Александр Махнёв
Седовы. Хроника жизни семьи офицера
Анна упрекать сына не стала, она только посмотрела на него. Глаза матери сказали Егору всё. В них были слёзы, гнев, переживание, а на лице застыла маска такого отчаяния и боли, что Егор в душе сам себя высек.
– Мамочка, ты, пожалуйста, успокойся. Я неправильно поступил, уйдя в город без разрешения, честное слово, больше такого не повторится.
Мать ничего не ответила. Накормила и отправила отдыхать. А вот Наталья Ивановна не выдержала, устроила парню выволочку. Анна не слышала, она была на кухне. Сестричка брату также ничего не сказала, только тихонько спросила:
– Ну, как там в городе? Стреляли?
Егор, лёжа в постели и уже закрыв глаза, пообещал сестрёнке всё рассказать.
– Лен, завтра, хорошо, завтра всё расскажу.
Поздно вечером Анна позвонила мужу и успокоила, мол, с сыном всё в порядке, с друзьями гулял в районе. О том, что Егор был у Белого дома, она не сказала.
Два последующих дня Наталья Ивановна под завязку загрузила парня домашней работой. Он вынес на улицу и выбил все ковры и коврики, покрывала и зимнюю одежду. По команде тётки передвигал мебель, пропылесосил самые труднодоступные места в квартире. Много чего полезного сделал по дому.
Наталья Ивановна, улыбаясь, подмигивала Анне:
– Трудотерапия – главное средство в борьбе за человека.
К вечеру следующего дня парень взмолился:
– Тётя Наташа, а можно остальные дела на завтра перенести. Руки не гнутся. Я на тренировках так не уставал. Больно уж много у вас этих подушек да ковров.
Наталья Ивановна сжалилась и отпустила Егора на улицу. Отпустила, разумеется, с разрешения матери. Та была в студии, работала с учениками: обычную жизнь никто, даже такое грозное событие, как московская чрезвычайщина, не отменял.
Анна Петровна по телефону проинструктировала сына:
– И чтобы не далее пятидесяти шагов от дома был. Ты понял?
От дома не отходить, это он понял, не понял только, что такое пятьдесят шагов и почему именно пятьдесят. Ну да ладно, главное, на свободе.
На площадке (она, кстати, от дома в сорока пяти шагах была) в окружении подростков сидел Николай, его позавчерашний коллега по прогулке в центре Москвы. Парень пускал кольца сигаретного дыма, пил пиво и рассказывал о событиях, в центре которых и он оказался. Увидев Егора, Колька поднялся с бревна:
– Ну, где ты был?
Егор вместо ответа упрекнул парня:
– Ты что куришь и зачем пиво пьёшь.
А тот, выбросив банку в кусты, принялся ёрничать:
– Что курю? «Опал» курю. А пью… да чёрт его знает, бурду немецкую пью! А мы что, маменьку боимся, нам что, соску только можно?
Егор прервал:
– Кончай. