Александр Островский
Бешеные деньги
Явление десятое
Лидия и Надежда Антоновна.
Надежда Антоновна. Лидия, муж твой или скуп, или не имеет состояния.
Лидия (с испугом). Что вы говорите?
Надежда Антоновна. Он давеча сказал мне, что так жить ему не позволяют средства и что надо сократить расходы. Что ж будет, если он узнает, сколько мы сделали долгов до свадьбы и что все придется платить ему? Твоих долгов он и знать не хочет.
Лидия. А где ж прииски?
Надежда Антоновна. Выдумка Глумова.
Лидия. Я погибла. Я, как бабочка, без золотой пыли жить не могу; я умру, умру.
Надежда Антоновна. Мне кажется, у него есть деньги, только он скуп. Если б ты оказала ему побольше ласки… Переломи себя.
Лидия (задумавшись). Ласки? Ласки? О, если только нужно, он увидит такую ласку, что задохнется от счастья. Это мне будет практикой. Мне нужно испробовать себя, сколько сильна моя ласка, и что она стоит на вес золота. Мне это годится вперед, мне без золота жить нельзя.
Надежда Антоновна. Страшные слова говоришь ты, Лидия.
Лидия. Страшней бедности ничего нет.
Надежда Антоновна. Есть, Лидия: порок.
Лидия. Порок! Что такое порок? Бояться порока, когда все порочны, и глупо, и нерасчетливо. Самый большой порок есть бедность. Нет, нет! Это будет первый мой женский подвиг. Я доселе была скромно кокетлива, теперь я испытаю себя, насколько я могу обойтись без стыда.
Надежда Антоновна. Ах, перестань, Лидия! Ужасно! Ужасно!
Лидия. Вы старуха, вам бедность не страшна; я молодая и хочу жить. Для меня жизнь там, где блеск, раболепство мужчин и безумная роскошь.
Надежда Антоновна. Я не слушаю.
Лидия. Кто богаче, Кучумов или Телятев? Мне это нужно знать, они оба в моих руках.
Надежда Антоновна. Оба они богаты и мотают, но Кучумов богаче и добрее.
Лидия. Только мне и нужно. Где у вас счеты из магазинов и лавок? Давайте сюда!
Надежда Антоновна (достает из кармана). Вот все. (Уходит.)
Лидия берет их и решительным шагом идет в кабинет мужа. Навстречу ей выходит Васильков.
Явление одиннадцатое
Лидия и Васильков.
Лидия. Я шла к тебе.
Васильков. А я к тебе.
Лидия. Вот и прекрасно. Мы сошлись на полдороге; куда же нам идти, к тебе или ко мне? Туда? (Указывает на свои комнаты.) Туда, что ли? Говори, милый ты мой! А? Ну!
Васильков. Остановимся пока на полдороге. Поболтаем полчасика до обеда. Ты меня, Лидия, прости, я тебя так часто оставляю одну.
Лидия. Чем реже я тебя вижу, тем дороже ты для меня. (Обнимает его.)
Васильков. Что с тобою, Лидия? Такая перемена меня удивляет.
Лидия. Да разве я не живой человек, разве я не женщина! Зачем же я выходила замуж? Мне нечего стыдиться моей любви к тебе! Я не девочка, мне двадцать четыре года… Не знаю, как для других, а для меня муж все, – понимаешь, все. Я и так долго дичилась тебя, но вижу, что это совершенно напрасно.
Васильков. Совершенно напрасно.
Лидия. Теперь уж, когда мне придет в голову задушить тебя в своих объятиях, так и задушу. Ты мне позволь.
Васильков. Да как не позволить.
Лидия. Я не знаю, что со мной сделалось. Я не любила тебя прежде и вдруг привязалась так страстно. Слышишь, как бьется сердце? Друг мой, блаженство мое! (Плачет.)
Васильков. Но об чем же ты плачешь?
Лидия. От счастия.
Васильков. Я должен плакать. Я искал в тебе только изящную внешность и нашел доброе, чувствительное сердце. Полюби меня, я того стою.
Лидия. Я тебя и так люблю, мой дикарь.
Васильков. Да, я дикарь; но у меня мягкие чувства и образованный вкус. Дай мне твою прелестную руку. (Берет руку Лидии.) Как хороша твоя рука! Жаль, что я не художник.
