Александр Мелехин
«Книга Великой Ясы», или Скрижали Чингисхана
Однако крайне важно обратить внимание на то, что, поскольку общественно-политическое развитие монгольского кочевого общества не достигло своего логического завершения (пережитки родового строя в нем не были изжиты. – А. М.), внутренние факторы, о которых шла речь выше, не могли самостоятельно (без внешних факторов. – А. М.) сформировать условия образования единого монгольского государства.
Что же касается внешних факторов, то (как и тысячу лет назад, в эпоху империи Хунну. – А. М.) кочевое общество эпохи Чингисхана было не в силах полностью удовлетворить свои потребности. Иначе говоря, кочевое натуральное скотоводческое хозяйство монголов конца XII в. не могло в полной мере обеспечить потребности членов общества своим внутренним продуктом. Они испытывали постоянную нужду в продукции сельского хозяйства и ремесел, производимых в соседних оседлых земледельческих государствах, в первую очередь в Китае (то есть в империи Цзинь, господствовавшей в Северном Китае. – А. М.). В этой связи для кочевников было жизненно важно удовлетворять свои потребности за счет соседних оседлых земледельческих государств[232].
Цзиньцы осознавали большую вероятность того, что усилившиеся и объединившиеся монгольские кочевники продолжат политику вымогательства, которую на протяжении многих веков проводили их предшественники – кочевые державы, существовавшие на территории Монголии. Дабы воспрепятствовать этому и добиться превращения монгольских кочевников в подлинных вассалов и данников своей державы, они активно использовали политику «разделяй и властвуй».
Подобные внешние отношения требовали более высокого уровня организации общества монгольских кочевников, нежели та, с помощью которой внутри него решались вопросы кочевого скотоводства и политические разногласия. Все это позволило современным исследователям прийти к однозначным выводам о том, что «возникновение кочевой державы в Степи (в частности, Великого Монгольского Улуса Чингисхана. – А. М.) в большой степени связано с внешними отношениями» (Т. Барфильд); «возникновение государства у кочевников – не только результат внутреннего развития, но в большинстве случаев было прямо увязано с завоеванием оседлых государств. Правда, и самооборона порой являлась причиной возникновения государства у кочевников» (А. Хазанов)[233].
Анализ внешних факторов образования единого монгольского государства будет продолжен в четвертой главе, посвященной идеологии «монгольского тэнгэризма» и новой доктрине международных отношений Великого Монгольского Улуса. А сейчас мы вернемся к событиям, происходившим в последнее десятилетие XII в. собственно на просторах монгольских степей.
* * *
Хоть Чингисхан и был провозглашен ханом улуса «Хамаг Монгол», многие коренные монгольские племена и роды, ранее подчинявшиеся его отцу, не признавали его единовластие и выступали за создание конфедерации монголоязычных и тюркских племен, в которой политическая власть по-прежнему оставалась бы у вождей племен.
По этой причине, как сообщают наши источники, тайчуды во главе с Таргудай хирилтугом, родственные им ветви племени жадаран, одним из вождей которых был Жамуха, а также другие племена и ветви (в 1190 г. – А. М.) заключили античингисовский союз.
По свидетельству Рашида ад-Дина, основу этого первого союза «конфедератов» заложил бывший побратим Тэмуджина Жамуха, который стремился уничтожить еще не окрепшее воинство Чингисхана и установить собственное господство над монгольскими племенами.
Такая возможность представилась скоро (1190 г.): «пренебрегший обычаем и законом» (нарушив норму обычного права монголов, запрещающую конокрадство. – А. М.), его младший брат угнал табун лошадей у подданного Чингисхана. По устоявшейся традиции[234]потерпевший сам решил наказать разбойника; он нагнал обидчика и убил его, а табун поворотил назад. «По этой причине, – пишет Рашид ад-Дин, – Жамуха заложил основу распри с Чингисханом. Он (Жамуха. – А.М.) начал смуту и присоединился со своим племенем и войском к племенам тайчуд…[Весь] этот народ, поддерживая друг друга, единодушно поднялся против Чингисхана…»[235]
По свидетельству наших источников, уже после первого сражения дружины Чингисхана и войска античингисовского союза при Далан балжуде (1190 г.) в стане Жамухи и Таргудай хирилтуга произошел раскол, многие ветви племен тайчуд и жадаран «после обдумывания и держания совета… явились к Чингисхану по собственной воле, подчинились и покорились ему»[236].
