Александр Островский
Таланты и поклонники
Явление третье
Дулебов и Мигаев.
Дулебов. Негина нам не годится, говорю я вам. Вы обязаны угождать благородной публике, светской, а не райку. Ну, а нам она не по вкусу, слишком проста, ни манер, ни тону.
Мигаев. Гардеробу не имеет хорошего, а талант большой-с.
Дулебов. Ну, талант! Много вы, мой милый, понимаете!
Мигаев. Действительно, ваше сиятельство, я понимаю не очень много, но ведь мы судим… извините, ваше сиятельство, по карману: делает сборы большие, так и талант.
Дулебов. Ну, да, конечно; вы материалисты.
Мигаев. Совершенно справедливо изволили сказать, ваше сиятельство, мы материалисты.
Дулебов. Вы не понимаете этого… тонкого… как это сказать… этого шику.
Мигаев. Не понимаем, ваше сиятельство. Но позвольте вам доложить, я в прошлом году выписал знаменитость с шиком на великосветские роли…
Дулебов. Ну, что же?
Мигаев. Убыток, ваше сиятельство. Ни красы, ни радости.
Дулебов. Красы не было? Ну, как это возможно сказать, как можно позволить себе сказать, что красы не было!
Мигаев. Виноват, ваше сиятельство. Краса, действительно, была: бывало, когда она одевается, так вся труппа подле уборной, кто в двери, кто в щелочки. Ведь у нас уборные прозрачные, ажур устроены.
Дулебов (хохочет). Ха, ха, ха! Вот видите! Ну, и радость тоже.
Мигаев. Так точно-с, и радость была… для вашего сиятельства, а для меня горе.
Дулебов. Ха, ха, ха! Ты каламбурист.
Мигаев. Нельзя же без этого, всего есть понемножку, а то пропадешь; наше звание такое, ваше сиятельство.
Дулебов. Ты бы водевили писал. Извините, я вам говорю «ты»… Но это только знак расположения, мой милый.
Мигаев. А из чего же мы и бьемся, как не из расположения. Только осчастливьте, ваше сиятельство… А там «ты ли, вы ли» – это решительно все равно.
Дулебов. Нет, зачем же! Я учтив, я всегда деликатен. Так что же вы водевилей не пишете?
Мигаев. Пробовал, ваше сиятельство.
Дулебов. Ну, что же?
Мигаев. Театрально-литературный комитет не одобряет.
Дулебов. Странно. Отчего же так?
Мигаев. Не могу знать, ваше сиятельство.
Дулебов. А вы в другой раз, коли напишете, так скажите мне. Я вам сейчас… у меня там… Ну, да что тут. Только скажите.
Мигаев. Слушаю, ваше сиятельство.
Дулебов. А я уж это сейчас… У меня там… Ну, да что толковать, только скажите… А я вам, вместо Негиной, выпишу актрису настоящую; и собой (разводит, руками) уж, мое почтение! Пальчики оближете.
Мигаев. Пальчики облизать, это ничего, это еще можно стерпеть, не пришлось бы кулаком слезы утирать, ваше сиятельство?
Дулебов. Ха, ха, ха! Вы каламбурист! Нет, право, пишите водевили, пишите, я советую. А актриса, я вам говорю, прелесть.
Мигаев. Цена, ваше сиятельство?
Дулебов. Ну, цена, конечно, подороже.
Мигаев. Из каких же доходов, ваше сиятельство? Где взять прикажете? И так год от году на них цена растет; а сборы все хуже да хуже. Платим жалованье, очертя голову, точно миллионщики. Разве исполу, ваше сиятельство?
Дулебов. Что такое «исполу»! Как так исполу?
Мигаев. Пополам, половину жалованья вы, половину я.
Дулебов. Ха, ха, ха! Ну, пожалуй…. Ну, что такое Негина! Какая это первая актриса! С ней скучно, мой милый, она не оживляет общества, она наводит на нас уныние.
Мигаев. Что же делать! Уж если так угодно вашему сиятельству, так я с ней контракта не возобновлю.
