Александр Нейтрон
Колокол Мессии
Олимп добивается вступления в него всего населения земного шара.
В главные задачи Олимпа входят: прекращение мировой межгосударственной хозяйственной и военной анархии; постепенное подчинение стихийного обладания термоядерным оружием международной полицентрономической власти с целью ликвидации государственных границ, достижения мирного диалектического сосуществования способов производства с целью ликвидации самого термоядерного вооружения и армий всех государств; установление в мире полицентромического государства с сохранением автономии всех существующих государств и наций, но с запретом в них военного производства и содержания армий.
12. Объявления
Олимп считает, что в СССР достигнута средняя фаза коммунизма.
Олимп через Олимпийцев – граждан Советского Союза – предлагает Верховному Совету СССР рассмотреть вопрос замены названия страны, которое стало устаревшим по достижении средней фазы коммунизма и исключительно высоких темпов развития общества относительно к дооктябрьским мировым всеисторическим темпам.
Взамен названия: Союз Советских Социалистических Республик установить название:
Союз Советских Коммунистических Республик, что и ликвидирует разницу между объективной сутью и названием.
Логический Закон Олимпа исправлен и вновь утвержден на Пятом Большом Олимпийском Совете.
Автор данного повествования через много лет задал вопрос бывшему Олимпийцу под псевдонимом Юпитер 7, насколько серьезным было утверждение, что в Советском Союзе достигнута средняя фаза коммунизма, ведь последующий ход истории показал нежизнеспособность данной страны – СССР.
– Вы знаете, можно приводить примеры многих великих государств и империй, которые были разрушены по разным причинам, но оставили после себя огромные пласты культурного наследства, которыми человечество пользуется до сих пор. А вся значимость и влияние на развитие мировой цивилизации Советского Союза еще не оценены и не проанализированы в полном объеме. Что касается утверждения о достижении средней фазы коммунизма, то Советский Союз действительно имел множество признаков того. Кроме того, данная позиция и соответствующее утверждение необходимы были Олимпу для легализации и безопасности своего существования.
– Но ведь бесспорно, был 1937 год и времена Гулага, гонения на военспецов, врачей, интеллигенцию, даже на тех, кто был активным участником Октябрьской революции.
– По меткому выражению одного из писателей, не помню авторства, революция пожирает своих творцов. Вспомните хотя бы Великую французскую революцию – Робеспьера, Марата, доктора Гильота. Но кроме гонений были же и Днепрогэс, БАМ, в целом – индустриализация. Была хорошая, правильная конституция, которая, к сожалению, часто не соблюдалась. Многие власть предержащие не верили в то, что мы сможем построить коммунизм и с большим скепсисом относились к нашим утверждениям.
– А Вы не боялись, что Вас посадят, будут преследовать? Ведь Вы призывали к разрушению государств, в том числе и Советского Союза.
– Мы тогда не думали об опасности. А потом эта позиция следовала из идей строителей Коммунизма, которые при полной его победе предполагали ликвидацию государств как таковых.
Хотя для представителей действующей власти это было как нож к горлу. Вы ведь знакомились с протоколами допросов наших старших членов Олимпа, в которых майор ГКБ называл галиматьей Логический Закон Олимпа, а другой представитель определял Олимп как фашистскую организацию. Это является косвенным доказательством, что властные структуры не верили в построение коммунизма в стране, но они должны были хотя бы формально следовать Марксистско-Ленинской догме. И безусловно не могли публично отрицать, что в СССР не построена средняя фаза коммунизма.
– В этой связи мне приходит на ум высказывание Иисуса Христа, который, когда его стали обвинять в том, что он призывает к беззаконию, говорил, что пришел не отменить, а преумножить закон. Хотя по сути своей обвинители были правы. Вот, например, в части своей речи из Нагорной проповеди он говорит: «Древние говорили» «Око за око и зуб за зуб». Я же толкую Вам, что, если тебя ударили по левой щеке, то ты подставь и правую». И, в том числе поэтому, большая часть евреев до сих пор не признала Христианство.
