Александр Можаев
Великий посад Москвы. Подлинная история Китай-города
Спасская башня
Покровский собор, несмотря на свою совершенную самодостаточность, образует неделимую пару с великолепной Спасской башней, венчающей главные ворота Кремля. Башня – самая торжественная доминанта площади, державный и народный, пафосный и радостно-новогодний, в общем, очень много какой символ России. Символ на редкость бесспорный и общий, идеальная декорация для торжественных и праздничных, грустных и радостных сцен нашей истории.
Циферблат часов Спасской башни.
Рисунок А. Мейерберга, 1661
В XIV веке, когда князем Дмитрием Донским была выстроена первая каменная крепость, эти ворота были просто Фроловскими – по имени церкви Фрола и Лавра, стоявшей неподалеку. В 1464 году на фасадах ворот были установлены скульптуры итальянской работы, на внешнюю сторону встал Георгий Победоносец, будущий герб столицы. Но стать Георгиевскими ворота не успели, вскоре они были перестроены заново, а статуи перенесены в соседний монастырь. В середине XVII века, когда Москва стала до такой степени стольным городом, что выше нее оставалось только небо, главные ворота были названы именем самого главного покровителя. Икона Спасителя, ликвидированная в 1930-е, в 2010-м обнаружена под штукатуркой практически невредимой.
«Красная площадь во второй половине XVII века», А. Васнецов. 1925. Бремя научного познания минувшей сотни лет вынуждает обратить внимание на некоторые неточности этой классической реконструкции: кремлевская стена никогда не имела верхних навесных бойниц; зубцов и бойниц не имел и ближний к зрителю пушечный раскат, на самом деле 8-гранный в плане. Трогательная деталь: над дверью раската Васнецов поместил вывеску «Данилов» – действительно бастион с лавками был выстроен на средства этого купца, но в 1688-м, уже после надстройки шатром стоящей позади раската башни. Также неверно изображены Верхние ряды, бывшие одноэтажными, но с внешней арочной галереей
Кто же эти прекрасные люди, строители башни, подарившие нам красу и гордость новогодних открыток? Часть информации содержится в белокаменной надписи, пребывающей над аркой ворот, чуть ниже иконы, но лишь для умеющих читать латынью. Русская транскрипция размещена с обратной стороны башни, в ней сказано, что в лето 1491-е «делана бысть сия стрельница повелением Иоанна Васильевича самодержца всея Руси, а делал Петр Антоний Солярио от града Медиолана», то есть Милана. Стоящие рядом имена русского князя и итальянского архитектора означают гарантию того, что оберегаемый воротами город – истинный Третий Рим, придуманный русскими и построенный фряжскими мудрецами. То, что русская надпись размещена на внутренней стороне крепости, тоже символично: здесь – город, там – мир. При всем недоверии к иноземной хитрости, отсель все флаги в гости будут к нам, Москва становилась столицей нового европейского государства.
Калька, снятая с подлинной закладной доски Спасских ворот, ныне хранящейся в фондах Музеев Кремля
Есть и более романтическая версия происхождения ворот: Р. Э. Рахматуллин обращает внимание на то, что в русском календаре год их строительства исчислялся как 6999 от сотворения мира и что это была пора очередного ожидания его конца. Ожидания столь искреннего, что многие пренебрегли весенним севом. «Стены Кремля, однако, строились, и торопливо. Строились, чтобы встретить светопреставление. Чтобы запереться от антихриста и отворить Христу… Если согласиться с допущением историков, что башня новых Фроловских ворот сразу стала часовой, то первое время на ее часах считалось как последнее. Пока не оказалось новым»[41].
Фасад и разрез Спасской башни из книги С. П. Бартенева, 1912. На разрезе видны «шотландские» аркбутаны в основании восьмериковой надстройки
В 1491-м построена лишь нижняя, четырехугольная часть башни, а роскошная шатровая надстройка датируется 1626 годом. Поставим эту цифру в ряд невеселого хронографа первой четверти XVII века. 1605-й – пришествие Лжедмитрия, начало Смуты. 1612-й – изгнание поляков из Москвы. 1613-й – воцарение Михаила Романова. 1618-й – возвращение шляхтичей и их разгром в битве у Арбатских ворот. Лишь к 1626 году у измученной столицы доходят руки до строительства первого каменного храма, посвященного избавлению от Смуты (и это всего лишь загородная придворная церковь Покрова в Рубцове). А надстройка Спасской башни происходит раньше, в 1624–1625 годах[42].
