Александр Назаров
Коллекционер безумия
2. Цвет твоей души
Когда раздался звонок в дверь, Пауль еще накрывал на стол. Он разложил угощения, на которые потратил изрядную часть его месячного бюджета. Всё это для того, чтобы отпраздновать будущее путешествие в психушку. В центр стол была поставлена бутылка вина, а с боку от нее – полупустая бутылка огненного виски, любимого поила Пауля Ларкина, которое обладало жгучим привкусом корицы. Нарезанные колбаса и сыр были спирально разложены на тарелках. В момент звонка Пауль как раз смотрел на свет лампы накаливания, проходящий через хрусталь бокала.
Он легкой походкой подошел к входной двери и отпер её. На пороге стояла его давняя подруга Шейла. Сначала она опешила, увидав его, стоящего в полный рост, с улыбкой на лице, однако, уже через секунду и она заулыбалась в ответ.
– Спасибо, что позвал, – сказала она.
– Тебе спасибо, что пришла, заходи скорее. Я уже почти закончил накрывать стол.
– Ты что? – удивилась Шейла, – я думала, мы как обычно, пирожков поедим, да пива попьем.
– Нет, сегодня у нас сыр и вино.
– Пауль, ты что, болен? – Шейла всерьёз забеспокоилась за своего друга. У неё чуть не выпало пальто из рук, когда он вешала его.
– Шейла, милая, почему ты решила, что я устрою ужин только перед смертью? Нет, всё хорошо. Всё просто прекрасно, уверяю тебя, – он даже не знал, говорить ли ему эти слова спокойно или смеяться от замешательства подруги, – мы празднуем. Скоро скажу, что. А пока, переодевайся и проходи.
Уселись за стол.
– Только свечей на хватает, – заметила Шейла.
– Со свечами будут, когда я вернусь.
– Вернешься? – Шейла тут же занервничала. Она закусила губу.
– Да. Вчера мы были у доктора Ланге. Всё еще по делу Шольца, – рассказывал психолог, наливая вино в бокал, – есть подозрения, что он утаивает часть информации. Надо снова с ним поговорить. И знаешь, где он?
– В больнице, надеюсь, – неуверенно сказала она.
– Ну, ты не далека от правды. В больнице. В психбольнице.
Шейла сжала руками скатерть.
– Я получил разрешение. Официальное разрешение отправится в Желтый городок. Там мне предстоит еще раз встретиться с Шольцем.
– Пауль, не надо, – Шейла заговорила умоляющим тоном, – не ходи туда. Пусть отправят кого-нибудь еще. Вас же, психологов, простите, тьма!
– Это уже решено. Перед тем, как отправится, я хочу провести время в хорошей компании. Так что предлагаю отложить этот разговор на потом. По телевизору скоро программа про путешествия. Предлагаю посмотреть вместе после ужина.
Шейла сидела одной рукой закрывая глаза. На последней фразе она слегка улыбнулась. Какой бы Пауль ни был кретин, по её мнению, он был чуткий кретин. Она ведь только один раз при первом знакомстве сказала, что любит программы про путешествия. Вместо ответа она просто взяла в руки бутылку вина и наполнила свой бокал.
Уже через полчаса, они сидели рядом друг с другом на диване и наблюдали кадры, как по бушующему черно-белому морю плывет черно-белый парусный корабль. Ему предстояло преодолеть сто морских миль, чтобы добраться до родной бухты Города. После программы телевизор был выключен, зазвучало радио.
– Кажется, – задумчиво сказала Шейла, – все-таки пришло время для разговора.
– Ладно, но мне нужно подготовиться, – сказал Пауль и залпом выпил рюмку виски.
Он прокашлялся и разлегся на диване. Взгляд он свой отправил в потолок, но так, будто он пробивает его, пробивает соседей, чердак, да и саму небесную твердь, теряясь среди звезд. Он вздохнул.
