Александр Михайловский
Год 1918, Чаша гнева
– Вы считаете, что сразу после завершения войны с Антантой нас ждет еще одна война, только на этот раз между частями Австро-Венгрии? – спросил Рихард фон Кюльман.
– Этого исключать нельзя, как и того, что Венгрии все же полыхнет социальный протест, который выльется в революцию по советскому типу, – ответил я. – Сейчас наша с вами цель – подписать трехсторонний мирный договор, устраивающий все стороны, и мы это сделаем. Но что произойдет после того, когда одна из стран, подписавших этот документ, даже не сменит форму правления, а попросту прекратит свое существование?
– Кажется, я вас понял, господин Серегин, и должен признать, что ваши опасения небезосновательны, – сказал статс-секретарь германского МИДа. – Но насколько я понимаю, у вас по этому вопросу уже имеется какой-то свой план.
– Скорее, это не план, а предварительные соображения, – хмыкнул я. – Во-первых, главными подписантами мирного договора должны стать Советская Россия и Германская империя, а все остальные члены Четверного союза могут присоединяться к нему через подписание дополнительных протоколов, в силу чего их исчезновение с политической карты мира не аннулирует все соглашение в целом. Во-вторых, еще один дополнительный протокол, на этот раз секретный, поделит территорию Австро-Венгрии на зоны ответственности России и Германии с того момента, как Будапешт разорвет австро-венгерскую унию, не раньше и не позже. Если мы этого не сделаем, то на территорию разрушившегося государства Габсбургов неизбежно влезет Антанта, а если распада Австро-Венгрии не случится, то это документ останется ничего не значащей бумажкой.
– Вы считаете, что Германия сама не справится с задачей наведения порядка на этой территории? – с некоторым недовольством спросил Рихард фон Кюльман.
– После окончания тяжелой войны на истощение ресурсы у вас будут весьма ограниченными, – ответил я. – Да и зачем вам нищие Словакия и Трансильвания и до крайности обнищавшая Венгрия? Далеко и невкусно. Жирные куски в виде изрядно онемеченной Богемии и чисто немецкой Австрии, непосредственно примыкающие к вашей территории, это совсем другое дело. И милейшего графа Чернина тогда никто не погонит палками из родного дома…
– Ну что же, господин Серегин, – кивнул статс-секретарь германского МИДа, – в этом есть рациональное зерно. Но что вы предлагаете сделать с Хорватией?
– В случае присоединения к Сербии, освобождаясь от этого альянса, Хорватия будет готова показать миру пример самого бесчеловечного зверства, – сказал я. – И в то же время там не примут ни русской, ни немецкой власти. Единственное, что приходит мне в голову, это отрезать все территории, населенные сербами, а потом дать хорватам короля – такого же доброго католика, как они сами, и в то же время вменяемого человека, который не станет лепить из этой нации пуп земли.
– Мне очень горько слышать, как тут делят территорию государства, которому я служил всю свою жизнь, – вздохнул граф Чернин. – И в то же время я уже понял, что иного пути нет. Если делить нас доведется Антанте, то, мстя за все, она натворит такого, что все взвоют от ужаса.
– Ну что же, – сказал я, – если мы достигли предварительной договоренности между собой, то можно отправляться к господину Ульянову-Ленину и заканчивать работу над проектом мирного соглашения. И имейте в виду, господа, что Советская Россия – это не временное сиюминутное явление, а неизбежная реальность, данная вам в ощущениях, наглядный пример того, что бывает, когда к народу относятся как к бессловесному стаду. Ответственное поведение должно иметь место не только во внешней политике, но и внутри своей страны, а над этим вам еще работать и работать.