Главным итогом Смуты стало не только полное разорение народного хозяйства, но и полная ликвидация государства, а главные ворота Кремля – символ самой державы. Их возрождение – вопрос не только градостроительный, но волевой, политический. Однако, похоже, не обошлось и без волшебства: перестройку Спасской башни государь начал с довольно странного для голодных времен жеста, с восстановления больших башенных часов. Ведь для того чтобы начать новую эпоху, первым делом надо запустить остановившееся время, как же иначе. Одновременно англичанином Джоном Талером строится Филаретова звонница – новый голос Кремлевских соборов.
Реконструкцией Спасской башни руководили «английские немцы» Христофор Галовей и Вилим Граф. Но все же башня вышла совершенно самостоятельным шедевром на перекрестке культур: ты, немчин, сделай, чтоб было надежно, а как сделать красиво, мы тебе сами расскажем[43]. Галовей поставил на башне часы, странные по европейским меркам – без стрелок, с вращающимся циферблатом и 17 делениями (максимальная длина часового дня в Москве, чтобы колесики по ночам не стачивать). Когда коллеги-экспаты спросили, чего это он, Христофор ответил роскошным афоризмом: «Так как русские поступают не так, как все другие люди, то и произведенное ими должно быть устроено соответственно».
Спасская башня и Вознесенский монастырь, вид с боевого хода кремлевской стены.
Открытка начала ХХ века
В архитектуре галовеевской надстройки проглядывают некоторые позднеготические приемы, в частности аркбутаны, косые разгрузочные арки в ее основании. Они опираются на четыре малых башенки по углам четверика и со стороны почти не заметны. Угловые башенки тоже, казалось бы, не бросаются в глаза, но они были так или иначе воспроизведены при строительстве нескольких других надвратных башен XVII столетия: кремлевский Конюшенный двор, Посольский, Гостиный, Печатный и Кадашевский дворы, Сухарева башня. Условно-образное копирование силуэта Спасской башни при строительстве именно государевых дворов и учреждений указывает на то, что она использовалась не как выразительный архитектурный прообраз, а именно как державный, государственный символ.
Стенопись проезда Спасских ворот Московского Кремля, восстановленная в 1865 г.
Спасская башня украшена богатой каменной резьбой, включающей фигуры львов и павлинов. Изначально главный фасад также украшали человеческие изваяния, «болваны», не принятые москвичами и пропавшие при очередном послепожарном ремонте. Галовеевские часы также не сохранились, нынешние куранты с циферблатами, обращенными на четыре стороны света, установлены в 1852 году, однако часовые колокола под шатром в основном более древние. В 1863 году на сводах и стенах проезда были раскрыты фрагменты орнаментальной стенописи XVII века. По ним была восстановлена полная роспись, которая в советские годы забелена снова.
Говоря о великолепном дуэте башни и собора, необходимо также отметить неприметную на первый взгляд, но очень важную роль Царской башни – небольшой дозорной беседки, поставленной в 1689 году на кремлевской стене, возможно, в комплексе с привратной стрелецкой караульней, стоявшей внутри крепости. Как тихий, но идеально уместный музыкальный акцент – попробуйте представить, что ее здесь нет, и сразу станет слегка неуютно.
В советскую эпоху главные ворота страны оказались закрытыми на много десятилетий, с небольшим перерывом в годы оттепели. В 2014 году было объявлено об их грядущем открытии, новость казалась невероятной и удивительной. Вскоре ворота действительно приоткрыли, но только на выход: глубокий символизм этого события стал понятен спустя восемь лет. Но Спас, написанный над воротами со стороны Красной площади, по-прежнему держит в руке книгу, открытую на словах «Азъ есмь дверь».
Место в городе
Позволим себе небольшое отступление о том, что стоит считать архитектурным ансамблем в русской архитектуре XVII столетия. Ансамбль – «комплекс, находящийся в гармоническом единстве», но в расхожем современном представлении это, скорее всего, то, что можно «кадрировать», ухватить в рамки статичного взгляда или изображения. Разумеется, мы понимаем, что ансамбль может быть сложносоставным, что классические площади могут перетекать одна в другую, стыкуясь созвучным ритмом колоннад и пропорций. Ансамбль, то есть единство составных частей древней Москвы, скорее был основан на перекличке элементов, на первый взгляд разрозненных и разнесенных в пространстве. Впечатление создается по мере движения по городу, эффект усиливается повторением подобных, но неодинаковых деталей.