– Да Вы правы Логический Закон Олимпа во многом противоречил действующим фактическим правилам и отношениям в стране Советов. Но он полностью соответствовал основному закону страны – Конституции и всем формальным законам, которые на тот момент действовали в СССР. Какие-то стороны ЛЗО специально гипертрофировались для того чтобы нас не обвинили в оппортунизме, терроризме, враждебности к СССР.
– Скажите, Сириус 7, Вы были участником постановки песни «Священный камень».
Как она проходила? Что из нее Вы запомнили?
– О, это было выдающееся событие для Серчелмы.
Глава 5
Рассказ Сириуса 7
«Постановка песни «Священный камень»»
Для постановки песни-спектакля было привлечено большое количество интеллигенции Серчелмского района. В постановке принял участие даже секретарь райкома партии по идеологии, который согласился исполнить роль командира массовки эвакуирующихся защитников Севастополя – краснофлотцев.
После нескольких общих прогонов и генеральной репетиции был назначен день постановки – 8 мая.
Начинал постановку актер-диктор:
– Завтра 9 мая страна будет праздновать великую дату – день нашей Победы в Великой отечественной войне. Вероломно, без объявления войны фашистская Германия напала на Советский Союз 22 июня 1941 года. Гитлер и его сателлиты надеялись за несколько месяцев разгромить нашу армию и уже осенью праздновать свою победу на Красной площади, в Москве. Но не встречавшим до сих пор серьезного сопротивления в Европе, вооруженным до зубов войскам вермахта стойко противодействовала наша армия. Она несла огромные потери, но героически дралась за каждую пядь родной земли. Фашисты рвались на Кавказ, но на пути встал город-герой Севастополь.
Героическая оборона Севастополя продолжалась в течение 250 дней, с 30 октября 1941 года по 2 июля 1942-го. Бойцы показывали беспримерный героизм. Немцы бросали в бой все новые и новые силы, во много раз превосходившие количество оборонявшихся советских воинов. Показательны последние этапы обороны Севастополя. Командир гарнизона генерал Новиков собрал для контрудара 7 тысяч способных держать оружие бойцов, многие из которых уже были ранены. И вот эта, в кровавых бинтах, страшная матросско-солдатская масса двинулась на врага крича «Ура-а-а-а!», «Ура-а-а-а!», «за Родину!, «за Сталина» – и растерявшиеся, не ожидавшие такого напора немцы не выдержали и обратились вспять. Советские войска продвинулись на полтора километра, но в силу огромного численного превосходства противника закрепить успех не смогли и отошли на исходные позиции. Только после восьми с лишним месяцев упорных боев, за три огромные армейские операции с мобилизацией самых боеспособных частей вермахта, привлечением около полутора тысяч самолетов и блокадой Севастополя с моря фашистам удалось занять город после того, как у защитников Севастополя почти закончились боеприпасы.
Началась вынужденная эвакуация.
Прямо по зрительному залу дома культуры Серчелмы под командованием командира-секретаря райкома, двинулись строем колонны краснофлотцев, которые шли через главный вход двумя колоннами, удалялись через запасной выход, возвращались по фойе ДК и вновь и вновь входили с переднего входа в зал, идя непрерывным потоком, что создавало впечатление огромной массы войск и потом вызвало вопросы со стороны зрителей: откуда в Серчелме взяли такое количество артистов?
Некоторые из зрителей пришли на постановку с детьми, некоторые из которых пытались бежать за войском-артистами. А один из маленьких зрителей, подбежав к непрерывно идущей шеренге матросов, попросил одного из них:
– Дяденька, возьми меня с собой бить ф-ф-фасистов.
На что тот ответил:
– Подрастешь, возьму. А пока помогай маме и готовься хорошо учиться в школе.
Вступает вновь диктор:
– Многие защитники Севастополя погибли в Черном море, расстрелянные фашисткой авиацией при эвакуации.
На экран проецируется бушующее море с плывущим по нему матросом.