10 января 1918 года (28 декабря 1917 года). Около полудня. Петроград, Смольный, кабинет В.И. Ленина.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский
Когда я раскрыл просмотровое окно в кабинет советского вождя, то обнаружил там пребезобразную сцену. Скандалили товарищ Коба и товарищ Свердлов, а товарищ Ленин был индифферентен и обтекал. И темой разногласий, вызвавших этот гай-гуй, был отнюдь не Брестский мир, ибо у местного Ильича по поводу наших договоренностей вода в попе держалась: сначала готовый результат, а потом – оповещение о нем товарищей по партии. Нет. Наезд на будущего Отца Народов был вызван телеграммой: «Перестаньте играть в государство», которую тот отправил участникам Харьковского съезда Советов, учредившим Украинскую Советскую Республику. Харьковские пингвины (те же самые самостийщики, только в красной революционной упаковке) обиделись и нажаловались старшим товарищам, после чего Кобу позвали к товарищу Ленину «на ковер». Вовремя я, однако, зашел… На ловца, как говорится, и зверь бежит. Но сначала нужно немного подготовиться. Мысленная команда, небольшая пауза – и вот в мой кабинет входит вооруженное до зубов отделение первопризывных амазонок, и вместе с ними товарищ Бергман.
– Не беспокойтесь, господа, – сказал я фон Кюльману и фон Чернину, – все эти люди пришли сюда не за вами, а по душу вон того чернявого типа в очках, что сейчас размахивает руками, брызжет слюной и сыплет грязными ругательствами.
– А кто это? – спросил статс-секретарь германского МИДа.
– Это Яков Свердлов, – ответил я, – один из четырех высших руководителей большевистской партии и после устранения господина Троцкого – одно из самых больших препятствий для исполнения наших планов. Это просто замечательно, что он тут так удачно оказался, не надо будет бегать за этим персонажем по всему Петрограду.
– Вы его… того? – спросил граф Чернин, проведя себя пальцем по горлу.
– Далеко не сразу, – ответил я. – Сначала этим персонажем займется начальник моей службы безопасности полковник Бригитта Бергман, которая выжмет из него все подробности сотрудничества компрадорской части руководства большевистской партии со странами Антанты. Молодому советскому государству такое обременение не нужно ни в малейшей степени.
– Вы сделали женщину полковником? – с изумлением в голосе спросил Рихард фон Кюльман, глядя на нашу Снежную Королеву.
– Полковником министерства государственной безопасности в запасе госпожа Бергман была еще до того, как присоединилась к моей армии, – парировал я. – Только тогда ей было уже шестьдесят восемь лет, и ее жизненный путь подходил к концу. Но для меня такие мелочи не препятствие. Установив, что госпожа Бергман подходит мне в качестве подчиненной, и, самое главное, я сам подхожу ей в качестве начальника, я отдал своим специалистам по этой части распоряжение, чтобы ей построили новое молодое и абсолютно здоровое тело. Мне ничего не жалко для тех людей, что поступают ко мне на службу и справляют ее верой и правдой.
– Вы, господин Серегин, способны даровать человеку новое молодое тело? – со смесью восхищения и ужаса спросил Рихард фон Кюльман.
– У меня есть правило предоставлять такую возможность только тем, кто поступил ко мне на службу или является моим союзником и другом, – ответил я. – Сразу скажу, что эту услугу невозможно получить за деньги, вне зависимости от предложенной суммы. Так у меня дела не делаются. Но давайте поговорим об этом позже, так как сейчас уже пора действовать. Вы пока подождете здесь, а я быстро разберусь с неожиданно возникшим делом, после чего мы переговорим с господином Ульяновым-Лениным.
Оставив господ дипломатов размышлять над моими словами, я решительно распахнул портал и шагнул внутрь ленинского кабинета, поприветствовав присутствующих нейтральными словами:
– Добрый день, товарищи…
– Добрый день, товарищ Серегин, – ответил хозяин кабинета. – А у нас тут, как видите, дискуссия…
– Да не дискуссия это, товарищ Ленин, а базарный скандал, – хмыкнул я. – Товарищ Коба все сделал правильно, а товарищ Свердлов наезжает на него из соображений, весьма далеких от укрепления Советской власти и перспективы построения социализма.