Лидия. Моя рука! У меня нет ничего моего, все твое, все твое. (Прилегает к нему на грудь.)
Васильков (целуя руку Лидии). Дай мне обе!
Лидия прячет счеты в карман.
Что ты там прячешь?
Лидия. Ах, пожалуйста, не спрашивай меня! Друг мой, прошу тебя, не спрашивай!
Васильков. Зачем ты так просишь? Если есть у тебя тайна, так береги ее про себя, я до чужих тайн не охотник.
Лидия. Разве у меня могут быть тайны? Разве мы не одна душа? Вот мой секрет: в этом кармане у меня счеты из магазинов, по которым maman должна заплатить за мое приданое. Она теперь в затруднении, отец денег не высылает, у него какое-то большое предприятие. Я хотела заплатить за нее из своих денег, да не знаю, достанет ли у меня в настоящую минуту. Видишь, какой вздор.
Васильков. Покажи мне эти счеты!
Лидия (отдает счеты). На! Зачем они тебе, не понимаю.
Васильков. А вот зачем: за то блаженство, которое ты мне нынче доставила, я заплачу за твое приданое. Все равно, ведь я мог жениться на бедной, пришлось бы делать приданое на свой счет. А еще неизвестно, любила ли бы она меня, а ты любишь.
Лидия. Нет, нет! Я тоже должна чем-нибудь заплатить матери за ее заботы обо мне.
Васильков. Береги свои деньги, дитя мое, для себя. Василий!
Входит Василий.
Подай со стола из кабинета счеты.
Василий приносит счеты и уходит. Входит Надежда Антоновна.
Васильков садится к столу и начинает разбирать счеты.
Явление двенадцатое
Васильков, Лидия и Надежда Антоновна.
Лидия (тихо Надежде Антоновне). Он все заплатит. (Ложится на диван и берет книгу в руки. Громко.) Мaman, не будемте мешать ему, он занят. (Надежде Антоновне, которая садится в головах Лидии, – тихо.) Он у меня в руках.
Васильков (считая на счетах). Лидия, тут счет за обои и за драпировки, которые никак не могут идти в приданое.
Лидия. Ах, мой друг, все это надо было подновить к нашей свадьбе, к нам так много народу стало съезжаться. Не будь моей свадьбы, мы бы не решились на такую трату.
Надежда Антоновна. Простояло бы еще зиму.
Васильков. Ну, хорошо, хорошо. (Считает).
Лидия (Надежде Антоновне тихо). Я вам говорю, что он заплатит за все, решительно за все.
Входит горничная, очень модно одетая, и подает Лидии счет: та показывает ей рукой на мужа. Горничная подает счет Василькову: тот, пробежав его, кивает головой на жену и продолжает стучать на счетах. Горничная опять подает счет Лидии, та берет его и небрежно бросает на пол. Горничная уходит. Входит Андрей с двумя счетами; повторяется точно та же история. Андрей уходит. Входит Василий с десятком счетов и подает их Василькову.
Василий. Вот их сколько, сударь! Что французов там дожидается!
Васильков. Подай барыне!
Василий подает, Лидия бросает их на пол.
Василий (подбирая счеты). Зачем же бросать! Счет – ведь это документ, по ём надо деньги платить.
Лидия. Вон отсюда! Я не могу видеть тебя!
Василий разглаживает каждый счет, кладет их аккуратно на стол и уходит.
Васильков (встает и ходит по комнате). Я кончил. Тут тридцать две тысячи пятьсот сорок семь рублей девяносто восемь копеек. Эта сумма для меня слишком значительна, но я заранее дал тебе слово и потому заплатить должен. Я займу сегодня, сколько будет нужно; но чтоб сохранить равновесие в бюджете, мы должны будем надолго значительно сократить наши расходы. Через улицу, напротив, есть одноэтажный домик в три окна на улицу; я его смотрел, он для нас будет очень достаточен. Надо распустить прислугу: я себе оставлю Василья, а ты одну горничную, подешевле, – повара отпустим и наймем кухарку. Лошадей держать не будем.
Лидия (смеется). Как же мы без лошадей останемся? Ведь лошади для того и созданы, чтоб на них ездить. Неужели вы этого не знаете? На чем мы выезжать будем? В аэростате ведь никто еще не ездил. Ха, ха, ха!
Васильков. Когда сухо – пешком, а грязно – на извозчике.
