Александр Михайловский
Спасение царя Федора
Часть 25
22 января 562 год Р. Х., день сто шестьдесят девятый, Полдень. Византийская империя, провинция Малая Скифия, пограничная крепость и база дунайского флота Эгиссос (ныне Тулча)
Низкое серое небо, лохмотьями облаков повисшее над Дунаем, плакало то ли мелким дождем, то ли тающей на лету снежной крупой. Порывистый холодный ветер лохматил такую же серую гладь исполинской реки, покрывая ее белыми курчавыми барашками. Здесь на правом берегу, в Эгиссосе, на имперской земле, царствовали порядок и закон, а там, на противоположном, лежали земли непознаваемых и ужасных варваров, то и дело ходивших в задунайские провинции за полоном и зипунами. Если Нарзес не сумеет выполнить порученного ему дела, то отдельные порывы варварского ветра, обдувающего границы империи, сольются в один ураган-нашествие, сокрушающий все живое. Варваров по ту сторону границы очень много, и только междоусобные конфликты мешают им по-настоящему взяться за империю.
Посольство Нарзеса к варварам-артанам прибыло в Эгиссос еще вчера, но вдруг оказалось, что все корабли пограничного флота на зиму вытащены на берег, команды пьянствуют в тавернах, и вообще, никто не собирается переправлять императорского посланца на тот берег. Комендантствовал в Эгиссосе битый варварами и жизнью друнгарий-лимитат1 родом из Каппадокии по имени Леандр, который разговаривал по-латыни так, будто рот его был полон горячей каши. Отчасти в этом был виновен его ужасный врожденный акцент, отчасти то, что на протяжении своей многотрудной жизни старый вояка успел потерять почти все зубы. По крайней мере, дело сдвинулось с мертвой точки только тогда, когда глава посольства приложил тому Леандру по лбу набалдашником своего посоха и пообещал загнать в такую дыру, из которой даже Эгиссос будет казаться столицей.
Едва были произнесены эти волшебные слова, все забегали и засуетились. Одни бросились смолить и конопатить те два корабля, которые находились в наилучшем по сравнению с другими состоянии, а другие собирать расползшихся по тавернам, лупанарам и разным вдовушкам матросов и гребцов, для того чтобы те, пусть и в неурочный день, справили бы – нет не большую и малую нужду – а всего лишь государственную службу. Ночевал Нарзес, как любой путешественник, в гостинице-ксеносе для проезжающих, подозрительно чистой и уютной для этого захолустного городка на краю ромейской цивилизации. У него сложилось твердое впечатление, что содержатель сего заведения Мелетий лукавит, говоря, что у него давно уже не было постояльцев. Что-то тут было нечисто.
Молотки плотников и конопатчиков стучали всю ночь, а утром проконопаченные и просмоленные корабли уже сволокли в реку. Делали все так, тяп-ляп, лишь бы поскорее отвязался проклятый Константинопольский царедворец, которому срочно надо попасть на тот берег Дуная. Лишь бы не было течи прямо сейчас. В любом случае надо будет сделать на тот берег Дуная всего пару рейсов, а потом, едва караван этого Нарзеса скроется из виду, корабли снова будут вытащены на берег, теперь уже до весны. Как только корабли закачались на волне, на том берегу, отдаленном на полмили2 и едва видимом из-за туманной дымки, показалась группка всадников на высоких статных конях, под хорошо заметным в серой зимней мути алым с золотом3 имперским знаменем. Это ли не доказательство того, что на том берегу тоже была Империя – немного иная, чем та, которой служил он сам, но тоже несущая закон и порядок диким варварам.
С того берега замахали руками и посланец императора приказал немедленно перевозить свою важную персону к этим людям, которые встречают его, и только его. Тяжко вздохнув, моряки-пограничники взошли на корабли и разобрали весла. Путь предстоял не столько дальний, сколько бурный – в смысле, по бурными волнам – и пусть Дунай не море, на котором может разгуляться серьезная волна, но в плохую погоду можно утонуть даже в луже. К тому же варвары на том берегу могли быть настроены недружелюбно, и тогда пограничников в конце пути ожидала добрая драка. А кто там мог быть еще, на том-то берегу, на котором окромя варваров – славян, германцев, алан, булгар и прочих скифов – никого отродясь не водилось, чего бы там ни думал себе заезжий из Константинополя требовательный старик.
