Александр Михайловский
Низвержение Зверя
Обложка книги создана с использованием картины советского художника Петра Александровича Кривоногова «Капитуляция фашистских войск в Берлине», написанной в 1946 году.
⁂
Часть 29. Операция «Суворов»
15 июня 1943 года. 03:15. Второй Украинский фронт, вместо вступления.
Второй Украинский фронт, находящийся под командованием генерала Конева, протянулся на шестьсот километров с севера на юг от перевалов в Словацких Татрах до Словенского Прекмурья. Штаб фронта располагается в Братиславе (по-немецки Прессбурге), и основные его ударные группировки – три мехкорпуса ОСНАЗ из четырех – нацелены на запад, в направлении Австрии и Чехии. На карте уже запланированной операции «Суворов» стрелы их ударов выглядят как три красных штыка, протыкающих Третьему Рейху провинцию Остмарк и протекторат Богемии и Моравии. Еще один удар «снизу» конно-механизированной армией генерала Жадова наносил Третий Украинский фронт из района города Марибора в Словении, с обходом восточной оконечности альпийских хребтов на Зальцбург.
К началу третьего года германо-советской войны, иначе называемой Великой Отечественной, Красная Армия обрела возможность отвешивать нацистам целые серии тяжелых ударов. Во Франции, Бельгии и Голландии войска Четвертого Украинского фронта под общим командованием генерала Рокоссовского еще продолжают в оперативной пустоте двигаться на север, занимая территорию и уничтожая мелкие группы германо-европейских войск, а здесь, на востоке, через четверть часа начнется очередное эпическое наступление, еще на шаг приближающее окончательный крах Третьего Рейха.
С противоположной стороны фронта, занимая территории бывших Австрии и Чехии, группа армий «Остмарк», остаток былой роскоши, под командованием генерал-лейтенанта Лотара Рендулича готовилась к последней отчаянной обороне. По опыту предыдущих большевистских прорывов ожидалось, что мало кто из обороняющихся немецких солдат сумеет избежать пленения или смерти. В первой половине войны немцы и сами были мастера проводить подобные операции с решающим результатом, когда количество пленных врагов в разы превышало число убитых. В ПРОШЛОЙ РЕАЛЬНОСТИ Красная Армия это искусство освоила только в 1944 году, в начале наступательного этапа войны предпочитая вытеснять противника на запад, а не брать его в классические окружения. Да и там, где врага удавалось окружить или полуокружить, перерезав большинство магистралей снабжения, с ликвидацией вражеских котлов имелись серьезные проблемы. Они либо превращались в затяжной геморрой (как окружение второго армейского корпуса под Демянском), либо большей части окруженных все же удавалось разбежаться и уйти к своим. Но ЭТА ВЕРСИЯ ИСТОРИИ как раз и отличается тем, что Красная Армия имеет над вермахтом не только численное, но и качественное превосходство, а на направлениях основных ударов это превосходство становится многократным. Поэтому противника всегда удается громить, окружая в чистом поле, не допуская ничего похожего на бои в Сталинграде, а также Будапеште, куда в нашем прошлом буквально запихали группировку германо-венгерских войск в четверть миллиона солдат и офицеров.
Готовился к грядущим событиям и Черный орден СС, руководство которым возложил на себя непосредственно Гитлер. С началом русского наступления по плану самоубийства германской нации для создания духовно-мистического щита на жертвенные алтари должны были пойти уже арийские женщины и дети (разумеется, за исключением особей, признанных годными носить оружие и зачисленных в фраубатальоны и фолькштурм). Что ж делать, если работать черным жрецам надо, а самок и детенышей недочеловеков на территории провинции Остмарк явно недостаточно. Совсем другое дело в Протекторате Богемия и Моравия и в генерал-губернаторстве, бывшей панской Польше. В тех местах жертвенные овечки многочисленны и легкодоступны, и поэтому для начала массовых жертвоприношений никто не ждет начала наступления русских. Речь там идет уже не о самоубийстве немецкой, а об убийстве чешской и польской наций.