– Да кто ты такой, чтобы давать нам советы?! – будто ужаленный в зад, взвился Свердлов. – Старорежимный офицеришка-золотопогонник!
– Товарища Серегина, – вздохнул Ленин, – порекомендовал нам очень серьезный и надежный человек… я сам, только из мира четырнадцатого года. Там товарищ Серегин оказал партии большевиков весьма значительную материальную и организационную помощь, за что был кооптирован товарищами в члены нашего ЦК. И офицерский мундир с погонами им в этом не воспрепятствовал, ибо не мешает товарищу Серегину быть настоящим большевиком.
Свердлов хотел было выкрикнуть что-то протестующее, но я щелкнул пальцами, и ленинский кабинет озарил Истинный Свет. Это заклинание – одно из тех, что доступно мне как Адепту Порядка, и оно не только ослабляет порождения Зла, но и высвечивает прямую ложь, уловки и недомолвки.
– Скажи мне, Яков Михайлович, – тоном беспрекословного приказа произнес я, – как поживает брат твой Зяма, в миру Зиновий Пешков, капитан французской армии, проходящий сейчас службу во Втором Бюро, сиречь военной разведке? Давно ли ты получал от него весточку с ценными указаниями его начальства о том, что нужно как можно скорее разделить Советскую Россию на множество мельчайших республик и автономных областей, а потом разжечь в ней Гражданскую войну, чтобы брат пошел на брата, а сын на отца? Ибо только так это и делается: сначала полено делят на тончайшие лучинки и только потом подносят к их вороху горящую спичку.
Свердлов раскрыл рот, да так и застыл. Правды он сказать не мог, а правдоподобно солгать при Истинном Свете невозможно. Глаза товарища Ленина прищурились, он, фирменным жестом заложив пальцы за проймы жилета, привстал со своего стула, чтобы разразиться гневной тирадой. И тут из-за моей спины выступила товарищ Бергман.
– Все это так, – произнесла она. – Одной рукой дергая за ниточки господина Свердлова, другой французы приводят в движение ваши контрреволюционные силы, опирающееся на многочисленное и активное франкмасонское лобби. Генералы Рузский, Алексеев, Корнилов и иные уже давно служили не России, а своему тайному начальству, ибо беспрекословное подчинение вышестоящим – главная обязанность масона. Самому фигуранту после падения в России Советской власти была обещана эмиграция под чужим именем во Францию и остаток жизни, проведенный на собственной вилле. Но все это морок, ибо после того, как мавр сделал свое дело, он становится никому не интересен. Поступили бы с ним так же, как и с Великим князем Кириллом Владимировичем, которому франкмасонские заговорщики, будущие члены Временного правительства, обещали, что он взойдет на трон как революционный император Кирилл Первый. Как только последний император подписал отречение, все обещания были забыты, и Россия стала Республикой. Верить таким людям, как французы и британцы, это значит не только себя не уважать, но и ставить на кон собственную голову.
– Подтверждаю все сказанное товарищем Бергман, – сказал я. – Мне тут подсказывают, что в тридцать пятом году сотрудники ВЧК-ОГПУ вскрыли личный сейф товарища Свердлова, после его смерти провалявшийся на складе шестнадцать лет. И там не обнаружилось ничего, кроме ста тысяч рублей в царских золотых монетах, кучи золотых украшений с драгоценными каменьями, а также вороха подлинных иностранных паспортов, выписанных на самые разные имена и фамилии…
– Пог-годите, товагищ Сегегин! – воскликнул Ленин, от волнения картавя больше обычного. – Это нужно пговегить! Товагищ Коба, возьмите кого-нибудь в когидоге и пгинесите сюда сейф товагища Свегдлова! Вскгыв его, мы узнаем, кому нам следует вегить – товагищу Сегегину или товагищу Свегдлову!
