Александр Омельянюк
Детство
Но он всё же тайно мечтал о Высшей дипломатической школе, понимая, что ему надо сначала освежить и пополнить свои знания французского языка.
А так как Пётр Петрович ещё с детства был знаком с французским языком, то его новые успехи в языковой подготовке были бы явными и естественными.
А пока новобрачные окунулись в размеренную повседневную жизнь московских аборигенов, используя вечера после работы Петра для ознакомительных для Алевтины прогулок по Москве, посещения в основном магазинов и кинотеатров, да и чтобы Анну лишний раз не видеть.
В обеденный перерыв Пётр Петрович успевал зайти домой и насладиться домашней пищей из рук любимой молодой жены. В эти дни он чувствовал себя просто счастливым.
Однако ночёвки Анны мешали новобрачным, из-за чего Петру Петровичу в свой обеденный перерыв вместо еды приходилось заниматься с женой любовью. Иногда он даже не на много опаздывал на работу, что стало раздражать не только его самого, но и начальство, как-то высказавшим ему:
– «Пётр Петрович, вы всё время ходите обедать домой. Но иногда не успеваете вовремя вернуться. Попросите, пожалуйста, свою жену вам заблаговременно разогревать обед! Или обедайте в министерской столовой – быстро и довольно вкусно!».
– «Аль, нам надо что-то делать с этим! Может действительно пока переехать в Малаховку? Я буду каждый день туда ездить».
– «Так я не против! Но сколько времени ты будешь тратить на дорогу? Надо будет раньше вставать, соответственно раньше ложиться! Раньше завтракать и позже ужинать, и обедать на работе! Появятся лишние траты на проезд и обеды! Тебе решать!».
Но, на всякий случай, Алевтина об этом спросила мнение соседки Татьяны Тихоновны.
– «Аль, насчёт Малаховки я не знаю, решайте сами. Но одного Петра на ночь наедине с Анной на оставляй – семью потеряешь!».
– «Конечно, конечно!» – горячо согласилась взволновавшаяся Алевтина.
– Как это мне самой в голову раньше не пришло?! – испугалась она.
И молодые продолжили жизнь в столице – благо Анна вскоре уехала в отпуск на юг.
– «Может хоть там себе мужа найдёт – москвича с жильём, от вас съедет?!» – участливо предположила соседка.
Но супругов Кочет обрадовало не только это событие, но и переименование Кёнигсберга в Калининград.
– «Правильно сделали, что ещё так увековечили память Михаила Ивановича!» – поделился с женой Пётр, взяв с письменного стола старенький портрет М.И. Калинина и разглядывая его.
И он тут же подробно рассказал Алевтине о своей встрече с Калининым в далёкой молодости.
Обрадовала Петра Петровича и информация о начавшейся в Фонтенбло под Парижем франко-вьетнамской мирной конференции.
– А-а! Всё-таки французские колонии зашевелились! – отметил он.
И почти через неделю, 12 июля, Хо Ши Мин заявил о согласии на ассоциацию с Францией и о непризнании профранцузской Республики Кохинхина на юге Вьетнама.
Но особенно Кочета обрадовала новость о создании 22 июля в Пхеньяне – по инициативе Компартии Северной Кореи – Единого демократического национального фронта Северной Кореи, объединившего в своём составе три партии и ещё тринадцать прогрессивных общественных организаций страны.
В последующие дни Пётр Петрович Кочет участвовал в подготовке документов к открывавшейся 29 июля в Париже мирной конференции по итогам Второй мировой войны.
Но ещё до отлёта ряда сотрудников МИДа на эту конференцию ему удалось попасть на приём к Ф.Т. Гусеву.
Поздоровавшись, Пётр Петрович сразу изложил суть своего вопроса.
– «Фёдор Тарасович, я, наконец, созрел для учёбы в Высшей дипломатической школе! Я согласен!» – как показалось замминистра, чуть торжественно сообщил Кочет.
Гусев с удивлением поднял свой чуть курносый нос на сотрудника и слегка побагровел.