– Ты ведь знаешь, Шейла, что я не совсем “нормальный”. Думаю, ты всегда это понимала. Я долго рассуждал… это все так видят мир, или только я. Даже спрашивал, знаешь. А в ответ злые людские глаза впивались в меня с недоумением во взгляде. Так и решил, у всех всё как у людей. Кроме меня…
– Ты про что, Пауль? Ты все время не договариваешь. Знаешь. Как бы ты ни описывал, насколько к тебе несправедлив мир, ты все равно что-то утаиваешь. Ты, видимо, так к этому привык, что и сам не замечаешь. Общаясь с тобой, я все время прихожу к мысли, что ты говоришь куда меньше, чем думаешь. Будто хранишь сокровище, или мрачную тайну…
– И то, и другое, мила моя фройляйн. Сокровище для мира, мрачная тайна для меня. Вот я тебя всё время называю синей. А ты даже не обижаешься, не замечаешь. Знаешь, почему я так тебя называю? Вокруг твоей головы мерцает синий нимб. А ты и не видишь. Никто не видит этой красоты. И эта синяя красота… в ней вся ты. Каждый отблеск твоей души воплощается в синем ореоле.
Пауль встал с дивана и начала расхаживать по комнате. В один момент он достал сигарету и закурил.
– И так с каждым человеком. Друзья, коллеги, прохожие, что плывут рядом со мной по улицам. У всех вокруг голов сияет цвет, что как бы отражает их суть. Показывает характер и душу, отражает настроение. Показывает, врет человек, или говорит правду. Ты – синяя, Йенс Шайдер, мой коллега – желтый. Человек, что напал сегодня в больнице на медсестру – красный. Вернее, даже бордовый, что интересно. Очень интересно.
Шейла, что до этого молча и безэмоционально сидела на диване, приподнялась и сложила руки в замок.
– А ты, Пауль? Какой ты?
Повернувшийся к окну психолог резко развернулся, щелкнул пальцами правой руки и протянул её в сторону подруги.
– Так ведь в этом и суть! Ты спрашиваешь меня, что тревожит меня, зачем мне в психушку. А ответ-то на поверхности. Какой я? Красный, желтый, синий, зеленый? Да не ебу я!
Шейла вздрогнула.
– Прости. Я не хотел. Дело в том, что я правда не знаю, какой у меня цвет. Смотрю в зеркало. А вокруг головы – пустота. Смотрю в глаза людей, и в отражении их глаз вокруг головы лишь радужка.
– Так, а какая тебе разница тогда, какой у тебя цвет?
Пауль застыл в замешательстве. Вопрос показался ему настолько странным, неуместным и тупым, что психолог застыл посреди комнаты. Лампы люстры позади его головы образовывали фигуру, похожую на колпак шута на иллюстрациях старых книг.
– А как еще мне узнать, какой я человек?
– Самоанализ. Ты же психолог, разве тебе не знать? Или у друзей спроси.
– Нет, нет, ты не понимаешь. Все методы классической психологии… не буду говорить, что они совсем плохие. Они действенные. Но они лишь слегка приоткрывают занавес на душе человека. А этот ореол, он всегда отражает самую суть. Когда у тебя есть такой мощный инструмент для понимания людей, ты уже не можешь мерять их другими категориями. И как тогда мне оценить себя, если ореола нет?
Шейла ничего не ответила, она просто молча уперлась своим взглядом в Пауля. Он сел обратно на диван рядом с ней. Одной рукой он приобнял свою подругу.
– Ты ведь еще тогда, в университете рассказывал про цвета людей, – прервала молчание Шейла, – хотя, если вдуматься, ты и раньше это упоминал. Я думала, что это у вас, психологов просто система такая.
– Ну, я всем так и говорил, боясь сойти за психа.
Он улыбнулся, вспоминая студенческие годы. Вот, он и Шейла сидят на скамье в парке недалеко от университета. А она с интересом называет имена их общих знакомых с целью узнать их цвет. На самом деле их, общих знакомых, было не так и много. Пауль не был особо общительным человеком. С одной стороны, Пауль сразу видел, понравится ли ему общение с человеком, с другой, мало кому может понравиться общаться с человеком, который каждую секунду видит тебя насквозь. Шейла была одним из столь редких исключений.
– Лично я не считаю, что тебе нужен какой-то цвет, чтобы оценить себя, – Шейла явно смягчилась, – неужели тебе недостаточно знать, что ты уважаемый психолог, что помогает раскрывать преступления? Интересный ты человек.