Товарищ Коба поручение вождя выполнил быстро, тем более что и кабинет Свердлова располагался по соседству с кабинетом Ленина. Не прошло и пяти минут, как четверо мужиков в солдатских шинелях и папахах, пыхтя, втащили в дверь массивный сейф и с тяжелым стуком поставили его на пол. Сделав свое дело, добровольные грузчики скользнули по нам с товарищем Бергман равнодушными взглядами и вышли. Люди в военной форме в Смольном – самое обычное дело, а вот погон и всего прочего они просто не увидели, ибо этого не позволило заклинание маскировки.
– Ну-с, товагищ Свегдлов! – сказал Ильич, когда посторонние очистили помещение. – Давайте же сюда ключ! Быстрее, быстрее! Если товагищ Срегин сказал неправду, то это в ваших же интересах, а если все совсем наоборот, то я вам не завидую. Плакало ваше пгедседательство во ВЦИК, и не только.
Бригитта Бергман посмотрела на клиента пристальным взглядом, и тот, как завороженный, медленно-медленно вытащил из бокового кармана кожанки большой ключ. Помимо ключа, к сейфу требовался еще и четырехзначный код, набираемый дисками в верхней части дверцы, но, видимо, его наша начальница службы безопасности считала прямо из памяти клиента. Щелк-щелк-щелк-щелк, два поворота ключа – и вот тяжелая дверца почти бесшумно открывается… А там, как говорилось в одной комедии, все, что нажито непосильным трудом. Нижнее отделение набито цилиндриками, обернутыми в синюю упаковочную бумагу. Энергооболочка шепчет, что каждый цилиндрик – это сто золотых десятирублевок, то есть тысяча царских рублей. На глаз в этом сейфе сто тысяч вполне может быть. Но товарищу Бергман этого мало, она достает один цилиндрик, разрывает бумажную упаковку и высыпает на стол товарищу Ленину пригоршню блестящих золотых кружочков с портретами последнего русского царя. В среднем отделении сейфа находятся побрякушки россыпью, уже никому не интересные, потому что с ними и так все ясно, а в верхнем отделении лежат бланки паспортов, которые наша начальница службы безопасности ворохом кидает поверх золотых монет…
Глаза у Ленина становятся какими-то совершенно круглыми и взбешенными. Он с отвращением роется в паспортах, дрожащими руками открывая то один, то другой. Тем временем, пока все внимание присутствующих обращено на содержимое сейфа, Свердлов старается незаметно расстегнуть кобуру, висящую на поясном ремне. И я, и товарищ Бергман заметили это телодвижение, но не подали и вида. Пусть пан Свердлов сам вскроет свою сучность до конца и без остатка. Вот Ильич резким движением отбрасывает от себя паспорта, отчего некоторые из них падают на пол, и поднимает ненавидящий взгляд на Свердлова.
– Ну ты и гнида! – только и успевает сказать он, прежде чем тот выхватил пистолет и направил его в голову вождю революции.
Расстояние метра полтора, промахнуться невозможно. Щелк! Осечка. Ленин от испуга на грани обморока. Свердлов вручную передергивает затвор и давит на спуск еще раз. Опять осечка. Третья попытка выстрела – в ненавистного Кобу, и с тем же результатом. Четвертый выстрел в Бригитту Бергман – и опять осечка… А пятый уже в меня, и с тем же результатом.
– Эй, придурок, – сказал я, – из своей хлопушки в моем присутствии ты можешь только застрелиться, если хватит храбрости. У тебя остался один патрон, решайся.
Да уж, Яша Свердлов – это далеко не Михайло Голицын: застрелиться в безвыходной ситуации не смог, а я его и не принуждал, как болгарского царя Фердинанда в прошлом для меня мире. А может быть, дело в том, что царские сатрапы уже не раз арестовывали этого человека, но он неизменно бежал из ссылки и снова брался за свое. Привычка, как говорится, вторая натура. Или он надеялся оправдаться перед товарищами по партии, среди которых было множество его сторонников?