Тем более что две эти разновидности западных славян исповедуют как раз римскую католическую веру, к которой адепты нового арийского божества с недавних пор испытывают особенную нелюбовь. Мол, православные сербы, русские, украинцы, белорусы и те же болгары сопротивляются насаждаемому Третьим Рейхом Новому Порядку из врожденной дикости, а культурные славяне-европейцы – из своей подлости. Они только прикинулись послушными паиньками, но на самом деле затаили за пазухой острый нож, чтобы в самый удобный момент вонзить его в спины истинным арийцам. Кровь людская реками течет с черных алтарей, но злобные недоумки в черных сутанах жрецов СС не понимают, что все их старания сгустить черную атмосферу инферно только увеличивают у их противников стремление священным огнем выжечь эту нацистскую нечисть.
В отличие от так называемого духовно-мистического щита, не имеющего материальной формы и предназначенного исключительно для того, чтобы давить на психику среднестатистических европейцев, вспыхнувшая в ответ благородная ярость имеет вид тысяч новейших тяжелых танков, стремительных самолетов, десятков тысяч стволов артиллерийских орудий и миллионов русских солдат, готовых насмерть драться с воинством Сатаны. Прозвучит приказ, взлетит в небо красная ракета, взревут моторы боевых машин – и беглым огнем, расчерчивая небо сгустками пламени, ударят гвардейские минометы и тысячи тяжелых орудий. Русский «паровой каток», которым когда-то пугали Европу горе-пропагандисты, непосредственные предшественники херра Геббельса, при большевиках обрел вполне осязаемый вес миллионов тон высокосортной стали и тяжкую мощь десятков тысяч моторов отечественного производства. И все это с лязгом и грохотом двинется вперед, имея своей целью окончательное решение арийского вопроса.
На той стороне фронта тоже чувствуют это напряжение изготовившейся к решающему прыжку военной машины, – чувствуют и боятся того неизбежного, что произойдет после того как изготовившийся к рывку русский медведь наконец получит команду «фас» от своего ужасного господина, усы и трубка которого известны всему миру. Тяжкая пелена инферно, сгустившаяся над обреченной Германией, давит не столько на осадившие ее большевистские орды, сколько на самих немцев, усугубляя их понимание бессмысленности и безнадежности любого сопротивления.
«Пока ты сидишь здесь, в окопе, – шепчет в уши последним немецким солдатам бесплотный голос, – в твой дом, быть может, уже входят черные жрецы, чтобы увести с собой твою жену, сестру, мать или дочь…»
Евровойска испытывают сомнения по другому поводу. Родина французов, бельгийцев и голландцев стремительно ускользает из-под власти Рейха. Высадившиеся на средиземноморском побережье Франции войска большевиков, распространяются на север как пожар. Ведомство Геббельса орет о «страшных зверствах русских большевиков», но потребителям патентованной лапши на уши давно известно, с каким мастерством обитатели здания по адресу Вильгельмплац 8-9 умеют перекладывать свои грехи с больной головы на здоровую. Даже сама их новая религия с ее человеческими жертвоприношениями от начала до конца есть одно большое зверство. Раньше этих людей сдерживал страх, что в случае их перехода на сторону русских репрессиям подвергнутся их родные и близкие, остающиеся во власти злобного упыря. Но теперь, когда пало самодельное государство Петена[1], а оккупационные войска в панике бежали, чтобы укрыться за линией Зигфрида (чего не скрывает даже сам Геббельс), этот страх больше не может удерживать европейские, в основном французские, войска в повиновении.
Дополнительно особо сильные переживания испытывал личный состав фраубатальонов и формирований фольксштурма. Первоначально задуманные как вспомогательные добровольческие формирования, эти части, по мере того как Третий Рейх истекал кровью, были вынуждены играть все более важную роль. Они боялись всех сразу. Ужасных русских – потому что те, если верить заявлениям Геббельса, идут в Германию, пылая стремлением убить всех немцев, сжечь города, вырубить леса, а поля засыпать солью, чтобы на них не росло ни травинки, ни былинки. Но еще больший страх им внушали «свои» – черные жрецы СС, при первой возможности готовые принести их в жертву своему арийскому богу. Малейшая нелояльность, болезнь или ранение – и, исходя из логики фюрера, провозгласившего самоубийство нации, их, обнаженных, бросят на заляпанный кровью алтарь, чтобы, вскрыв острым ножом грудную клетку, вытащить на свет божий трепещущее сердце. А от этого умирают. Да и не были эти женщины в своем большинстве фанатичными нацистками-сатанистками, и при первом удобном случае поминали не нового арийского бога херра Тоффеля, а старого доброго господа нашего Иисуса Христа и мать его Деву Марию. И вот мир их рухнул в прах, а сами они оказались меж большевиками и черными жрецами, как между Сциллой и Харибдой.