– Но я уже все решил. Тем более, это поручение детектива Йенса Шнайдера. Я уже не могу отказаться.
– Тогда, как только поговоришь с этим Шольцем, сразу уходи оттуда, – говоря это, Шейла приподнялась и заглянула своими глубокими глазами прямо в душу Пауля через его зрачки, – психиатрия не психология. Это другая территория. На каждом, кто работает в этой области, лежит отпечаток. Я не хочу видеть этот отпечаток и на тебе.
– А если это моя дорога? Я должен узнать всё о моем даре. Видишь ли, я не видел ореола только у мертвецов. А я не мертвец.
– А психбольница тут причем?
– Не так давно я видел человека, чей ореол был бардовый. Не красный. Всего несколько раз в жизни я видел людей с оттенками цветов. У всех у них были психические заболевания. Понимаешь? У больных цвет отличается. А это значит, что мое зрение имеет куда более сложный механизм, чем четыре цвета.
Шейла отвела взгляд в сторону.
– Ты не ребенок, Пауль, и я не могу запрещать тебе делать что-либо, или идти куда-то. Я только, прошу тебя быть осторожнее.
– Я буду, обещаю тебе, – с этими словами он обнял её обеими руками, и затем погладил по голове.
Объятья отлично позволяют скрывать лицо. Хоть Пауль и видел, что его подруга переживает за него, хоть он и знал, в какой она растерянности, он не видел, что в этот момент по её щеке катилась одинокая слеза.
3. Повешенный пророк
Желтый городок находится к северу от Города, в предгорьях. Когда-то душевнобольных содержали прямо в городской черте, но из-за частых побегов, было решено перенести лечебницу подальше. Сейчас на месте старой психбольницы стоит обычный жилой дом с не больно-то хорошей репутацией (а еще целой вереницей слухов и сплетен мистического характера). За холмами, на которых разрастался Северный район, лежали предгорья, а за ними возвышался горный хребет.
По слухам, за хребтом лежал секретный полигон, где военные в годы минувшей войны занимались испытаниями некого новейшего оружия, что так и не было завершено, так как война закончилась. Слухи-слухами, а в одном овраге до сих пор ржавеет старый грузовик в цветах хаки. Пауль этот цвет не любил. Ему даже было интересно, а почему у военных ореол вокруг головы не этого цвета? Такие мысли были у него в голове, пока он шел мимо того самого оврага.
Кривая дорога, что змеей ползла наверх, к горам, вела мимо старой заброшенной церкви. Она была заброшена еще когда Пауль был ребенком. От Шейлы Пауль узнал, что иногда в эти руины приводят душевнобольных помолиться. Она говорила, что кому-то даже помогало. Когда Ларкин проходил мимо руин, сильный ветер с гор рванулся сквозь развалины, издавая подобие крика неведомого чудовища.
– От таких воплей скорее еще сильнее с ума сойдешь, – пробурчал Пауль.
Сырой ветер дул не постоянно, а бил по путнику резкими ударами. Когда до горной долины, где располагалась лечебница, оставалось совсем немного, и из-за холмов уже виднелась черная черепица, прикрывающая желтые стены, Пауль обернулся и окинул взглядом Город. Громада домов расползлась от горизонта до горизонта.
Новостройки загораживали берег залива, подползая к одинокой рыбацкой деревне, которая вот-вот исчезнет в пасти города. В центре возвышался гигант Иггдрасиль, вокруг шпиля которого кружили личные дирижабли правительства. От многочисленных заводских труб на западе города, за рекой Сонг, поднимался черный дым. С ним контрастировал белый пар градирен. В детстве Пауль любил воображать, что градирни – это завод по производству облаков.
Венчало западную часть города проклятое “Большое красное здание”, за которым был лишь безграничный лес. Город застрял в дорожной петле, как повешенный. Снег уже сошел с полей, обнажив сухую траву, что впитывала придорожную пыль с тяжелыми металлами. Отдельно выделялись линии почерневших сугробов, которые еще не скоро растают.