Уже подняв пистолет к голове, Свердлов вдруг отбросил его и поднял руки, показывая, что сдается. И только тут я обратил внимание на то, что Ильичу, кажется, сделалось хреновато от всех сегодняшних переживаний, и сейчас он едва стоит, опираясь рукой на стол. Если сам гражданин Кондрат к нему еще не пришел, то кто-то из его меньших родственничков сейчас явно ошивается поблизости.
– Лилия, – сказал я в пространство, – ты мне нужна!
Хлоп! – И мелкая божественность уже тут как тут: стоит на сейфе в своем докторском прикиде, как тот же Ленин на броневике. У Кобы, да у Свердлова челюсти так и отвисли, а вот Ильич на это явление не прореагировал никак. Не до того.
– Я тут, папочка! – заявила маленькая проказница. – Кого тут нужно вылечить и от чего?
– Местному товарищу Ленину вдруг стало плохо, а от чего его лечить, разберешься сама, – ответил я.
– Опять ты, папочка, нахулиганил, – сказала Лилия, легко спрыгивая с сейфа на пол и подходя к Ильичу. – Нельзя было поаккуратнее?
– Я тут ни при чем, – начал оправдываться я, – это все вон тот тип, что направил на товарища Ленина оружие, а я только сделал так, чтобы он не смог выстрелить…
– Все равно, ты мог бы сразу скрутить этого гада в бараний рог и вывернуть наизнанку, – упрямо произнесла мелкая божественность. – Ведь ты же умеешь…
– Виноват, товарищ Лилия, – ответил я. – Исправлюсь. Больше не повторится.
– Ну ладно, посмотрим, что там стряслось, – кивнула наша маленькая лекарка. – Товарищ Коба, помогите мне усадить товарища Ленина на стул. Вот так. Аккуратней, аккуратней… Все, а теперь отойдите в сторону… здесь я власть, то есть врач.
Встав за спиной у вождя мировой революции, она принялась массировать ему голову, уделяя особое внимание вискам.
– Товарищи, быть может, стоит послать за настоящим доктором? – обеспокоенно спросил Коба.
– Товарищ Лилия – лучший врач во всех подлунных мирах, – вздохнул я. – Даже если обратиться к медикам цивилизации пятого уровня, то они будут бессильны без своей диагностической и лечебной аппаратуры. А моя приемная дочь – в одном лице и опытный врач, и лучшая медицинская аппаратура. И не смотрите, что она выглядит как двенадцатилетняя девочка, на самом деле под такой невинной личиной скрывается античная олимпийская богиня, которой уже больше тысячи лет. И все это время она практиковалась во врачевании, так как имеет к нему талант. Кстати, смотрите, товарищу Ленину уже явно лучше.
И действительно: щеки вождя мировой революции из желтых сделались розовыми, а по лицу расплылось выражение блаженного наслаждения. Прикрыв глаза, он явно получал удовольствие от Лилиного массажа, как кот, которому чешут за ушами.
– Сейчас не случилось ничего особенно страшного, – сказала Лилия вполголоса. – Просто небольшой спазм сосудов, который я смогла снять своими обычными методами, даже не прибегая к чему-то экстраординарному. Но товарищу Ленину требуется как можно скорее пройти у меня полное обследование в Тридесятом царстве и получить предписанное лечение, а иначе недалеко до беды.
После этих слов Ильич широко открыл глаза и вздохнул.
– Пожалуй, товарищ Лилия, я снова бодр и полон сил, – заявил он. – Спасибо вам за своевременно оказанную помощь. Это было архиинтересное знакомство.
– Это еще не все, товарищ Ленин, – сказала Лилия, доставая прямо из воздуха высокий стакан с искрящейся водой Фонтана. – В качестве завершения лечебного сеанса прямо сейчас выпейте эту живую воду.
– Живую воду? – переспросил вождь мирового пролетариата. – А разве это не сказка?
