Александр Омельянюк
Год Быка

И удерживать его в этот момент Шемякину уже было бесполезно.

Жан давно не видел перепивших людей. А это могло бы напомнить почти любому советскому человеку знакомые с детства подворотни.

И Жана покоробило от вида пришельцев. Что-то давно забытое, больше слышимое, чем им видимое, вдруг всплыло в его памяти зарубкой на сердце: Советский народ!

А точнее, его яркие представители – творческая интеллигенция, богема СССР?!

Ведь у нас, у русских, как бывает? Живут люди поблизости, может даже рядом работают, учатся, отдыхают, а друг друга будто бы и в упор не видят.

Но стоит только им отъехать, оказаться вдали от Родины, то даже до этих пор совершенно незнакомые люди, разбавив встречу крепким спиртным и сдобрив разговор отборным матом, сразу набиваются друг другу в друзья, становятся запанибрата. А Жан был нетерпим к амикошонству. И сердце его вновь защемило давно сидящей в нём занозой досады на прошлое.

Нет! Здесь этого не должно быть, никогда! – решил он, вежливо, но прохладно и весьма настойчиво, указывая непрошенным гостям на дверь:

– «Давайте, ребята, потихоньку, а то мне полицию придётся вызывать!».

И те, к счастью, хоть и с трудом, но ретировались, зайдя продолжить в какой-то бар.

Но в том же, 1976-ом, году произошло и очень памятное событие в жизни Жана Татляна.

Его, ещё не имевшего гражданства Франции, пригласили представлять её на Международном фестивале песни в Вашингтоне, по случаю 200-летия США.

Жан был одним из немногих эстрадных певцов из суперзвёзд, выступавших в одном, собравшим 8 тысяч зрителей, концерте с Мстиславом Ростроповичем, Нью-Орлеанским симфоническим оркестром, и другими выдающимися музыкантами.

Ему это было конечно приятно, хотя и непривычно.

Тем более что после концерта тогдашний президент США Джеральд Форд устроил для артистов приём, пожав руку каждому исполнителю, провозглашая тосты за них.

Трудно себе даже представить, чтобы в то время в нашей стране руководители партии и государства после правительственного концерта в Кремле пришли бы за кулисы Дворца съездов и поблагодарили бы артистов.

Отношение к артистам, да и не только к ним, у руководителей нашей страны было в те годы, как у бар к крепостным. И это многих из них обижало и оскорбляло, в том числе и толкая к отъезду из страны.

По поводу своего отношения к этому Жан Татлян тогда же и высказался:

– «Я знал многих людей, готовых покинуть Советский Союз и заниматься на Западе подметанием улиц и уборкой туалетов. Я же продолжал заниматься делом всей моей жизни – пел! На Западе жили и творили мои кумиры: Нат Кинг Кол, Фрэнк Синатра, Элла Фицджеральд, Луи Армстронг. И они тоже работали в «кабаках», то есть в престижных ресторанах, кабаре и ночных клубах».

Выступление Жана в Вашингтоне не осталось незамеченным.

Его вскоре пригласят на гастроли по США и сделают ещё более заманчивое предложение.

Жан гастролирует уже по многим странам, получив мировую известность. Его творческая судьба складывается довольно удачно.

Постепенно Жан овладел и шестым языком, добавив к армянскому, турецкому, греческому и русскому, помимо французского языка, ещё и английский, теперь уже свободно владея и им.

В хорошей форме и полный энергии, Жан объезжает с гастролями почти весь Мир. Его пение ценят не только Шарль Азнавур, но и Том Джонс, Мстислав Ростропович и другие, известные в Мире музыканты, отдавая дань его голосу, музыке и песням.

Становится весьма прочным и финансовое положение Жана.

Через семь лет после приезда в Париж он приобретает собственный ресторан и открывает в нём кабаре с интересной музыкальной программой, назвав его «Две гитары», в честь известного романса на стихи Аполлона Григорьева.