Прежде всего, следует отметить значимость ухода от тайчудов и присоединения к Чингисхану уругудов под предводительством Журчэдэя и мангудов во главе с Хуйлдаром, которые вскоре после присоединения к Чингисхану проявили себя как замечательные полководцы и отважные воины.
Не менее значимым было возвращение к Чингисхану Мунлига из рода хонхотан [237], который «доселе следовал за Жамухой, а теперь вместе с семью сыновьями своими отделился от него и пристал к Чингисхану»[238].
Один из сыновей Мунлига, Хухучу вскоре стал прославленным в народе шаманом – Тэв Тэнгэром – и до известных событий, о которых пойдет речь далее, входил в число ближайших соратников Чингисхана, имел на него большое влияние.
Несомненно, Чингисхан нуждался в поддержке местных шаманов, таких как Тэв Тэнгэр, проповедовавших о том, что силы небесные и земные покровительствуют хану улуса «Хамаг Монгол» и таким образом, используя свое влияние на монголов, привлекавших в его ряды новых сторонников.
Это становилось тем более важно, что, по свидетельству Рашида ад-Дина, у Чингисхана было много соперников в борьбе «за царствование в улусе войлочностенном» — как во вражеском стане, так и среди сородичей.
В первую очередь это касалось журхинского предводителя Сача бэхи, который, хоть и признал ранее верховодство Чингисхана, судя по дальнейшим поступкам, не желал беспрекословно следовать его воле.
Это проявилось сразу после сражения при Далан балжуде. Тогда именно журхинцы позволили себе недружественные действия, которые едва не привели к расколу между сородичами[239].
Китайский монголовед Сайшаал считал, что «главная причина конфликта Чингисхана и журхинцев заключалась в том, что намерение Чингисхана покончить с раздробленностью монгольских родов и племен противоречило устремлениям Сача бэхи своевольно управлять своими подданными.
Иными словами, быть монгольским племенам объединенными в единое государство или оставаться раздробленными – вот в чем заключалась суть этого конфликта, который, начиная с битвы при Далан балжуде и вплоть до 1196 года, продолжал более углубляться и наконец перерос в военное противостояние»[240].
* * *
Развитие и развязка описанного выше конфликта Чингисхана и предводителя племени журхин происходили на фоне и под влиянием другой распри, которая случилась в 1195–1196 гг. между чжурчжэньским Алтан-ханом и его вассалом, татарскими племенами, до этого являвшимися самым надежным проводником враждебной государственной политики империи Цзинь по отношению к монгольским племенам.
На сей раз союзники, повоевав монгольские племена хатагин и салжуд, вторгнувшиеся в порубежные районы чжурчжэньской державы, не поделили боевую добычу. На большую часть добычи посягнули татары. Это и стало причиной военного конфликта, разгоревшегося между татарами и чжурчжэнями, и обвинений в предательстве, прозвучавших в адрес татар[241].
Поскольку татары отказались, как прежде, повиноваться чжурчжэньскому императору и «не изъявили ему покорности», Алтан-хан не стал на этот раз церемониться со строптивым вассалом и в 1196 г. пошел на него войной.
Вскоре Чингисхан получил известие, что чжур-чжэньская рать под предводительством Вангин чинсана сразилась со своенравными, несговорчивыми татарами Мэгужин султа и обратила их в бегство по направлению к местности Улз. Дабы отомстить татарам за своих предков, которые при непосредственном участии ворогов-татар в разное время были пленены, а затем приняли мученическую смерть, Чингисхан решил соучаствовать в их разгроме. Священное отмщение татарам за отца и других сородичей (кровную месть никто не отменял) стало делом чести Чингисхана, следовавшего указанному выше принципу «отмщением отомстить за поругание над сродниками».