Поэтому, зная низкую надежность и боевую ценность и евровойск, и фраубатальонов, и фольксштурма, германское командование выставило их в первую линию обороны – именно она при начале русского наступления неизбежно подвергнется уничтожающему удару первоклассной русской артиллерии. К этому «гениев» из ОКХ (вроде Кейтеля) вынудили ужасающие потери предыдущих операций, после которых уцелевшего кадрового состава банально не хватало для того, чтобы заполнить линию фронта. Особенно эпично смотрелся двойной котел, похоронивший внутри себя группу армий «Центр» и деблокирующую группировку. Тогда некоторым в Берлине казалось, что вот-вот «Вестник Смерти» рванется к Берлину во главе своей орды, чтобы согбенный бургомистр вынес ему ключи от древней германской столицы.
Из боеспособных частей состояли войска второго эшелона, которым и предстояло выдвинуться к обозначившемуся месту прорыва и завязать настоящее сражение. Это были остатки кадровых войск вермахта, сумевшие все же отступить на север хорватские солдаты, итальянские чернорубашечники, британцы, верные королю Эдуарду Восьмому, а также части ваффен-СС всех мастей. В генерал-губернаторстве в этом сложносочиненном наборе отдельных формирований численностью от полка до роты, имеющих, как считалось, приемлемую боеспособность, присутствовали перешедшие на сторону немцев отряды польской Армии Крайовой, командиры которых до зубовного скрежета ненавидели русских во всех их видах: и имперских, и советских. Хоть вместе с Гитлером и с паном Сатаной – абы против москалей.
Поскольку такая картина сложилась далеко не вчера, информацию о германской хитрости получили и на советской стороне фронта. При этом было известно, что в первой линии имеются лишь отдельные кадровые подразделения, которые должны обеспечивать минимальную боевую устойчивость, да еще за спинами этого пищащего сброда маячили заградотряды с пулеметами, которые покрошат бегущих фрау и сопляков, если на жертвоприношения по всем правилам просто не будет времени. Даже Жуков, который в бою не щадил ни своих, ни чужих, от такого авангардизма Кейтеля с Гитлером только крутил у виска пальцем. Советское государство, даже находясь на грани гибели осенью сорок первого года, перед битвой за Москву не гребло повально на фронт школьников и домохозяек, и уж тем более не превращало части народного ополчения в предназначенные на заклание жертвы.
Но товарищ Сталин ничему не удивился и даже не озадачился. Еще осенью прошлого года, когда Гитлер только-только официально свернул на кривую дорожку сатанизма, вождь советского народа, говоря современным языком, «поставил задачу просчитать в новых условиях модель дальнейшую поведения германского руководства вообще и лично Адольфа Гитлера». С одной стороны, и до введения культа «истинно арийского божества» идеология нацизма отличалась от кондового сатанизма только использованием фразеологии из древнегерманского героического эпоса. Так что «новые» условия казались не такими уж и новыми. Просто с завуалированного прежде безобразия сдернули фиговый листок. С другой стороны, как в разное время и разными словами Сталину говорили товарищи Османов и Бережной, «бессмысленно пытаться предсказать поведение дважды контуженного, травленного газами, полусумасшедшего непризнанного художника».
Но совсем скоро, сразу после Минской трагедии, эта работа приобрела первоочередное значение. Для начала советское командование учло, что для нацистов-сатанистов вполне допустимо и даже желательно массовое убийство гражданского населения, причем не путем массовых бомбардировок, когда палачи даже не видят жертв, а, так сказать, глаза в глаза. Поэтому попытки нацистов повторить и расширить опыт Минска в Париже натолкнулись на заранее подготовленное противодействие – как со стороны местного Сопротивления, так и воздушно-десантных частей и ВВС РККА. Но этого было мало, ибо, как правильно заметил советский вождь (правда, немного по другому поводу), «без теории нам смерть». Как и кучу других дел, этот вопрос спихнули в ведомство товарища Берии, а тот поручил курировать новый спецотдел комиссару третьего ранга Антоновой. Не болтунам же из ЦК поручать такой серьезный вопрос. Когда все будет готово, материалы оформят в виде теоретической работы по научному коммунизму, Сталин поставит под ней свое имя; все остальные окажутся соавторами – и пусть только кто-нибудь попробует ее оспорить.
