Александр Николаевич Лекомцев
Счастье – не пение жаворонка
С наполненными водой вёдрами по февральскому снежку шла к деревянной покосившейся избёнке двадцатилетняя девушка. В коричневом поношенном полушубке из беличьего меха, в подшитых валенках, в кроличьей мужской шапке. Амелия Древцова ни в коем случае не походила на юношу-подростка.
Уже сложившаяся и по-настоящему красивая девушка. В этом плане дала бы фору очень многим представительницам женского пола. Большие чёрные глаза, густые ресницы, не крупные черты лица…
Фигура, походка отличали её от даже самых смазливых девиц сибирского посёлка городского типа Кедровая Высь. То в шутку, а то и всерьёз некоторые односельчане, издали завидев Древцову, вслух не говорили ей, но мысленно, как бы, окликали девушку: «Остановись, Амелия! Дай же на тебя посмотреть!». Может быть, на самом деле красота спасёт мир, как утверждает классик, но, наверное, только в том случае, если он сможет охранить её от бед, завистливых взглядов и житейских соблазнов.
Основным предприятием, где трудились, в основном, мужчины, был угольный разрез «Косогорский». Здесь не шахтным, а открытым способом пока ещё шла добыча бурого угля. Но запасы его с каждым годом истощались, и поэтому в перспективе жителей посёлка ожидало туманное будущее.
Правда, людей, как могла, кормила тайга, в которой законным и не очень способом велась добыча пушных зверей, боровой дичи, заготовка лекарственного технического сырья, кедровых орехов, грибов, ягод и всего прочего. Имелась надежда и на то, что со временем, здесь начнут действовать два частных предприятия: небольшой леспромхоз и швейная фабрика. Худо или бедно вопрос с занятостью населения Кедровая Высь планировалось решить.
За очень умеренную плату Амелия Древцова работала учётчиком загрузки углём железнодорожных вагонов на одном из участков разреза «Косогорский» станции Клоткино. Работа не очень сложная: ей и её сменщикам в течение светового дня было необходимо находиться рядом с роторным экскаватором и контролировать степень и качество загрузки транспорта.
А сегодня, в среду, ей выпал выходной день. Поэтому она и шла к колодцу за водой, радуя или раздражая односельчан и приезжих своей красотой.
Почему же многие говорят, что девица-то красивая неимоверно, но вот… непутёвая. Во многом ей не везёт, что уж там говорить.
Но красота, конечно, редкая, правда, какая-то…бесприютная. Не трудно это заметить даже невооружённым глазом. На неё очень трудно не обратить внимание. Не зря же остановился не знакомый, вероятно, приезжий парень на заснеженной дороге и засмотрелся её вслед. Он даже закурил.
Симпатичных девушек много, но, по-настоящему, неотразимых, пригожих единицы, таких, чья внешность привлекает почти всех. Это женская радость и беда, и очень большая опасность в нынешние времена для девушки-сироты. Ведь многие, такие, как она, прошли в своё время по стезе страстей и даже роковых ошибок прежде, чем обрели своё женское счастье. Некоторым это и не удалось.
Не дай же ей бог молодым девичьим душам сбиться со своей тропы и попасть в жестокий круг печалей и страстей. Но если уж так и произойдёт, то пусть найдут они в себе силы, чтобы вырваться из этого порочного и замкнутого пространства и не потерять свою трудную, но единственную стезю. Ведь только она и выведет к большому пути. Главное – и на нём не затеряться.
Но для того, чтобы красота извечно спасала жестокий и неадекватный мир, надо помочь её освободится от собственных заблуждений. А ведь этому самому миру пора бы уже… процветать по-настоящему, а не тонуть в пустых обещаниях на лучшую жизнь самых больших чиновников страны.
Навстречу одного из добротных сельских домов, хлопнув калиткой, вышла крепкая, но рыхлая и довольно не худощавая женщина с двумя пустыми ведрами в руках. На широком лице избыток косметики, и разодета она в пух и в прах. В таких дорогих шубах, типа, норкового меха, по воду не ходят.
Но частной предпринимательнице, владелице поселкового продовольственного магазина Раисе Егоровне Баковой можно и покрасоваться. Пусть не так, как хотелось бы, она богата и молода, но пока ещё при энергии и при теле. Лишний раз напомнить о своём существовании односельчанам не помешает.