Чингисхан отослал гонцов к Торил-хану хэрэйдскому и Сача бэхи журхинскому с призывом вступить в сражение против ворогов-татар.
Чингисхан и тут же откликнувшийся на его призыв Торил-хан прождали журхинцев шесть дней. Поняв, что ожидание тщетно, они выступили на соединение с чжур-чжэньской ратью Вангин чинсана в направлении реки Улз.
«Когда войско Тэмуджина и Торил-хана подошло, с двух сторон они напали на укрепления татар, окружили их и в конце концов подавили сопротивление. Предводителя татар Мэгужин султа пленили, были захвачены многочисленные трофеи»[242].
Чжурчжэни, многие десятилетия в своей политике относительно северных кочевых племен делавшие ставку на татар, узнав о столь своевременной поддержке улуса «Хамаг Монгол», видимо, вознамерились «поменять лошадей» и начали оказывать почести новому потенциальному союзнику-вассалу. Главнокомандующий чжурчжэньских войск «пожаловал Чингисхану титул жаут хури (“могущественный ноён”), по современному толкованию, чжаотао, то есть чин пограничного чиновника-военачальника, призванного привлекать местное население (чжао) на службу цзиньской династии и в случае неповиновения и беспорядков на границе карать виновных и непокорных (тао)»[243].
С одной стороны, это выделяло Чингисхана среди соседних племен и народов, повышало престиж его улуса, а с другой стороны, де-факто означало его вассальную зависимость от Алтан-хана. К тому же, привлекая на свою сторону нового вассала взамен татар, чжурчжэни оставались верны «степной политике»: «сеять раздоры между племенами, чтобы поддерживать их вечные междоусобные войны и оберегать, таким образом, себя от угрозы со стороны кочевников»[244].
Однако вернемся к Чингисхану. Участие в разгроме части татарских племен обернулось для него выгодой во всех отношениях. Как свидетельствует Рашид ад-Дин, «он остановил Мэгужин султа, разбил его войско, его [самого] схватил и убил, а все его табуны, стада и имущество захватил… его войско и подчиненные обогатились добычей»[245].
Не менее важно и то, что эта победа Чингисхана «значительно ослабила могущество злейших врагов, татарских племен, и на некоторое время отсрочила опасность их новых набегов на улус “Хамаг Монгол”. С другой стороны, почести, оказанные ему чжурчжэнями за помощь в наведении порядка на северо-восточных окраинах империи Цзинь, повысили авторитет Чингисхана среди степной аристократии»[246]; он приобрел «доверенность императора нючжэй[247], который потом слишком долго смотрел сквозь пальцы на его честолюбивые замыслы»[248].
* * *
Отметим, что, возвращаясь из похода на татар, Чингисхан был склонен простить журхинцам все их прежние прегрешения ради сохранения единства улуса «Хамаг Монгол». «Он захотел снискать расположения племени журхин, подарив им что-нибудь из того, что он награбил, и принял решение пойти к ним»[249].
Однако радость победы над татарами была омрачена известием о подлости сородичей-журхинцев, которые во время отсутствия Чингисхана учинили кровавую бойню в его ставке. Своими подлыми деяниями вожди журхинцев переполнили чашу терпения Чингисхана и тем самым подписали себе смертный приговор.
Обратясь к плененным Сача бэхи и Тайчу Чингисхан «напомнил им прежние клятвы (клятвенный договор. – А. М.) и уличил во лжи подлой, и покарал карой смертной[250].
Покончив с Сача бэхи и Тайчу, пригнал Чингисхан плененных журхинцев в удел свой. Показались среди журхинского люда сыновья Тэлэгэту баяна из рода жалайр – Гун-Ува, Чулун хайч и Жэбгэ. И привел Гун-Ува сыновей своих Мухали[251] и Буха в услужение Чингисхану…»[252]
Окончательный разгром племени журхин свидетельствовал о коренном изменении стратегии военных действий армии Чингисхана. Исходя из своей главной цели – создать единое монгольское государство, – теперь Чингисхан добивался не просто победы в сражении с врагом и захвата трофеев, но полного уничтожения предводителей вражеских сил и полного подчинения подданных, материальных ресурсов и армии разгромленного врага.