Но по мере того, как с каждым взмахом весел корабли приближались к противоположному берегу, становилось ясно, что скорее всего прав именно он, а не моряки. Эти высокие статные всадники, одетые в желто-зеленые плотные суконные штаны и куртки, а также экипированные в травленные зеленью того же оттенка доспехи, на варваров походили так же мало, как только что вытащенная из воды и разевающая рот рыба походит на ритора из Академии. Регулярной армией, причем куда более регулярной, чем полуразложившиеся к тому времени византийские легионы, от этих всадников несло на пару сотен шагов.
А когда корабли приблизились к противоположному берегу почти вплотную, то стало ясно, что это не всадники, а всадницы, и мужчина там один, и это как раз предводитель отряда он, вместе со стройной девушкой-адъютантом, спешившись, стоит на самом берегу и ждет приближающиеся ладьи. Впрочем, то что встречавшие императорского посланника воины оказались женщинами, мало что меняло, потому что эти женщины имели рост в шесть с половиной-семь футов, длинные мускулистые руки и ноги, широкие плечи, и были вооружены длинными тяжелыми копьями, а также заброшенными за спину длинными двуручными мечами, особенно страшными в тесной рукопашной схватке. Чуть поодаль, на границе открытого всем ветрам берега и зарослей шумящего на ветру камыша, стояли незамеченными два подразделения конных лучниц, дающих гарантию, что в случае схватки воительницы с мечами без прикрытия не останутся.
Едва корабли пограничной флотилии коснулись береговой линии и опустили носовые трапы, как Нарзес, будто молодой юноша, подобрав полы своей одежды, сбежал на прибрежный песок, навстречу ожидавшему его представителю архонта-колдуна Серегина. Почему именно представителя, а не, к примеру, самого Великого Князя Артанского? А потому, что тот человек, который сейчас приближался к посланцу византийского автократора, совершенно не подходил под тот словесный портрет, который в свое время составил патрикий Кирилл.
– Я принцепс4 Змей, старший помощник и заместитель Великого Князя Артании Серегина в этом мире, – представился посланец Серегина, приложив ладонь к виску, – направлен сюда моим командиром для того, чтобы указать вам и вашим спутникам путь к нашей зимней штаб-квартире…
«Ага, – подумал про себя Нарзес, – значит, у архонта-колдунаа есть особая зимняя столица, скорее всего, расположенная в каких-то более теплых краях, чем Артания… Теперь понятно, почему агенты Юстиниана, а точнее, его магистра оффиций Евтропия, не могли обнаружить Серегина в строящемся городе Китеже у Борисфеновых порогов. Его там просто не было, а был он в таком месте, о котором простым смертным знать не положено…»
– Я, – неожиданно для себя произнес вслух личный посланец ромейского императора, – препозит священной опочивальни и экзарх Италии, следую в Артанию к архонту Серегину по поручению автократора Юстиниана для проведения важных переговоров о разделе сфер влияния между двумя нашими государствами и установления добрососедских отношений.
– Добро пожаловать в Артанию, уважаемый Нарзес, – усмехнулся представитель архонта-колдуна, – только прошу вас ничего не бояться и ничему не удивляться.
«А этот Змей, скорее всего, букелларий Серегина, варварский князь, вместе со своим отрядом поступивший на службу той Империи, но принесший клятву лично своему командиру, – снова подумал про себя Нарзес, отходя от встречающих в сторону, чтобы отдать надлежащие распоряжения своим слугам и клиентам. – Уж слишком независимо он выглядит и держится, и в то же время, зная о его личной преданности, Серегин может поручать этому человеку разные щекотливые дела, которые он не доверил бы своему официальному подчиненному.»
Едва ромейские пограничные корабли, совершив последний рейс и выгрузив навьюченных имуществом посольства ослов, отчалили и направились к противоположному берегу, как перед Нарзесом и его спутниками прямо в воздухе раскрылась дыра, за которой вместо хмурого зимнего неба, с которого сыпалось непонятное непотребство, одновременно похожее и на снег, и на дождь, распахнулась бездонная синева ясного синего неба, с которого светило жаркое солнце мира Содома.
– Добро пожаловать в нашу зимнюю штаб-квартиру, господин Нарзес, – с усмешкой прокомментировал это явление Змей, – еще раз повторю – ничего не бойтесь и ничему не удивляйтесь, то ли еще будет. И скажите вашим людям, чтобы они поторапливались, окно нельзя держать открытым слишком долго.