Но и, вряд ли ей, так срочно понадобилась вода. Но самое время выйти на улицу. Ведь увидела красотку Амелию, которую категорически не переваривала. Да заодно стоит не столько на людей посмотреть, а сколько себя показать. Она сплюнула через левое плечо, остановилась и сказала девушке:
– До чего ж ты, Амелия, пригожа. Правда, непутёвая какая-то. Мне уже, прямо сказать, уже за пятьдесят лет, а я за всю жизнь красоты такой не видывала. Разве ж только твоя мамка, покойница беспутная Варвара… Тоже смазливой была. Но куда ей до тебя, грешнице?
К таким постоянным приставаниям и унижениям со стороны соседки Амелиля почти привыкла. Но за словом в карман не тянулась. Отвечала остро и прямо. За себя иногда умела постоять.
Древцова остановилась и предупредительно сказала:
– Вы мою мать, Раиса Егоровна, не трогайте! Что она вам плохого сделала? Была бы она жива, то сумела бы за себя заступиться.
– Конечно, эта бы сумела, не унималась Бакова. – Ты будешь такой же птичкой, как она, порхающим жаворонком.
– Самое главное не быть постоянно каркающей вороной.
– Пытаешься меня оскорбить? Напрасно стараешься. Не получится. А вот ты – двуногое недоумение, и внешне на свою матушку похожа, на непутёвую.
– Прекратите!
– Спрашиваешь, что она мне плохого сделала? Наглая девка. Да это твоя, покойница мамаша весь посёлок на уши ставила, и у меня мужика увела, Алексея Александровича, а потом и бросила. Спился… туда ему и дорога.
– Вы никак не можете успокоиться? Моей мамы уже нет на свете… Пусть вам от этого легче дышится.
– Зато у меня сын и два племянника! А почти все мужики падкие на таких смазливых, как твоя покойная… мамаша. На тебя давно уже двуногие кобели во все глаза смотрят. Ты, типа, этого не замечаешь!
Уже давно молодящаяся и находящаяся в уважаемом возрасте Бакова, между тем, подчеркнула, что не держит особенного зла на её непутёвую мамашу. Просто она, Раиса Егоровна, лично, вот до сих пор не перестаёт удивляться тому, что рождает же сам Сатана таких людей на свет божий.
Поначалу Амелии пришлось выслушивать всё это, по сути, беспричинно. Она не по годам была понятлива и сообразила, что склочному человеку всегда надо дать высказаться, и тогда он, поверженный молчанием оппонента, заткнёт свой «фонтан красноречия».
Но, честно говоря, нелегко было на всё это спокойно реагировать. Надо обладать несгибаемой волей и выдержкой десяти калькуттских йогов, чтобы не замечать того, что тебя намерены унизить и, при первой же возможности, втоптать в грязь. Древцова уже не в первый раз выслушивала от Раисы Егоровны информацию о том, что покойная мать Амелии в своё время разрушила в Кедровой Выси несколько семей и некоторых мужиков в могилу загнала. Об этом и люди, и сам господь бог знает.
Предпринимательница Бакова не желала успокаиваться. Продолжала. Она постоянно приводила из жизни одни и те же примеры. Чего уж далеко за примерами ходить. Отец Амелии Игнат, славный зверовой охотник, ныне тоже покойник. Он испытал на себе немало унижений и подлостей от своей жёнушки. Натерпелся, как говорится с лихвой.
Когда он приходил после очередного сезона из тайги, так у Варвары непременно уже имелся новый ухажёр.
– Покойный твой папаня покладистым был, без разборок обходился, – Бакова ехидно и вызывающе посмотрела на Амалию. – Он просто вытаскивал из постели очередного мужичка, и на его место ложился. Мерзость какая!
– Как вам не стыдно, Раиса Егоровна! – возмутилась девушка. – Вы всякую напраслину на моих родителей наговариваете. А вы ещё и предприниматель, с высшим образованием.