Лидия. Вот любовь-то ваша!
Васильков. Я оттого и не хочу разориться, что люблю тебя.
Лидия. Подите скорей! Соmmis дожидаются, они люди порядочные. Это неучтиво! Им надо заплатить.
Васильков. Платите вы, у вас есть свои деньги.
Лидия. Я не заплачу.
Васильков. Вас заставят судом.
Лидия. Но мне нечем заплатить! Боже мой! (Закрывает лицо руками.)
Надежда Антоновна (горячо). За что вы терзаете нас? Мы заслуживаем лучшей участи. Мы ошиблись – вы бедны, но мы же стараемся и поправить эту ошибку. Конечно, по грубости чувств, вы едва ли поймете нашу деликатность, но я приведу вам в пример моего мужа. Он имел видное и очень ответственное место; через его руки проходило много денег, – и знаете ли, он так любил меня и дочь, что, когда требовалась какая-нибудь очень большая сумма для поддержания достоинства нашей фамилии или просто даже для наших прихотей, он… не знал различия между своими и казенными деньгами. Понимаете ли вы, он пожертвовал собою для святого чувства семейной любви. Он был предан суду и должен был уехать из Москвы.
Васильков. И поделом.
Надежда Антоновна. Вы не умеете ценить его, оцените хоть нас! Вы бедны, мы вас не оставим в бедности; мы имеем связи. Мы ищем и непременно найдем вам хорошее место и богатую опеку. Вам останется только подражать моему мужу, примерному семьянину. (Подходит к Василькову, кладет ему руку на плечо и говорит шепотом.) Вы не церемоньтесь!.. Понимаете? (Показывает на карман.) Уж это мое дело, чтоб на вас глядели сквозь пальцы. Пользуйтесь везде, где только можно.
Васильков. Да подите ж прочь с вашими советами! Никакая нужда, никакая красавица меня вором не сделают. Если вы мне еще о воровстве заикнетесь, я с вами церемониться не буду. Лидия, перестань плакать! Я заплачу за тебя, но в последний раз и с таким условием: завтра же переехать в этот домик с тремя окнами, – там и для маменьки есть комната, – и вести жизнь скромную. Мы не будем никого принимать. (Рассматривает счеты.)
Лидия (прилегая на плечо к матери). Надо с ним согласиться. (Тихо.) У нас будут деньги, и мы с вами будем жить богато. (Громко мужу.) Мой друг, я согласна. Не противиться тебе, а благодарить тебя я должна. (Тихо матери.) Как я проведу его. (Громко мужу.) Мы не будем никого принимать.
Васильков (считая). Я знаю, что ты у меня умница.
Лидия. Но старик Кучумов, он благодетель всего нашего семейства, почти родственник.
Васильков (считая). Ну, Кучумова можно.
Лидия судорожно сжимает матери руку.
Надежда Антоновна (тихо). Ты что-то затеваешь?
Лидия (тихо). Затеваю. Никто так меня не унижал, как он. Я теперь не женщина, я змея! И я его больно ужалю.
Васильков. Однако ты порядочная мотовка!
Лидия (кидается ему на шею). Ну, прости меня, душа моя, жизнь моя! Я сумасшедшая, избалованная женщина; но я постараюсь исправиться. Мне такие уроки нужны, не жалей меня!
Васильков. Значит, мир?
Лидия. Мир, мир, надолго, навсегда.
Васильков. Ну вот и прекрасно, моя милая! По крайней мере, мы теперь знаем друг друга. Ты знаешь, что я расчетлив, я знаю, что ты избалована, но зато любишь меня и доставишь мне счастье, на которое грубому труженику нельзя было надеяться и которое мне дорого, очень дорого, моя Лидия, мой ангел! (Обнимает жену.)
Действие четвертое
Лица:
Надежда Антоновна.
Васильков.
Лидия.
Кучумов.
Телятев.
Глумов.
Василий.
Весьма скромная зала, она же и кабинет; по сторонам окна, на задней стене, направо от зрителей, дверь в переднюю, налево – во внутренние комнаты, между дверей изразцовая печь; меблировка бедная: письменный стол, старое фортепьяно.
Явление первое
Васильков сидит у стола и собирает бумаги, Василий стоит за стулом.
Васильков. Ну что, Василий Иваныч, барыня, кажется, начинает привыкать и к новой квартире, и к тебе?