– В каждой сказке есть лишь доля сказки, – ответила Лилия. – Вы только попробуйте, и тогда поймете, что это лучший напиток в вашей жизни.
Ленин начал с маленького глоточка, потом сделал несколько крупных глотков, а остаток стакана осушил уже залпом.
– И в самом деле, – сказал он, отдавая Лилии стакан, который тут же растаял в воздухе, – это не вода, а какая-то амброзия. Теперь энергия меня просто переполняет, а мысли ясные, будто из хрусталя.
– На самом деле амброзия на Олимпе в последнее время стала уже не та, – сморщила носик Лилия. – Кислятина. Наверное, экономят – Геба на одном, а Ганимед на другом. А вот Дух Фонтана за качество своей Живой Воды отвечает. Я каждый день буду присылать вам по одному стакану такой воды, и тогда сил у вас хватит на все первоочередные дела с моим приемным отцом Серегиным. А потом оставите за себя товарища Кобу, и добро пожаловать ко мне на обследование. А сейчас позвольте откланяться – свое дело я уже сделала.
Лилия, умница, не стала сразу говорить местному Ильичу, что ему придется оставить пост председателя Совнаркома и сосредоточиться на теоретической работе. Вино власти уже ударило этому человеку в голову, и теперь отучить его от этого хмельного чувства будет непросто. И уж точно это разговор не стоит затевать между делами.
– Итак, товарищи, – сказал Ленин, когда Лилия исчезла в неизвестном направлении, – в первую очередь нам требуется решить, что делать с товарищем Свердловым, который нам теперь больше не товарищ. Все, укатали сивку крутые горки. Ну а потом, мы хотели бы знать, чего такого архиважного хотел сказать нам товарищ Серегин, когда пришел сюда по одному делу, а наткнулся на другое.
– Там, – потыкал я за спину, туда, где должен был располагаться портал, – встречи с вами дожидаются министр иностранных дел Германской империи Рихард фон Кюльман и министр иностранных дел Австро-Венгерской империи Оттокар фон Чернин. Мы с ними пришли к некоему рамочному взаимопониманию о том, каким должен быть мирный договор, взаимоприемлемый и для Советской России, и для стран Четверного союза, и теперь вы вместе с ними должны изложить это понимание на бумаге, чтобы было понятно, что, кому и сколько вешать в граммах. Кайзер Вильгельм пока против, но я умею убеждать, а потому пройдет совсем немного времени, и он тоже будет двумя руками «за».
Яков Свердлов хотел было протестующе заорать, но товарищ Бергман щелкнула пальцами, и его от пяток до макушки охватил паралич. Тем временем Ленин помотал головой, будто прогоняя наваждение, и сказал:
– Быстро, однако, товарищ Серегин. И как же это у вас получилось?
– А просто, – сказал я, махнув рукой, – высадил в Брест-Литовске бригаду генерал-майора Тучкова, поставил всю германскую камарилью в позу пьющего оленя, когда зад находится выше головы и только потом начал вести дипломатические переговоры. Но только сперва я приказал своим людям вздернуть на весьма, кстати, подвернувшейся виселице главу турецкой делегации Талаат-пашу, по совместительству кровавого палача армянского народа, а также всю ту компанию, что прибыла договариваться с немцами от лица Украинской Центральной Рады. Мазепам – собачья смерть. По счастью, месье Троцкий не успел признать независимость их буржуазного недоправительства, поэтому все прошло как нельзя лучше. Германцы такое серьезное отношение к делу понимают лучше всего.
– А что же товарищ Троцкий? – спросил Коба. – Ни за что не поверю, что он не возражал против такой прогрессивной программы…
– Ваша красивая ненужность попробовала было потрындеть, – ответил я, – но получила от товарища Кобры ногой по колокольчикам и сняла свои возражения, а я объяснил господам дипломатам, что человек, призывающий к неограниченному насилию, не должен возмущаться, когда такое насилие применяется к нему самому. И все всё сразу поняли. Одним словом, всю ту делегацию я отправил под следствие как врагов советской власти, ибо своей целью господин Бронштейн и компания ставили не заключение мира со странами Четверного союза, а принуждение Германии к нарушению перемирия и началу общего наступления вглубь советской территории. А вам это надо?