– Так, и что же, что я предприниматель? Я ведь женщина. А вот увидела тебя и решила всё высказать и предостеречь. Если будешь вести себя в посёлке Кедровая Высь, как твоя мама, то так же и закончишь свою непутёвую жизнь. Замёрзнешь пьяная, в сугробе, как собака! Разве не так это было?
Местная предпринимательница хотела сказать ещё что-то, не очень доброе, но не успела. Амелия, ослеплённая яростью, быстро и ловко вылила воду одного из ведёр прямо на голову искательницы «правды». В какой-то момент очумевшая Раиса Егоровна не могла сообразить, что же произошло. Понятно, что дыхание у неё перехватило в момент от ярости и леденящего холода.
Но колодезная вода пусть в светлый, но зимний день под одеждой Раисы Егоровны начала давать о себе знать. По её холёному телу побежали десятки очень прохладных ручейков. Это обстоятельство заставило предпринимательницу завопить благим матом. Ведь она никак не ожидала такой подлости от молодой соседки. Потом Бакова, подняв с земли пустые вёдра, злобно прошипела, как огромная ядовитая змея:
– Я тебя посажу, сучёнка! Ты за такое хулиганство сегодня же на нары попадёшь!
– Это вам для профилактики, Раиса Егоровна, чтобы вы немножко поостыли, – относительно спокойно среагировала на её угрозы Амелия. – А на нары ты попадёшь, печальная старая лошадь! Есть, за что. Ты своего свёкра отравила. Тебе деньги нужны были, чтобы свой захудалый магазинчик открыть. Люди всё знают.
– Да у меня свои рубли имелись, накопленные! Я всю жизнь на разрезе «Косогорный» бухгалтером трудилась.
– И там не по-детски воровала. Факт! А теперь на тебя даже протухшая селёдка в твоём магазинчике с осуждением смотрит. Обрати внимание! Ей стыдно за тебя, гражданка Бакова!
Возмущённая и возбуждённая Раиса Егоровна больше спорить с Амелией не стала, а бросилась к своему не такому уж и слабому особняку, забыв о брошенных ей на землю пустых вёдрах.
Она, хлопнув калиткой, очень громко крикнула:
– Что бы ты подохла, как твоя мама, тварь стервозная! Оторванная и беспутная дура! Не в мать, не в отца, а в проезжего молодца! Сирота… безродная! Негде тебе даже приютиться, кроме твоего чумного деда!
Древцова, тяжело вздохнув, взяла подмышку коромысло, в левую руку – порожнее ведро, в правую – наполненное водой. Направилась к калитке дома, в котором жила с дедом Степаном. Он был отцом её покойной матери и, судя по не адекватным отзывам односельчан, очень распущенной женщины. Как выражаются, прямые по характеру люди, такие, как она, существенно слабые на «передок».
Амелия вошла в сени, оставила коромысло там же, прислонив его к стене. Отворила дверь и шагнула с вёдрами, одно из которых было не наполнено водой, в горницу. Низкорослый, сухощавый и седой Степан с жидкой седой бородёнкой бродил по дому в одних подштанниках-кальсонах и синей клетчатой рубахе. В обеих руках он держал большую алюминиевую кружку с густо заваренным горячим чаем.
В целом, обстановка в их маленьком доме была более чем скромной. На кухне, располагался деревянный топчан, на котором спал Степан Акимович Украшением всей обстановки являлся немецкий аккордеон, который стоял рядом, на широкой тумбочке.
В горнице – ничего лишнего. Два старых стола: обеденный и кухонный, внутри которого располагалась посуда. Огромный, наполовину стеклянный шкаф, стоящий перед входной дверью. Тут же и умывальник. В нём – кухонная утварь и мелкие инструменты, необходимые в хозяйстве. Молоток, стамеска, отвёртки… Печь совсем не большая.
Стоял здесь же и древний металлический сейф, закрытый, под ключ. В нём хранились охотничьи ружья и боезапас. Правда, Степан Акимович не числился профессиональным промысловиком, в отличие от своего непутёвого и уже покойного зятя Игната Петровича, который трудился в местном охотничьем кооперативном хозяйстве «Соболь и белка».
Зять его Древцов был классным специалистом по пушному зверю: соболь, колонок, ну и белка, которой прорва, тьма-тьмущая и какая не в особенной цене. Но и водочку обожал покойничек. Она его и сгубила.