На сцену выходит певец и под аккомпонемент аккордеона поет:
«Холодные волны вздымает лавиной
Широкое Черное море.
Последний матрос Севастополь покинул,
Уходит он, с волнами споря.
И грозный, соленый, бушующий вал
О шлюпку волну за волной разбивал.
В туманной дали
Не видно земли,
Ушли далеко корабли.»
В это время по залу идет последняя группа эвакуирующихся матросов-учеников Романа Николаевича (включая и меня), которые несут на руках раненного матроса – Романа Николаевича в окровавленных бинтах и, выходя на сцену, поют:
«Друзья-моряки подобрали героя.
Кипела волна штормовая.
Он камень сжимал посиневшей рукою»
И тихо сказал, умирая:
Вступает Роман Николаевич и поет с надрывом:
«Когда покидал я родимый утес,
С собою кусочек гранита унес…
(Демонстрирует сжатый в руке камень)
И там, чтоб вдали
От крымской земли
О ней мы забыть не могли.
Кто камень возьмет, тот пускай поклянется,
Что с честью носить его будет.
Он первым в любимую бухту вернется
И клятвы своей не забудет!
Тот камень заветный и ночью, и днем
Матросское сердце сжигает огнем.
Пусть свято хранит
Мой камень-гранит,
Он русскою кровью омыт».
Группа матросов поднимает умирающего матроса-Романа Николаевича на руки и продолжает песню:
Сквозь бури и штормы прошел этот камень,
И стал он на место достойно.
Знакомая чайка взмахнула крылами,
И сердце забилось спокойно.
Взошел на утес черноморский матрос,
Кто Родине новую славу принес,
И в мирной дали
Идут корабли
Под солнцем родимой земли.
Матросы-артисты уносят раненого со сцены. Зал встает и взрывается долгими аплодисментами.
На постановке присутствовали руководители областного отдела культуры, которые весьма высоко оценили работу режиссера Романа Николаевича и нас – его коллектива. Постановка была рекомендована на республиканский уровень конкурса в Москву, но запрещена из-за неблагонадежности режиссера госбезопасниками, а вместо нее выдвинули вполне рядовой концерт одного из домов культуры Н-ска, посвященный дню Победы. Вот таков рассказ – свидетельство непосредственного участника событий Сириуса 7.
Ну а Ромка продолжал дальше заниматься театром, репетировать. Вечерами проводил занятия по философии для перспективных и не обделенных интеллектом ребят, готовил кадры светлого будущего, каким он его себе представлял.
Кукольные постановки выходили одна за другой: «Два мастера», «Баба Яга», Сиверко-полуночник», «Зимняя сказка», «Никита Кожемяка и Змей Горыныч», «Волшебная лампа Аладдина»…
Кукольному театру присвоили звание Народного. Ромке как режиссеру дали высшую категорию.
Глава 6
Катастрофа
Гусь, которого Ромка иногда ласково, в своем кругу, называл «Гусенок», стал для Ромки очень хорошим помощником, был ему как сын. Официально Гусь являлся помощником режиссера кукольного театра, сокращенно – помрежем, и фактически был уже готов к самостоятельной работе. Радуясь за Гуся, Ромка, несмотря на свое отрицательное отношение к заведению семьи, так как не она была его главной целью в жизни, все же подумывал, что может быть все-таки стоит обзавестись семьей. И для этой цели присматривался к местной врачихе, терапевту, даже подружился с ней. Но произошла трагедия, которая все перевернула в его жизни.
Всему причина нищета, как считал Ромка. Гусь поехал в соседний район на собеседование – претендовал на вакансию режиссера кукольного театра, и на обратном пути решил сэкономить деньги – не купил билет и, прячась от ревизоров, влез на крышу поезда. Сев спиной к голове состава, стал размышлять о том, как он будет самостоятельно ставить спектакль в соседнем районе. На одном из перегонов ферма моста была очень низкой, и Гусю разбило голову. Он умер мгновенно, без мучений.