Глядя в этот момент на, больше похожий на утиный, чем на гусиный, нос замминистра, Петр Петрович подумал, что рассердившийся гусь сейчас клюнет и защиплет наглого петуха.
Однако тот, сделав паузу, глубоко вздохнув и успокоившись, всё же только лишь ошарашил Кочета:
– «А где же вы раньше были, товарищ Кочет?! О чём вы думали?! Вы ведь у нас не один! Желающих было много, целая очередь! И набор уже завершён, курс укомплектован! Так что вы опоздали!?! Ничем помочь не могу! Иди, работай дальше, как работал! Думай! На будущий год попробуй! Если, конечно, получится!?» – в сердцах махнул он рукой, жестом удаляя просителя из кабинета.
– Эх, опять я пролетел мимо кассы! И это происходит со мной всю жизнь! Тугодум я что ли? Не сразу вижу свою выгоду, долго собираюсь! – сокрушался несостоявшийся дипломат.
А сокрушаться было от чего. Карьера Кочета оказалась под угрозой.
Ведь продвижение по службе в НКИД, как правило, для молодых партийных кадров, зарекомендовавших себя в ходе предыдущей партийной либо государственной деятельности и прошедших в ряде случаев учёбу в Высшей дипломатической школе, начиналось с ответственной должности в центральном аппарате наркомата.
А способный Пётр Петрович Кочет, надолго задержавшийся со вступлением в партию, такой должности до сих пор не имел.
Вслед за этим новый сотрудник направлялся секретарём либо советником посольства, как правило, в одну из стран, по которой он специализировался ранее, работая в центральном аппарате.
Через несколько лет, в зависимости от успешности в карьерном росте, обычно следовало назначение на пост посла или его заместителя, или советника или секретаря, либо на должность руководителя одного из отделов наркомата с последующим возвращением на должность посла, а затем – вновь на работу в центральный аппарат НКИДа.
Так было и теперь в МИДе СССР. Так что Петру Петровичу было от чего расстроиться, ибо он проигрывал другим кандидатам на учёбу в ВДШ по возрасту и соответственно по перспективе роста в будущем.
Дома расстроившийся Пётр сообщил о своём фиаско жене, но та успокоила мужа.
– «Петь, Да не переживай ты так! Бог с ней, с заграницей! Прекрасно проживём в Москве, поработаем!» – обняла она мужа за голову, целуя в темя и разглаживая его волнистую шевелюру.
– «Да, ты права! Чего мы там не видели? Наш дом здесь! Работа, семья! Надеюсь, родишь скоро?!» – ответил он жене поцелуем, рукой нежно коснувшись её живота.
Но, как всем известно, беда, то бишь, неприятности не приходят в одиночку. В июле вновь объявилась Анна, приехав отдохнувшей и загорелой, но почему-то злой и решительной. В комнате Кочетов надолго повисла гнетущая тишина.
А вскоре Алевтина узнала, что беременна.
– Ну, надо же?! Я ещё не успела поработать, а уже намечается. Теперь надо срочно решать с Анной – поняла она.
Всю войну прожившая в комнате Петра Петровича его бывшая любовница Анна никак не могла найти себе новое жильё. И, совершивший по отношению к ней доброе дело интеллигент, теперь вынужден был на пару с молодой женой терпеть «соседку».
– «Аня, учти, предельным сроком твоего с нами пребывания будут мои роды! Войди в моё положение, пойми меня, как женщина!» – предупредила ту, воспитанная на доброте к людям, Алевтина.
– «Аленька, милая, я тебя очень даже понимаю! Но мне пока некуда идти. Но я ищу, стараюсь!» – ответила ей более несчастная.
И это продолжалось вплоть до момента, когда в начале августа Алевтина с сильным отравлением и заражением крови попала в больницу.
В отсутствие жены, дабы лишний раз не волновать её и самому не искушаться, подозревая, что именно ревновавшая Анна притравила беременную Алевтину, Пётр Петрович окончательно выгнал приживалку из своего дома, отобрав ключи и выставив все её вещи за дверь квартиры на лестничную площадку. И как ответственный съёмщик жилья он выписал временно прописанную Анну, после чего власти сразу прописали его жену.