Василий. Насчет квартиры не знаю, сударь, что сказать. Все смеются с маменькой по-французски. А про меня уж что! Как еще только я жив!
Васильков. Что ты, Бог с тобою!
Василий. Да помилуйте, Савва Геннадич, сударь! Им нужно, чтоб в штиблетах, а я не могу. Какой же я камардин, коли я при вас служащий, все одно как помощник. Помилуйте, Савва Геннадич, мы, может быть, с вами нужду видали вместе, может быть, тонули вместе в реке по нашему делу.
Васильков. Ну да, да, конечно. (Встает со стула.)
Василий. Ну, и за фрукты тоже съела было совсем.
Васильков. За какие фрукты?
Василий. Конечно, по нашему званию… и всего-то вот сколько было. (Показывает на пальце.)
Васильков. Чего?
Василий. Редечки… всего-то вот столько было. Сидел в передней, доедал.
Васильков. Уж ты, Василий Иваныч…
Василий. Да невозможно, сударь, Савва Геннадич! Мы народ рабочий, на том воспитаны. Да мне дороже она Бог знает чего.
Васильков. Так слушай, Василий Иваныч! Без меня, кроме Кучумова, никого не принимай!
Василий. Уж будьте покойны! (Уходит.)
Входит Лидия.
Явление второе
Лидия одна.
Лидия. Что так долго не едет этот противный старичишка! Вот уж три дня я томлюсь в этой конуре, мне страшно подойти к окну. Теперь, чай, нарочно ездят мимо, чтоб увидать меня в окне. У Глумова, пожалуй, и стихи готовы. Старичок, Кучуминька, миленький! Выручи меня из заключения! Переехали бы мы с maman на старую квартиру и зажили лучше прежнего. Развлечь себя хоть музыкой! Звуки вальса имеют много утешения. Что ни говори, а Страус и Гунгль лучшие знатоки женского сердца. (Пробует фортепиано.) Экая дрянь! Это он нарочно завел, чтоб меня унизить. Погоди же, мой друг, я тебя утешу. (Прислушивается, слышит стук экипажа.) Посмотрела бы, да стыдно светской даме подойти к косящату окну! Не Кучумов ли? Он всегда в два часа бывает. Он, он! Идет на крыльцо, слышу его походку. Ну, что-то будет?
За сценой голос Кучумова: «Дома барыня?» Голос Василия: «Пожалуйте! У себя-с!» Кучумов входит.
Явление третье
Лидия и Кучумов.
Лидия. Наконец-то, а еще папаша.
Кучумов (целуя руки Лидии, грозно оглядывает комнату). Что такое? Что такое? Куда это вы попали? Что за обстановка. Это постоялый двор какой-то. Но я вас спрашиваю, что все это значит? Мой ангел, не сердитесь на меня, что я так грубо вас спрашиваю! В таких комнатах иначе нельзя говорить, как грубо. Как это случилось? Чем вы себя довели до такого унижения? Вы срамите фамилию Чебоксаровых!
Лидия. Вы меня не упрекайте, а лучше пожалейте!
Кучумов. Нельзя вас жалеть, милостивая государыня. Вы позорите свой род. Что бы сказал ваш бедный отец, если бы узнал ваше унижение!
Лидия. Что же мне делать?
Кучумов. Бежать, сударыня, бежать без оглядки.
Лидия. Куда? У maman ничего нет. Он за нас все долги заплатил.
Кучумов. Его прямая обязанность. За обладание таким сокровищем, за то счастье, которое вы доставили этому моржу, он обязан исполнять все ваши желания.
Лидия. Видно, он не считает за большое счастие обладать мною.
Кучумов. А не считает, тем лучше. Вы должны знать цену себе. Переезжайте с maman на старую квартиру, в этом нет ничего дурного; а жить в курятнике позорно.
Лидия. Но, папаша, чем же нам жить! У maman нет ничего, у меня тоже. На кредит нельзя рассчитывать.
Кучумов. Кредит? Да на что вам кредит? Стыдно, стыдно! Надо было прямо обратиться ко мне. Вам стыдно было попросить у меня денег, а не стыдно фее жить в таком шалаше! Вы, фея наша легкокрылая, вы забыли свое могущество. Вам стоит сделать только один жест, и этот шалаш превратится во дворец.