Журхинские вожди были первыми, кто поплатился жизнью за нарушение клятвенного договора. Вынесенный им смертный приговор и лишение их всей собственности в соответствии с клятвой, которую они давали, наглядно продемонстрировали всем подданным действие норм новой регулятивной системы, формулируемой Чингисханом.
Законная казнь предводителей племени журхин знаменовала коренное изменение самих принципов военного строительства Чингисхана, среди которых провозглашенный им принцип единоначалия стал основополагающим.
ПОВЕЛЕНИЕ ЧИНГИСХАНА О СЛЕДОВАНИИ ПРИНЦИПУ ЕДИНОНАЧАЛИЯ В ВОЕННОЕ И МИРНОЕ ВРЕМЯ
«Во всем том, что предписывает хан, во всякое время, во всяком месте, по отношению ли к войне, или к смерти, или к жизни, следует повиноваться без всякого противоречия»[253].
«Подобного еще никогда не было в военном строительстве монгольских аймаков того времени. До этого ханы, их дети, родовая знать по старой степной традиции верховодили в своем роде, аймаке, как в мирное, так и в военное время; по своей воле вступали в союзы или покидали их. И только Чингисхан подчинил их всех единому руководству. Именно в этом выразилось преимущество военного строительства Чингисхана…»[254]
Очевидно, что принцип единоначалия, который был провозглашен тогда повелением Чингисхана, впоследствии был развит и закреплен в окончательной редакции «Книги Великой Ясы».
* * *
Несмотря на то что количество соратников Чингисхана постоянно росло, междоусобие, распри, набеги среди коренных монгольских племен не прекращались. «Но к этому добавилась угроза извне… С севера грозили мэргэды, стремившиеся отплатить за недавний разгром. На западе активизировались найманы, которым удалось… найти претендента на престол хэрэйдского ханства, временно изгнать Ван-хана и ослабить тем самым единственного союзника монголов»[255].
Как явствует из древней хроники, найманам удалось застать врасплох возвращавшееся из похода против татар воинство Ван-хана, разбить его и вынудить спасаться бегством. Чингисхан же не смог сразу прийти на помощь Ван-хану из-за того, что сам в это время воевал с журхинцами.
После долгих мытарств, описанных в «Сокровенном сказании монголов», Ван-хан «насилу добрался» до кочевий Чингисхана, а тот, памятуя о прежней дружбе своего отца с ханом хэрэйдов и помощи и поддержке, которую последний оказал ему в недавнем прошлом, самолично встретил его, «обложил оброком аратов своих в его пользу и призрел в курене своем»[256].
ПОВЕЛЕНИЕ ЧИНГИСХАНА ОБ ОБЛОЖЕНИИ ОБРОКОМ АРАТОВ В ПОЛЬЗУ ВАН-ХАНА
«Чингисхан, помятуя о прежнем побратимстве Ван-хана с отцом своим, обложил оброком аратов своих в его пользу»[257].
Введение этого налога, оформленное соответствующим повелением Чингисхана, свидетельствовало о продолжении его законотворчества – на этот раз в области налогообложения, а значит, и о развитии регулятивной системы улуса «Хамаг Монгол», одной из основных характеристик которой становится позитивное обязывание.
Налог «на пособленье» Ван-хану[258], очевидно, стал первым шагом, сделанным Чингисханом на пути формирования «системы тягот», то есть системы налогообложения, принципы которой впоследствии были определены соответствующим указом Чингисхана, вошедшим в первую редакцию «Книги Великой Ясы».
Чингисхан не только помог Торил-хану материально, но и проявил благородство: вернул своему названому отцу его бывших подданных, которые к нему примкнули, и в дальнейшем способствовал тому, чтобы хэрэйдский народ вновь собрался под предводительство своего хана. В результате этого Ван-хан «снова окреп и стал главою подчиненных и войска».