Узнав об этом, Алевтина сначала не знала, радоваться ей или нет.
– Ну, Петя, наконец, решился! А ведь это ради меня! Чтобы я здесь не ревновала! Мы теперь можем спать спокойно, свободно и раскрепощено. С другой стороны, жалко эту бездомную женщину! – сомневалась Алевтина.
– Но, в конце концов, у неё была уйма времени, чтобы этот вопрос решить! После моего приезда ведь прошло целых два месяца!? Так что всё правильно сделал Пётр, вопрос решён и решён окончательно! И меня, наконец, прописали! – сама с собой рассуждала она, успокаиваясь и оправдывая решительный поступок интеллигента мужа.
Но отравление Алевтины сказалось на её беременности, которую пришлось прервать. Не состоявшиеся родители расстроились, окончательно понял правильность своих решительных действий по отношению к Анне.
После больницы Пётр отправил жену в Малаховку, первое время приезжая туда ежедневно. Но, устав от почти каждодневной езды и раннего подъёма, он стал жить дома один, приезжая в Малаховку в субботу вечером и уезжая на работу в понедельник утром.
– «Борь, а как твоя Ксения каждый день ездит в Москву на работу? Не устаёт?» – спросил Пётр брата, удивившись такой выносливости невестки.
– «Привыкла, наверно?! Да и работа у неё в Москве хорошая! Она ведь сейчас главный бухгалтер домоуправления!» – гордо ответил брат.
И он, наконец, рассказал Петру о своей жизни и службе во время войны.
С первых дней войны Борису Петровичу Кочету было поручено руководить заготовками в окрестных лесах их лесничества брёвен для блиндажей, землянок, окопов, мостов и накатов. Он должен был сам выбирать делянки и отдельные деревья, дабы не нанести подмосковному лесу непоправимого ущерба.
После разгрома немцев под Москвой и отхода линии фронта на запад, с августа 1942 года его пригласили преподавать в Высшую оперативную школу особого назначения Центрального штаба партизанского движения, размещавшуюся в бывшем особняке Воронцова-Дашкова в посёлке Быково неподалёку от Малаховки.
Там он преподавал дисциплину под условным названием «Лес», обучая городскую молодёжь разбираться в лесных растениях, полезности тех или иных пород древесины для различных целей, ориентированию на местности, в том числе ночью, выживанию в лесу, съедобности даров леса и растений, и даже способам маскировки в лесу и кустарниках.
– «Я их даже учил предсказывать погоду по поведению деревьев, кустарников и насекомых!» – удивил брата Борис.
– «А как это возможно?» – засомневался Пётр.
– «Возможно! Вот, например, листья деревьев, особенно это видно по клёну, свёртываются к дождю, подставляя свежему ветру свою нижнюю поверхность! Сильный и поздний листопад к суровой зиме! Жёлтые листья летом к ранней осени! Дубрава шумит к непогоде! К наступлению тепла усиливается треск деревьев в лесу!» – продолжал удивлять брата Борис.
– «Вот это да! Оказывается, не зря ты учился в лесотехническом институте!» – обрадовался за брата Пётр.
– «Да, не зря! Вот сильный шум ветра в безветренную погоду в хвойном лесу – зимой к оттепели, а летом к дождю! Так это ещё не всё! Погоду можно определять и не по звуку, а визуально! Воздух над лесом синеет к теплу! Лес чернеет к оттепели, а сереет к морозу! Деревья в инее – будет синее небо!» – продолжал увлекшийся Борис.
– «Борь, а расскажи ещё, какие есть ориентиры, интересно ведь!».