Дулебов. Да, непременно.
Мигаев. У нее контракт кончается.
Дулебов. Ну, вот и прекрасно. Вся наша публика будет вам благодарна.
Мигаев. Да публики-то вашей, ваше сиятельство, только первый ряд кресел.
Дулебов. Зато мы даем тон.
Мигаев. Кабы не прогадать.
Дулебов. О нет, не беспокойтесь! Публика к ней охладела: вот посмотрите, в бенефис у ней совсем сбору не будет. Хотите пари?
Мигаев. Спорить не смею.
Дулебов. Да и нельзя со мной спорить; я лучше вас знаю публику и понимаю дело. А я такую актрису выпишу, что она здесь всех одушевит. Мы тогда заживем припеваючи.
Мигаев. Припеваючи? Волком бы не завыть, ваше сиятельство.
Дулебов. Ха, ха, ха! Нет, ты каламбурист, решительно каламбурист. Ах, извините! Это у меня, когда уж очень я разговорюсь, в дружеской беседе, а то я вообще деликатен… Я даже и с прислугой… (Вынимает портсигар.) Хочешь сигару?
Мигаев. Пожалуйте, ваше сиятельство. (Берет сигару.) Дорогие-с?
Дулебов. Я дешевых не курю.
Мигаев. А у меня горе, ваше сиятельство.
Дулебов. Что такое?
Мигаев. Трагик запил. Вон он бродит по саду.
Дулебов. А паспорт у него в порядке?
Мигаев. Когда ж у них в порядке бывают, ваше сиятельство.
Дулебов. Так можно пугнуть: что, мол, по этапу на место жительства.
Мигаев. Нет, уж пугать-то их, ваше сиятельство, не приходится: себе дороже.
Дулебов. А что?
Мигаев. Душа у них очень широка, ваше сиятельство. Мне, говорит, хоть в Камчатку, а ты – мерзавец! Да так он это слово, ваше сиятельство, выразительно выговорит, что не до разговоров, а только подумываешь, как бы ноги унести.
Дулебов. Да, в таком случае лучше лаской.
Мигаев. Уж и то ласкаю. Удивляются, ваше сиятельство, что укротители ко львам в клетку ходят; нас этим не удивишь. Я скорей соглашусь ко льву подойти, чем к трагику, когда он не в духе или пьян.
Дулебов. Ха, ха, ха! Однако задали они вам страху. Я пойду поищу своих. (Уходит за театр.)
Входит Трагик.
Явление четвертое
Мигаев и Трагик.
Мигаев (подавая сигару). Хочешь сигару?
Трагик. Грошовая? От тебя ведь хорошей не дождешься.
Мигаев. Нет, хорошая, княжеская.
Трагик. А что ж сам не куришь?
Мигаев. Да у меня свои-то лучше. (Вынимает серебряный портсигар.)
Трагик. Вот какой портсигар у тебя, а говоришь, денег нет.
Мигаев. Да, чудак, давно б я его заложил, да нельзя – дареный, в знак памяти, пуще глазу его берегу. Видишь надпись: «Гавриилу Петровичу Мигаеву от публики».
Трагик. Ефиоп!
Мигаев. Толкуй с тобой, коли ты резонов не понимаешь. Вон публика; должно быть, акт кончился. (Уходит.)
Трагик (вслед ему). Ефиоп! (Садится к столу.) О люди, люди! (Опускает голову на руки.)
Входят Дулебов, Великатов, Бакин и Вася.
Явление пятое
Трагик, Дулебов, Великатов, Бакин и Вася.
Бакин. Это прекрасно; так их и надо учить, вперед умнее будут. Я в кассу заходил, справлялся; сбору четырнадцать рублей.
Вася. Капитал небольшой-с. Еще завтра поторгуют утром да вечером; оно и понаберется.
Бакин. Сто рублей. Больше не будет.
Вася. И то деньги-с.
Бакин. Не велики. Ведь, чай, и должишки есть, за тряпочки за разные. Без этого актрисы не живут. (Васе.) Вам не должна?