* * *
Двести сорок пятый день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, он же тридевятое царство, тридесятое государство, Башня Мудрости
Анна Сергеевна Струмилина. Маг разума и главная вытирательница сопливых носов
Однажды я вдруг подумала, что прошел уже без малого год с тех пор, как мы покинули наш родной мир, а ведь мы еще ни разу не отмечали ни одного дня рождения. Конечно, при столь интенсивном ритме жизни немудрено забыть о таких вещах, тем более в каждом мире имеется свой календарь, или не имеется никакого, как в мире Содома. Но все же без празднований дней рождений никак не обойтись. Если я не ошиблась в подсчетах, то пройдет еще чуть больше двух месяцев – и мои вытянувшиеся, повзрослевшие и загоревшие гаврики станут старше на целый год!
Подумать только, мы уже двести девяносто семь дней путешествуем вместе с армией Серегина через различные миры, меняя их и силу своих возможностей, а они в отместку накладывают на нас свой отпечаток. Это не пустяки; и ту дату, когда нашему путешествию исполнится ровно год, обязательно надо будет отметить как наш общий день рожденья… не только моих гавриков и мой, но и Ники, Серегина, и всех его бойцов, которые одновременно с нами попали в мир Подвалов, очутившись на берегу горячей речки. Надо же, как быстро летит время, а ведь кажется, что это было только вчера…
Размышляя об этом, я машинально терла лоб и хмурилась. В разгар моих раздумий я вдруг услышала участливый тихий голосок прямо под ухом:
– Мамочка Анна, чего загрустила? Иль грустная мысль тебя навестила?
Ну конечно же, это моя шалунья Бела, которая только что проснулась и, потихоньку выбравшись из своей корзины, незаметно подкралась ко мне. С некоторых пор она взяла привычку изъясняться в стихотворной форме, а также совершенно неожиданно появляться там, где ее совсем не ждали, из-за чего нередко возникали казусы и недоразумения. Кстати, мы с девочками уже успели нашить ей обширный гардероб, и она каждый день меняла наряды.
О, моя куколка знала толк в развлечениях… Свои эскапады она называла «ходить знакомиться», и буквально с самых первых дней с момента своего сотворения принялась навещать всех, кто так или иначе ее заинтересовал. Частенько, проснувшись утром, я обнаруживала ее кроватку-корзину пустой – и это значило, что вскоре где-то непременно вспыхнет переполох. Первое время о моей малышке почти никто еще не знал, поэтому она развлекалась от всей своей маленькой кукольной души. Можете представить себе чувства, скажем, какого-нибудь солдата из танкового полка, когда, открыв на рассвете глаза, он наблюдает такую картину – миниатюрная девочка сидит напротив него на спинке кровати и, болтая ногами, заявляет, что с вечера он плохо начистил свои сапоги и подшил подворотничок и за это ему обязательно влетит от сержанта…
Естественно, первый вопрос, вырывающийся у обалдевшего солдатика, это: «Ты кто?!». Ну и ответ, разумеется, сражает наповал: «Я Белочка. А вас как зовут?». Несчастный теряет дар речи, лихорадочно соображая, с какой бы стати его навестила белочка (неважно, в каком образе, главное, что она сама представилась).
А маленькая проказница тем временем надувает губки и обиженно сообщает: «Нет, я с вами не играю… Ваше имя я не знаю! Как же будем мы общаться? Как к вам можно обращаться?».
Тут обескураженный парень, уже не раздумывая, галлюцинация это или нет, представляется: «Я Алексей… – и со вздохом добавляет, – приятно познакомиться с тобой, Белочка…»
А хитрая кукла, просияв улыбкой и послав парнишке воздушный поцелуй, со словами: «Вам желаю не скучать! Мы увидимся опять!» ловко соскакивает со спинки кровати и исчезает. А товарищи потом спрашивают солдатика, с кем это он общался ни свет ни заря, и, разумеется, не верят ему до тех пор, пока их самих не посетит Белочка.
Итак, кукла была расположена послушать мои соображения. Когда я их изложила, она заулыбалась и радостно задекламировала:
– День рожденья – это круто! День рожденья – это класс! Так давай-ка мы устроим суперпраздник для всех нас!
– Давай, конечно. Надо только обдумать, как все организовать когда придет время… Бела, кстати, а почему ты вдруг заговорила рифмами? – поинтересовалась я.