А вот Степан Акимович Рудых просто любил иногда побродить с карабином или с ружьишком по местным урочищам тайги. На досуге. Браконьером не считался. Постреливал даже боровую дичь, гуся и утку строго по лицензии.
В общем, остановка в доме, почти в ветхой избушке, у деда Степана с внучкой, в целом, сложилась неплохая. Им, двоим-то, тепла и от маленькой печурки хватало вполне. Куда его много-то?
Во второй комнатке обитала Амелия. Там было всё относительно ухоженно, уютно. Платяной шкаф, трюмо. Телевизор, старый дисковый аудио-проигрыватель с мощными колонками. Имелся и компьютер с выходом в интернет.
На стеках висели портреты самых разных звёзд зарубежного и отечественного шоу-бизнеса и кино. Ещё здесь стоял, у самого окна, большой кованный дедовский сундук, на котором никогда не висел замок. Там лежала кое-какая новая одежда: её и деда. Да и находились, документы, деловые бумаги, давно утратившие своё значение и ценность, и старые фотографии. Амелия почти никогда не интересовалась его содержимым. Так, пару раз кое-какие фото рассматривала…
На столе стоял чёрно-белый портрет её матери, Варвары Степановны. Ничего, не скажешь, красивая женщина. За свою недолгую и бесшабашную жизнь умудрилась сменить несколько мест работы. Нигде не уживалась, что уж там говорить.
Да и отца Амелии тоже уже несколько лет в живых нет, в прошлом, тоже чернявого красавца. Спился папаня окончательно от… жизни такой, непутёвой. Теперь они оба там, и мать, и отец, за пределами земного бытия, то ли в аду кромешном, то ли, наоборот, в благоустроенном раю… Кто знает, что и как там Господь решает.
Амелия поставила ведро с водой на широкую скамью, рядом с умывальником, порожнее – на пол. Степан Акимович, стоящий перед ней с кружкой в руках, в кальсонах бледно-зелёного цвета, спросил:
– Ты чего, Амелка, пошла к колодцу с двумя пустыми вёдрами, а наполнила только одно? Случилось, никак, что?
– Ничего, – проворчала его внучка, и тут же пошутила. – Вода в колодце закончилась, дедушка Степан.
– Всё у тебя, Амелка, всегда и везде не шибко здорово получается. Опять с кем-то поцапалась? Надоело мне тебя от народа защищать. Ты молодая, а уже такая вздорная. Так и норовишь кому-нибудь нос откусить.
– Они все с жиру бесятся. Задиристые. А я тоже, дедушка, хочу быть счастливой.
– Счастье, Амелия, не песня жаворонка над цветочными лугами. Его строить надо. Тут терпение требуется и уважение, прежде всего, к самой себе.
Она ничего на это не ответила. Сняла полушубок, повесила его на гвоздь, вбитый среди других, рядом с входной дверью. Села за стол, рядом с дедом, по-старушечьи тяжело вздохнула. Дед Степан взял из початой пачки папиросу «Беломорканал», сунул её в рот. Тут же лежали и спички. Он не торопливо закурил.
Едкий дым дал о себе знать. Ирина закашлялась. Дед стал руками разгонять рукой синее облачко, образовавшееся над ним.
– Чего молчишь, Амелка? Опять кому-то по рубильнику съездила? – деда Рудых мучило не праздное любопытство. Он понимал, что случилось опять что-то не ординарное и не приятное. – Негоже так себя вести. Выкладывай, внучка, всё, как есть!
– Никому я по носу не съездила, – неохотно ответила Амелия. – Надоели все!
– Чего ты не в духе и одно ведро с водой из колодца принесла? Что у тебя руки бы отвалились, если бы их два было? Не выпила же ты ведро воды по дороге. Какие-то фокусы постоянно происходят.
– Потому, что второе я вылила за шиворот соседке из шикарного дома, нашей доброй Раисе Егоровне, – вздохнула девушка, обхватив голову руками. – Это был у меня единственный выход из… создавшегося положения. А ей холодный душ полезен.
– Я уверен, что она – не снежная баба, – возмутился старик, – чтобы её ледяной водой поливать!