Скоро стемнеет, и все это озариться светом тысяч огней. Город будет подобен погребальному костру. Вид, одновременно родной, знакомый с детства и надоевший, даже осточертевший. Пауль вошел в горную долину и увидел желтый городок. Конечно же городом он был назван с натяжкой. Всего шесть домов, да пара пристроек. Все здания были покрашены в желтый цвет. Цвет этот уже давно укоренился у жителей Города как цвет безумия. Вся лечебница была обнесена двухметровым забором из железной сетки, закреплённой на бетонных столбах. На въезде в городок стоял КПП, туда Пауль и прошел.
На пропускном пункте у психолога минут двадцать проверяли документы, а потом уже проверили самого Пауля на наличие оружия, колюще-режущих предметов и тому подобного. От скуки Ларкин начал осматривать помещение, но и это ему быстро наскучило. Груда журналов и газет на столе, прошлогодний календарь на стене, банка из-под кофе, до краев заполненная окурками. В глазах зарябило от мигающей подвесной лампочки.
Когда дверь открылась, пропуская Пауля на территорию лечебницы, сердце его что-то кольнуло. Нет, скорее это было похоже на то, что сердце, пытаясь сделать очередной удар, наткнулось на препятствие, горку, которую пришлось преодолеть. Это удар перед прыжком в пропасть, это удар перед признанием в любви. От него замирает дыхание.
Пуль вошел в двор Желтого городка. На его удивление, там было довольно много деревьев. В нос сразу ударил запах сырой древесины и гниющих веток. Он шел по неровной мощеной дороге в направлении главного здания лечебницы.
Рядом с деревьями стояли скамейки, сколоченные из старых досок. Недалеко от входа в главное здание какой-то мужчина с синим ореолом размеренно забивал гвозди в такую незаконченную скамейку. Пауль поздоровался с ним, а тот вскочил от удивления.
– Здравствуйте, – неуверенно ответил тот, – знаете, так необычно, когда на «вы» и «здравствуйте».
Пауль Ларкин нахмурил брови и вдруг увидел, что ореол у мужчины не синий, а темно-фиолетовый. Показалось, или это больной? Вдруг из дверей главного здания вышел мужчина в белом халате с зажигалкой и сигаретой в руках. Он хотел закурить, но, когда заметил Ларкин, подошёл и встал между ним.
– Извините, он к вам пристаёт? – спросил подошедший мужчина.
– А, никак нет, – смутился Пауль, – скорее, это я к нему пристал.
– Тогда лучше не надо так делать. Вы по какому делу здесь? А то я что-то вас не помню.
– Я психолог, Пауль Ларкин. Прибыл от полиции по делу Фреда Шольца.
– А, ну тогда проходите. Вас там, кажется, заждались.
– Неужели? Это из-за Шольца?
– Не только. Тут наслышаны о вас. Как минимум фрау Либерт о вас говорила частенько.
– Шейла что ли? – задал Пауль не нуждающийся в ответе вопрос, заходя внутрь.
Внутри главного здания стояла весьма странная атмосфера. Пауль ожидал услышать крики, стоны или хотя бы различные голоса. На деле же было очень тихо. В приёмном покое блок несколько старых просевших диванов, по бокам от которых стояли тумбочки с книги на них. В покое и коридорах стояло множество цветочных горшков. Пауля встретила врач с чашкой чая в руке. Она широко улыбнулась ему, а её жёлтый ореол словно блеснул, поддерживая её улыбку.
– Герр Ларкин, добрый день, добро пожаловать, рада вас видеть…
– У вас больные работают?
Неожиданный вопрос явно её смутил.
– Нет, не подумайте, не все. Только те пациенты, которые без регулярной занятости могут, извините за каламбур, сойти с ума, – врач посмеялась с Этими словами, явно довольная своей шуткой, – Просто им тут всю жизнь жить, а так хоть занятие есть какое. Не так ли?
– Да… наверное так, – протянул Пауль, – В любом случае, не моё это дело, моё дело – побеседовать с Шольцем.
– Ах да точно, он уже ждёт вас в гостиной, пойдёмте.