Этот ресторан Жану продали русские эмигранты, супруги Лопато, владевшие им почти двадцать лет. Раньше он назывался «Русский павильон», и считался самым камерным и прелестным заведением в Париже.

А делами в нём заправляла, просто царствовала, Людмила Лопато – как её называла пресса, самая русская из всех парижанок, и самая очаровательная парижанка из всех русских.

Жан начал заниматься бизнесом на старом месте, хотя это было и тяжело. Ресторан размещался в центре Парижа у Триумфальной арки. Кухня в нём была старорусская. Жан и сам не гнушался никакой работой, и первое время преуспевал.

Именно в своём ресторане он убедился, что французы пьют вина существенно больше русских, полностью отвергая известное заблуждение по поводу, якобы, и в этом лидерства России.

В его ресторане «Две гитары» бывали в гостях и его друзья. Среди них были и известная всему миру «Анжелика» Мишель Мерсье и иранская шахиня Фара Диба.

А среди почитателей его таланта были не только женщины, но и мужчины. Кроме уже перечисленных Жана обожали Лайза Минелли и Пласидо Доминго, Мишель Морган и Жерар Ури, Рэй Болджер, Ширли Маклейн, Кони Френсис, Даби Рональд, Бэк Ремм, Эиби Лэйн, Роберт Гуле, и многие другие всемирно известные артисты, певцы и музыканты.

А очень влюбчивый Жан неизменно производил на женщин неизгладимое впечатление, как истинный француз, красиво ухаживая за ними, целуя им руки, и говоря по этому поводу:

– «Да! Мы целуем женщинам руки! Потому, что женщина – как птица! Мужчина должен держать ее в руках: не сильно, чтобы не удушить, но и не слабо, чтобы она не улетела! Мужчина всегда мужчина! И неважно, француз он, армянин или русский!».

В ресторан «Две гитары» Жан вложил и свои средства, и привлёк партнеров.

Конечно, с прагматической точки зрения было бы выгодней открыть несколько бутербродных, поскольку его ресторан никаких особых доходов не приносил.

Заработанные ранее немалые денежные средства позволили Жану, ещё в начале семидесятых годов, в центре Нью-Йорка, на Манхэттене, открыть другой ресторан, назвав его в честь своего любимого города Ленинграда, «Санкт-Петербург». И он был в чём-то похож на французские кабаре.

И хотя в этом огромном городе было более 30 тысяч подобных заведений, ресторан Жана Татляна входил в первую десятку самых фешенебельных. Но и в это время Жан не только неплохо зарабатывал на жизнь, но и параллельно занимался творчеством.

Да и бизнесмен из него получился не самый плохой. На деловом поприще у Жана были и падения, и взлёты. Он особо не разбогател, но и не разорился. Как только Жан понял, что пришло время остановиться, он без всякого сожаления закрыл свой ресторан «Две гитары», но не стал возвращаться в кабаре. С ресторанным бизнесом Жан заканчивает вообще и начинает гастролировать практически по всему Миру. И песни Жана Татляна от сердца к сердцу понимают и принимают слушатели всех стран.

Жан работает с французскими, английскими и американскими поэтами.

Появляются новые песни, в том числе даже целые диски на французском и английском языках, например, баллада «Сколько дорог» на французском языке, которую Жан в то время считал лучшей в своём репертуаре.

Причём музыку Жан всегда писал сам, а слова – с партнёрами. И не потому, что писал их на чужих языках, а для того чтобы соавторы отшлифовали его тексты для создания более точного песенного образа.

Теперь Жан мог легко выйти не только на российскую сцену, но и на французскую, английскую, американскую или канадскую.

Причём Жан работал исключительно самостоятельно, отказавшись и от персональных менеджеров, и от контрактов с музыкальными агентствами и с компаниями, производящими пластинки. Ему это было удобно тем, что он сам планировал свою жизнь, как ему хотелось, сам вёл переговоры об организации концертов, сам договаривался о своих записях.