– А просто так, мне нравится стихи сочинять. Правда, у меня здорово получается? – спросила малышка, сияя самодовольной улыбкой.
– Ну, Бела, стихами это трудно назвать… – ответила я, – так, рифмованные фразы.
– Да? – обиделась кукла.
– Ты не обижайся, детка, – поспешила я ее успокоить, – у тебя, конечно, очень здорово получается рифмовать свои мысли, но так умеет любой рэпер. Поэзия – это нечто другое…
Вот послушай: «Расступились на площади зданья, листья клена целуют звезду, нынче ночью большое гулянье, и веселье, и праздник в саду…» – прочитала я по памяти первое, что пришло в голову.
– Я поняла, мамочка Анна! – воскликнула Белоснежка и задумалась на продолжительное время.
Я догадывалась, что созданная мной кукла является чем-то вроде моего второго «Я». Фактически это и была я сама – душой моего творения стала та часть моей личности, которая во мне почти не проявлялась, заглушенная самоконтролем и теперь Бела забрала ее себе. Да, мне иногда тоже хотелось быть взбалмошной, смешной, капризной, устраивать проказы и розыгрыши, быть непосредственной, говорить что думаешь, не скрывать своих чувств – но статус взрослого человека не позволял всего этого. И с появлением Белочки жизнь моя явно стала веселее. При помощи куклы мне удавалось избавиться от психологического напряжения. А его, этого напряжения, хватало.
В частности, мне доставляло беспокойство то, что маленькая аварка Асаль стала как-то странно вести себя. Она явно решила подражать лилиткам, от рождения щеголяющими топлесс и тоже почему-то начала перенимать их привычку заголять верхнюю часть тела. Внушения на нее почти не действовали. Подойдешь, объяснишь, что так нельзя – молча кивает и соглашается, а потом глядь – снова щеголяет в неподобающем виде в компании своих призванных.
Мне это показалось странным – авары воспитывали своих девочек в строгости, и скромность была привита им с рождения; едва ли можно было естественным путем так быстро изменить свой образ поведения в прямо противоположную сторону. Заглянуть в ее голову или не надо? Пожалуй, не буду. Попробую проанализировать ситуацию.
Асаль у нас – девочка, уникальная в своем роде. Она обладает даром, свойственным очень и очень немногим – это способность производить Призыв. Пока она всего лишь четвертая с таким даром из тех, кого мы знаем. А что означает способность производить Призыв? А то, что приносимые клятвы обоюдны, и не только призываемый становится Верным Призывающему, но и наоборот, потому что Призыв – это не диктат, а симбиоз. То есть, они влияют друг на друга.
Только вот тут все зависит от того, насколько сильна та личность, что призывает. Если достаточно сильна, то ее влияние на призываемых сильнее, чем их на нее. Серегин после своего Призыва уже за пару недель превратил аморфную толпу из бойцовых лилиток, волчиц, курсантов, а также солдат и офицеров танкового полка в слаженный боевой коллектив, где все ведут себя по стандартным для него психологическим установкам. Амазонки утратили свое стремление бегать голышом, лилитки, образно говоря, забыли о том, что они лилитки, и повели себя как почти обычные девушки и женщины, волчицы утратили свою патологическую угрюмость и с интересом начали поглядывать на парней. При этом он их не принуждает – чего нет, того нет – он просто предлагает своим Верным: «Делай как я, делай вместе со мной, делай лучше меня».
Стоп. А что, если призванные Асаль юные лилитки в силу своей большой численности непроизвольно оказывают воздействие на девочку с еще не развитой и не окрепшей психикой, передавая ей свои привычки и образ мыслей? Наверняка так оно и есть. И это не очень хорошо, точнее, очень нехорошо. Однако не стоит паниковать, пожалуй, нужно просто проконсультироваться с Серегиным по этому вопросу. Ведь она же его Верная, и он силой своей воли способен направить ее на путь истинный, укрепить и поддержать. И вообще, ничего не бывает просто так; и, возможно, произошедшее с Асаль тоже может сыграть в нашей жизни важную роль…
* * *
Двести сорок шестой день в мире Содома. Полдень. Заброшенный город в Высоком Лесу, он же тридевятое царство, тридесятое государство, Башня Силы
Капитан Серегин Сергей Сергеевич, Великий князь Артанский
Вот уже два дня у нас в заброшенном городе сидит посланец Юстиниана армянский евнух Нарзес. Вслух он говорит, что прибыл для заключения договора о разграничении сфер влияния, а про себя думает всякую хрень, как будто вволю не надумался в пути. Но я с ним пока встречаться не хочу и не только потому, что мне сейчас не до него (при желании некоторое время разговорам с этим умнейшим человеком уделить можно), а потому, что сейчас он находится во власти наших медиков и проходит процедуры экстренного оздоровления. А то как в человеках внеплановые дырки делать – так мы всегда горазды, а чтобы кого-нибудь подлечить и оздоровить – с этим слабовато.