Гостиная находилась через коридор, по краям закрытый решетками. Это было просторное помещение с двумя диванами и несколькими креслами, укрытыми пледами. Диваны и кресла эти стояли вокруг стола, на котором были разложены шахматы, кружки с чаем и газеты. Рядом с одним из кресел стояла инвалидная коляска. В кресле сбоку от коляски и сидел Фред Шольц. Это был мужчина возрастом под тридцать лет. Ростом он был не высокий, на голове его росли средней длины светлые волосы. Глаза его были глубоко посажены и, казалось бы, все время выражали грусть или тоску. Создавалось впечатление, что эмоции эти навсегда отпечатались на его лице. Особенно подчеркивали это первые преждевременные морщинки на лбу. Кроме него в комнате было еще несколько пациентов: молодая девушка и двое мужчин.
– Здравствуйте, доктор Ларкин, – поприветствовал вошедшего психолога Фред Шольц.
– Надеюсь, моё появление не нарушило вашего покоя, – сказал ему в ответ Ларкин.
– Нет. Не думаю. Врачи предупредили, что вы придете, да и ничего страшного я в вашем визите не вижу.
– Это хорошо. Я бы хотел провести с вами беседу с глазу на глаз.
– Можем выйти на лоджию, – с этими словами Шольц кивком головы казал на дверь.
– Давайте, вам помочь?
– Не надо, я сам.
С этими словами он ловко переместился из кресла в коляску, после чего направился к двери ведущей на лоджию, чей подоконник был забит цветами. Пауль вышел следом. Отсюда открывался вид на этакий сад Желтого городка, состоящий из ряда высаженных деревьев и скамеек под ними. Больной с фиолетовым ореолом, который пять минут назад чинил скамейку, теперь расчищал сад от оставшегося снега и насвистывал себе какую-то навязчивую мелодию.
– Итак, я хотел бы поговорить с вами…
– Если можно, на “ты”, – прервал Шольц
– Как хочешь, – Пауль пожал плечами с этими словами.
– Не пойми меня неправильно. Просто чувствую неловкость при общении со всеми вежливостями. В таком общении стена появляется что ли. А ты наверняка хочешь, чтобы я говорил так искренне, как только могу.
– Все так, Фред. Полиция считает, что ты мог не всё нам рассказать.
– Ты же сам тогда сказал, что веришь моей истории. Когда я лежал, только-только выйдя из комы. Со сломанным позвоночником, пулевыми ранениями и пневмонией, – он слегка засмеялся, – Угораздило же меня выжить в такой жести. Так вот, я думал, что в полиции твоему слову верят.
– Верят. И я не подвергаю сомнению то, что ты мне рассказал тогда. Но это не отменяет факта, что сказать ты мог не всё. Быть может, маленькие детали, а быть может и огромные факты! Вот я и хочу разобраться.
– Тебе должно быть кажется, что я сумасшедший.
– Нет, по крайней мере я так не считаю.
– А я сумасшедший! Это правда. Только сумасшедший мог сотворить то, что сделал я.
Пауль Ларкин в задумчивости смотрел на Шольца и не мог понять, был ли его ореол чистым желтым, или всё-таки золотым, как ему показалось при первой встрече.
– Что ты сделал? – Пауль знал, что есть моменты, когда человек сможет выдать что-то важное. Он волнуется. Наступает тошнота. Ему нужно выговориться, ему нужно рассказать. Главное в такой момент проявить готовность выслушать.
– Я всё это рассказал при первой встрече. Знаешь, Пауль, когда я создавал эту бредовую танцевальную религию и вовлекал в неё Этель, мною владели тоска, страсть. Страсть некого иного рода. Не назвал бы это обычной похотью.
– Что ты имеешь в виду?
– Я был своего рода одержим Этель, а она была обманута мной. Я не мог уже без неё, а поэтому врал все больше, идя к точке невозврата. Да, я был очень ею одержим, сейчас, по прошествию времени, страшно даже подумать.
– Прости за откровенно личный вопрос. Но у вас был…эм… половой контакт?
– Нет. Но пару раз чуть не случилось. За день до конца. И в самом конце, когда я решил сбросить свою маску пророка. Оба раза меня что-то остановило. Это словно осквернить ангела. Я любил её, но не хотел заходить дальше.
– Могу предположить, что ты влюбился в образ, созданный у себя в голове.