– Нет, конечно. Бакова не снеговик, но очень смахивает на него.
– Что ты творишь! Остановись же, Амелия! Успокой свой строптивый нрав!
Степан Акимович, явно, был не доволен. Правда, гневаться он на внучку не мог, да и, пожалуй, ни на кого другого. По характеру считался в Кедровой Выси спокойным и рассудительным. Добрый человек.
Но сейчас он озабоченности своей не скрывал.
– Смекалистая ты у меня девка и рисковая, – тихо сказал он. – Я вот так, как ты, никогда не смог бы поступить. В любом положении, сначала бы подумал. А ты раз – и свою глупость напоказ. За что же ты Бакову так невзлюбила?
– Пускай про моих родителей всякую словесную дрянь по посёлку не разносит! – начала оправдываться Амелия. – Не живётся ей спокойно. Старая кочерга! Предпринимательница гнилая и спекулянтка. На ценнике залежалых бананов печатными буквами пишет «Сибирские». Наглая и чумная баба. А ещё с высшим образованием.
– Это ничего. Знавал я и докторов наук, которые в разговоре обычном двух слов связать не могли, а если и получалось, то не всегда здорово.
– Я лично такого понять не могу, дедушка.
– Конечно, в нашей тайге, да и ни в какой другой, бананы не растут. Тут я в курсе. Грамотный – знаю. Но не поливать же Бакову за её тупость водой из колодца.
– Причём здесь её тупость? Она обзывала моих покойных мать и отца, и меня заодно. Ты это можешь понять?
Конечно же, Степан Акимович в душе был на стороне внучки и понимал, что Бакова – вздорная и наглая тётка. Но Амелия тоже вела себя не подобающим образом. Дед Рудых понимал, что к чему, и не совсем даже не потому, что когда-то учился в институте культуры. Ему жизнь многое подсказала, а не мудрые и другого порядка преподаватели клавишных музыкальных инструментов и сольфеджио.
Он долгое время в Кедровой Выси музыкальные кружки в клубе вёл, был даже его директором. На аккордеоне нормально играл. Здорово играл, увлечённо и задорно, одним словом. Не пустой человек.
– Да, знаю я всё! В курсе того, что ты и охотник хороший, и очень… культурный дед, – сказала Ирина. – Зачем мне об этом напоминать? Это ты для того делаешь, дедушка, чтобы ещё раз подчеркнуть, что я такая вот… непутёвая. К чему ты уже собрался мне активно напоминать о своих заслугах?
– А к тому, дорогая внучка, что ты даже полного среднего образования не получила. Всего девять классов! – малость вскипел Рудых. – Ничего не хочешь знать. Не желаешь! У тебя не имеется ни профессии, никакой цели в жизни. Ничего!
– Неправда! У меня есть профессия!
– Вагоны с углём может и медведь считать. Не цирковой, а наш местный, рядовой и необученный, из тайги.
– Я ещё успею где-нибудь поучиться… на заочном отделении.
– Куда-нибудь и когда-нибудь… А я ведь не вечен. Что ж ты будешь делать без меня? Я уже не молод…
– Я тогда отсюда уеду, дедушка, – тихо ответила Амелия, со слезами в голосе. – Мне ничего тут не интересно.
– Было бы, куда ехать, дорогая. Да и речь сейчас не про твои поездки идёт. Надо думать нам с тобой о том, что назревает.
– А что назревает?
– То самое и назревает. Минут через пятнадцать, сюда заявится наш участковый Дима Ребров. Представительница мелкой буржуазии Раиса Бакова просто так этого дела не оставит, – рассудительно и озабоченно пояснил дед. – Ты её водой из ведра облила. Неопровержимый факт. Эта дама, Амелка, всё сделает, чтобы тебя определить чётко… на нары. Денежным штрафом тут не обойдёшься. Тётка вздорная, но её понять можно.
– Ты шутишь, дед?
Конечно же, Амелия уже тысячу раз пожалела о том, что сделала. Но вот сейчас держала марку, что называется, хорохорилась перед родным… стариком.
Но слезы вдруг потекли по её слезам, и у Степана Акимовича глаза увлажнились.