Вася. Мы в кредит не отпускаем-с.
Бакин. Скрываете. Я это люблю, это очень приятно, когда общественное мнение так дружно высказывается. (Великатову.) Как вы полагаете?
Великатов. Совершенно согласен с вами.
Бакин. Она в лице князя оскорбила наше общество; а общество платит ей за это равнодушием, дает ей понять, что оно забыло о ее существовании. Вот когда придется ей зубы на полку положить, так и выучится приличному обхождению.
Вася. Чем же госпожа Негина оскорбила его сиятельство?
Бакин. Да вы знаете князя Ираклия Стратоныча? Вот он!
Вася. Как же нам не знать-с, и кто ж в наших палестинах не знает их сиятельства!
Дулебов. Да, мы с ним знакомы, я еще и отца его…
Бакин (Васе). Значит, вы знаете, что это за человек? Это человек в высшей степени почтенный, это наш аристарх, душа нашего общества, человек с большим вкусом, умеющий хорошо пожить, человек, любящий искусство и тонко его понимающий, покровитель всех художников, артистов, а преимущественно артисток…
Дулебов. Не довольно ли?
Бакин. Каждому по заслугам, князь. И кроме того, человек щедрый, гостеприимный, отличный семьянин. Господа, заметьте это! Это редкость в наше время. Ну, одним словом, человек почтеннейший во всех отношениях. Так я говорю?
Вася. Точно так-с.
Бакин (Великатову). Кажется, тут двух мнений быть не может?
Великатов. Совершенно с вами согласен.
Бакин. И этот, господа, почтеннейший во всех отношениях человек и отличный семьянин пожелал осчастливить своей благосклонностью девицу и именно Негину. Что тут дурного, я вас спрашиваю. Он очень учтиво говорит ей: «Хотите, душенька, идти ко мне на содержание?» А она изволила обидеться и расплакаться.
Дулебов. Нет уж, Григорий Антоныч, оставьте, сделайте одолжение!
Бакин. Почему же, князь?
Дулебов. Вы когда начнете хвалить кого-нибудь, так у вас выходит, что почтенный во всех отношениях человек оказывается совсем непочтенным.
Бакин. Как вам угодно. Я не знаю… я всегда говорю правду. Позвольте, князь, я продолжу немножко. Так, изволите видеть, госпожа Негина обиделась. Ей бы и в голову не пришло обижаться, по крайней мере своим умом ей бы никак до этого не дойти, потому что, в сущности, тут для нее нет ничего обидного. Оказывается постороннее влияние.
Дулебов. Да, я слышал.
Бакин. У этой барышни нашелся наставник, студент; значит, дело объясняется просто.
Дулебов. И в театр проникли.
Бакин. Знали бы свое дело, резали бы собак да лягушек; а то вздумали актрис просвещать. Ученая пропаганда между актрисами – дело опасное; против нее надо принять неотложные меры.
Дулебов. Конечно.
Бакин. Ну, как они просветят их в самом деле, куда ж нам тогда с князем деться?
Дулебов. Ну, уж довольно; прошу вас!
Бакин. Извольте, я кончил. (Великатову.) Вы, кажется, хотели уехать сегодня?
Великатов. Не всегда можно рассчитывать наверное. Я действительно хотел уехать сегодня; но теперь мне представляется одна операция, на которую я прежде не рассчитывал.
Бакин. Нажива манит?
Великатов. Это дело рискованное: можно и нажить, а очень легко и потерять.
Бакин. Хорошо бы сегодня поужинать вместе.
Великатов. Что ж, я не прочь.
Бакин. Князь, как вы?
Дулебов. Да, пожалуй, поедемте.
Бакин. Сойдемся здесь по окончании спектакля, да и поедем куда-нибудь! Теперь что там? Дивертисмент?
Вася. Рассказчик какой-то рассказывает.
Дулебов. Что ж, пойдемте посмеемтесь.
Бакин. Коли есть чему, прибавьте, князь.
Бакин, Дулебов и Великатов уходят.