– Да. Это отлично подходит под описание. Но это ещё не всё. Видишь ли, я не просто боялся осквернить её, я боялся вскрыть старые раны. Дело в том, что она до встречи со мной была изнасилована, кроме того, она забеременела от преступника. Это оставило огромный отпечаток на её душе.
– Она забеременела? У неё есть дети?
– Нет, в истерике она… “абортировала” себя.
– Печальная история, – протянул Пауль, прокручивая все услышанное у себя в голове.
– Еще как. Еще как. Не представляешь какой ком у меня в горле встал после её рассказа, и какой замогильный холод бегал по моей спине в ту ночь. Ночь нашего знакомства.
– Если это возможно, расскажешь про Этель Мейер подробнее? Это может нам помочь в её поисках.
– Что? Поисках? Вы её еще не нашли?
– Да, девушка пропала без вести. Поисковая группа не обнаружила на острове ни одного живого существа. Признаться, мы вообще не были сначала уверены, существует ли она. Она могла оказаться лишь плодом твоего воображения. Но нет, девушка существовала. А где она сейчас мы не знаем.
На Шольце в тот момент лица не было. Он сам стал словно темнее, как и мир вокруг. Пауль будто сам мог чувствовать, какая тяжесть упала ему на сердце. Фред начал нервно перебирать пальцами.
– Зря. Зря я её потащил на тот остров. Надо было отправиться одному…
– Одному? Зачем, разве это не было частью вашего, так сказать, “ритуала по вознесению”.
– Ты был прав, Пауль, не всё я тебе рассказал тогда. Дело в том, что…
– Ты убил её, не так ли? – Пауль сделал выпад с целью выбить Фреда Шольца из равновесия. Только профессиональный врун после такого нападка смог бы сохранить самообладание и парировать обвинение. Шольц таким не был, и Ларкин прекрасно знал сей факт.
– Вот ты меня вообще не слушал? Не убивал я её, – ответил Шольц, а Пауль почувствовал скорее раздражение, чем волнение. Фред не врал.
– Прости, я просто обязан был это проверить. Продолжай.
– Я уже говорил, что у тебя есть все основания считать меня сумасшедшим. Но выслушай, пожалуйста, даже если почувствуешь, что я несу абсолютный бред.
– Увидим.
– На острове с заброшенным маяком жило зло, – начал неуверенно Фред, а Пауль нахмурил брови, – что-то типа древнего демона, названного “Пожирателем личности”. Демон, дух, призрак – хер знает, что это такое на самом деле. И зло его в том заключалось, что он как бы постепенно сжирает нас. Распутывает разум по ниточке, не оставляя ничего. Ты словно теряешь черты характера. Пустеешь. Распадаешься.
Пауль Ларкин пристально смотрел на ореол Шольца, который не показывал никаких признаков лжи. И все-таки желтый или золотой? Если бы различить оттенок, можно было бы сделать вывод, здоров ли Шольц психически. Единственное, что заметил Пауль, так это то, что ореол заметно слабее, чем у большинства людей.
– На маяке был люк в подвал, – продолжал свой рассказ Фред, – а там путь в пещеру, где был идол. Некое чучело, изображающее демона.
– Подожди, там где-то был люк?
– Да, под одним из стеллажей. А полиция, я так понимаю, его не нашла.
– Не зря я все-таки к тебе пришел. Возможно, мы продвинемся в поисках. Но ты пока продолжай.
Шольц тяжело вздохнул, явно собираясь с силами.
– Когда я походил к чучелу, на меня напали. Не знаю, в бреду это было или наяву, но это была какая-то моя копия. Как я, только тощее, бледнее. Вместо глаз лампочки. Когда я увидел его, он свисал со свода пещеры, совсем как повешенный на карте.
– Повешенный?
– Это я.
С этими словами Шольц запустил руку в карман и достал свой паспорт, в обложке которого лежала небольшая картонка. Фред протянул её к Паулю. Это была карта с надписью “повешенный” и изображением той темной копии Фреда, про которую он рассказывал.
– Именно эта тварь, мое воплощение спустилось и напало на меня. Если бы не Этель, я бы так и остался в той пещере.
