с другой стороны интересно проходила первая половина 2001 года.
Особых событий вроде бы и не намечалось. Платон опять окунулся в текущую повседневность.
Но неумолимый ход истории вскоре внёс свои негативные коррективы.
Словно стремясь доделать недоделанное, прибрать неприбранное, уже в этом году жизнь нанесла по семье Платона жесточайший удар.
В течение пяти летне-осенних месяцев Бог призвал к себе на небеса души тёщи, матери и тестя Платона.
Недаром говориться: Бог любит троицу! Или не любит, раз прибрал? – рассуждала в конце чёрного года вся пострадавшая семья – за что нам сразу все такие муки и переживания? А может, Бог решил нам дать сразу отмучиться: всем, скопом?
Конечно, наши родители стары, но вполне бы могли еще и пожить, и не мало.
Но ничего не поделаешь. Как говориться: человек предполагает, а Бог располагает.
Ну, ладно, бог с ним, с Богом!
Тёща Платона, Надежда Васильевна Гаврилова, умерла в больнице, так и не придя в сознание после операции на сердце, которую её сильно изношенный организм просто не вынес. Хотя операция и прошла успешно, после чего все с облегчением вздохнули, но вот выход из неё оказался трагическим.
Мать Платона, Алевтина Сергеевна, скончалась в начале сентября, также в больнице после второго инсульта и неизбежного в данном случае отёка лёгких и воспаления мозга.
И его тесть, отставной генерал-лейтенант Александр Васильевич Гаврилов, просто «сгорел» от этих трагических событий и также закончил свою жизнь на больничной койке, но на руках у младшей дочери Ксении в конце октября того же года.
На похороны Надежды Васильевны собрался довольно большой коллектив из её научно-исследовательского медицинского института.
От больницы многими любимую и глубокоуважаемую тёщу Платона, в её последний путь, сопровождал длинный кортеж машин.
Вскоре траурная процессия, после отпевания покойной в церкви Успения Божьей Матери в Вешняках, прибыла на Николо-Архангельское кладбище и остановилась около свежевырытой могилы. Распрощались с усопшей, осыпав её могилу густым полем цветов, заставляя даже подходы к ней значительным количеством венков от родственников, друзей и сослуживцев.
Особенно среди всех выделялся большой и величественный венок из розовых роз, доставленный от мэра столицы Ю.М. Лужкова.
После похорон Надежды Васильевны вся её родня собралась на поминки в их отчем доме – высотке на Котельнической набережной.
Кроме семьи Платона от его родни присутствовали мать и младшая сестра – богомолка Настасья Петровна, которая, как большой специалист в церковных церемониях, приняла самое деятельное, даже руководящее участие в процессе отпевания души усопшей в церкви.
Надежда Васильевна родилась ровно за двадцать лет до начала войны, 22 июня 1921 года, а умерла 12 июня, в День независимости России от Советского Союза, не дожив до своего восьмидесятилетнего юбилея, к которому исподволь готовилась вся её большая семья, всего 10 дней.
Неожиданная трагическая весть застала Ксению врасплох, утром. Пресловутый праздник, который из их семьи никто так никогда и не отмечал, был окончательно сорван.
Платону стало очень жаль страдающую в плаче жену, но он не стал её сразу успокаивать, оставив наедине со своей болью, дав возможность выплакаться в одиночестве.
Поражённый неожиданной вестью, несправедливостью просто ошарашившего его происшедшего, Платон тут же излил свои чувства к давно, с детских лет его знавшей, любившей и уважавшей тёще мемориальным стихотворением:
Весь день лил дождь в Москве и в Подмосковье.
Не так, как осенью, – сплошной стеной,
А вперемежку, с паузой, – весной не новье,
Как плачь жены по матери родной.
Беда случилась утром, в день ненастный.
Скончалась моя тёща в этот день.
Такой уж видно рок судьбы злосчастный.
Лицо моё покрыла скорби тень.
От нас ушла не просто моя тёща.
От нас ушёл прекрасный Человек.
С таким характером людей найти не проще,
Чем Землю обойти пешком за век.
В её рожденья день вдруг началась война.
И Бог потом, в порядке компенсации,
Её призвал к себе на небеса
В день годовщины русской активации.
Он словно этим говорил:
«Ты жизнь свою всю проживёшь в борьбе».
И лишь вчера он снова повторил:
«А вот теперь нужна ты очень мне».
Вот на таких всё держится в семье.
Они в себя вбирают негатив,
Служа громоотводом всем в беде,
Своим лишь оставляя позитив.
Была на редкость умной женщиной она.
Не только умной, а ещё разумной.
К победе многих в жизни привела.
Её потеря кажется безумной.
Стихи над гробом я её прочту,
Об этом сильном, славном Человеке.
И русской горькой чаркой помяну,
И в сердце память сохраню навеки!
Прочитав это стихотворение в середине застолья, с трудом сдерживая себя и глотая слёзы, Платон, не дожидаясь всех, залпом опустошил свою чарку водки. Все собравшиеся на поминки по достоинству оценили трепетные чувства младшего зятя.
Хотя Платона, по большому счёту, можно было одновременно считать и старшим и средним экс зятем.
А, вообще говоря, он был де-факто трёхкратным зятем четы Гавриловых, в доме которых с его периодическими появлениями всё смешалось и перепуталось.
В их огромной квартире теперь, кроме главы семьи – тестя Александра Васильевича, жили его старшая дочь Варвара со вторым мужем Егором и их совместным сыном, курсантом военного училища, Максимом.
Тот, всё время находясь под опекой и влиянием деда, сознательно выбрал нелёгкую, но почётную стезю защитника Отечества.
На похороны из заграницы срочно прилетела средняя дочь Клавдия, также со вторым мужем Майклом, но без детей – сдающих сессии, учеников колледжа и студента университета.
Пришли несколько очень пожилых давних друзей семьи Гавриловых, незнакомые люди из местного отделения Совета ветеранов войны, друзья-соседи по дому, потомки Жуковских и Заикиных, давняя дружба с которыми связывала и мать Платона, Алевтину Сергеевну, а также коллеги по последней работе Инна и Надежда.