Ради проработки этой теории из Норильлага даже извлекли недосидевшего свой первый срок будущего историка Льва Гумилева. Прежде чем принять решение о его судьбе, Вождь выделил в рабочем графике пару часов для личной беседы. Конечно, на тот момент этот тридцатилетний молодой человек, считающийся сыном расстрелянного монархиста и фрондирующей опальной поэтессы, еще не был ни маститым ученым, ни создателем пассионарной теории этногенеза, но итогом этого разговора стал перевод молодого дарования на новую работу «по специальности» с попутным самообразованием. Если голова на плечах служит не только для того, чтобы в нее есть, то недостаток знаний можно наверстать, а если нет, то не помогут и три высших образования. Товарищ Гумилев, разрабатывая эту тему, к началу лета сорок третьего года уже успел заработать пересмотр своего дела с отменой приговора (от начала и до конца все было шито белыми нитками) а также пометку в документы на Лубянке, что этого человека можно беспокоить только после разрешения с самого верха. А то повадились, понимаешь, некоторые подчиненные Лаврентия Палыча, вскормленные палочной системой, хвататься за нитки, ножницы и клей – шить дело, едва прочитав в анкете, что отец этого достойного человека был расстрелян за участие в антисоветском заговоре.
Итак, ничему не удивившийся товарищ Сталин после совещания в узком кругу с Лаврентием Берия, Начальником Генштаба штаба Василевским, генералом Бережным и комиссаром ГБ Антоновой отдал приказ, чтобы на тех участках фронта, где немцы практикуют такое безобразие, артподготовку по первой линии траншей только имитировали. При этом основную мощь советского Бога Войны требуется обрушить на вскрытые авиаразведкой (в том числе и при участии знаменитой авиаэскадры ОСНАЗ) боеспособные резервы гитлеровцев, артиллерийские батареи, узлы связи и штабы. А вот на первой линии вражеских окопов по очагам сопротивления должны точечно работать штурмовые артсамоходы при поддержке саперно-штурмовых подразделений. А если сопротивления нет, то и убивать никого не надо. Пусть сдаются в плен. С одной стороны – нечего изводить гаубичные снаряды и залпы гвардейских минометов на нервных баб и сопливых мальчишек, а с другой – после окончания войны в этом мире Германия в любом случае станет частью Советского Союза, так что чем больше останется в живых раскаявшихся в злодеяниях немцев, тем более ценным выйдет это владение. Да и просто по-человечески – ну их, пусть себе живут.
До решающего момента, когда взлетит красная ракета и на участках фронта, предназначенных для прорыва, начнется артподготовка, оставалось лишь несколько минут…
15 июня 1943 года. около полудня, Третий Рейх, провинция Остмарк, Вена, штаб армейской группы «Остмарк».
Командующий группой генерал-лейтенант Лотар Рендулич.
Большевики, как всегда, начали наступление за час до рассвета. Удары на подчиненные мне войска обрушились сразу в четырех местах. Кроме прочего, это значило, что подвижные группировки большевиков к тому моменту уже стояли с прогретыми моторами в непосредственной близости от фронта, готовые рвануть в прорыв, едва только их пехота возьмет третью траншею. К этой наглости – входить в прорыв буквально по головам собственной пехоты – их еще год назад научил Крымский Мясник, и до сих пор они пользовались этим приемом с неизбежным успехом. Но на этот раз мы думали, что подготовили этим нахалам неприятный сюрприз в стиле их прошлогодней летней обороны. В первую линию, на которую и должна была обрушиться вся ярость большевистского удара мы поставили всякий сброд: вроде французских еврочастей, австрийских фраубатальнов и фольксштурма, подкрепив их прикованными к пулеметам смертниками-штрафниками.