Это здоровье ему дается, так сказать, авансом. Если он умный, то все поймет правильно, в том числе и в национальном плане, ибо планируемый нами разворот политики Византии на юг, в сторону Персии и Аравии, больше всего на руку как раз армянам, на которых сейчас давит Персия, а в скором времени начнет давить новорожденный исламский мир. Лично я против армян ничего не имею – вполне нормальные ребята, если только в этот момент они не воображают себя пупом земли, которому можно все. Но все эти разговоры у нас случатся потом. Вот когда уважаемый посланник императора подлечится, мы с ним и поговорим о Византийской империи, об Армении, Персии и Аравии, их совместном будущем и том, что он, Нарзес может сделать для благоденствия своей родины.
Плохо и то, что еще больше ста лет назад (по исчислению мира Славян) Халкидонский собор отсек от магистрального потока развития христианства древние православные церкви Востока – армянскую, сирийскую и коптскую – и тем самым ослабил единство империи и нарушил существующие в ней духовные связи. Сидящие в Константинополе кафолические императоры без особой охоты выделяли помощь восточным провинциям, населенным еретиками-миафизитами, и грубо вмешивались во внутренние дела своих христианских вассалов в Аравии, тем самым их ослабляя – только на основании того, что те придерживались древнего дохалкидонского исповедания.
Прикоснувшись несколько раз к мыслям Небесного Отца, я могу ответственно сказать, что ему все эти ереси, расколы, споры о природе Христа и прочий словесный шум глубочайшим образом безразличны, за исключением, разумеется, тех моментов, когда из-за плеча ересиарха выглядывает наш старый знакомый Князь Тьмы, как это было в случае манихейства и других производных от него конфессий. Вот в этом случае у меня есть карт-бланш рубить сплеча, зачищая все до белых костей. Те, что задались целью разрушить этот мир и привести его обратно к первозданному хаосу, ни в одном из сущих миров жить не должны.
Итак, пока слегка прибалдевший Нарзес (а куда он денется) принимает ванны с магической водой и проходит у Лилии сеанс пальцетерапии (что должно сбросить с него как минимум лет двадцать и подготовить к предстоящим переговорам на высшем уровне), мне предстоит решить, что делать со вновь открывшимися каналами в миры, лежащие еще выше мира Славян и мира Батыевой погибели. Таких каналов на самом деле оказалось не три, а четыре.
Первый из них вел в мир сразу после Куликовской битвы, где в 1385 году московский князь Дмитрий Донской и все Московское княжество, стремительно превращающееся в Россию, зализывали раны после тяжелейшего сражения с ордами Мамая и готовились к новым боям. В принципе, со всеми своими проблемами они должны были справиться сами, и нам там было делать нечего. Ну не был этот мир ключом, открывающим двери к верхним уровням Мироздания.
Второй канал соединял мир Славян с миром, где в 1498 году Русью правил Великий князь Московский Иван III, дедушка и полный тезка более знаменитого Ивана IV, (Иван III тоже по отцу был Васильевичем и точно так же, как и его внук, прозывался Грозным). Объединение Руси в том мире проходило по плану, ключом он не являлся, и посетить тот мир можно было только из туристического интереса. Конечно, можно было отобрать у Литвы русский город Смоленск или разорить и положить пусту переполненную награбленными сокровищами Казань, но это почти никак не повлияло бы на межмировую ауру, но зато отвлекло бы нас от выполнения первоочередных задач.
А вот третий доступный (пока только для наблюдения) канал вел в самое начало лета 1605 года – самое начало смутного времени, где только-только умер или был отравлен первый царь новой династии Борис Годунов, до своего воцарения фактически правивший Русью во времена царствования бездетного царя-богомольца Федора Ивановича, последнего сына Ивана IV Грозного. И неплохо правил. Набеги крымчаков и ногаев отражались, территория государства расширялась, победы в войнах с европейскими противниками одерживались. Даже первый поход Лжедмитрия I на Москву полностью провалился, и тот с небольшим отрядом едва ушел от преследующих его царских воевод.