– Откуда у тебя эта карта? Сам рисовал? – Пауль явно удивился увиденному.
– Нет, мне её дали электрооккультисты. Они-то и направили меня на остров, чтобы я, так сказать, разобрался со злом. Они дали мне амулет, и я повесил его на то чучело. Это должно было побороть “Пожирателя личности”, но, честно, я не знаю, сработало ли это. Может быть, и нет, а может быть это всё просто выдумки, подкрепленные моим воспаленным сознанием.
На улице тем временем уже стемнело, зажглись фонари, желтые как весь городок. Пауль молча слушал Шольца. Он уже решил для себя, что ему рассказывают бредовые видения. Однако теперь ему стало интересно, что могло стать их причиной. Быть может, кто-то воспользовался плачевным состоянием психики Фреда, чтобы отправить его на остров и сделать что-то с той девушкой, Этель Мейер. И тут он вспомнил кое-что.
– Погоди, электрооккультисты, говоришь? Это случайно не те, что в северном ходят, да амулеты купить предлагают? – спросил вдруг Пауль.
– Конечно они. От коротких замыканий и перегорания лампочек.
– И как, работают?
– Да черт их знает, если честно, не проверял. Но с картами у них реальная магия какая-то.
– В каком смысле?
– Эти карты, они как бы раскрывают тебя, объясняют твою личность. И при этом, тебе уготована именно своя карта.
И хотя большая часть сознания Пауля еще оставалась под контролем скептицизма, что-то на задворках его разума начало затевать восстание. Оно извивалось подобно червю. Больно заманчиво звучали слова про карты, способные раскрыть личность. Но ведь это бред? Как какое-то гадание может раскрыть тебя? Психологи десятилетиями бьются над этим, а какие-то эзотерики справятся картонками? Нет, быть такого не может.
– Мне кажется, если и так, то это просто совпадение. Они всегда слишком туманно всё объясняют, эти гадалки.
– Вот только такие совпадения математически невозможны. Одна карта из двадцати двух. И чем больше раз подряд ты вытаскиваешь из колоды свою карту, тем меньше шанс на то, что это просто совпадение.
– И тем не менее, шанс никогда не равен нулю. Не знаешь, как их найти? Может мы с герром Шнайдером заглянем к ним, поговорить о произошедшем.
Оставшуюся часть разговора Пауль выяснял всевозможные детали в истории Фреда Шольца, бывшего пророка танцевальной веры. Не сказать, что он узнал что-то важное в ходе этого разговора. После того, как время их разговора закончилось, Пауль подошел к врачу, которая встретила его на входе. Он еле сдерживал волнение.
– Скажите, пожалуйста, – начал он, – не могу ли я еще немного здесь задержаться и побеседовать с еще какими-нибудь пациентами. Дело в том, что я веду исследования.
– Если кто-нибудь остался в гостиной, можешь с ними поговорить. Если они захотят. А так у тебя полчаса.
Пауль довольно улыбнулся и вернулся в гостиную, где осталась только одна девушка, с увлечением читавшая книгу про космос. Это была девушка невысокого роса с темными волосами, постриженными под каре. Она была одета в черной платье, белую рубашку и бурую жилетку. На глазах её покоились полукруглые очки. Психолог подошёл к ней и представился.
– Если ты не против, я бы хотел поговорить с тобой, видишь ли, я провожу исследование…
Не успел Пауль договорить, как девушка резко вскочила и в одно мгновение оказалась рядом с ним. Психолог отскочил от испуга, чем явно смутил девушку. Она мило заулыбалась в ответ на реакцию Пауля.
– Я тебя напугала? Прости пожалуйста. Позволь только, – она протянула руку и сняла волос, который лежал на плече у Пауля, – вот так гораздо лучше.
Когда она убирала волос, Пауль заметил, что у девушки ногти гораздо короче обычного. Где-то на пару миллиметров. Явно сгрызенные. Должно быть, это не очень приятно. Девушка тем временем села обратно на диван, после чего оставила в книжке закладку и положила её на стол.
– Поговорить хочешь? Давай. Давно я ни с кем из внешнего мира не общалась. Меня Кэри зовут. Кэри Гранберг. А тебя?