– Нет, – ответил Ленин, – такого нам не надо. Но все же, товарищ Серегин, не слишком ли вы круто?
– Отнюдь, – ответил я. – Ведь месье Троцкий – такой же, как и только что нейтрализованный господин Свердлов, только связан не с французскими Ротшильдами, а с их американскими конкурентами Кунами, Леебами и Шиффами. И цель их – сделать так, чтобы Россия из войны вышла, но германские дивизии с Западного фронта оттягивать продолжала. Ну я и объяснил Рихарду фон Кюльману, что Западный фронт – это вопрос жизни и смерти Германской империи, в то время как на востоке ей лучше устанавливать с Советской Россией полноценные отношения и налаживать торговлю, а не пытаться грабить местное население. С грабителями русский человек привык рассчитываться действиями партизанских отрядов, как во времена Дениса Давыдова, да и я, в случае отказа германской стороны от моей прогрессивной программы, начну изо всех сил лупить дубиной по головам власть имущих, стараясь не задевать немецкий пролетариат. Несколько отрезанных генеральских голов, брошенных на стол германскому кайзеру, сделают того гораздо сговорчивее по поводу моих условий. И вот сейчас, когда военспецы из состава всех делегаций обнюхивают ту монтировку, которой я буду лупцевать их в случае упрямства, я привел сюда главных дипломатов Германии и Австро-Венгрии. Теперь вы все вместе должны превратить наши предварительные договоренности в проект мирного договора между Россией и Германией, к которому прочие страны будут присоединяться при помощи отдельных протоколов, ибо не все они просуществуют хотя бы до конца этого года. Также я договорился о составлении секретного протокола, который в случае распада Австро-Венгрии на составные элементы будет делить ее территорию на зоны влияния Германии и Советской России…
Выслушав мою речь, Коба и Ленин обалдело переглянулись.
– Вот теперь, – сказал Ильич, – я воистину убедился, что вы, товарищ Серегин, и в самом деле Бич Божий, получивший указание своего начальства всячески поддержать Советскую Россию…
– А я, – сказал будущий Отец Народов, – поверил в то, что товарищ Серегин – настоящий большевик. Действовать таким образом, без оглядки на условности, имея в виду только поставленную цель, способен только наш человек.
– А я и есть ваш человек, товарищ Коба, уроженец основанного вами с товарищем Лениным советского государства, еще существовавшего в конце двадцатого века, – ответил я. – Потом это государство пало, пораженное внутренними проблемами в правящей партии, но память о нем осталась жива, по крайней мере, в моем и следующем за ним поколении.
– Как так пало, товарищ Серегин?! – возмутился вождь мирового пролетариата. – Вы нам об этом ничего не рассказывали, да и в той книге, которую вы передали, о таком ничего написано не было.
– Эта книга была издана, когда СССР находился на вершине своей славы, только что миновав зенит, – парировал я. – У власти находилось поколение под руководством великого товарища Сталина, выигравшее Великую Отечественную Войну, и тогда казалось, что ничего не предвещает беды. Но годы этих людей были уже сочтены, а на смену им шли мелкие, как тараканы, сплошные Зиновьевы и Троцкие, сожравшие изнутри великую страну всего за пятнадцать лет. Вся та мерзость, что организовала буржуазный переворот в свою пользу и уничтожила коммунистическую идею, вылезла как раз из недр Коммунистической партии Советского Союза и сопутствующих ей организаций вроде Ленинского комсомола. Занимаясь построением парии и государства нового типа, тщательнее, товарищи вожди, относитесь к своей работе, ибо то, что вы сейчас сварганите, будущие поколения станут принимать внутрь себя, а не приложат к заднице вроде пластыря. Но сейчас говорить об этом еще не время. Вы, товарищ Ленин, очень точно уловили важность текущего момента. Сначала – мир с Германией, причем такой, который не оттолкнет от нас все здоровые силы общества, и только потом – все остальное, которое от вас тоже никуда не денется.