Ромка встречал его на вокзале, в Серчелме, с тяжелым, непонятным предчувствием. Искал среди толпы прибывших Гуся и не находил. Возле второго вагона толпился народ. Женщины причитали: «Ой, какой молоденький, что ж тебя, болезный, понесло на крышу… Чей же это мальчик?»
У Ромки все внутри опустилось – он увидел из-за спины санитара, спускавшего с крыши вагона тело
, голову с длинными волосами и прошептал, еще до конца, не осознавая: «Это Гуська».
«Это мой» – сказал Ромка и взял из рук санитара тело Гуся на руки еще немного надеясь – а вдруг жив. Но Гусь признаков жизни не подавал. Ромка понес тело Гуся к труповозке и приговаривал: «Гуська, Гуська, ну что же ты наделал, что же ты наделал…»
С трупом Гуся он доехал до морга Серченской районной больницы. Занес тело Гуся в морг и сел обессиленный на скамейку в прозекторской. Его долго уговаривали покинуть помещение морга. А Ромка все просил: «Подождите, дайте я с ним еще побуду.» И все повторял как заклинание: «Гуська, Гуська, Гуська, Гуська. Как же я теперь без тебя?»
Пришел главный врач больницы, хорошо знавший Ромку, и сказал: «Роман Николаевич, возьми себя в руки. Ты ему уже ничем не поможешь. Иди лучше, встреть маму мальчика и постарайся ей помочь.»
Мама мальчика – Раиса Николаевна, которую привезли в морг для опознания, упала Ромке на грудь, причитая: «Что ж я буду делать без моего кормильца, сынулечки?», и они вместе с Ромкой горько расплакались.
«Это он, это он» – повторила она несколько раз после осмотра тела сына и упала без сознания. Подбежала медсестра с нашатырем и привела ее в чувство.
Потом все было как в тумане: похороны, поминки, организация помощи матери Гуся.
Ромка всю имеющуюся денежную наличность отдал на организацию траурных мероприятий.
Управление культуры выделило, с подачи Ромки, деньги на похороны. На них присутствовала начальник управления культуры района, которая говорила о том, что районная культура понесла большую невосполнимую утрату, что она сама много раз была на спектаклях с участием Вити и восхищалась его неподражаемым исполнением ролей.
Ромка добавил, что потеряли не только большого артиста, но и талантливого организатора, который уже готовился самостоятельно выполнять обязанности режиссера. Но утрата эта не только для района, но скорее для всей матушки России, потому что перспективы его творческого и административного роста были большими.
Мать Гуся, выплакавшую все слезы и только повторявшую: «Как же теперь без тебя? Что ж я буду делать? Зачем мне теперь жить?» Окружающие, родственники уговаривали: «У тебя есть ради кого жить. Есть младший сын.»
Но Раиса Николаевна вернулась к восприятию текущей жизни лишь после того, как выслушала много благодарственных речей в адрес безвременно умершего сына. Она прослезилась и сказала: «Спасибо Вам за теплые памятные слова. Как-то и не понимала, что он уже вырос. Ведь только недавно провожала в детский сад, а он уже режиссер, артист. Потеря для меня невосполнимая, но, видимо, Господу тоже нужны талантливые люди. С этой мыслью и буду жить».
После потери Гуся Ромка решил, что это предупреждение свыше, осознал, что семья не для него, у него – Ромки, другое предназначение, и прекратил все начинания в этом отношении. Девушке – врачу он предложил только дружбу.
Нужно было ставить новый спектакль, ковать интеллектуальные кадры для будущего светлого общества.
Пьеса для нового спектакля, так же, как и «Два мастера» была посвящена проблемам разоружения и называлась «Гномы в космосе, или голубые люди розовой земли», и принадлежала перу польского автора Юлиуша Вольского, в переводе большого приятеля Ромки – Сергея Ефремова, главного режиссера Донецкого областного кукольного театра, у которого он работал раньше помощником режиссера.