Новым свидетельством лояльности и верности Чингисхана союзническому долгу стал поход союзников в 1199 г. на найманов, у которых «с Ван-ханом постоянно была распря и вражда...»[259]. Именно найманы поддержали мятежных братьев Ван-хана ив 1196 г. лишили его ханского престола. Все это стало основной причиной боевого похода союзников на найманов, инициатором которого, по-видимому, был сам Ван-хан.
В решении Чингисхана отправиться вместе с Ван-ханом в поход против найманов нашел свое проявление унаследованный Чингисханом от отца истинно монгольский характер. Кроме того, воспользовавшись представившейся возможностью участвовать в походе против найманов, он намеревался разведать военно-политическую обстановку в их улусе и совместными действиями с Ван-ханом еще более ослабить находившееся в глубоком кризисе найманское ханство[260].
Во время похода союзники сначала разбили воинство одного из предводителей найманов – владетеля северных найманских территорий (местность вблизи нынешнего Кобдоского аймака Монголии. – А. М.) Буйруг-хана. Накануне сражения с войском вождя второй части найманов Таян-хана одураченный Жамухой доверчивый хан хэрэйдов[261] ночью тайно снялся со стоянки и оставил Чингисхана один на один с врагами-найманами. Однако Чингисхан смог выпутаться из трудного положения, найманы же «учинилиразор» не ему, а его союзнику Ван-хану.
Тогда «несчастный» хан хэрэйдов попросил Чингисхана оказать ему военную помощь, чтобы отбить у найманов захваченное ими имущество и вернуть подданных. Несмотря на то что Ван-хан, поверив навету Жамухи, оставил его на произвол судьбы, Чингисхан, приверженный своему жизненному принципу верноподданничества, в очередной раз спас своего незадачливого сюзерена. Нукеры Чингисхана отбили у найманов все, что те недавно захватили у его союзника Ван-хана, и вернули это последнему.
Затем произошло событие, которое давно назревало. «Заявление», сделанное Ван-ханом, вполне соответствовало жизненным принципам древних монголов, сформированным их мировоззрением:
«И возрадовался радостью великою Ван-хан, и молвил он: “Было время, когда Есухэй, благородный отец Тэмуджина, воедино собрал мой распавшийся было улус. А теперь его сын, снарядив четверых верных богатырей, воротил вновь утраченный мною народ. Да поможет теперь мне Всевышнего Тэнгри и Матери-Земли покровительство отплатить благодарностью за услуги великие те!..
Совсем уже я дряхлым становлюсь…
Дух испустить когда я соберусь,
Кто же тогда мой унаследует улус?…
Да, младшие есть братья у меня и кроме них немалая родня, но где же честных, где достойных взять, чтобы могли улусом управлять?! Есть у меня лишь сын единственный, Сэнгум, но нет наперсников достойных у него. Желал бы я, чтоб Тэмуджин стал старшим, названым Сэнгума братом. Тогда, имея двух любимых сыновей, в спокойствии провел бы я остаток дней”»[262].
Автор «Сокровенного сказания монголов» закончил свой рассказ об этом происшествии известием о том, что «сошлись Чингисхан и Ван-хан в Черной роще, что на берегу реки Туул… и скрепили содружество свое взаимной клятвой»[263].
«КЛЯТВЕННЫЙ ДОГОВОР О ДРУЖЕСТВЕ ВАН-ХАНА И ЧИНГИСХАНА
Поклялись они друг другу, что отныне Ван-хан будет считать Чингисхана сыном своим, а Чингисхан Ван-хана – отцом, поскольку отец Чингисхана, Есухэй-батор, и Ван-хан когда еще стали побратимами.
И сговорились они тогда:
“Случится, чужеземцы нападут —
Отпор им будет общею заботой.
На антилоп облава – что ж, и тут
Они займутся сообща охотой”.
И еще они порешили:
“Коль змеи ядовитой жало
Подстрекало бы нас, искушало,
Клевету, навет извергало —
Расходиться нам не пристало:
Мы сойдемся лицом к лицу,
Как положено добрым соседям,
Яд губительный обезвредим.