Некоторые могут спросить, что я думал, когда обрекал на смерть беззащитных немецких женщин и детей, не ощущал ли я каких-нибудь особенных угрызений совести. Так вот – могу сказать, что мне на них было просто наплевать[2]. Да и почему я должен испытывать к ним какие-то сентиментальные чувства, ведь по происхождению я не немец, а хорват. Эти бабы и сопляки, напуганные так, что вызывали у меня острое чувство экстаза, должны были умереть для того, чтобы выжили настоящие солдаты, которые и в самом деле смогут дать отпор врагу. Если бы у меня была возможность, я бы сам произвел экзекуцию над этим сбродом, получив истинно арийское удовольствие. Как сказал фюрер: не тот настоящий ариец, в чьих жилах течет немецкая кровь, а тот, кто не испытывает жалости ко всякого рода слабым и убогим. Единственный человек, благополучие которого меня волнует, это я сам[3]. Поэтому хорошо, что год назад во время грандиозного сражения на Восточном фронте меня там не было. Югославия, несмотря на всех ее пробольшевистских бандитов, после России просто курорт. В противном случае меня сейчас уже ничего бы не волновало. Покойники – люди непритязательные. По ту сторону жизни и смерти им нужен только покой.
Но вернемся к нашим фронтовым делам. Большевики нас жестоко обманули, и вся тяжесть их артиллерийского удара на направлениях прорыва пала как раз на вторую линию обороны, где были сконцентрированы самые боеспособные войска. Русским каким-то образом стало известно обо всех подробностях устройства наших позиций, о местах расположения артиллерийских батарей, о запасных районах, где сконцентрированы резервы, а также о расположенных на некотором удалении от фронта скрытых позициях тяжелых панцербатальонов, которые, действуя из засад, должны были сильно замедлить темп вражеского наступления. Грохот канонады артподготовки, перепахивающей наши позиции, в предутренней тишине был слышен даже в центре Вены – глухое ворчание голодного и очень злого зверя… Там, куда не доставала большевистская артиллерия, даже морские орудия, установленные на железнодорожных платформах, большими группами действуют их пикирующие бомбардировщики, изрядно разрыхлившие наши тылы. Так и в самом деле поверишь в злобного еврейского бога, нашептывающего наши тайны прямо в уши большевистским командирам. Вспоминая, как мы действовали два года назад во время вторжения в большевистскую Россию, вынужден признать, что мы сами на свою голову научили русских всем этим премудростям – и теперь, когда сила не на нашей стороне, они этим успешно пользуются.
А с первой линией русское командование поступило до предела просто. Пока в глубине нашей обороны гремела артиллерийская канонада, передний край на направлениях главных ударов большевиков атаковали их штурмовые части; при этом их действия прикрывали такие чудовищные артсамоходы с пятнадцатисантиметровыми пушками, что наши «Штуги» по сравнению с ними кажутся просто детенышами. Разгромив тяжелыми фугасными снарядами опорные пункты штрафников и перебив всех, кто мог и хотел оказать сопротивление, русские штурмовые части почти беспрепятственно преодолели все три нитки окопов и вышли на расположенные между первым и вторым рубежом позиции заградительных пулеметных команд. Ну и что могли сделать пулеметчики ваффен-СС, когда вместо неуправляемого бегущего сброда против них вышли одетые в тяжелые бронированные жилеты русские штурмовики, поддержанные хорошо бронированными шестидюймовыми самоходными орудиями? Правильно – ничего.
Как показали последующие события, против этих чудовищ оказались бессильны даже новейшие панцеры «Тигр» и «Пантера», которых у нас, впрочем, совсем немного. Как тут не пожалеть о двух полностью укомплектованных тяжелых панцербатальонах, которые, находясь в эшелонах направляющихся на помощь нашим войскам, сражающимся под Дебреценом, были застигнуты советским наступлением и стали добычей прорвавшихся большевиков. Впрочем, это случилось несколько позже, а в завязке сражения штурмовики оттеснили остатки расстрельных команд ко второму рубежу обороны, куда еще продолжали падать снаряды русской артподготовки. Что там стало с пушечным мясом, собранным на первом рубеже обороны, я не знаю, но хочется надеяться, что большевики собрали этот сброд в кучу и расстреляли к чертовой матери. Я бы на их месте именно так и сделал, только, возможно, перед этим разрешив своим солдатам поразвлечься с самими симпатичными козочками.[4]
Вторая фаза сражения началась с того, что большевистские орудия перенесли огонь на фланги будущего прорыва, пресекая возможность захлопнуть намечающийся прорыв, а потом на разрушенные окопы в атаку сплошными волнами пошла большевистская пехота. Уцелевшие при артподготовке очаги сопротивления при этом сразу же подавлялись тяжелыми артсамоходами и такими же самоходными минометами особо крупного калибра, способных с двух-трех выстрелов уничтожить любой дзот даже самой мощной конструкции. А о расположении таких оборонительных сооружений, как оказалось, была прекрасно осведомлена большевистская разведка. Наверное, эти русские монстры могли бы справиться даже с железобетонными укреплениями, да только вот построить их у нас не было времени. Слишком стремительно большевики пробежались по Венгрии, в то время как мы думали, что у нас еще есть время, пока войска постепенно будут отходить с рубежа на рубеж. Дебрецен, Будапешт, Балатон – при грамотном подходе эту территорию можно было бы разменять на полгода времени и миллион русских солдат. Но генералы Сталина не захотели меняться, они нагло обвели нас вокруг пальца и сгребли со стола весь банк.