С гастролями Жан Татлян побывал почти на всех континентах. Его слушатели были везде. Пел для самой разнообразной публики. Во многих странах он дал немало концертов и для выходцев из СССР, разбросанных по всей планете. Они ведь знали прежнего Жана Татляна, и эти встречи с прошлым были очень трогательны.

Вскоре Жана Татляна вновь пригласили в США. Там с ним заключили пятилетний контракт, по условиям которого Жан, первым из советских и российских певцов, должен был в течение пяти лет, а в году по 150 вечеров подряд, петь в одном из лучших казино Лас-Вегаса «Империал Палас».

Именно там Жан знакомится с легендарными певцами, потрясающими королями сцены, Фрэнком Синатрой, Томом Джонсом, который тоже пел в кабаре неподалёку, а также с Шер, оказавшимися в общении простыми, милыми людьми.

Жан даже подружился с ними, по выходным заходя в гости.

И слушали его тогда именно американцы, а не эмигранты. Тогда наших соотечественников в Америке было немного, и не каждый мог позволить себе купить билет в казино за 100-200 долларов.

И, как всегда, Жан, что повсеместно принято на Западе, пел вживую, без фонограммы, или без записи аккомпанемента, то есть без «минусовок». Их использование там кое-где даже преследуется законом.

А профсоюз музыкантов защищает интересы своих членов, борясь с «минусовками». Поэтому на всех концертах Жана Татляна в Лас-Вегасе музыканты играли каждый вечер и получали за это деньги.

Но от пятилетнего контракта Жану пришлось всё же отказаться. Сухой, жаркий, пустынный Невадский климат Лас-Вегаса оказался губительным для голоса любого певца.

И хотя Жан жил в шикарном номере в 200 квадратных метров с огромным бассейном, где в каждой комнате он попросил поставить по два кондиционера, но он не выдержал перепадов температур.

Пока Жан находился в кондиционированном помещении, всё было нормально. Но стоило ему выйти из отеля на улицу, как тут же он начинал задыхаться. Угроза потерять голос, начавшиеся проблемы со здоровьем, стали страшнее потери денег, которые в США Жан зарабатывал немало.

Поэтому его выступления в Лас-Вегасе ограничились всего менее чем четырьмя месяцами.

И в том же 1982 году Жан переключается на гастроли по США.

Но тогда, из-за ввода советских войск в Афганистан, там были сильны антисоветские и антирусские настроения.

Некоторые ретивые американцы даже разбивали бутылки с нашей водкой и поджигали её. И в такой обстановке Жану, которому угрожали персонально, всё-таки пришлось выступать. Даже эмигрировавшего из СССР его всё равно считали советским, русским, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Даже в Лас-Вегасе на казино «Империал Палас» было написано: «Жан Татлян. Железный занавес приподнялся над звездой».

Но триумф в Неваде не спасал певца от угроз и позднее.

Организаторы концертов получали анонимные звонки: «Мы убьём вашу кремлёвскую звезду!». Поэтому во время гастролей к нему был приставлен шериф, охранявший его по дороге от номера в зал и за кулисами.

Однако искусство всё же победило политику – залы были полны, а зрители были в восторге.

Тогда, в 1982 году, импресарио Жана Татляна в Лас-Вегасе была Стефани Нильсен. Спустя шестнадцать лет она же принимала участие в организации гастролей Филиппа Киркорова. Тогда она разочаровала гостя, думавшего, что он будет первым из россиян петь в «Империал Паллас», сообщив тому, что ещё шестнадцать лет назад здесь пел Жан Татлян, и не два-три дня, а шесть вечеров из семи более трёх месяцев подряд, и не эмигрантам, а американской публике.

Именно тогда, когда Жан Татлян ещё выступал на сцене Лас-Вегаса, его сначала прозвали сердцеедом, а затем и «Российским Фрэнком Синатрой».

Но в отличие от кумира американцев, бравшего всего полторы октавы, наш кумир брал значительно больше.

Узнав позже о поездке Киркорова в Лас-Вегас, Жан Татлян тепло отозвался о Филиппе вообще, о его голосе и великолепном внешнем виде, о его шоу, уходящих корнями в советскую эстраду, когда пели Муслим Магомаев, Валерий Ободзинский, Бедрос Киркоров и он сам.