– Действительно, – кивнул Ленин, – мир с Германией и в самом стоит для нас на первом месте, а об остальном можно поговорить и потом. Сейчас надо только решить, что делать с бывшим товарищем Свердловым, который решил поставить себя над интересами партии и народа, а потом можно и разговаривать с господами дипломатами.
– Я могу пока взять этого поца к себе и присоединить его к Троцкому и компании, тем более, что это явления одного калибра, – сказал я. – Потом надо будет найти товарища Дзержинского и посвятить его в сии тайны. Он у вас председатель ВЧК, ему в этом деле и карты в руки. Товарищ Бергман тоже советский человек, хоть и немецкой национальности, является прямой наследницей дел Железного Феликса, так что я думаю, что они вполне смогут организовать совместное расследование антисоветской и антипартийной деятельности некоторых ваших бывших товарищей.
В ответ на это Коба хитро улыбнулся в роскошные усищи, ибо люто ненавидел как Троцкого, так и Свердлова, а Ильич потер руки и воскликнул:
– Ну что же, товарищ Серегин, совместная следственная комиссия – это лучшее, что можно придумать в такой ситуации. И вообще, мелькнула у меня мысль об объединенной партии большевиков всех доступных вам миров, которая под руководством двух товарищей Лениных протянет свою железную руку в будущее через толщу лет для того, чтобы исправлять уклоны и извращения наших далеких потомков. Описанную вами ситуацию с разложением коммунистической партии и реставрацией капитализма лично я считаю неприемлемой и требующей самого решительного исправления. И никого мне при этом не будет жалко, товарищи – никого, даже если прежде эти люди были нашими самыми преданными соратниками.
– А вот эта мысль, товарищ Ленин, воистину стоит дорогого, – сказал я, – но об этом потом. Сейчас требуется провести переговоры с господами фон Кюльманом и фон Черниным. Однако должен сказать, что в настоящий момент ваш кабинет для этого подходит плохо. Сейчас сюда нужно вызывать людей, которые опишут изъятые у господина Свердлова ценности для передачи их в казну партии. Думаю, что этим должен заняться товарищ Коба, в будущем известный как знатный бессребреник, а вас я приглашаю в свой кабинет в Тридесятом царстве, где для ведения переговоров имеются все необходимые условия. Должен сказать, что проход между мирами все это время будет оставаться открытым, так что товарищ Коба, когда закончит тут со всеми делами, сможет к нам присоединиться.
– А почему бы и нет, товарищ Серегин! – снова потер руки вождь мирового пролетариата. – Посмотрим, как вы там у себя живете, и вообще… А, вы товарищ Коба, и в самом деле, когда закончите, присоединяйтесь к нам. Дело, кажется, намечается архиинтересное и архизанимательное…
Семьсот восемьдесят третий день в мире Содома. Заброшенный город в Высоком Лесу, Башня Силы.
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, великий князь Артанский
Когда мы с Ильичом шагнули в мой кабинет, а следом Бригитта Бергман ввела туда едва переставляющего ноги Якова Свердлова, господа министры иностранных дел Германии и Австро-Венгрии о чем-то тихо переговаривались между собой. Увидев наши персоны, Рихард фон Кюльман отвлекся от этого увлекательного занятия и с некоторым неудовольствием сказал:
– И долго же вы занимались своими делами, господин Серегин!
– Зато безвозвратно устранено одно из самых крупных препятствий для заключения справедливого и взаимоприемлемого мира, – парировал я, – и теперь вы с господином Ульяновым-Лениным можете сесть и составить так необходимый нам проект соглашения.