«Хорошо! Как ориентироваться в лесу? Лучше всего по распространённой у нас и всеми любимой берёзе! У неё всегда кора белее и чище с южной стороны, а трещины, неровности и наросты на стволе образуются всегда с северной. И это даже в глубине леса! По ней даже можно прогнозировать наступающий сезон! Если они весной опушатся раньше клёна, то будет сухое лето, а если позже, то дождливое. Тоже самое и при сравнении берёзы с ольхой! Много сока весной течёт из берёзы – быть дождливому лету! Если её сок не вкусен – будет хороший урожай хлебов! Берёзы и зиму предсказывают! Если с начала октября листья с неё не опали – жди поздний снег. А если листья вовремя опадут и все, то в конце января – начале февраля жди длительной оттепели. И про весну берёзы рассказывают тоже ещё осенью! Если берёза желтеет с макушки – жди раннюю весну, и наоборот. А по другим деревьям и кустам тоже можно предсказывать! Но это в другой раз! И всё это народные приметы, позволявшие вовремя сеять и убирать урожаи!» – завершил Борис свой весьма поучительный монолог, далее продолжив про школу.
От брата Пётр узнал, что к началу лета 1943 года эту школу трансформировали в Учебный центр подготовки специальных разведывательно-диверсионных отрядов НКВД, и он остался в ней преподавателем той же дисциплины.
Вскоре его труд был отмечен. На основании приказа Центрального штаба партизанского движения № 63/н от 7 июля 1943 года о награждении большой группы диверсантов этого Учебного центра, Б.П. Кочет, наряду с другими преподавателями, был награждён медалью «Партизану Отечественной войны» II-ой степени.
Борис достал из комода медаль с выпиской из приказа и показал Петру коллективную фотографию. На ней тот с трудом нашёл брата в гражданской одежде среди военных.
В ноябре того же года школу расформировали, передав основную часть кадрового состава в подчинение Управлению войск НКВД. А Бориса, как не военнообязанного, оставили работать в его лесничестве. Теперь он занимался восстановлением частично утраченного во время войны подмосковного леса.
Но однажды Бориса Петровича всё же на короткое время привлекли прочитать курс лекций и провести практические занятия со слушателями Центральной школы подготовки командиров штабов (ЦШПКШ), фактически являвшейся годичными разведывательными курсами.
Одна из точек подготовки кадров разведчиков как раз находилась в Малаховке. За высоким дощатым забором стоял особняк и несколько деревянных построек. В них размещались учебные классы, кабинеты и лаборатории. На территории была спортплощадка, пищеблок с посадочными местами на полтора десятка человек, и своё подсобное хозяйство. Но вскоре и эта командировка старшего из братьев Кочет завершилась.
К беседе братьев присоединилась и Ксения Алексеевна, вспомнив первые месяцы войны.
Из рассказов супругов Пётр узнал, что первая воздушная тревога в Малаховке была уже 30 июня 1941 года. С этого же дня выезд и въезд в Москву осуществлялся только по пропускам.
– «Петь, если бы ты тогда захотел к нам приехать, то тебя бы всё равно не пропустили!» – заметила Ксения.
– «Так я бы и не поехал! У меня в наркомате работы было по горло, да и комендантский час уже был введён!».
Далее Пётр узнал, что около всех домов их жители вырыли щели, служившие укрытием от осколков в случае бомбёжки. Борис обложил стены своего укрытия досками, раскрепив их вертикальными кольями с горизонтальными распорками, и сделал нары для сидения. А сверху всё это прикрывалось лёгким сдвижным навесом из досок, слегка присыпанных сверху землёй и ветками. И в начале августа эти укрытия пригодились, когда немцы впервые сбросили бомбы на железную дорогу и Малаховку.
– «А по ночам мы с соседями дежурили парами!» – заметил Борис, почему-то загадочно улыбнувшись.
– «Да, по полночи – следили за светомаскировкой и за прохожими!» – уточнила Ксения.
– «А помнишь, как ты в огороде и в саду собирала осколки от наших зенитных снарядов?» – спросил Борис жену.
– «Да! А ты их с крыши сковыривал и дыры латал! А в сентябре и в октябре, как стало жутко дежурить?! Тревоги были каждую ночь!».
– «А тут ещё мы радиоприёмник сдали – никаких новостей!?» – вспомнил Борис.