Травные узоры XVII века в интерьере галерей храма Василия Блаженного
Представим, например, картину, раскрывающуюся перед глазами зрителя, входящего в Кремль через Троицкие ворота. Сейчас в начале Воздвиженки можно найти точку, с которой видны три шатра – Троицкой башни, Спасской башни и Василия Блаженного меж ними. В конце XVII века сюда бы прибавились: два шатра и (предположительно) колокольня предмостной церкви Николы в Сапожках и второй малый шатер над стрельницей Троицких ворот. А из-за стены виднелась бы пятиверхая (возможно, шатровая) церковь Входа в Иерусалим на Житницкой улице, стоявшая на месте Арсенала, и высокий шатер церкви Сергия на Троицком подворье (сейчас – площадка у входа во Дворец съездов). Вполне себе симфония, планы которой воспринимаются не с одной видовой точки, а поэтапно, с внешней стороны города, при движении по Троицкому мосту и далее, на узких кремлевских улицах.
Кроме этого, с Воздвиженки можно было видеть купола домовой церкви Потешного дворца (справа от Троицкой башни) и зелень висячего яблоневого сада у их основания. Чуть дальше, позади Потешного, виднелось подобное, с храмом и садом, завершение дворца царицы Натальи Кирилловны. Войдя в ворота и двигаясь по направлению к Соборной площади, мы бы видели эти сады над крышами более низких корпусов Троицкого подворья, а затем вышли бы к Патриаршему дворцу – есть предположение, что он также имел сад на плоской кровле у домовой церкви Двенадцати апостолов.
Вид Кремля от Воздвиженки в конце XVII столетия. Рисунок автора
Далее мы могли бы выйти на Ивановскую площадь, которая с севера и юга была оформлена совершенно по-разному (монолитный объем палат Чудова монастыря и сложносоставной комплекс Приказов), но имела звенья, делающие противолежащие стороны созвучными: проездные арки, над которыми располагались «сдвоенные» девятиглавые храмы. А обращенный к площади фасад Чудовских палат был оформлен практически теми же наличниками, что и южный фасад Патриаршего дворца в проезде позади Успенского собора. Подобные элементы задавали общий тон звучанию очень сложного и пестрого города – наверное, это можно сравнить с ритмичными ударами большого колокола, собирающего в целое суматошный перезвон окрестных звонниц.
Здесь, в Кремле, – многоярусный столп Ивана Великого, а там, в Китае, – шатровый верх Василия Блаженного. Стоящая меж ними Спасская башня является условным переходным звеном, совмещая в себе черты ярусного и шатрового сооружения. А промежуточным звеном меж Иваном Великим и Спасской башней могла быть ярусная колокольня церкви Михаила Малеина Вознесенского монастыря, выстроенная в конце XVII столетия (кажется, что традиционная шатровая колокольня, повторяющая форму завершения башни, смотрелась бы здесь менее уместно).
Василий Блаженный на знаменитой картине А. В. Лентулова, 1913 г.
Зеленая со звездами церковь на переднем плане – Никола Большой Крест у Ильинских ворот.
Дуэт храмов, не воспринимавшихся вместе в реальном пространстве, прекрасно иллюстрирует тезис о ненарочном созвучии архитектурного комплекса древней Москвы
Подобные решения не утверждались на архитектурных советах, и не факт, что строители вообще принимали их сознательно. Работало чувство общей гармонии, причем не только в пределах одного комплекса или одного города – в отсутствие чертежей и шаблонов именно оно помогало мастерам разных земель огромной страны творить в едином духе, думать хором. Вольный единый лад вместо губительных для Старой Москвы генпланов Нового и Новейшего времени.
Красная площадь на картине Ф. Алексеева, 1801 г.
Далее мы проходим аркой Спасских ворот, которая прежде была расписана травными узорами – такими же, как на сводах крылец Василия Блаженного. И возвращаемся, наконец, в Китай-город, в котором, по всей вероятности, работал тот же принцип созвучия объектов, разнесенных в сложном и тесном пространстве улиц. К сожалению, мы не знаем, как именно выглядели многие важные звенья его архитектурного комплекса, большую часть палат и храмов мы можем представить себе лишь в общих объемах. Но наверняка можно сказать, что в силуэте Китай-города ведущую роль играл дуэт Покровского собора и Спасской башни. Собору вторили десятки церковных куполов, а тему Спасской башни подхватывали орленые шатры Воскресенских ворот и стратегически значимых Государевых дворов – Печатного, Посольского и Гостиного. Меж ними – множество больших и малых жилых палат, из которых до нашей поры неплохо сохранились не более полудюжины строений.
Никольская: Святая дорога
От Торга брали начало три главные улицы городского центра. Коротко обозначим черты своеобразия каждой, чтобы понимать локальную географию, в которой существовали интересующие нас гражданские здания. В документах конца XVI–XVII вв. эти улицы (во всяком случае, значительные их части) называются крестцами (Никольский крестец до двора Шереметева, Ильинский – до Посольского двора, Варварский – до церкви Георгия) – вопреки бытующему мнению о том, что крестец – это перекресток либо точка, где стоял крест или часовня для приведения к крестному целованию.