Если б вдруг смертоносный клык —
Злой разлад среди нас возник,
Злыдень не одолел бы нас…
Мы бы встретились с глазу на глаз,
Примирительный разговор
Завершил бы любой наш спор”»[264].
Кроме того, что Чингисхан и Ван-хан дали клятву о взаимной помощи и нерушимости их союза, на этот раз Ван-хан «пожелал, чтоб Чингисхан стал старшим братом его сына, Сэнгума»[265], что означало включение его в число главных наследников хэрэйдского хана. Как показали дальнейшие события, не все в окружении Ван-хана были рады этому. В первую очередь родной сын Ван-хана, Сэн-гум, для которого с этого момента Чингисхан становился реальным соперником в борьбе за отцовское наследство и власть в улусе хэрэйдов.
Что до других монгольских племен, то «победный поход на найманов усилил улус “Хамаг Монгол” (Все Монголы) и поднял авторитет самого Чингисхана среди народа “войлочностенного”»[266]. Это, в свою очередь, привело к активизации действий враждебных ему монгольских племен и межплеменных союзов, созданных на античингисовской платформе. В монгольской степи началось лихолетье непрерывных и жестоких межплеменных войн.
В 1200 г. Чингисхан и Ван-хан разбили армию тайчудов и пришедших им на помощь мэргэдов. В том же году Чингисхану противостояли ближайшие сородичи – племена хатагин и салжуд, а также заключившие с ними союз племена дурвэд, татар и хонгирад. Чингисхан при поддержке Ван-хана опять одержал победу – враги были разбиты.
В 1201 г. Жамуха замыслил объединить вокруг себя все античингисовские силы. Его поддержали, присвоили ему титул гурхана и поставили над собой верховодить не только некоторые коренные монгольские племена, но и крупные родоплеменные союзы – мэргэды, найманы (Буйруг-хана), татары. Образовавшийся союз племен ополчился на Чингисхана, но был им разбит.
«Когда распалось воинство Жамухи, Ван-хан стал преследовать Жамуху. Чингисхан погнался вслед за Агучу-батором, двинувшимся в пределы тайчудские на реку Онон»[267]. Так разошлись, в прямом и переносном смысле, пути-дороги Ван-хана и его многолетнего вассала Чингисхана. Забегая вперед, скажем, что два следующих года станут периодом их открытой конфронтации, которая завершится крахом хэрэйдского предводителя.
* * *
Обращаясь к событиям 1202–1204 гг., следует подчеркнуть, что боевые действия, которые в этот период непрерывно вел Чингисхан, не только сыграли ключевую роль в разгроме античингисовской коалиции и объединении всех монголоязычных народов, но и имели прямое отношение к главной теме нашего повествования – формированию правовой системы единого монгольского государства.
После того как было рассеяно воинство античингисовской коалиции гурхана Жамухи, Чингисхан направил своих ратников вслед за остатками тайчудских войск. Несомненно, он решил раз и навсегда покончить с вождями тайчудов, по вине которых 30 лет назад распался улус «Хамаг Монгол», а он сам перенес столько бед и лишений, преследований и унижений.
Благодаря неизвестному и поныне автору «Сокровенного сказания монголов» мы становимся очевидцами сражения Чингисхановой рати против «лучших мужей тайчудских», сочувствуем страданиям тяжелораненного в этом бою Чингисхана; восторгаемся преданностью и готовностью к самопожертвованию его соратника Зэлмэ, которому Чингисхан воистину «животом обязан»; видим, как верный своим жизненным принципам Чингисхан воздаянием воздал своему верному нукеру Зэлмэ…
Из последующего рассказа автора «Сокровенного сказания монголов» мы лишний раз убеждаемся, что Чингисхан высоко ценил верноподданнические чувства и поступки людей, даже если они воевали против него. Если же верные слуги его врагов после смерти господина сами желали встать под его знамена, Чингисхан с радостью принимал их в ряды своих нукеров.