– «Но самое противное было, когда, кажется с семнадцатого июля, ввели продуктовые карточки!» – вспомнила хозяйка.
– «Но и на них трудно было купить продукты! Только хлеб в ограниченных количествах! Хорошо, что у нас хоть огород и сад есть, корова и куры были!» – оживился и хозяин.
– «А какой ужасный налёт был ночью двадцать девятого июля?! Помнишь? – обратилась Ксения к мужу – Ночь была лунной – видимо немцам всё хорошо было видно?! Потому было много немецких самолётов – наши зенитки лупили без перерыва! Я тогда в первой половине ночи дежурила».
– «А я помню, как в начале августа мы с соседом сидели на его веранде и видели, как наши прожектора поймали и вели немецкий самолёт! А тот от страха бомбы сбросил – чуть в нас не попал! Был ужасный грохот и страшный удар! Дом чуть ли не подпрыгнул – все стёкла вылетели! Даже нас взрывной волной на пол бросило!? А днём я на Южной видел большущую воронку около железной дороги. Одного дома уже не было – только на соснах висели доски и разные вещи, а два других и казарма были только повреждены! Слава богу, говорят, тогда обошлось без жертв – щели спасли! Ещё бомбы падали на Лермонтовскую и на посёлок Обрапрос. А в районе Февральской улицы зажигалки всё же спалили несколько дач! Только не знаю, были жертвы или нет!» – ответил тот подробностями.
– Надо же? Значит, тогда Борька чуть было не погиб?! – с жалостью взглянул Пётр на старшего брата.
– «А как тут у вас было… э-э, кажется шестнадцатого или семнадцатого октября, когда в Москве паника была?» – спросил младший.
– «Ну, панику мы не видели, а эвакуация шла во всю! Хотя всего дня три – четыре! А потом всё затихло» – ответил Борис.
– «Да-да! Как мне не помнить! Ведь тогда, шестнадцатого октября, по нашей дороге срезали все провода, и электрички не ходили! И я осталась в Москве! Хотя многие пошли по домам пешком?!» – вспомнила Ксения этот день.
– «А разве домоуправления в Москве в те дни работали?» – вспомнил Пётр свои давние трудности.
– «Да! Мы работали! Ходили по домам – проверяли светомаскировку, с людьми говорили, опечатывали пустующие квартиры… Ох, и уставала я тогда по этажам шастать!» – вспомнила Ксения Алексеевна.
– «А я жду и жду жену домой, а её всё нет и нет! Я тогда пошёл на станцию – встречать её и увидел, что сообщение с Москвой прервано, и всё понял!» – добавил Борис.
– «Мы потом видели, как по железной дороге мимо нас громыхали паровозы с товарными составами, чем только не нагруженными?! Станки, всякое оборудование, мебель, узлы… Я даже вагоны метро видела!? Жуть была! Я даже подумала – немец приближается!» – вновь вступила Ксения.
– «А числа с двадцатого сообщение восстановили! Но пассажирские вагоны оказались какие-то старые, допотопные!» – вмешался Борис.
– «Наверное, с царских времён? Там были и пригородные и спальные. Зато я, хоть домой стала ездить, правда ходили они без всякого расписания!» – уточнила его жена.
Из дальнейших рассказов брата и Ксении Пётр узнал, что их бомбили точно по расписанию – в семь и в десять вечера, когда жители Малаховки возвращались с работы, в том числе приезжали из Москвы. Но самой большой проблемой для Ксении было уехать в Москву утром. Поезда ходили не по расписанию, а приехавший люд спешил на знаменитый Малаховский рынок и с него, создавая на станции непроходимую толкучку. Поэтому Ксении Алексеевне иногда приходилось садиться на внезапно подошедший из Москвы поезд, чтобы на следующей станции Удельная пересесть на встречный до Москвы. Однако Малаховский рынок помогал многим людям поменять свои вещи на продукты и наоборот. Но вскоре, в марте, когда фронт откатился от Москвы, пустили и электричку, правда, пока лишь от Москвы до Люберец, от которых до Малаховки уже можно было дойти пешком. А это около десяти километров!? Самым трудным было пройти по охраняемому мосту через реку Пехорку. Иногда приходилось делать крюк.