Но из Америки Жан всё же возвращается домой, в Париж.

В 1985 году в Сухуми умирает его мама, но сильно переживавший Жан не может приехать на её похороны, так как иначе ему пришлось бы брать билет только в один конец. Это печальное событие вызывает просто шквал ностальгии, тоску по земле, хоть и как-то неуклюже, но всё же приютившей их семью, ставшей последним пристанищем для его ушедших родителей.

Перестройка в нашей стране и происходящие в ней существенные демократические перемены подталкивают Жана к мысли о посещении меняющегося Советского Союза. К тому же это ещё и подкреплялось повторяющимися приглашениями домой.

И, спустя более чем семнадцать лет, ранней осенью 1989 года, французский гражданин Жан Татлян, впервые после долгого отсутствия, приезжает в СССР на, первые после своего отъезда из страны, гастроли.

Когда Жан прилетел поздним вечером в Ленинград, то одолеваемый ностальгией, в первую ночь он вообще не мог уснуть, бродил по любимым местам города: по Невскому проспекту, по набережным Мойки, Фонтанки и канала Грибоедова, по дворикам и мостам. В Ленинграде он также любил Михайловский парк и Зимний сад. Для него каждый уголок, каждая арка этих мест были давно знакомы.

При этом на него неожиданно нахлынули весьма противоречивые чувства: добро и зло, дружба и предательство, любовь и разлука.

За несколько часов он пережил годы своей прежней жизни. Такое не забывается никогда, как и отъезд.

Жан даже прогулялся до своего бывшего дома, посмотрел подъезд. Но особых потрясений это у него не вызвало. Ибо он считал, что нельзя жить вчерашним днём, а надо ориентироваться на сегодняшний и завтрашний день, и тогда у него всё будет в порядке.

Через день Жан уже встречается со своими прежними друзьями-музыкантами, и они решают восстановить его старые, но не устаревшие, искренние песни.

Получив официальные приглашения, Жан Татлян готовится к гастролям по стране. И начинать их решает со столицы.

И надо же?! 19 сентября, в свой медовый месяц, прогуливаясь с Ксенией по Калининскому проспекту в сторону Садового кольца, волею случая, или божьего провидения, Платон как раз рассказывал ей о Жане Татляне.

Вдруг жена удивлённо перебила его:

– «Смотри! Вот же его афиша!».

– «Как?! Откуда? Во, дела!».

От неожиданной радости Платон чуть не прослезился.

Справа от них на высоком заборе, огораживавшем стройплощадку, висело широкое, длинное полотнище с огромными буквами во всю длину: «ЖАН ТАТЛЯН», а далее с информацией об установочном концерте в «Измайловском киноконцертном комплексе».

Вечером он, возбуждённый от радостной вести, предвкушая предстоящую встречу с давним кумиром, сразу же написал четверостишие:

 
Татлян гитару в руки взял,
И нежно перебрал струну.
И голос дивный зазвучал.
И жадно зал внимал ему.
 

На следующий день Платон, конечно, рванул за билетами. Вскоре состоялся и долгожданный концерт. Но зрителей пришло немного.

Наверно мало кто об этом знал, или билетов было немного?! – успокаивал себя предвзятый зритель.

В программке Ленконцерта под названием «Песня вчера, сегодня, завтра» и отпечатанной в Ленинграде 28 сентября 1989 года тиражом в 20 тысяч экземпляров, вместе с фотографией красавца Жана в шикарном зимнем одеянии, перечислялись исполненные им на концерте песни.

Среди них были и ранние советские, и написанные уже за границей, и русские, греческие и цыганские народные песни.

В концерте принял участие оркестр под управлением Игоря Петренко.

Когда-то он руководил киевским джазовым оркестром «Днипро».