На роль главного героя, космонавта Ковальского, планировался Гусь, но он умер, и подходящей кандидатуры на горизонте пока что не было. Начались лихорадочные поиски, которые несколько месяцев оставались безрезультатными.
Наконец на одном из сельских смотров-конкурсов самодеятельности Ромка нашел подходящую кандидатуру на роль космонавта – мальчик хорошо, с выражением читал стихи.
Глава 7
Возрождение
Мальчик был из обычной сельской семьи, с хорошими исходными данными. Звали его Андрей Морозов. Читал эмоционально, слушателей увлекал. Имел небольшой логопедический дефект – временами не выговаривал букву «ч»: вместо нее в слове «сейчас» говорил «с», и получалось «сисас».
Но при соответствующих тренировках это поправимо.
Мальчик пережил недавно семейную трагедию – умер отец, повесился.
Андрей был хорошим учеником в школе, почти отличником, и все прочили ему будущее выдающегося математика, потому что особенно хорошо он успевал по этому предмету. Но это было расхожее, бытовое мнение окружающих, а сам он, хотя никогда не видел большой воды, мечтал стать моряком, да не простым, а военным. Повлияли прочитанные в первом классе книги о героических советских моряках. Он тогда только-только научился читать. Отцу Андрея – Якову Илларионовичу – не очень нравилась идея сына стать военным моряком, но он был человеком демократичным и сильно парня не отговаривал. А не нравилась ему мечта сына, потому что Яков Илларионович с большой настороженностью относился к людям военным – по сути своей, подневольным, так как был человеком, отсидевшим в тюрьме и на поселении по навету односельчан в украинском селе Новое Червище, Камень-Каширского района, Волынской области. Поселение он отбывал в Онеге Архангельской области, где и познакомился с матерью Андрея и где собственно и родился их сын. В два года Андрей уже начал проявлять самостоятельность. Детских садов тогда (в 1960-е), практически не было и работающие родители оставляли малышей на попечение родственников или соседей. Так поступала и мать Андрея, оставляя его у многодетной соседки.
Андрей, которого однажды мать взяла с собой на работу, запомнил дорогу и когда соседка отвлеклась на своих детей он, соскучившись по матери двинулся к ней на работу. Соседка, обнаружив пропажу всполошилась, подняла панику, позвонила матери Андрея на работу. Мать Андрея – Татьяна Владимировна отпросилась с работы, организовала родственников и соседей на поиск ребенка. Через два часа Андрея привела домой другая соседка, работавшая с матерью ребенка в одной смене, на стройке. Оказывается, он уже почти добрался до работы матери. И соседка, возвращающаяся со смены, спросила его: «Андрюша, а ты куда же миленький идешь?»
– К маме на лаботу, соскусился, а она все не приходит.
– Так тебя все родственники и соседи вместе с мамой уже два часа разыскивают. Где же ты был?
– Сначала катался на аптобусе, а потом пошел к маме.
– Ну хорошо. Мама уже дома, поэтому садимся опять на автобус и едем к маме домой.
– Ну ладно.
И соседка привела Андрея домой, где все уже буквально сходили с ума.
В 1961 году семья переехала в село Евсеевка Н-ской области, Серчелмского района. Построили свой дом. В 1962-м в семье появился еще один ребенок – сестра Андрея – Нина.
У Андрея появилась обязанность – качать сестру в люльке, подвешенной к деревянной матке потолка, что мальчику пришлось не по вкусу, и при первой возможности он оставлял раскачивающуюся люльку и убегал к сверстникам на улицу- играть в войну или другие игры.