И тут в апреле 1605 года случается внезапная и скоропостижная смерть царя (больше похожая на заказное политическое убийство) и повальная измена, сразу поразившая Московское государство от самой верхушки боярства до посадских ремесленников. Так началось то самое Смутное время, остановить которое прямо в самом начале, не допустив непоправимого ущерба, является для нас в этом мире задачей номер один. Поэтому, пока мы не выполним эту задачу, то допуск на более высокие уровни для нас не откроется, точно так же, как это было в предыдущих наших ключевых мирах: Подвалов, Содома, Славян и Батыевой погибели. Кроме того, мир смутного времени является ключевым, и именно из него откроются каналы в следующие миры, в которых мы тоже должны будем, проявив геройство, выправлять зигзаги истории, способствуя построению царства божьего на земле.
Бориса Годунова многие не любили, но большинство народа все же признавало за ним политический и административный талант, позволявший решать все возникающие перед государством вопросы внешней и внутренней политики, а вот сын его царь Федор IIБорисович, шестнадцати лет от роду, был никто и ничто. Самые первые дни совсем еще не страшной Смуты юный царь со своей матерью и сестрой сидят, запершись в Кремле, а по улицам возбужденными макаками скачут посланцы Лжедмитрия I, размахивающие прелестными воровскими письмами, в которых тот требует смерти царя, царевны и вдовствующей царицы, обещая за это москвичам свое благоволение. И ведь толпа народа, во главе со знатнейшими боярами Московского царства – Василием Голицыным и князем Мосальским – пришли и совершили это злодейское убийство.
Ведь дело совсем не в том, что «царь Дмитрий Иванович» в миру был беглым монахом Гришкой Отрепьевым. Екатерина, прозванная Великой, всего лишь полежала рядом с российским престолом, а и Россия, и мир признали ее законной императрицей. Дело в том, что Отрепьев-Лжедмитрий не был самостоятельной фигурой, а всего лишь служил ширмой для агрессии Речи Посполитой. Когда русский народ разглядел такое положение дел, то он смел и его, и спешно выдвинутого поляками Лжедмитрия II, но за восемь лет Смуты многое из достигнутого в царствие Ивана Грозного и Бориса Годунова пошло прахом. Слишком многое. Поэтому для того, чтобы в кратчайшие сроки пресечь смутные настроения, первым делом надо позвать на помощь поляков…
То есть – звать на помощь поляков, чтобы в корне рассориться со всем русским народом – должен Отрепьев-Лжедмитрий, а наша партитура в этом Марлезонском балете предусматривает только возможность быстрой реставрации династии Годуновых, для чего необходимо сохранить жизнь юному царю Федору Борисовичу, его матери и сестре. Сначала, для поддержания драматизма истории и повышения сговорчивости персонажей, я хотел сделать это уже тогда, когда убийцы явятся по души своих жертв и начнут их душить. И тут мы с остроухими девочками появимся все в белом и с блестками… По имеющимся у нас данным, это должно случиться десятого июня (по принятому в России Юлианскому календарю) а в мире Смуты пока только идет второе, то есть впереди у нас целая неделя на то, чтобы канал в этот мир стал полностью проницаем.
Потом я подумал, что, быть может, ну его – весь этот шум, гам и всякий тарарам; и изымать свергнутого молодого царя и его семью следует тихо, без лишнего шума, чтоб исчезли – и все. Как раз работа в нашем стиле. Ведь так будет даже интереснее. Среди изменников начнутся подозрения в измене, склоки между своими, быть может, даже дело выльется в раскол и резню, нечто вроде Варфоломеевской ночи. Но даже если этого не случится, действовать сторонники Лжедмитрия будут уже с оглядкой друг на друга, с опасением внезапного удара ножом в спину от бывшего приятеля и подельника. Мелкие провокации, подметные письма и прочие подрывные действия тоже никто не отменял. Пусть злодеи сами на себя возводят поклепы, арестовывают, судят, казнят и истребляют разными способами; а мы при этом будем стоять в сторонке и хихикать.