В 60-ые годы, по примеру Армении, стало модным иметь в каждой советской республике свой джазовый оркестр. Теперь же Игорь Петренко стал жить и работать в Ленинграде. Его коллектив по тем временам был довольно редким, так как исполнял музыку живьём, без фонограмм.

И Жан был очень благодарен своим коллегам-музыкантам. Он убедился, что его искренние песни помнят и любят, что они не устарели.

И после такого длительного перерыва советская публика очень тепло встретила Жана.

Возвратившись в Россию после эмиграции, Жан Татлян подарил своим слушателям надежду, радость и любовь.

Платона, прежде всего, поразила сила голоса Жана. Он никогда ранее его не слышал вживую. А в красоте его голоса он убеждался многократно.

Ксения тоже была приятно поражено силой и красотой его голоса.

Дома Платон не удержался от очередного четверостишия в адрес Жана:

 
Такое у меня к Вам дело.
Я долг хочу отдать Вам смело.
Стихами душу напоить,
И сим подарком одарить.
 

В Москве Жан Татлян даёт ещё несколько концертов в «Лужниках».

На них зрители плакали от радости встречи с великим маэстро, который тоже не скрывал слёз радости от общения с ними.

Некоторые женщины приносили на концерты Жана Татляна, с любовью сохранённые ими его старые пластинки фирмы «Мелодия», предлагая, в случае необходимости, их певцу.

Тогда Жану устроили достойный приём, который он долго вспоминал:

– «Это феномен, чудо какое-то! Мне устроили такой горячий прием, что после него хотелось жить долго-долго, чтобы отблагодарить этих людей. Кстати, знаменитый парапсихолог Вольф Мессинг в свое время предсказал мне долголетие. Я даже уцелел в страшной автокатастрофе во Франции в середине 70-х. Так что буду петь, пока меня хотят слушать!».

В конце того же 1989 года Жан даёт пять концертов в Ленинграде.

И во время своих выступлений он видел, что многие в зале не могли сдержать слёз. И он сам с трудом сдерживался. И это для певца было очень трогательно и приятно.

После одного их них он так объяснял журналистам свой отъезд и возвращение обратно:

– «Нас были сотни – певцы, художники, музыканты, которых вытолкнула административно-бюрократическая система. Но тем самым мы попытались сдвинуть этот айсберг. Я думаю, и мы вправе считать себя зачинателями перестройки! Мы вернувшиеся динозавры!».

Затем Жан Татлян отправляется с большим концертным турне по городам Советского Союза: Свердловск, Омск, Челябинск и другим. И везде неизменный успех. И опять запоминающаяся внешность, проникновенный голос, сценическая непринуждённость, красивые песни, неординарная судьба создали легенду, имя которой Жан Татлян. Певец и композитор, исполняющий песни на шести языках, объездил весь мир и, благодаря прирождённому таланту, работоспособности, очарованию, энергии и восхитительному голосу, сумел занять на мировой музыкальной арене своё, особое место.

Оказывается, Жана Татляна помнили и любили до сих пор. Даже в прессе в то время был довольно значительный резонанс на его возвращение, хотя большинство журналистов ещё не родились во время его бешенной популярности.

Во время гастролей по России этот талантливый певец и композитор, с непростой творческой судьбой, успел поучаствовать во многих передачах центрального телевидения, дал множество интервью, доставив удовольствие и корреспондентам и телезрителям с радиослушателями.

В Челябинске Жану пришла идея новой песни. На вопрос корреспондента, о чём она, тот ответил:

– «Трудно пока сказать. Сейчас есть только музыкальная идея. Я всегда так строю свою работу. Сначала важен только музыкальный образ. Музыка ведь всего семь нот, а комбинаций, как на шахматной доске. И текстов может быть множество, потом подбираю».

Программа, с которой Жан Татлян гастролировал по Советскому Союзу, называлась «Мосты любви».

Одна из его лучших песен так и называлась: «Мост любви». Эту очень трогательную песню Жан пел на французском, английском и русском языках.

В ней говорилось о необходимости построить мост любви – первый и единственный мост, который ещё никто не строил, и раскрасить его всеми цветами радуги.