– Чего тут шутить? Это статья, – определённо заметил он. – Я не юрист, не правовед по образованию, но замечу определённо. На три года на специальную зону запросто можешь за хулиганство отправиться.
– Что же мне теперь делать? – она обняла деда за шею. – Ведь я права. Я защищалась от нападок этой змеи. А песни жаворонков мне до фонаря. Для меня, что лето, что зима… Известно, что Бакова мстительна.
– Не знаю. Штраф тут, как молодняк выражается, не прокатит. Да и устал я за твои штучки-дрючки штрафы платить. Я, Амелка, не фальшивомонетчик и не буржуй записной. У меня денег… не четыре мешка, а поменьше.
Кроме всего прочего, дед подчеркнул, что он честный и открытый человек. Взяток не берёт, потому что никто их ему не даёт и не даст. Сам тоже увесистых конвертов с «баблом» никому не протягивает. Нет особенных денег. Только вот накормить путника может гречневой кашей или ковш воды прохожему с водой за калитку вынести. Такова социально-экономическая обстановка в стране, в которой всё самое доброе и светлое произойдёт завтра или чуть позже.
Подобные объяснения Амелия от деда слышала тысячу раз. Она на них никак почти не реагировала. Сейчас о другом деле думала. Неуверенно сказала, вытирая рукавом шерстяной кофты слёзы:
– Никто меня не посадит. Успокойся! А шум, конечно, появится. Нервы у меня… расслабились. Ты, что, дедушка, понять, что ли такое не можешь?
– Расслабились, потому что с собственной головой не общаешься. Ясно, что сын её Максимка, за мамашу заступаться не придёт. Я в курсе. Он тебя, дурак, любит до умопомрачения. До службы в армии любил и сейчас продолжает так поступать.
– Он мне совсем не нравится.
– Если долго будешь выбирать, то какой-нибудь козёл начнёт тебе казаться принцем на коне или падишахом на верблюде.
– Не станет!
– А вот участковый наш, Ребров Дима, сейчас явится и будет тут права качать. Такой скверный лейтенант. Давно гордый ходит потому, что вся эта служба не милицией называется, а полицией. Молодой, а уже буквоед, язви твою мать!
– Мне просто в жизни не везёт, дедушка, – пригорюнилась Амелия. – Вся жизнь… с рождения наперекосяк идёт. Ничего мне не интересно. Да и люди кругом злые… какие-то. Непонятные… Чего они от меня хотят?
– А ты, прямо, паинька! Да, ты, Амелия Игнатьевна, злей каждого из них в тысячу раз. Ты мстишь им всем за то, что у тебя, родители, были непутёвыми… Да и не только за это. Побойся бога! Будь проще!
– Может быть, дед Степан, ты и прав. Я с ума сойду в этом посёлке. Дни и ночи здесь похожи друг на друга. И выхода нет, – с горечью сказала она. – Ты же очень взрослый и мудрый, вот и подскажи, как жить дальше. Только без приколов своих. Я не жаворонок, а уже взрослая девушка.
– Вот и веди себя подобающим образом. А с моей стороны, какие тут могут быть приколы. Переживаю за тебя, за твою судьбу.
– Я знаю. А что толку?
– Правда, толку нет. Смазливая ты у меня, Амелка. Вот в чём причина всех твоих бед. Такая сумасшедшая красота счастья никому не приносит.
– Что мне теперь маску на лицо надеть или хозяйственную сумку?
– Понятно, что ты не виновата, что бог создал тебя такой вот и, к тому же, и вредной. Какой-то, видно, имеется в этакой ситуации смысл. От бога. Знать бы только, какой. Красота ты моя… бесприютная! Ведь я долго не проживу.
– Брось ты причитать, дедушка! Полную бессмыслицу говоришь! Что будет, то пусть и будет, – Амелия встала из-за стола. – А я сейчас борщ поставлю варить. Скоро же наш молодой и красивый мент, можно сказать, коп заявится… Дима Ребров. Надо же лейтенанта, как следует, покормить.
Амелия направилась в сени. Нашла в одном из целлофановых пакетов, висящих на стенах, кусок кабаньего мяса. Дед, всё же, не напрасно с ружьишком по тайге ходил. Иногда возвращался домой и с добычей.
