Александр Николаевич Абакумов
Новая агломерация
Похоже, сеанс экзорцизма должен выглядеть именно так, потому что все яснее и ясней проступают контуры правды о том, что более всего меня сейчас интересует – о музыке в моей жизни и о моей сути. Такие впечатления с ног собьют кого угодно, я почувствовал, что совершенно обессилел… И почти сразу меня услышали и помогли, и сохранили мой разум в целости. Опять это сверхбыстрое и неприятное действо…, впрочем, это уже не важно… Вы помните как в старых кинотеатрах при просмотре обрывалась плёнка? Вот также неожиданно и сейчас какая-то сила вдруг скомкала весь этот голубой мир, заставила его умолкнуть, а меня так тряхнула, что я упал, ударившись лицом о мраморные ступени. Это не было землетрясением; видимо, пробуждение от таких снов другим и не бывает. Не помню чтобы я когда-нибудь так падал. С верхней полки поезда, да, было – детская шалость, обошлось без последствий. Сейчас ситуация обратная – все очень серьёзно и последствия уже есть. Впрочем, это хорошо, что лицо разбито – пусть новое будет ликом изменившегося человека. Через несколько дней я рискнул посмотреть в зеркало. Не считая синяков и ссадин, все как и прежде было, кроме… Вот оно что, цвет глаз немного изменился! Были карие, карими и остались, но, вы будете смеяться, добавилась какая-то еле заметная синева. Вы скажете – сумасшедший, синева эта тебя преследует повсюду, но что же мне делать, если так оно и есть? Такие же карие глаза с синей поволокой были у моей бабушки, я помню и это удивительно…
Прошло несколько дней, и вот, я пишу письмо Ирине Сергеевне в маленький, со смешным названием городок, где, по слухам, из экономии средств остановились мои музыканты.
Из письма Ирине Сергеевне в город Поджибонси, Тоскана, Италия:
– "…теперь Ваш черед получать от меня письма, мой милый гид, друг и соблазн. Много, очень много пережито с Вашей помощью в последнее время, этим незаметным открытиям и чудесам счёт давно потерян. Что-то новое порой оживает внутри меня, что не умеет отступать, но охотно открывает душу, таким как Вы. Когда я слушал Вашу скрипку на крыше собора, мне казалось, что я рождаюсь и умираю одновременно; переживать это преображение было совершенно невыносимо. Похоже, я и в самом деле умер в каком-то смысле, а перед Вами – письмо недавно родившегося человека. Мне нужно ещё многое Вам сказать, не в письме, конечно. Это личное. Кроме того, когда мы увидимся, я смогу ответить на Ваш главный вопрос – пришло, наконец, понимание целей ваших коллег здесь на земле, к чему, собственно, я и был ими призван. Это оказалось так просто, но неужели это то, что вы все столь долго и мучительно искали?! Мне необходимо ещё некоторое время чтобы это осмыслить (вдруг я ошибаюсь?) и найти нужные слова, поэтому я прошу Вас о встрече, но не здесь, и не сейчас...."
Ответа я не получил. Дождавшись возвращения оркестра в родной город, я поспешил на их перый же концерт. О, этот ритм вечернего города и эти его огни! Я как будто впервые ступал по его улицам. Вот и знакомый дом. Двери, гардероб, тесные коридоры… Всё было так знакомо и обещало удачу! Но нет, не смог я найти там Ирину Сергеевну. Нигде. Трудно было в это поверить. Разум предлагал всякие объяснения – может быть заболела или срочные дела… Но подозреваю, что причина в другом – в том, что моя миссия окончена, я оказался не тот, кто им нужен, и всё, что накопилось в душе за это время не будет востребовано никогда. Что ж такого, разве впервые меня отвергли? Пора бы уже – нет, не привыкнуть (неправильная мысль) – принимать это без душевной дрожи. Ведь я уже другой! Следует, однако, спросить о ней, но кого?
– Нет, – ответили мне театральные дамы с программками – такую мы не знаем.
Я подробно им её описал, на меня посмотрели с удивлением и, разве что, пальцем у виска не покрутили:
– Никогда такой здесь не было.
Куда же мне теперь? Ага, мастер ударных, к нему! Сказать-то легко, но найти его удалось только после выступления. Он узнал меня, взял за рукав и отвёл в сторону.
– Где она? – спросил я тихо, уже содрогаясь от мысли, что никогда её больше не увижу.
Мой собеседник молчал, и вдруг я увидел каким он стал маленьким. Или это я распрямил спину? Не отвечает. Мне пришлось встряхнуть его за плечи, и он выдохнул:
– Её нет… Умерла… – голос этого человечка был едва слышен. Теперь уже я едва мог выговорить:
– Как…умерла?…
– Несчастный случай. Сорвалась с высоты…
– С вы-со-ты… – я всё понял и мне не нужно было больше ни о чём спрашивать – высота эта была мне слишком хорошо знакома. Глаза мои закрылись как-то сами, лицо, я почувствовал, исказилось, и слёзы оказались совсем близко. Уже повернувшись чтобы уйти, последним усилием мне удалось к нему обратиться:
– Послушайте…Мы с Вами больше не увидимся, и мне, наверное, следует сказать Вам кое-что из того, что ей предназначалось, – в горле у меня стоял комок и я не узнавал свой дёргающийся голос – для вас это уже не имеет значения, понятное дело – я отставлен, но для неё, для меня… Вот что…слушайте. Вас много больше, чем мне представлялось. Вы скрыты и вы на виду. Вы действуете, даже если молчите. Вы как новый потоп, но не губящий этот мир, а дающий ему шанс не превратиться в болото. Вы живёте сколько времени сколько захотите. Ваши инструменты будут современны всегда. Ноты, ваша письменность, понятны всем и не нуждаются в переводе… Люди испытывают наслаждение, даже восторг, слушая вашу музыку. Многие становятся чище, лучше, счастливее. Не счесть при этом примеров нежности и любви к ближним и дальним. Но это не главное, а лишь следствие одной простой вещи. Собственно, даже не вы её нам даёте. Наоборот, при вашем появлении это нечто нас покидает, и в этот момент мы становимся другими. Вы хорошо меня понимаете? Нас покидает страх! О, у него много лиц! Целая армия, полчища самых разных фобий идут на приступ, атакуют нас день и ночь, отнимая немногие силы, невосполнимое время, убивая желания и калеча судьбы. Впереди всего этого самый главный страх – страх смерти. Вот он-то и расстворяется в гармонии, именно его отсутствие делает нас свободными, счастливыми, и на мгновение по-настоящему бессмертными. Стать бессмертным хотя бы на миг – это так много…