Это будет мост, через который самые страшные враги смогут пройти бок обок, обнимаясь и целуясь. И нельзя стоять на разных концах этого моста, надо пройти хотя бы полдороги, чтобы встретиться на середине. Это мост, через который каждый из нас может свободно пройти в ту, и другую сторону.

Это мост, связывающий людей разных национальностей, вероисповеданий и экономических систем.

Такой её сюжет, по мнению Жана, это актуальная, вечная тема: она была, есть и всегда будет.

Меняются государства, распадаются диктатуры и режимы, но призыв к дружбе, к любви всегда будет необходим.

Жан пел эту песню и видел, как восторженно блестят глаза зрителей.

Позже, с этим «Мостом любви» в городе на Неве произошёл настоящий казус.

В начале девяностых годов неизвестный художник граффити на брандмауэре одного из домов на Моховой улице сделал знаменитую историческую надпись: «ЖАН ТАТЛЯН – „Мост любви“».

Долгое время она являлась основной высотной доминантой архитектурно-пространственного решения перекрёстка улиц Белинского и Моховой. И все эти годы горожане гордились ею, как и землячеством с ними Жана Татляна.

Но, в результате возведения в конце девяностых годов жилого здания по адресу Моховая улица, дом № 47/2, эта надпись была загорожена и фактически потеряна для потомков.

По этому поводу в городе неожиданно разгорелся настоящий скандал.

Патриоты города и поклонники маэстро подняли свои голоса в защиту уникальной надписи – гордости Санкт-Петербурга.

И их протест возымел действие.

Была собрана экспертная комиссия, в результате работы которой, единогласно был вынесен вердикт: «Новое здание необходимо разобрать или хотя бы понизить его этажность, чтобы оно не препятствовало свободному обзору надписи со стороны улицы Белинского».

После этого Губернатор Валентина Матвиенко попросила градостроительный совет собраться на внеочередное заседание и выработать рекомендации по исправлению вопиющей градостроительной ошибки.

А шутники-специалисты посчитали, что во избежание повторения подобных ошибок, для данной зоны исторической застройки необходимо установить особый высотный регламент, не позволяющий строить здания выше нижней границы надписи «ЖАН ТАТЛЯН – „Мост любви“».

Ну, а пока, после длительных гастролей по Советскому Союзу, в 1990 году Жан Татлян снова возвращается в Ленинграде, и в Большом Концертном зале даёт подряд семь аншлаговых концертов, после чего на время опять уезжает в Версаль.

Потом он приезжает снова, на месяц, затем на несколько месяцев, постепенно привыкая к стране, разъезжая по ней с гастролями.

Он так комментировал свои извечные поездки по всему Миру, по белу свету:

– «Я возвращаюсь на российскую сцену так же, как могу вернуться и на американскую, французскую или канадскую. Ещё во времена перестройки я ежегодно давал концерты в России – в питерском зале «Октябрьский», в столичном киноконцертном зале «Россия», в Киеве. У меня были концерты в Сибири, на Урале, в Крыму и Петрозаводске. У меня бывают какие-то перерывы, когда хочется сочинять только новые песни, а бывают периоды, заполненные только концертной деятельностью».

Жан вообще не зацикливался на работе. Хоть он и считал, что денег никогда не бывает много, но знал, что нельзя делать их смыслом жизни.

Он никогда не сидел без работы, писал музыку и песни, считая, что даже если когда что-то не идёт, то уж лучше впустую работать, чем впустую бездельничать.

И в этом они были похожи тоже с очень деятельным Платоном.

Однако, в отличие от голубя Платона Кочета, Жан Татлян был жаворонком.

Тоже, как и Платон, работая практически круглосуточно, он, в отличие от него, особенно любил самое раннее утро, когда весь мир ещё спит. А он уже встал и, как бы, охраняет его покой и утренний сон. Именно в это время суток работа для Жана была наиболее приятна и, естественно, плодотворна.

У Платона такое бывало лишь только летом на даче, по выходным.