Проект Всенародной публичной библиотеки у Спасского моста, ок. 1705
Про Никольскую улицу известно, что, во-первых, она – часть Святой дороги, соединявшей Троице-Сергиеву лавру с ее кремлевским подворьем, а во-вторых – улица Просвещения. Все взаимосвязано: на пути великокняжеских богомолий возникло рекордное для московской улицы число монастырей (Богоявленский, Спасский, Никольский и Мироносицкий), которые, вместе с Печатным двором, стали центрами распространения богословия и грамотности. Открывал улицу Казанский собор, а замыкала часовня Владимирской Божией Матери, в 1690-е годы замененная каменной церковью.
Никольская улица в конце XIX в. На красной линии еще не построены высокие доходные здания, сохраняется древний масштаб с ближним рядом низких торговых и келейных корпусов с надвратными храмами и колокольнями и дальним рядом соборов за ними
В конце столетия или немногим позже были обновлены соборы Богоявленского, Никольского и Спасского монастырей. Мы можем лишь примерно представить, как они выглядели в допетровскую пору. Прежний собор Заиконоспасского монастыря был выстроен в камне ранее 1564-го и перестраивался заново в 1660–1661 годы – два яруса с приделом внизу и с папертями. В 1719 году на его месте строят новый храм, но, судя по плану существующего здания, в его нижнем этаже частично сохраняются более старые стены (ярусная церковь надстроена над старой церковной трапезной, то есть вертикальная ось прежнего четверика находилась чуть восточнее).
Западный фасад собора Николо-Греческого монастыря, фотография начала 1930-х гг.
В начале ХХ в. собор соединялся металлическим переходом с сохранившимся доныне келейным корпусом
О старом соборе Греческого монастыря, также выстроенном в камне ранее Смуты, известно, что его называли «Никола Большая Глава» и что он также был разобран для строительства нового храма в 1718 году. На фотографиях его нижней части, сделанной перед сносом в 1930-е годы, видны детали, более характерные для XVII века: окна с рамочными наличниками, трехцентровые, обрамленные валиками арки галерей в обоих этажах. Но при этом подрядная запись 1718-го точно предписывает «старую церковь со всяким в ломке бережением до основания разобрать и кирпич, и протчия каменья на место ставить»[44], т. е. строить новый собор из старого материала.
Наиболее интересен был древний собор Богоявленского монастыря, сохранявшийся неперестроенным до конца XVII столетия. Он был сооружен из белого камня в интервале меж серединой XIV и началом XV века – одна глава, три апсиды, четыре квадратных столба в интерьере, высокий цоколь, трехрядный резной фриз. Фрагменты этого раннемосковского храма и примыкающей к нему трапезной на подклете (рубеж XV–XVI столетий) раскопаны археологами в 1980 – 1990-е годы и ныне сохраняются в нижнем ярусе существующего собора[45]. На северный двор, прибавленный к основной территории монастыря в 1672 году, с Никольской улицы вели ворота с церковью Рождества Иоанна Предтечи (снесены в 1905-м).
Чертеж башни Богоявленского монастыря, подписанный как «фасад разобранного строения», 1864
Стоит также упомянуть другую, менее известную часть монастырского комплекса – необычную юго-восточную башню, зафиксированную изображениями XIX века. Это восьмериковое сооружение под кирпичным шатром, украшенным двумя поясами треугольных закомар, стоявшее на линии Богоявленского переулка. На рисунке 1806 года[46] все три яруса башни имеют открытые проемы либо окна, позже большинство из них будут заложены. Ее происхождение пока не выяснено. Она не похожа на колокольню и слишком монументальна для башенки в ограде городского монастыря. Место в углу монастырского двора также странно для храма или часовни, но все же кажется занятным предположение о том, что это могло быть «нечто с престолом», выстроенное, но не освященное (например, из-за никоновского запрета шатровых завершений)[47].
Перечисленные монастыри издавна были крупными центрами просвещения: в XV столетии следом за невестой Великого князя Ивана Третьего византийской княжной Софьей Палеолог в город прибывают ученые греки, осевшие здесь, в Богоявленском и Николо-Греческом. Позже по правую руку от Никольского монастыря возникает великолепно украшенный Печатный двор, а по левую, в Заиконоспасском, – Славяно-греко-латинская академия, из которой со временем вырастет первый русский университет.