Трагик. Где мой Вася?
Вася (подходя). Здесь Вася. Что тебе?
Трагик. Где ты, братец, пропадаешь?
Вася. Да тебе что нужно-то от меня, говори скорее!
Трагик. Что нужно! Уважение нужно. Разве ты своей обязанности не знаешь?
Вася. Ну, подожди немножечко; уважу. Ведь уж долго ждал, так немножко-то подождать можешь. Я пойду рассказчика послушаю: все наши там. Ну, будь друг, не держи меня!
Трагик. Ступай! Я благороден.
Вася уходит.
Со сцены выходят Негина, Смельская и Мелузов; у него на руке плед и накидка Негиной.
Явление шестое
Трагик, Негина, Смельская и Мелузов.
Смельская. Да, Саша, твое положение очень неприятное, я понимаю; только я тут ни в чем не виновата. Ах, Саша, и я в большом затруднении.
Негина. Не может быть, какие у тебя затруднения! Я не верю. Тебе так легко, хорошо живется на свете.
Смельская. А вот видишь… (Отводит Негину к стороне.) За мной очень ухаживает князь.
Негина. Так что ж! Уж это твое дело.
Смельская. Конечно, мое дело, я это знаю; но мне и Великатова не хочется упустить.
Негина (с некоторым волнением). А разве Великатов тоже за тобой ухаживает?
Смельская. Он странный какой-то: каждый день бывает у меня, исполняет все мои желания, а ничего не говорит… Он робок, должно быть. Ведь бывают такие характеры. Как мне теперь поступить, уж я и не знаю. Показать князю холодность – наживешь врага; а Великатов, пожалуй, уедет завтра, и его потеряешь. Любезничать с князем будет и неблагодарно с моей стороны, да и Великатов мне гораздо больше нравится.
Негина. Еще бы! Конечно… Кому он не понравится!
Смельская. Ты находишь? А что я узнала про него! Ведь у него миллионное состояние; он только прикидывается таким простым. Уж и не знаю, что мне делать. Поверишь ли, Саша, измучилась.
Негина. Я ведь ничего не понимаю в этих делах; спроси вон Петра Егорыча.
Смельская. Что ты! А он-то что понимает? Он будет городить свою философию; нужно очень. И ты, милая Саша, напрасно его слушаешь! Не слушай, не слушай ты его, коли добра себе желаешь! Он тебя только с толку сбивает. Философия-то хороша в книжках; а он поживи-ка, попробуй, на нашем месте! Уж есть ли что хуже нашего женского положения! Ты домой, так пойдем!
Негина. Мне бы хотелось поговорить с Гаврилом Петровичем, я его дожидаюсь.
Смельская. Так и я подожду.
Подходят к Мелузову, который смотрит на Трагика.
Трагик (поднимая голову, Мелузову). Кто ты такой? Зачем ты здесь?
Негина. Он со мной пришел.
Трагик. Александра Николавна!.. Саша! Офелия! Зачем он здесь?
Негина. Это мой жених, мой учитель.
Трагик. Учитель! Чему же он тебя учит?
Негина. Всему хорошему.
Трагик (Мелузову). Ну, поди сюда!
Мелузов подходит.
Давай руку!
Мелузов подает руку.
Я сам тоже учитель, да, учитель. Что ты на меня смотришь? Я учу богатого купца.
Мелузов. А позволено ли мне будет спросить?..
Трагик. Спрашивай!
Мелузов. Чему, например, вы учите?
Трагик. Благородству.
Мелузов. Предмет серьезный.
Трагик. Я думаю, да-с… я думаю. Это не то, что твоя география какая-нибудь. Значит, мы с тобой учителя, ну, и прекрасно. По этому случаю пойдем в буфет, выпьем и, разумеется, на твой счет.
Мелузов. Ну, уж извините! На этом поприще я вам не товарищ, я не пью.
Трагик. Саша, Саша! Александра! К нам, к артистам, в храм муз, кого ты водишь с собой!
Мелузов. Да пойдемте! Вы будете пить вино, а я стакан воды выпью.