Когда Андрей закончил второй класс школы, на летних каникулах в их село приехал кукольный театр. Билет на детский сеанс стоил 20 копеек. Андрей попросил у мамы деньги, но она посчитала что это очень большая сумма (билет на детский киносеанс стоил тогда пять копеек) и отослала его для решения вопроса к отцу, а тот сказал: «Как мать решит». Андрей несколько раз ходил от одного родителя к другому, но желанных денег на спектакль не получал. После того, как в решение проблемы вмешалась бабушка и Андрей получил желанные 20 копеек на спектакль, было уже поздно, спектакль начался, билеты прекратили продавать, и Андрею только оставалось стоять у входа в зал клуба, где шел спектакль. Наконец вышедший из зала дальний родственник Андрея, который был старше его на пять лет – Александр Булушев, посчитавший, что для него, взрослого парня, смотреть сказочный спектакль слишком банально и неинтересно, попросил контролера пустить Андрея в зал вместо себя. И Андрей вошел в зал, где уже заканчивался кукольный спектакль – на сцене была революционная ситуация – глупый царь наказан, все его дворцы разрушены в результате неправильных действий злого мастера, а хороший мастер вместе с другими положительными героями праздновал победу. Так у Андрея впервые состоялось знакомство с кукольным театром.
Пропаганда, по обязанности проводимая учителями в школе, оказывала на Андрея существенное влияние. Он старался быть хорошим октябренком, а затем и пионером. Искренне сочувствовал Павлику Морозову, которого убили его ближайшие родственники за то, что он рассказал представителям органов советской власти, где его дед спрятал зерно от продразверстки. Он горячо переживал за Павлика. Но одновременно с этим у него накапливались сомнения – а как бы он поступил, если речь шла о его родственниках. Ведь, как рассказала бабушка, его прадед Андрей, в честь которого и его так назвали, тоже был причислен к категории кулаков, хотя, видимо, и не совсем справедливо. В период первой Германской войны, как ее называла бабушка Варя, в 1916 году, в крепкое хозяйство прадеда Андрея сельский сход определил двух военнопленных. В другие хозяйства их брать отказывались, а староста села, председательствующий на сходе попросил: «Дядя Андрей, возьми их к себе, а то ведь помрут с голоду. А у тебя хозяйство крепкое, да и ребята они молодые, подкормишь, поправятся, будут хорошими помощниками.» Прадед покряхтел, поохал, но согласился. Военнопленные настолько прижились, сроднились с семьей прадеда, что когда возникла возможность вернуться в 1918 году на родину (в Германии тоже произошла революция), то уезжали со слезами на глазах, с нежеланием расставаться. Прадед предложил: «Оставайтесь. Женим Вас. Поможем обзавестись хозяйством.» Но военнопленные все же решили уехать.
Вот, вспомнив этих, навязанных сельским сходом работников, прадеда и определили в кулаки, так как основным фактором для причисления к их классу было наличие в хозяйстве наемных работников – батраков. Прадеда раскулачили. Отобрали дом, мельницу. Хотели выслать, но прадед вместе с женой уехал в Новосибирск к родственникам и тем, на какое-то время, спасся.
В Новосибирске прадед устроился на работу на кондитерскую фабрику рабочим, где через два месяца, после того как хорошо усвоил характер технологических операций, предложил усовершенствование оборудования, которое внедрили на производстве, и ему выдали премию за рационализаторское предложение и назначили на должность мастера. Вместе с окладом выросло и уважение к нему. Подчиненные обращались к нему Андрей Ильич или дядя Андрей, а начальник цеха только по имени отчеству. Но жену прадеда, Дарью Михайловну, замучила ностальгия, и она уговаривала мужа вернуться на малую родину, мотивируя это тем, что в селе теперь все наладилось, за работу в колхозе тоже платят деньги, и про него, в плане возможного ареста, все забыли. Прадед поддался на уговоры и через три года проживания в Новосибирске решил вернуться в Евсеевку. Администрация фабрики уговаривала его остаться, обещая существенно повысить денежное содержание и даже выделить отдельную квартиру, но прадед уже принял решение, и они с женой вернулись в родное село.
Поначалу все было благополучно. Прадед построил новый дом. В колхоз работать не пошел, что ему стали ставить впоследствии в вину, а устроился рабочим в лесничество, где по договору занимался посадкой леса и корчевал его остатки после вырубки. Лесничий разрешал ему на выкорчеванных участках делать сельхозпосадки. Дед начал выращивать пшеницу, овес, сделал ручную мельницу и стал молоть муку, сначала для себя, а затем и чужое зерно принимал по заказу односельчан и жителей других близко расположенных сел и деревень. За это его и арестовали, ручную мельницу реквизировали и отправили прадеда Андрея в ссылку на Соловки, где он впоследствии и умер от голода.