Так получилось в истории с Зургадаем, который после разгрома тайчудов пришел к Чингисхану, сам признался, что ранил его во время боя, и поклялся служить верой и правдой, если ему будет дарована жизнь. Точно так же было и в случае со стариком Ширгэтом и его сыновьями, которые после разгрома племени тайчуд сначала «полонили тайчудского ноёна Таргудай хирилтуга… и повезли к Чингисхану… [Однако по пути, вспомнив о его взглядах,] одумавшись и устыдившись: как можно выдавать единородного владыку, они отпустили хана Таргудая восвояси, а сами пришли, чтоб в услужение Чингисхану всю силу положить»[268].
Эти истории позволили Б. Я. Владимирцову сделать важный вывод, характеризующий нашего героя: «Чингисхан всегда и везде, даже в среде неприятелей, поддерживал аристократические начала: власть феодала по отношению к своему вассалу, власть господина по отношению к своему рабу; он всегда поощрял верных слуг и наказывал смертью изменивших своему господину, хотя бы этот господин был злой враг самому Чингису»[269]. Все эти взгляды и принципы Чингисхана впоследствии нашли отражение в его имперском законодательстве.
* * *
Трудно переоценить значение разгрома тайчудов войском Чингисхана. «Разгромив армию тайчудов и покончив с их предводителями, Чингисхан присоединил к своему улусу их земли и подданных. Ранее точно так же он поступил и с журхинцами. В результате этих двух побед Чингисхана улус “Хамаг Монгол” был воссоздан в своих прежних границах и составе. Чингисхан не только достиг поставленной цели – собрать воедино распавшийся после смерти отца улус, но и значительно укрепил его авторитет, усилил в военном отношении, добился равенства в соотношении сил с другими монгольскими аймаками (родоплеменными союзами. – А. М.)»[270].
Все это, изложенное в фольклорно-мифологической форме поэтическим языком, нашло свое отражение в «Легенде об избиении трехсот недругов-тайчудов»[271], которая, по мнению современных исследователей, основана на реальных событиях противоборства войска Чингисхана с тайчудами в 1200–1202 гг.
Помимо этого, автор легенды затронул вопросы новой идеологии, военного строительства, права и морали, крайне актуальные для воссозданного Чингисханом улуса «Хамаг Монгол» и создаваемого им единого монгольского государства.
Легенда начинается с клятвенных речей военачальников Чингисхана[272] – традиционной формы регулирования общественных отношений в догосударственный и доправовой период организации общества монгольских кочевников. Затем автор легенды воссоздал картину боя с тайчудами, заостряя наше внимание на том, как соратники Чингисхана выполняли свои клятвенные обещания[273].
После разгрома тайчудов Чингисхан по устоявшейся традиции «взошел на высокий холм, дабы помолиться Отцу – Небесному Владыке. И возложил он наземь потник и, сняв пояс, повесил его себе на шею и произнес такую молитву:
Я стал Владыкой
Не доблести благодаря великой.
Нет, волею Небесного Отца
Я стал Владыкой.
Талант мой – не племен объединенье,
Небесного Отца благоволенье
Дало мне
Справиться со вражьей силой дикой.
Вот почему я стал Владыкой.
Да, с помощью Небесного Отца
Враг чужеземный мною был подавлен.
Да, волею Небесного Отца
Владыкой я поставлен»[274].
В процитированной выше молитве Чингисхана, во-первых, нашло свое отражение качественное изменение в жизни общества монгольских кочевников, касавшееся идеологии: изменение культов[275]. Обоснованием этой замены с позиций верований древних монголов – тэнгрианства – ранее стала «Легенда об Алан-гоа». Во-вторых, рассматриваемая нами «Легенда об избиении трехсот недругов-тайчудов» зафиксировала следующий важный этап эволюции древнемонгольского общества и мировоззрения самого Чингисхана – начало формулирования концепции политической власти создаваемого им единого монгольского государства, в основу которой тоже был положен культ Всевышнего Тэнгри.
И наконец, завершая легенду, ее автор вложил в уста Борчу обращенные к Владыке Чингисхану такие хвалебные слова:
…О Чингисхан, ты из владык,
Иноплеменников иных
Заставил преклонить колени,
Ты придавил своей стопой
Врагов, мечтавших об отмщенье.