Трагик. Пошел ты к черту! Уберите его! (Опускает голову.) Где мой Вася?
Входят Дулебов, Великатов, Бакин, Вася, за ними лакей из буфета с бутылкой портвейна и рюмками: несколько лиц из публики, которые остаются в глубине сцены.
Явление седьмое
Дулебов садится на скамейку с правой стороны, с ним рядом садятся: Смельская, неподалеку от них Мелузов и Негина; к ним подходят с левой стороны Великатов и Бакин. Трагик сидит в прежнем положении, к нему подходят Вася и лакей из буфета, который ставит бутылку и рюмки на стол и отходит к стороне. Публика частию стоит, а частию садится за столики в глубине. Потом Мигаев.
Вася (Трагику, наливая рюмку вина). Покорнейше прошу, пожалуйте!
Трагик. Не проси, и так выпью. К чему много слов: «Покорнейше прошу, пожалуйте!» Скажи: пей! Видишь, как просто – всего только одно слово; а какая мысль глубокая.
Из театра выходит Мигаев.
Негина. Гаврило Петрович, пожалуйте сюда!
Мигаев (подходя к Негиной). Что вам угодно?
Негина. На сцене вы всё бегали от меня; я желаю теперь поговорить с вами здесь, при посторонних.
Мелузов. Да, интересно будет выслушать от вас мотивы ваших поступков.
Мигаев. Каких поступков-с?
Мелузов. Вы назначили бенефис Александры Николавны в самом конце ярмарки.
Мигаев. Самое лучшее время-с. По контракту я обязан дать бенефис госпоже Негиной во время ярмарки; но там не сказано, в начале или в конце; это уж мое дело-с.
Мелузов. Вы стоите на почве закона; это я понимаю. Но, кроме закона, существуют еще для человека нравственные обязанности.
Мигаев. Это какие же такие-с, и к чему весь этот разговор?
Мелузов. А вот послушайте: вы отодвинули бенефис до последнего дня, поздно выпустили афиши и не дали Александре Николавне сыграть перед бенефисом. Это ваши поступки.
Мигаев. Точно так-с.
Мелузов. Но Александра Николавна этого не заслужила, потому что в продолжение ярмарки доставляла вам всегда полные сборы, чего другие не делали. Вот и потрудитесь оправдать свое поведение.
Трагик. Ефиоп!
Мигаев. Сколько мне известно, вы у нас в театре не служите; а посторонним я в своих делах отчета не даю-с.
Дулебов. Разумеется. Что за допрос! Он хозяин в театре, он поступает, соображаясь с своими расчетами и выгодами.
Мелузов. Тем не менее такие поступки называются неблаговидными, и господин, позволяющий себе подобный образ действий, не имеет права считать себя честным человеком. О чем я и имею честь объявить вам перед публикой. И затем мы считаем себя удовлетворенными.
Мигаев. Как вам угодно-с, как вам угодно-с, мне все равно. У публики вкусы разные, на всех не угодишь: вам мои поступки не нравятся, а князь их одобряет.
Мелузов. Какое мне дело до князя! Нравственные-то законы для всех одинаковы.
Мигаев подходит к князю.
Бакин. Вот охота людям даром терять красноречие, проповедовать Мигаеву об честности! Уж это очень наивно. Честность он давно считает предрассудком, и для него разницы между честным и бесчестным поступком не существует, пока его не побили. А вот плюхи две-три влетит, тогда он задумается: должно быть, мол, я какую-нибудь мерзость сделал, коли меня бьют.
Трагик. Да и влетит, и дождется, уж это я ему давно пророчу.
Мигаев (подойдя к Негиной). Значит, вы, госпожа Негина, изволите быть на меня в претензии?
Негина. Конечно. И вы еще спрашиваете.
Мигаев. В таком случае, что же вас заставляет служить у меня? Контракт ваш кончается.
Негина. Да, но ведь вы сами просили, чтоб я его возобновила.
Мигаев. Извините, передумал-с. По требованию публики, должен на ваше место пригласить другую артистку.