Занятно, что в истории с университетом также ясно отражена география Москвы и России: если долго-долго идти по означенной Святой дороге, то за Сергиевым Посадом будет Переславль-Залесский, потом Ростов Великий, потом Ярославль, а там и до Архангельска рукой подать. И Ломоносов прибыл в Москву именно этим прямоезжим путем, из Холмогор на Никольскую, где был определен на учебу в Заиконоспасский монастырь (помнящий его пребывание келейно-студенческий корпус до сих пор цел). Разумеется, Михайло Васильевич не сбился бы с пути, придя в город любой другой дорогой, но столь прямое попадание, конечно, радует.
Еще одно попутное наблюдение относится к истории Богоявленского монастыря. Вот все говорят: библиотека Грозного, библиотека Грозного. Вроде как известно, что царская Либерия существовала по правде и что значительную часть фонда хранения составляло бабкино (то есть Софьино) греческое приданное. Но совершенно неизвестно, где библиотека хранилась и куда сгинула, – есть много гипотез, и почему бы не предложить еще одну. Вот печальный эпизод событий 1612 года, описанный выжившим участником Смуты киевским купцом Богданом Балыкой: «Выпал снег великий, всю траву покрыл и кореня, сильный и неслыханный голод змогл. Гужи и подпруги, поясы и ножны, и костища и здохлину мы едали. У Китай-городе, у церкви Богоявления, где и греки бывают там мы килька книг нашли пергаменовых, тым есмо и травою живилися…»[48]
Вид на Китай-город через Неглинку в конце XVII в. Рисунок автора. Слева направо: проломные водяные ворота и глухая башня, собор и кельи Заиконоспасского монастыря, монастырский Коллегиум. Хотя в целом композиция кадра кажется знакомой, из представленных сооружений до наших дней дошел неизменным лишь виднеющийся вдали Покровский собор
Помимо монастырей и Государева Печатного двора на Никольской располагался ряд иноземных (голландских) купеческих дворов и княжеских усадеб. Во второй половине XVII века здесь соседствовали исключительно знатные имена: Воротынские, Хованские, Голицыны, Салтыковы, Шереметевы, Долгоруковы. Вероятно, жилая застройка улицы была богатой и яркой, но известно о ней мало – можно в общих чертах представить себе лишь облик великолепных палат Воротынского.
В XVIII веке понятия о просвещенности несколько изменились. У Спасских ворот в 1705 году открылась публичная библиотека В. А. Киприанова[49], она же Кофейная палата, – с буфетом в первом этаже и читальным залом над ним. В самом начале Никольской улицы по указу Петра Алексеевича была выстроена Аптека (тогда аптечное дело было одним из важных показателей цивилизованности). При Аптеке буфет-австерия, а при буфете, как водится, театр – Комедиальная храмина. Его деревянное здание стояло у Никольского моста ровно напротив Аптеки. Выше мы поминали о том, что Никольская брала исток у кремлевского Троицкого подворья, но рядом с подворьем находился Потешный дворец, бывший первым придворным театром, – так что просветительно-развлекательная тема издавна спорила здесь с темой Святой дороги. Спорила не очень успешно: комедия просуществовала всего четыре года (1702–1706). Недостаточно обрусевшая Храмина погорела на сложности неадаптированных постановок немецких режиссеров Кунста и Фюрста.
Палаты Воротынского (слева) и Печатный двор на Никольской в конце XVII в., вид от Неглинки. Рисунок автора
Столь же непонятная греческая кофейня-евcтиастория в Ветошном ряду со временем обрусела и превратилась в нормальный кабак по имени «Ветошная истерия» (на приводимом нами плане 1803 года так и подписано: «Казенной питейной дом что в естерии»). То ли дело Аптечный буфет, предлагавший свободную продажу необходимых для здоровья водок и настоек. – кажется, его дух и ныне благополучно посещает Никольскую.
Ныне о петровских начинаниях в Китай-городе напоминает лишь спрятанный в подворотне Монетный двор. Но и он красноречиво свидетельствует, сколь усердно Петр Алексеевич старался перевоспитать, переделать под себя Москву, прежде чем принять отчаянное решение переселиться в северные болота. Аптека, Сухарева башня, Винный двор, дворец Лефорта, библиотека и театр – а потом отъезд, сопровождаемый распоряжением срезать и забрать свинцовые трубы кремлевского водопровода. И вместо этого воздвигнуть в Кремле гигантский Арсенал, первый московский опыт уменьшения смыслов: замена квартала, наполненного дворами, палатами и храмами, одним строением с одной функцией и единым оконным модулем 700-метрового фасада. Первое в Москве квадратное, лишенное силуэта здание, очевидный прототип стоящего напротив Дворца съездов.