Конечно же, соседка Раиса Бакова, не могла просто так оставить этого дела. Она, уже давно переодевшись в сухую одежду, что называется, бомбила местное районное отделение полиции. Её терпеливо выслушивал рыжеусый капитан, что-то записывал, расспрашивал, уточнял.
Она совершенно не давала ему сосредоточиться, кричала, махала руками. Было ясно, что Бакова категорически ненавидит всю шайку-лейку, то есть молодую да раннюю Амелию Древцову и её вредного деда Степана Рудых. Да и мама с папой у этой смазливой и наглой дуры, недоучки Амелки, были, как говорят, не мёд с сахаром.
Капитан временами урезонивал Бакову и жестами, и голосом, несколько раз снимал телефонную трубку, куда-то звонил. Заверял, что они, полиция, разберутся, и если гражданка Древцова виновата, то ответит по полной программе… перед ней… Баковой и законом тоже. Он, хоть и суров, но для всех одинаков.
С большим трудом Раису Егоровну удалось выпроводить из помещения отделения РОВД на улицу двоим молодым и крепким полицейским. Они, явно, были не очень довольны её криками, но с другой… в тайне потешались над вздорной и основательно молодящейся поселковой предпринимательницей, сдерживая улыбки.
Бакова, вышла на улицу и злобно пнула сапогом пустую полиэтиленовую бутылку из-под пива, которая, взлетев вверх, потом не очень удачно спланировала прямо на голову какого-то проходящего мужика-работяги, в старой фуфайке и веткой шапчонке.
– Да вы, получается, Раиса Егоровна, бандитка, самым настоящим образом, – возмутился мужик. – А я ведь ещё у вас в магазине ливерную колбасу покупал… два раза. Очень обидно всё происходит.
– Сам ты рэкетир! – ответила она нервно, но одумалась и тихо произнесла. – Тут, понимаешь, Лёша, нигде правды не найдёшь. Спихивают очень серьёзные дела на каких-то молокососов… участковых, каких-то там… Ребровых.
– Кто-то вам опять не угодил. А я ведь мог бы на вас тоже бумажку… нацарапать за то, что вы мне летящей бутылкой хотели сотрясение головного мозга произвести.
– Мозга? Какого, Кляков, мозга? У тебя в голове никогда не наблюдалось никакого мозга! У тебя в голове навозная жижа! Ни одна томография мозг не обнаружит. Даже если ты поедешь в свой… Израиль!
Сказав это, она гордо зашагала в сторону своего дома. Но и тут её поджидала неудача. Бакова поскользнулась и с маху ударилась всем своим грузным телом о дорогу. Мужик, по фамилии Кляков, сделал вид, что ничего такого не заметил и, ехидно улыбнувшись, зашагал в другую сторону.
А на пороге дома Амелии и Степана Акимовича появился – не запылился местный участковый, молодой лейтенант полиции Дима Ребров. Он сначала для приличия постучал, довольно громко и уверенно, кулаком в дверь и деду, и внучке с порога сказал:
– Здравствуйте, Степан Акимович! Привет, Амелия, красавица наша особенная! Уже совсем взрослая и, как всегда, неотразимая! Я тебе скажу, Амелия Игнатьевна, срок ты свой отмотаешь. За долгие годы отсидки ещё краше сделаешься.
– Да, ты садись, Дима, – по-деловому и степенно предложил Степан Акимович, – в ногах правды нет. А вот есть другое – борщ свежий из мяса такого вот дикого кабана, как ты. Кроме всего прочего грибки солёные имеются и под неё, ну ты уже догадался, литр самогонки. Первач – ни так себе.
Ни для кого не было большим секретом в Кедровой Выси, что справедливый, но, как бы, всем родной и близкий в посёлке, лейтенант полиции Ребров почти никогда не отказывался от угощений в виде доброго стакана спиртного, и никто из начальства и земляков такое явление ему в упрёк не ставил. Потому что иногда позволял он себе расслабиться в конце дня.
А такое увлечение спиртным не бросается в глаза, да и был он парнем спокойным, уравновешенным и справедливым к окружающим. Объективным и неподкупным.