– Пауль Ларкин. Я психолог.
Он смотрел на неё и дивился её розовому ореолу. Он выглядел хаотично, словно вокруг её головы билось пламя.
– Круто! А что за исследование? – спросила она.
– Я пытаюсь выяснить как изменяется психологический портрет человека, проходящего лечение в местах подобного типа, – Пауль кратко и ясно описал предмет своего исследования. У него всегда хорошо получалось врать. Конечно же, никакого исследования не было, – если ты не против, я хотел бы расспросить тебя про твое пребывание в Желтом городке.
– Не против. Стыдиться мне нечего. А ты чего стоишь, присаживайся, – она похлопала четыре раза по дивану рядом с собой, – Вряд ли я расскажу тебе что-нибудь новое или интересное. У меня один из таких случаев, когда всю жизнь живешь себе спокойно, а потом внезапно накатывает. Иногда идешь по улице и кажется, что все прохожие на тебя пялятся, и им что-то от тебя нужно. Хочется убить кого-то или самому убиться.
Собеседник её заметил, что она нервно хлопает себя по колену во время рассказа. Хлопает по четыре раза.
– Но это все время от времени случалось. Первый раз я сюда попала, когда пыталась в институт поступить. Я хотела пойти на литературу. Но не смогла пройти вступительное испытание. Нужно было написать сочинение. Я на половине работы такую кляксу поставила, что у меня все тело задрожало, а ноги вообще дергаться начали. Взяла я чистые листы и с самого начала, да вот из-за трясущихся рук в самом начале опять кляксу поставила. На третей попытке у меня была опечатка. Думала, в обморок упаду, или расплачусь. Я вышла из аудитории, пошла в туалет, а там в раковине начала просто мыть руки. Мыла. Мыла. В один момент я поняла, что у меня кровь из рук идет. Я намыла руки до крови. Из-за того, что я застряла в туалете с окровавленными намыленными руками, я так и не успела дописать и сдать сочинение. Не поступила. Но литературу не бросила, вот, до сих пор стараюсь читать.
Она улыбнулась и постучала пальцем по книжке. Снова четыре раза.
– Это у тебя ритуал такой, стучать четыре раза? – спросил Пауль, – тебе помогает?
– Да-да. Успокаивает. Это вынужденный компромисс, кстати. Или так, или полчаса расчёсывать волосы.
– Давно в твоей жизни появилась потребность в них?
– Да сколько себя помню. Я думала, это нормально, пока не попала сюда.
– Хм, ясно. А зачем тебе, собственно, быть здесь? В том, плане, так ли надо тебе оставаться в Желтом городке под постоянными присмотром врачей?
– Я тоже задавалась этим вопросом первый раз, когда побывала здесь. Признаться, сама атмосфера этого места давила на меня. Мне было страшно, что, когда я вернусь в Город, на меня будут смотреть как на сумасшедшую, побывавшую в дурке. Через некоторое время меня выписали, и недолго мне правда стало лучше. Но мысли продолжали меня преследовать. Маленькие зверьки, крадущиеся в моей тени. Но это правда, даже в семье я видела, какие косые взгляды устремлены на меня. Из комнаты выходить не хотелось, ведь за дверью мир, утыканный пялящимися глазами. Успокаивала уборка. Три или четыре раза в день. В доме всегда были бесящие грязные места, которые надо было прибирать.
– И со временем психоз возвращался.
– Да. Только все стало еще хуже. Смотри!
Кэри расстегнула рукав рубашки и обнажила руку, на которой было налеплено множество пластырей.
– Там были мои родинки, грязные мерзкие родинки. Я смотрела на себя в зеркале и видела на себе лишь грязь.
– Неужели ты…
Пауль присмотрелся и увидел на её лице несколько шрамов.
– Выжгла я их, – с улыбкой ответила Кэри Гранберг, – взяла спички и всё. Было очень больно. Плакала, жглась, но продолжала “чистить” свое тело.
Когда она говорила это, розовый огонь вокруг её головы усилился и начал биться, разбрызгивая вокруг пылающие искры. Может, воображение разыгралось, но Пауль отчетливо услышал треск огня и какой-то посторонний шум, будто режут ножовкой металл.