Лидия. Какой жест, папаша?
Кучумов. Вы и как фея, и как женщина должны это знать лучше, чем мы, мужчины. У фей и женщин в запасе много жестов.
Лидия (бросаясь ему на шею). Такой жест, папаша?
Кучумов. Так, так, так… (Зажмурив глаза, опускается на стул.) С тебя будет пока сорока тысяч на первый раз?
Лидия. Я не знаю, папаша.
Кучумов. Теперь вам много не нужно, вы переедете на старую квартиру, она отделана превосходно и еще не занята. Гардероб у тебя восхитительный! На первое время вам сорока тысяч слишком довольно. Послушай, если ты не возьмешь, я выброшу их из кареты, нарочно проиграю в клубе. Во всяком случае, я эту сумму уничтожу, если ты не хочешь взять ее.
Лидия. Ну, так давай, папаша!
Кучумов (берется за карман). Ах, Боже мой! Это только со мной одним случается. Нарочно положил на столе бумажник и позабыл. Дитя, прости меня! (Целует у нее руку.) Я тебе привезу их завтра на новоселье. Я надеюсь, что вы нынче же переедете. Закажу у Эйнем пирог, куплю у Сазикова золотую солонку фунтов в пять и положу туда деньги. Хорошо бы положить все золотом для счастъя, да такой суммы едва ли найдешь. Все-таки полуимпериалов с сотню наберу у себя.
Лидия. Меrci, merci, папаша. (Гладит его по голове.)
Кучумов. Блаженство! Блаженство! Что такое деньги! Имей я хоть миллионы, но если не вижу таких глаз, таких ласк, я нищий.
Входит Надежда Антоновна.
Явление четвертое
Лидия, Кучумов и Надежда Антоновна.
Лидия. Маman, Григорий Борисыч советует нам переезжать на старую квартиру.
Кучумов. Разумеется. Нельзя оставаться, дорогая моя, нельзя.
Надежда Антоновна. Ах, Григорий Борисыч, не говорите! Что я терплю! Как я страдаю! Вы знаете мою жизнь в молодости; теперь, при одном воспоминании, у меня делаются припадки. Я бы уехала с Лидией к мужу, но он пишет, чтоб мы не ездили. О ваших деньгах ничего не упоминает.
Кучумов. Не дошли. (Считает по пальцам.) Вторник, среда, четверг, пятница… Он их получил вчера вечером или сегодня утром.
Лидия. Маman, нам бы переехать сейчас же.
Надежда Антоновна. Ах, Лидия, нужно подумать. Мне все кажется, что твой муж притворяется, а что он очень богат.
Лидия. Богат он, беден ли, но он нас унизил, и между нами все кончено. Григорий Борисыч сделал для нас много и не желает, чтоб я жила с мужем. Наша жизнь будет вполне обеспечена, папашка мне обещал.
Надежда Антоновна. Папашка! Где ты научилась? Ах, Лидия, как ты говоришь! Невозможно, невыносимо слушать матери.
Лидия. Скажите! Стыдно? Я теперь решилась называть стыдом только бедность, все остальное для меня не стыдно. Маman, мы с вами женщины, у нас нет средств жить даже порядочно; а вы желаете жить роскошно, как же вы можете требовать от меня стыда! Нет, уж вам поневоле придется смотреть кой на что сквозь пальцы. Такова участь всех матерей, которые воспитывают детей в роскоши и оставляют их без денег.
Кучумов. Веnissimo [7]. Я никак не мог ожидать, чтобы в такой молодой женщине было столько житейской мудрости.
Лидия. Маman, папашка обещает нам на новоселье сорок тысяч.
Надежда Антоновна (с радостью). Неужели? (Кучумову). Вы очень добрый человек. Однако ж все-таки подумать надо.
Лидия. О чем думать! Здесь унижение, там – счастье.
Надежда Антоновна. Пойдемте в мою комнату, обсудимте вопрос со всех сторон. Главное, чтоб приличие было сохранено.
Лидия (матери). В этом положитесь на меня.
Кучумов. Я уж не мальчишка, умею пользоваться счастьем втихомолку, много не болтаю.
За сценой голос Василия: «Не приказано принимать». Голос Глумова: «Что ты врешь!» Кучумов, Лидия, Надежда Антоновна уходят. Шляпа Кучумова остается на столе. Входят Глумов и Василий.