Ведь и алкоголиком его назвать ни в коей мере нельзя было. Нормальный человек, физически здоровый и умственно не отсталый. Но сейчас участковый уполномоченный сделал вид, что ему до фонаря предложения Рудых на тему – выпить и закусить.
– Скандальная баба Бакова всех уже в Кедровой Выси достала, – начала Амелия гнуть свою линию. – И чего я должна за неё в тюрьму садиться? Ни фига себе!
– Ну, если заслужила, то почему бы ни присесть годика на два-три, – то ли шутя, то ли серьёзно сказал лейтенант. – Перевоспитываться же, как-то, надо.
– А ничего, что она меня и мою покойную мать жаворонками назвала? – возмутилась Амелия. – Мы же люди, а не птицы.
– Жаворонок и его пение, вполне, симпатичная птаха, – заметил участковый Ребров. – Ворона со своим карканьем гораздо неприятней.
– А как я должна была её после этого ещё назвать, – сказала девушка. – Ворона – она и есть ворона.
– Жестоко ты поступила, – стояло на своём полицейский. – На уважаемую даму нашего посёлка вылила ведро ледяной воды.
Участковый Ребров положил форменную шапку на топчан. Снял и служебный полушубок, пристроил на вешалке. Потом снова сел.
Он справедливо и деловито заметил:
– Раиса Егоровна – женщина не совсем в молодом возрасте, но она не собиралась принимать ледяной душ. Причём, заметь, морозной зимой. А то, что она вредная, как-то, понять можно. Ты, Амелия, молодая, но давно не ребёнок уже. Красивая, но хулиганистая дамочка. Почему ты такая вся… бандитская? Когда же т остановишься? Ведь у тебя уже такой не первый случай.
– Первый, – возразила Амелия. – Больше случаев не имелось, Дмитрий Свиридович. Ничего больше не было.
– Если ты считаешь, что бутылку ты об голову шофёра Камолова разбила просто так, то, – пожал плечами Ребров, – и тот случай тоже не первый.
– Чего ты, Дима, говоришь такое! – старик Рудых откровенно возмутился. – Он хотел с ней, с Амелкой, то есть её… снасильничать. Выбрал момент и прижал возле забора. Молодец, Амелия, вовремя вырвала у него из лап бутылку с водкой и удачно его свалила, быка этого, непутёвого.
– Но тут ничего не доказано, – возразил полицейский. – Может быть, на него, пьяного, просто помутнение нашло.
– Этот Камолов – родной племянник одного из чинуш угольного разреза «Косогорный», – заметила Амелия. – Там давно уже частная лавочка. У кого – большие деньги, тот и прав.
– Вовку Камолова, мерзкого гада, как перед богом скажу тебе, товарищ участковый, – сказал Степан Акимович, – я замочил бы за свою внучку… с одного выстрела. Я не молод. Терять мне нечего, и стреляю я справно.
– Родственные связи здесь не причём, – заверил Степана Акимовича участковый полицейский. Получился спорный вопрос и недоказанный на счёт попытки насилия. Да и Амелии в полицию сразу надо было обратиться…
– К кому обратиться? К господу богу? – сказал Рудых. – Знаем мы эти обращения! Но меня другое удивляет. Почему в участковые у нас берут на службу вот таких неумных и ещё глухих.
– Ну, знаешь, Степан Акимович, за оскорбление власти можно… Сам понимаешь, – как ребёнок, обиделся Дима Ребров. – Почему ты считаешь, что я глупый и, к тому же, глухой? Ничего не вижу и не слышу.
– Глупый ты, Дима, потому, что таким на свет родился, – пояснил хозяин дома. – А глухой… Ты что, не слышал, что ли? Я тебе предложил самогонки выпить. Считай, только для запаха. А ты чего не вдумался, что ли? У тебя последние уши… ослепли?
– Слышал я про самогонку, Степан Акимович. Отчётливо слышал. Сижу вот и думаю маленько на эту тему потому, что я при исполнении. Но даже если я и соглашусь… на ваше горячее гостеприимство среагирую, – убеждённо и твёрдо дал им понять лейтенант полиции, – то, всё равно, от штрафа вы не отделаетесь. Так по-справедливости будет правильно, да и мне план надо выполнять… по оштрафованным гражданам. У нас ведь сейчас с этим строго.