А через год Жан Татлян покупает в своём любимом городе, но уже в Санкт-Петербурге, постоянное жильё.

Начинается новая жизнь, и начинаются новые деловые контакты.

В 1991 году Жан был несказанно удивлён и оскорблён, когда за прокрутку его клипа на телевидении у него попросили 5000 долларов. На Западе ведь всё было наоборот, телевидение платило исполнителю.

После этого он, конечно, не ждал денег от ТВ, но и сам не собирался их туда отдавать.

Аналогичная ситуация произошла и позже, в середине 90-ых годов, когда Жана неприятно поразили встречи уже на Московском телевидении и в фирме «Мелодия», когда с него начали требовать деньги за право показаться в эфире и выпустить диски. Для Татляна, давно привыкшего к цивилизованному бизнесу, это было шоком.

И он, как благородный человек, подчёркнуто высокомерно не согласился с начальством от культуры, не стесняясь, вымогавшим взятки за то, что оно было просто обязано делать. Жан этого не терпел в корне.

А Жану Татляну сильные мира сего опять не прощают неуважения к ним и пренебрежения ими.

А он по-прежнему собирает полные залы. И это при том, что многие нынешние звёзды это делают лишь с трудом, считая за счастье спеть даже при неполном зале.

Ещё в начале 90-ых годов Жану, вместе со своими друзьями удалось проехать по местам своих первых концертных выступлений: от Сочи до Сухуми через Гагры, Гудауту и Афон.

Тогда в сентябре Жан побывал и на могиле своей матери, отдавая дань её памяти. И в этот самый момент, в яркий, солнечный Абхазский день, неожиданно начался ливень.

Тогда Жан, стоя в ногах у могилы матери, понял, что его покаяние принято свыше.

С чувством выполненного сыновнего долга он возвращается в Санкт-Петербург, а затем снова летит в Париж.

Вскоре Жан Татлян прощается со своим давним и старым другом Жаком Дуваляном, объявив ему, что хочет вернуться в обновлённую Россию.

Они всю жизнь были очень дружны, хотя разница между ними составляла двадцать три года. Жак уже давно был на пенсии, но сохранял бодрость и форму, играя в теннис.

Жан смотрел на него и думал, как это важно – всегда быть в хорошем расположении духа, не хандрить, не обращать внимания на мелочи жизни, до старости оставаться большим ребёнком! А то многие друзья стали такими важными, солидными, всегда брюзжат, всегда чем-то недовольны, нет, чтобы жить с лёгким сердцем!

И именно с таким лёгким сердцем Жан принимает очередное важное решение в своей жизни.

К счастью, нынче ситуация изменилась.

Всё пошло к тому, чтобы преодолеть отчуждения между странами и народами, чтобы люди стали более открытыми.

И в 2000 году происходит второе, и окончательное возвращение Жана Татляна домой в Россию.

Тоска по родным и близким вновь толкает певца на принятие такого решения. Прошла целая эпоха, прежде чем кумир своего поколения вернулся в город на Неве, чтобы встретиться с теми, в чьих сердцах никогда не гасли его «Фонари».

Когда Жан вернулся в Санкт-Петербург, некоторые знакомые осуждали его за это, как в своё время многие осуждали и за отъезд за границу.

Но ещё большее количество людей поняли и простили своего кумира.

Новая Россия нравится Жану всё больше.

Ему возвращают гражданство, и он становится гражданином двух великих стран: Франции и России. Кстати, Жану предлагали на выбор и Москву и Киев, то он выбрал северный Париж, город фонарей и туманов, в котором есть и размах, и простор, и Нева, и широкие проспекты.

И теперь с семьёй Жан постоянно живёт в Санкт-Петербурге. Как ни странно он, уроженец юга, давно обожает пасмурную погоду, туман, дождь, снег, любит северные страны, и даже в этом являясь истинным гражданином Мира.