И тут я подумал, что железобетонные оборонительные сооружения в большом количестве имеются на линии так называемого Западного вала – именно на его рубеж отошла наша армия из Франции, бросив на произвол судьбы даже Эльзас и Лотарингию. Фюрер надеется на эти укрепления как на непреступную стену, ибо русским будет сложно доставлять на Западный фронт резервы вокруг всей Европы, а мобилизованные в его армию французы покажут крайне низкую боеспособность. Но теперь я думаю, что все будет совсем не так. Русские способны взломать Западный вал совершенно незначительными силами, только за счет качественного превосходства. С войсками, держащими оборону, там, насколько я понимаю, даже еще хуже, чем тут, на востоке, и надеяться там можно только на местный фольксштурм, который ляжет костьми, но не пропустит большевистские орды вглубь немецкой территории.
Впрочем, зачем большевикам прорывать Западный вал, когда фронт у нас трещит уже здесь на всех четырех участках. Еще один решительный натиск русской пехоты и штурмовых частей – и они почти везде прорвут последний третий рубеж, который как тоненькая ниточка отделяет нас от красного потопа. Чтобы войска не попали в окружение на тех позициях, что они занимают сейчас, необходимо немедленно командовать отход, но связи нет. В радиоэфире уже час сплошные помехи, телефоны молчат – обрывы на линиях, в части с письменными приказами направлены курьеры на машинах, мотоциклах и даже велосипедах, но ни один из них еще не вернулся, чтобы доложить о выполнении задания. Связь есть только с частями, непосредственно находящимися на направлении вражеского удара, а все потому, что там от линии фронта в тыл течет непрерывный поток раненых, а в обратном направлении движутся наши последние резервы. Но и то такие пути сообщения подвергаются регулярным артиллерийским обстрелам и авиационным налетам, и курьеры гибнут от бомб и снарядов.
Поговаривают, что у нас в тылу действуют русские диверсанты, переодетые в форму солдат вермахта или даже СС. Они все хорошо владеют немецким языком и имеют облик, соответствующий идеальному виду стопроцентного арийца. Возможно, это русские эмигранты, жившие в Германии после их революции, а может, русские немцы, которым Сталин объявил амнистию, если они помогут ему поскорее прикончить наш Третий Рейх. Они убивают курьеров и посыльных, режут телефонные линии связи, захватывают важных пленных, а иногда даже охотятся за вражескими командующими, будто это какие-нибудь кабаны. Говорят, что подделку не удается обнаружить, даже если жертва приближается к своему убийце на удар ножа. По крайней мере, те курьеры, которых удалось обнаружить поисковым командам, были убиты прямым ударом ножа прямо в сердце.
Единственный выход из этого положения – в том, чтобы приказы в войска отправлять под охраной отделения или даже взвода солдат. Тут, на Венском направлении, под Хойнбургом и Айзенштадтом, где расстояния невелики, это действительно может сработать, и курьеры, объехав штабы дивизий, еще до наступления темноты передадут их командирам распоряжение спешно отступать по направлению к Вене. И сделать это надо как можно скорее: еще немного – и будет поздно. Большевики наконец прорвут фронт, введут в прорыв свои подвижные соединения – и тогда отступающие части будут либо отброшены в сторону от Вены, либо стоптаны на марше гусеницами вражеских панцеров. Если наши части сумеют продержаться хотя бы до вечера, то войска, обороняющие на центральном участке фронта, смогут отойти в Вену, чтобы занять оборону на ее окраинах. В противном случае биться за город придется исключительно местному фольксштурму, рабочим батальонам и венским шуцманам, на случай прорыва большевиков сведенных в пехотную бригаду, плюс небольшое количество артиллерии и панцеров из резерва – и на этом силы обороны будут исчерпаны.