Пока ты здравствуешь, о хан,
Всегда мы будем верх держать
Над чужеземцами-врагами.
Ничей нам не грозит захват,
Нет, нас враги не устрашат,
Пока ты с нами…
Самих себя не пощадим,
Но недругам отпор дадим.
Мы узы дружбы не порвем,
Чувств родственных мы не утратим.
В суровый выступим поход
Навстречу чужеземным ратям[276].
Автор легенды неслучайно вложил эту хвалебную речь в уста ближайшего соратника Чингисхана – Борчу Кому если не ему лучше всех чувствовать харизматичность Владыки Чингисхана, осознавать его роль в борьбе за создание единого монгольского государства, знать о предстоящих впереди сражениях.
В середине 1202 г. все античингисовские силы (мэргэды, часть хэрэйдов под предводительством Жаха гамбу, ойрады) стали консолидироваться вокруг найманского Таян-хана. В этих условиях Чингисхан мог обеспечить безопасность своего улуса, лишь покончив с этой античингисовской группировкой во главе с найманами на западе и с ворогами-татарами на востоке. «Приведя к покорности тайчудские роды, Чингисхан отомстил за обиды, нанесенные ему лично. Чтобы отомстить за свое семейство, ему надо было истребить татар, убийц его предков, убийц его отца, Есухэя храброго»[277].
«Размышляя о том, что требуется для победы в этом сражении, Чингисхан критически проанализировал предыдущие походы и бои. Только в двух из его пятнадцати больших и малых сражений (в 1197 г. – против журхинцев и в 1202 г. – против тайчудов. – А. М.) враг был повержен окончательно, а вражеские предводители уничтожены. Задавшись вопросом: “Почему его войску не удавалось добиться того же в остальных сражениях?” – Чингисхан, очевидно, осознал, что дело в завершающей стадии любого сражения. Как говорится, конец – делу венец!
В начале сражения, когда войско Чингисхана обрушивало на врага молниеносный удар, оно добивалось блестящего успеха, но в конечной стадии боя его воины ослабляли натиск и отклонялись от направления главного удара, увлекшись легкой добычей. В результате нарушался боевой порядок, войско становилось плохоуправляемым.
Чингисхану было понятно: для достижения полной и окончательной победы требовалось «новое оружие», которое обеспечило бы боевую дисциплину в завершающей фазе сражения»[278].
Этим оружием стала очередная яса (монг. засаг – «указ», «закон». – А. М.) Чингисхана, которая впоследствии, несомненно, была включена им в первую редакцию «Книги Великой Ясы»:
ПОВЕЛЕНИЕ ЧИНГИСХАНА О НОВОМ ПОРЯДКЕ ДЕЛЕЖА ДОБЫЧИ И СОГЛАСОВАННЫХ ДЕЙСТВИЯХ В БОЮ
Покуда неприятеля тесним, никто не смеет у поживы мешкать! Повержен враг – и все его добро считается тогда добычей нашей, туг наступает время дележа.
Когда же нам случится отступать, всем следует вернуться к месту, откуда шли мы в бой. А кто его немедля не займет, тот предал нас и будет умерщвлен![279]
«Именно это повеление Чингисхана стало одним из источников сокрушительной победы над татарами, в результате которой была обеспечена безопасность восточных рубежей его улуса и появилась возможность сосредоточить все свое внимание на западных соседях»[280].
Комментируя вторую часть этой ясы Чингисхана, монгольский ученый-правовед Н. Ням-Осор основывается на билике Чингисхана: «Самое важное в бою – стремительные действия. Учитесь у стаи птиц, как неожиданно приземлиться на землю и как так же неожиданно взвиться в небо». Аналогично этому, поясняет монгольский ученый, воины Чингисхана, из-за действий врага вынужденные отступить, должны были незамедлительно вернуться на позиции, которые они занимали перед боем, пополнить свои ряды, привести в порядок вооружение, получить новые руководящие указания командиров и так же стремительно, как стая птиц, взвившаяся в небо, снова наброситься на врага[281].