Но к маю электричка пошла дальше, всё вошло в норму.
– Да! Пришлось Сюте помучиться! Волевая женщина! – взглянул Пётр на невестку восторженными глазами.
– «Ну, а весной, опасаясь голода, все занялись огородами! Овощи сажали не только на своей земле, но и на всех пустующих. Картофельные гряды были даже вдоль путей! У нас всё было засажено картошкой!» – с гордостью взглянул на жену Борис.
Ведь сельскохозяйственными работами на их приусадебном участке в основном приходилось заниматься Ксении Алексеевне.
Именно она прервала их затянувшуюся допоздна беседу, так как на следующий день семье предстояло множество дел, а братьям ещё и хорошенько поплотничать.
Утром в понедельник Пётр Петрович ехал на работу в приподнятом настроении. Ведь в воскресенье ему удалось потрудиться физически. И эта работа, по которой он давно соскучился, увлекла, просто захлестнула его.
Тем временем, и происходящие в мире события всё больше захлёстывали П.П. Кочета.
Для разработки статуса Индокитайской федерации французские колониальные власти неожиданно 2 августа открыли во вьетнамском городе Далат вторую конференцию. Поэтому делегация Хо Ши Мина прервал своё участие в конференции в Фонтенбло.
– Похоже, хитрые французы опять выкинули фортель! Наверно, чтоб обмануть Хо Ши Мина? Ну-ну, дождётесь! Видимо дело опять идёт к новой войне?! – предположил Кочет.
И последующие события косвенно подтвердили факт наступления бывших колоний на свою метрополию.
Тунисская компартия 4 августа распространила программу упразднения французского протектората с целью достижения независимости своей страны.
А их соседи – алжирцы – устами депутата Учредительного собрания Франции Ферхата Аббаса внесли в него проект конституции Алжирской республики, предусматривающий внутреннюю автономию Алжира. Но его проект был отвергнут.
– Ничего! Не всё сразу! Курочка, как известно, по зёрнышку клюёт! Лиха беда – начало! – рассуждал аналитик.
А на противоположной части материка Временный народный комитет Северной Кореи 10 августа национализировал японские и частные корейские промышленные предприятия, транспорт, банки и средства связи.
– Давно пора! – поддержал своих «братьев корейцев» Кочет.
В Тунисе же, ранее созданный по инициативе партии «Новый Дистур», руководимой Хабибом Бургибой, тунисский Национальный конгресс 23 августа принял декларацию о независимости Туниса. Однако французы не признали её, сохранив свой протекторат над Тунисом.
– И здесь, похоже, дело идёт к войне за независимость?! – предположил Пётр Петрович.
Послевоенные международные отношения во многих частях планеты постепенно накалялись. Закончилось, вызванное победой над фашизмом, иллюзорное ожидание нового мира и нового мирового порядка. Как раз за него теперь и разворачивалась новая и, видимо, не менее ожесточённая борьба.
Временная кажущаяся международная оттепель заканчивалось, как и заканчивалось лето. В воскресенье вечером 25 августа Пётр и Алевтина вместе покинули Малаховку, окончательно возвратясь домой.
А на работе П.П. Кочета неожиданно вызвал к себе старший помощник министра Б.Ф. Подцероб.
– «Пётр Петрович, я не забыл о вашей просьбе! И у меня для вас приятная новость! Руководство обдумало и удовлетворило ваше пожелание совершенствоваться во французском языке. Но с учётом уже укомплектованности курса в ВДШ, с учётом ваших воинских заслуг и разнообразных квалификаций, вы направляетесь на краткосрочные курсы повышения квалификации в ВИИЯКА! Ваши занятия там начнутся с девятого сентября! Но вам надо туда прибыть четвёртого числа! Вот ваше направление и необходимые документы – характеристика, выписки и прочее…, сами потом посмотрите! Идите в отдел кадров – оформляйте учебную командировку!» – протянул он растерявшемуся Кочету пачку бумаг.