Негина стоит в изумлении.
Трагик. Офелия, удались от людей!
Негина. Вы должны были предупредить меня заранее; у меня были приглашения от других антрепренеров; я всем отказывала, я верила вашему слову.
Мигаев. Словам-то вы напрасно верите. Мы за каждое свое слово отвечать никак не можем – мы зависим от публики и должны исполнять ее желания.
Негина. Куда же мне теперь, я и не знаю; вы меня поставили в такое положение…
Мигаев. Виноват-с. С другой бы артисткой я так и не сделал; но вы такой талант, для вас никакого ущерба не будет, вас везде примут с радостью.
Негина (сквозь слезы). Вы еще смеетесь надо мной… Но хорошо еще, что вы мне это сказали накануне моего бенефиса… Я завтра прощусь с публикой… которая меня так любит… Надо напечатать, что я играю в последний раз.
Вася. Мы и без афиш везде разблаговестим.
Негина (Великатову). Вы, Иван Семеныч, не уедете до завтра?
Великатов. Нет, еще не уеду-с.
Негина. Значит, будете в театре?
Великатов. Непременно.
Бакин. Только вы этого на свой счет не принимайте: он остается не для вашего бенефиса, у него еще не кончены дела – есть в виду какая-то операция.
Великатов. Действительно есть. Эта операция не секрет, господа; я ее не скрою от вас; я хочу купить бенефис у Александры Николавны. Может быть, и наживу что-нибудь.
Негина. Как? Вы хотите купить мой бенефис? Вы не шутите? Это еще новая обида, новая насмешка надо мной?
Великатов. Нисколько не шучу. Как вы цените ваш бенефис, что вам угодно получить за него?
Негина. Я ни во что его не ценю; он ничего не стоит. Дай Бог, чтобы убытку не было.
Вася. Напрасно изволите беспокоиться: ваш бенефис оченно можно купить-с.
Великатов. Сколько может получить бенефициант, если театр полон и цены большие? Ведь брал же кто-нибудь очень хорошие бенефисы?
Трагик (ударяя кулаком по столу). Я.
Вася. Мы с ним в начале ярмарки триста пятьдесят рублей взяли.
Великатов. Угодно вам получить триста пятьдесят рублей?
Негина. Я не могу; это очень много, это подарок… Я не желаю подарков, это не в моих правилах.
Великатов. Как приятно слышать такие речи от молодой артистки! Сейчас видно, что у вас есть хороший руководитель, человек с честными, благородными убеждениями.
Вася. Да ничего не дорого, Александра Николавна, помилуйте-с! Уж коли Иван Семеныч берутся за это дело, так у вас завтра вся ярмарка будет. Я пятьдесят рубликов накину; угодно взять четыреста рублей?
Великатов. Нет, извините, я не уступлю, я предлагаю Александре Николавне пятьсот рублей.
Вася. Шабаш, дальше не пойду; цена настоящая.
Негина. Да что вы делаете, господа? Ведь у меня бенефис половинный, да еще расходы.
Вася. В убытке не будем-с; люди коммерческие; завтра к одиннадцати часам ни одного билета не останется. (Великатову.) Позвольте в долю войти! Пожалуйте два бельэтажа и дюжину кресел!
Великатов. Возьмите у кассира да скажите ему, чтобы он деньги за билеты, которые продал, и все оставшиеся билеты, исключая верхних, доставил мне сейчас же! Я здесь подожду.
Вася. Хорошо, я скажу-с. Извольте получить за два бельэтажа и двенадцать кресел. (Отдает деньги.)
Великатов (принимает деньги). Тут сто рублей.
Вася. Так точно, в расчете-с. Позвольте, тут наших есть человека четыре, так, может, найдутся охотники; я сейчас сбегаю. (Уходит в глубь сцены.)
Великатов. Я еще не получил вашего согласия, Александра Николавна.
Негина (Мелузову). Как мне поступить, Петр Егорыч? Я не знаю; как вы скажете, так я и сделаю.