Но такова обстановка здесь, под Веной. Я не знаю, что мне делать с дивизиями, расположенными далеко на флангах. Им тоже следует отдать приказ об отступлении, но в разумные сроки туда не успеет ни один курьер. Я даже не могу послать связные самолеты, потому что в воздухе господствует вражеская авиация и любой германский самолет, поднявшийся в воздух, будет немедленно сбит. Информация из-под Угерского Брода на севере и Лейбница на юге перестала поступать еще два-три часа назад, и совершенно непонятно, какова там обстановка, где находятся наши части, а где противник. Два года назад мы точно так же гоняли тогдашних большевистских генералов, которые без разведки и связи были беспомощны как слепые щенки, в то время как наши панцергруппы кромсали русские армии так, как им было угодно.
Теперь роли поменялись. Русские генералы сейчас имеют все, что угодно их душе: и разведку, и связь; на них работают чудовищные самолеты посланцев извечного врага нашего арийского бога, приказы их главнокомандующего исполняются мгновенно и точно в срок, а силы, которые он бросил против нашей армейской группы «Остмарк», просто не поддаются исчислению. С западного направления, прямо в лоб, нас атакуют пять полевых (общевойсковых) советских, одна болгарская и три механизированных (мехкорпуса ОСНАЗ) армии генерала Конева. Но это еще не все. Одновременно с Коневым с юга перешли в наступление три полевых советских, одна югославская и одна бронекавалерийская армии генерала Ватутина. Все вместе – это миллион (или даже два) натренированных и заматеревших в двухлетней войне убийц, тысячи панцеров и самолетов, а также десятки тысяч артиллерийских орудий! Город будет разрушен до основания, стерт с лица земли, а все его жители – жестоко убиты русскими солдатами, пришедшими сюда мстить за свои разрушенные и сожженные города, вытоптанные поля, убитых родных и близких.
Одна половина меня хочет кричать: да как эти унтерменши только посмели помыслить о таком, поднять оружие на своих природных господ из числа истинных арийцев?! Другая же половина признает, что сокрушившие нас русские – кто угодно, только не унтерменши. Они успешно притворялись недоумками и деревенскими недотепами, на самом деле таковыми не являясь, и тем самым заманили нас в самую сердцевину России. Маски были сброшены только тогда, когда мы влезли в это дело столь глубоко, что отступить в порядке и спасти Германию было уже невозможно, даже пожелай этого сам фюрер. Недотепы и увальни оборотились в хладнокровных и умелых бойцов, и чем дальше шло время, тем сокрушительнее становились их удары. Мне ли не знать, что после каждого их наступления Рейх в буквальном смысле трещит по швам. Резервы исчерпаны, закончились даже казавшиеся бесконечными евровойска.
Ту армию, настоящую во всех смыслах, что была у нас еще год назад, сожрал беспощадный Восточный фронт. От былой роскоши осталось не больше двух миллионов немецких солдат кадрового состава, разбавленных еще двумя миллионами разного сброда. Не станет армейской группы «Остмарк» – большевики расчленят ее, после чего окружат и уничтожат отдельные куски, после чего драгоценный боевой состав вермахта сократится еще на полмиллиона солдат и офицеров, которых не восполнить никаким фольксштурмом. Мы гребем в армию нервных баб и двенадцатилетних мальчишек и девчонок, тем самым только затягивая агонию. Иногда меня одолевает побуждение самому сжечь свою страну, чтобы она не досталась врагу, при этом убив всех ее жителей, а иногда я готов сражаться за то, чтобы этого не случилось. Но я уверен, что в последнем случае никто из германских солдат не станет выполнять мои приказы, ибо немцы пока еще верят в гений нашего фюрера. Я не знаю, сколько еще таких ударов потребуется для окончательной гибели немецкого государства, но думаю, что все кончится еще в нынешнем году.
15 июня 1943 года. Семь часов вечера, Второй Украинский фронт, полоса прорыва мехкорпуса ОСНАЗ генерала Ротмистрова, 45 километров южнее Вены, перекресток дорог в 4-х километрах от австрийского городка Айзенштадт.