– «Спасибо, Борис Фёдорович! А то я, было, совсем расстроился, что пролетел мимо ВДШ! Спасибо!» – принял он документы, крепко пожимая руку старшего помощника министра.
– «Да не стоит благодарности! Кстати, Пётр Петрович, по секрету скажу, что вами тут интересовались военные… из разведки! Так что смотрите…!» – непонятно на что намекнул молодой земляк, хитро улыбаясь.
– Ну, что ж! Процесс, как говориться, пошёл! Не в ВДШ, так на курсы повышения квалификации! А что это он намекал по поводу военной разведки?! ВИИЯКА?! Ха, вспомнили обо мне! Ладно! Поживём, увидим, узнаем, посмотрим! – радовался Кочет.
На следующий день, во вторник 27 августа, он узнал о возвращении Королевства Лаос под контроль Франции. Но теперь его занимали совсем другие мысли.
А в среду, 28 августа, получившая московскую прописку учительница начальных классов Алевтина Сергеевна Кочет выходила на работу в 243-ю женскую школу, размещавшуюся в доме № 11 по Александровскому переулку. К понедельнику 2 сентября ей предстояло подготовиться к приёму своего 3-го «А» класса. Перед новой работой она немного волновалась.
– Но я ведь учила других детей, и не только одних девочек, справлялась! Да и директором была, хоть и деревенской, но всё же целой школы! Хорошо хоть, что следующий день 3 сентября будет праздничным – после первого дня дух переведу! – успокаивала она себя.
И действительно, Указом Президиума Верховного Совета СССР ещё от 2 сентября 1945 был установлен праздничный нерабочий день 3 сентября, как «Праздник победы над Японией».
Готовился к новому учебному году и Пётр Петрович. Последней и значительной для него новостью, полученной на работе, было сообщение о распаде Коммунистической партии Кореи на Трудовую партию Южной Кореи и Трудовую партию Северной Кореи во главе с Ким Ду Боном. Но это произошло в результате предшествовавшего объединения компартии Кореи с Новой Народной Партией Кореи, созданной ещё в феврале вернувшимися из Китая коммунистами и занимавшими радикальную марксистскую позицию.
– А это, видимо, было неизбежно?! Ведь на юге Кореи американцы, и они вряд ли отдадут власть коммунистам! – про себя отметил Кочет.
– А может зря я не стал заниматься Кореей? Ведь вон в Московском институте Востоковедения ещё год назад открылось корейское отделение! Можно совершенствовать мой корейский язык, пока совсем не забыл! Да и обстановка на Корейском полуострове обостряется! Нашему МИДу и не только видимо предстоит там много работы?! А я мог бы перейти работать в Восточный отдел! – вдруг засомневался Пётр Петрович.
– Нет! Мне не надо разбрасываться, распылять свою энергию! Французы, так французы! В конце концов, и они мои давние предки! А предков надо чтить и изучать! – окончательно решил П.П. Кочет.
В понедельник 2 сентября Алевтина Сергеевна очно познакомилась со своими ученицами, чья прежняя учительница уволилась по беременности.
Девочек в классе оказалось ровно сорок.
Алевтина Сергеевна заранее изучила их данные. Все девочки учились вместе с первого класса, и только одна из них пришла в эту школу в прошлом году после возвращения семьи из Польши. Это была теперь десятилетняя Лариса Павловская. Её отец – командир дивизии генерал-майор Иван Григорьевич Павловский – с 1945 года был слушателем Высшей военной академии имени К.Е. Ворошилова. Поэтому они временно жили в комнате № 210 гостиницы ЦДКА.
Ученицы оказались разного возраста. В основном это были девочки 1937 года рождения, их было двадцать одна. По шесть учениц родились в 1936, в 1935 и в 1934 годах, а одна родилась даже в 1933 году. Лишь половина девочек жила в полных семьях. У четверти – отцы погибли на войне и у стольких же не жили с семьями или сведений не было.