Данную информацию Андрей собирал у родственников по крупицам, потому что в народе до сих пор присутствовал страх наказания ни за что. В том числе боялись доносительства своих «Павликов Морозовых», способных на это по недомыслию или из чувства ложного патриотизма и приверженности якобы коммунистической идее.
В школе внушали, что бога нет. Одним из аргументов было: "Вот Гагарин слетал в космос и никакого бога там не увидел.».
Андрей настолько уверовал в атеистическую идею, что, когда, в очередной раз, после окончания третьего класса его хотели взять с собой на причастие в церковь, он наотрез отказался. Ведь, как дамоклов меч над ним висело предупреждение, что за посещение церкви могут исключить из пионеров. А он был пионером и до сих пор на стороне Павлика Морозова. Ведь того убили плохие люди – кулаки. Хотя для себя определился, что он бы так, как Павлик Морозов, со своими родственниками поступить не смог.
Он был активным членом пионерской дружины. Но вот комиссаром отряда школы его так и не выбрали, из-за чего он сильно переживал, хотя и не показывал вида. Он пел в хоре, декламировал стихи, был участником пионерских слетов, участвовал в соревнованиях по легкой атлетике, в лыжных гонках, побеждал на конкурсах самодеятельности. На одном из конкурсов самодеятельности сельских клубов его и заметил Ромка.
Для Андрея началась новая жизнь.
Через два года после смерти отца мать повторно вышла замуж за своего троюродного брата и переехала в Серчелму. С собой она забрала дочь – сестру Андрея. Сын ее ехать в Серчелму отказался, остался жить с бабушкой Варей. Но когда возникла необходимость в частых репетициях, Андрей стал периодически останавливаться у матери с отчимом. Благо, дом был большой и места всем хватало.
Частые репетиции нужны были для ролей, у Андрея в спектакле их было две: космонавта Ковальского, случайно залетевшего на планету гномов, и принца Малого, влюбленного в Розочку – дочь короля соседнего, гномовского, государства. Государства были в постоянном конфликте, на грани войны. Короли их пытались привлечь Ковальского каждый на свою сторону, но космонавт участия в межгосударственном конфликте не принял, наоборот, помог положительным героям пьесы совершить разоружение на планете гномов – Розовой земле и таким образом прекратил межгосударственные конфликты, примирил враждующие стороны.
По замыслу автора – Ю. Вольского, спектакль должен начинаться с того, что ведущий объявляет о его отмене, так как актер-исполнитель роли космонавта Ковальского заболел. После такого объявления на премьере спектакля поднялся невообразимый протестный ропот: «Ну вот опять, все время у нас через одно место.» На фоне этого ропота из заднего ряда подал голос Андрей: «А можно мне попробовать сыграть космонавта? Я вот раньше участвовал в самодеятельности.»
Ведущий: «А это – пожалуй хорошая идея. Можно попробовать. Спасибо Вам большое. Другие артисты будут Вам помогать».
И Андрей направился на сцену. По дороге к сцене зрители стали его останавливать, говоря: «Ты что, с ума сошел? Ведь не сможешь! Для этого надо готовиться.» Некоторые даже пытались удержать. Но Андрей, прошел на сцену не останавливаясь, временами вырываясь из зрительских рук.
После того как начался спектакль, по широкой улыбке космонавта Ковальского-Андрея, зрители, конечно, поняли, что их разыграли.
Вне репетиций Ромка стал приобщать Андрея к азам философии. Андрею это было безумно интересно.
Некоторые из более взрослых ребят уже неплохо разбирались как в искусстве, так и в философии. Андрею же предстояло их нагонять, что, по мнению Романа Николаевича, он успешно делал.