Не думайте, что я такой большой поклонник царя Бориса и его семейства, но поскольку мы не сможем предъявить народу настоящего царевича Дмитрия, то живой и здоровый царь Федор будет наилучшим вариантом из всех возможных. Узнав о том, что Федор Годунов спасся, Гришка Отрепьев и его польские кураторы начнут скакать как блохи на раскаленной сковородке, а бояре-изменники примутся озираться по сторонам, ожидая того момента, когда им прилетит давно заслуженная плюха. И поделом. Пусть поляки суетятся и второпях делают глупости, а бояре-изменники грызут себя смертным поедом. Мы в это время не спеша будем готовить реставрацию династии Годуновых, с последующей ликвидацией всех курв и иуд. И вообще, этот мир неплохо подходит для создания очередной промежуточной базы – такой же, как заброшенный город с Фонтаном в мире Содома и Великое княжество Артанское в мире Славян. Если путем подселения еще одного духа воды мы сделаем магическим знаменитый Бахчисарайский Фонтан (а точнее, питающую его артезианскую скважину), то обеспечим свою базу в этом мире еще и магическим источником.
И, наконец, самым последним приоткрылся тот самый дополнительный четвертый канал – скорее не канал, а след канала – длинный, узкий и извилистый, но который можно реанимировать, вкачав в него надлежащие количество энергии. Он уходил далеко вверх, на десять-двенадцать тысяч лет выше того уровня, на котором лежит наш родной мир. При этом он немного отклонялся в сторону от магистральной оси развития человечества, или, как ее еще называют, «главной последовательности», от которой мы пока еще далеко не отступали. И мир Славян, и мир Батыя относятся к осевым мирам, и их отличия от нашего прошлого должен искать специалист-историк, вооруженный мощным микроскопом. А тут нам предлагается заглянуть в будущее, да еще и «не наше» будущее, и увидеть, какое оно – украсно-украшенное коммунистическое (по Ефремову и Стругацким) или же буржуазно-либеральное (по Хайнлайну, Полу Андерсену и прочим американским писателям).
Но весь мой оптимизм по поводу возможности посмотреть на фантастическое будущее неожиданно остудил отец Александр, точнее, говорящий его голосом Небесный Отче. Такие моменты я чувствую очень хорошо.
– Зря радуешься, Сергей Сергеевич, – мрачно произнес он, – если каналы, связывающие этот мир с другими, такие узкие и уже почти заплывшие, то, скорее всего, это даже не мир-инферно, вроде мира Содома, а тот мир, в котором разумная жизнь зародилась, развилась до невиданных технических высот и убила себя, не достигнув социальной и моральной зрелости. Куколка умерла, отравившись собственными экскрементами, так и не сумев стать бабочкой… И вообще, это может быть не один, а целая группа мертвых миров, достаточно давно по их времени погибших по сходной причине – например, из-за ядерной войны, загрязнения окружающей среды или неумных экспериментов с человеческой генетикой.
– Отче, – спросил я, даже несколько растерявшись, что для меня необычно, – а почему вы считаете, что там целая группа мертвых миров, и мертвы они уже давно?
Отец Александр тяжело вздохнул (отчего в безоблачных небесах мира Содома громыхнуло) и сделал такое лицо, будто он учитель, вынужденный разъяснять двоечнику элементарную задачу, вроде теоремы Пифагора.
– А потому, – ответил он мне погромыхивающе-назидательным голосом, – что все соседние миры обычно связаны между собой множеством каналов. Если в нижней части Мироздания существование каналов поддерживается за счет общего магического фона, то чем выше, тем меньше магии, а следовательно, большее значение в поддержании каналов приобретает ноосфера мира – ее общие, так сказать, мощность и качество. Чем больше в мире живет людей, чем они счастливее, чем большую долю в их деятельности занимает умственный труд, искусство или даже спорт, тем мощнее и здоровее ноосфера и поддерживаемые ею каналы. Так вот, когда ноосфера, то есть разумная жизнь, в каком-то из миров умирает, то одновременно истончаются и высыхают и те каналы, которые связывали этот мир с другими, ближними и дальними соседями. В том случае, если погибает вся группа миров, связанных общим происхождением, а в каком-то одном мире жизнь еще теплится, то он ищет связи с каким-нибудь нижележащим миром, обычно находящимся еще ниже, чем гибельная развилка, а это как раз похоже на наш случай. Последний из миров мертвой группы, погибший по его времени относительно недавно, продолжает поддерживать призрак связи с миром Славян. Минет еще совсем немного времени, развилка в мире Славян будет пройдена – и связь с тем миром разорвется навсегда…