– Да, война оставила свой след! Мне теперь придётся это учитывать! – поняла Алевтина Сергеевна.
На следующий день 3 сентября страна праздновала годовщину разгрома милитаристской Японии. В этот не рабочий день Пётр Петрович рассказал жене много интересного из своей службы на Дальнем Востоке.
А на следующий день он поехал на Волочаевскую улицу в дом № 3/4 оформляться на специальный курс повышения языковой квалификации в Военном институте иностранных языков (ВИИЯ), называвшийся так после официального переименования с 25 февраля 1946 года Красной армии в Советскую армию.
И у супругов Кочет начались долгие трудовые и учебные будни.
В этот первый послевоенный год работала и училась вся советская страна. Надо было скорее восстанавливать разрушенное войной народное хозяйство.
Но кое-что восстанавливалось и в мире. В частности, в результате плебисцита – монархия в Греции. А вот в соседней Болгарии монархия была упразднена.
В воскресенье 8 сентября неожиданно для супругов на Красной площади прошёл парад гвардейской танковой Кантемировской дивизии.
В середине сентября всё же интересующийся французскими делами П.П. Кочет узнал, что президент Демократической Республики Вьетнам Хо Ши Мин и министр по делам заморских территорий Франции Мариус Мутэ подписали совместную франко-вьетнамскую временную конвенцию. Она предусматривала прекращение военных действий, решение спорных вопросов и заключение окончательного общего договора между двумя странами.
А 4 октября Учредительное собрание Франции приняло новый избирательный закон. И король Лаоса 11 октября подписал указ о проведении выборов в Учредительное собрание своей страны.
К 13 октября на референдуме была одобрена новая Конституция Франции, и через два дня закрылась Парижская мирная конференция по итогам Второй мировой войны, на которой рассматривались мирные договоры с бывшими союзниками Германии: Болгарией, Венгрией, Италией, Румынией и Финляндией.
И в это же время Кочеты узнали о завершении Нюрнбергского процесса над главными военными преступниками Второй мировой войны и их казни 16 октября по приговору Международного военного трибунала.
За всеми этими международными событиями совершенно незаметными остались важные внутриполитические события в СССР. Произошли структурные изменения в руководстве Советского Союза, занимавшимся внешней политикой. Ещё год назад, 4 сентября 1945 года, был расформирован Государственный Комитет Обороны СССР. Вместо него и опять под руководством И.В.Сталина внешней политикой страны стала управлять, им же созданная, Комиссия Политбюро по внешнеполитическим делам – сначала «шестёрка», а потом «семёрка». Но через год полномочия этой комиссии расширились, пополнившись и внутриполитическими задачами.
Советские люди тогда ещё не знали, что 3 октября 1946 года по предложению И.В. Сталина было принято решение, закрепившее власть этого узкого руководства и фактически оставившее Политбюро не у дел:
1. Поручить Комиссии по внешнеполитическим делам Политбюро (шестёрка) заниматься впредь, наряду с вопросами внешнеполитического характера, также вопросами внутреннего строительства, внутренней политики.
2. Пополнить состав шестёрки председателем Госплана СССР тов. Вознесенским и впредь шестёрку именовать семёркой.
После этого все принципиальные решения в стране стали принимать: И.В. Сталин, В.М. Молотов, Л.П. Берия, А.И.Микоян, Г.М. Маленков, А.А. Жданов и Н.А. Вознесенский.
И теперь именно эта комиссия решала все ключевые государственные вопросы, но в первую очередь вопросы внешней политики.
Тридцать девятую годовщину Великой октябрьской социалистической революции семья Кочетов праздновала у себя дома. У Алевтины закончилась первая четверть, в течение которой ей удалось сплотить свой класс, направив девочек на отличную учёбу, дабы поддержать своих родителей, с энтузиазмом восстанавливающих разрушенное войной народное хозяйство.
Пётр тоже добился успехов, глубоко и с рвением втянувшись в учебный процесс, чувствуя, что язык поддаётся, всё быстро вспоминается и надёжно усваивается.