На окраине Санкт-Петербурга Жан купил уютную квартиру, которую сам же и отделал. Светлый потолок, серо-голубые обои и светлое, натуральное дерево пола и дверей позволяли в этой квартире «отдыхать глазу». Кроме спальни и гостиной Жану ещё нужна была и лишняя – «музыкальная комната», где можно было бы разместить музыкальные инструменты и аппаратуру. Поэтому квартира была трёхкомнатная.

Теперь у него во Всеволожском районе в одну объединены две большие квартиры на одной лестничной площадке.

Но Жан всегда предпочитал жить за городом. Он не любил центр города из-за выхлопных газов, вибрации от метро, грохота трамваев и обилия электрических проводов.

Поэтому он в городе жил мало, предпочитая дачу в Волховском районе – дом в деревне на берегу реки Ладоги, который тоже сам строил и отделывал.

Его вдохновляло созерцание природы: просторов, зелени, деревьев. И это вдохновение он воплощал в различные идеи на даче.

Из подручных материалов: недорогих металлических труб и стеклянных фонарей, Жан установил на участке четыре уникальных фонаря собственного изготовления. Сам построил двухметровый забор. Затем, по старой памяти, самостоятельно покрасил его финской краской в редкий цвет – сочетание зелёного и голубого.

А для оформления территории Жан использовал множество различных камней. Их он собирал повсюду: на дамбе, на Ладейном Поле, в Подпорожье, откуда привёз даже гладкие валуны розового цвета. Некоторые были под полторы сотни килограммов. Поэтому их пришлось вдвоём поднимать и вкатывать и выкатывать из машины. Кое-что удалось собрать и в своей деревне, забрав выброшенные камни у соседей.

Мелкие же камни Жан выложил вокруг деревьев и сделал из них дорожки, спускающиеся, в греческом стиле, ярусами прямо к воде.

На берегу Жан построил почти тридцатиметровые, идеально ровные, мостки, позволявшие из бани прыгать сразу в воду.

Жан всегда очень любил воду, так как она снимала у него эмоциональное напряжение, отгоняла печальные мысли, учила быть мудрее. Он любил долго плавать, да и просто смотреть на воду.

И теперь Жан жил, как говорят французы, «свежим воздухом и любовью». И это было сказано, как раз о нём, так как он жил любовью к женщине, к музыке, и к животным.

Около десяти лет назад он, наконец, встретил своё счастье. Но, так как Бог не дал семье Жана детей, то он жил с любимой женой не только, как с любовницей, но и как с сестрой, подругой и даже ребёнком. Он долго и упорно выбирал её, сделав на этом пути много ошибок, и до сих пор был счастлив, как молодожён. Жан даже называл её как-то по-особенному красиво: «чудом и дочерью моей тёщи». Он каждый год жизни с нею считал за пять, так как долго её не видел, и теперь пытался наверстать упущенные года, прожитые без любимой.

Жан всегда дорожил своей семьёй. Она была для него святой. Он даже боялся сглаза, поэтому не любил говорить на эту тему. Да и праздники, и семейные торжества Жан отмечал обычно в узком семейном кругу и с самыми близкими друзьями, только теперь лишь в новом доме.

По этому поводу он шутил:

– «Я всегда говорю: лучше иметь непростительно мало друзей, чем непростительно много».

Да, жизнь разбросала прежних друзей Жана в разные стороны. Из своих сокурсников по киевскому училищу эстрадно-циркового искусства он поддерживал отношения только с Кларой Новиковой. Жан даже побывал на записи её телепрограммы «Чего хочет женщина».

Но теперь Жану очень нравилось жить в этом новом доме своей мечты – по признанию его друзей – красивом и оригинальном. И сам Жан считал, что главное в этом создании не деньги, а фантазия, хорошая идея и труд.

Это касалось не только дома и участка, но и вещей, собственноручно сделанных маэстро Жаном Арутюновичем Татляном. Ведь вещи, сделанными своими руками, по своим идеям и на свой вкус, всегда более цены для любого мастера.

Жан, как и Платон, не только любил копаться в огороде, но и что-то вырезать из дерева, например орнамент, или рамки для картин и фотографий.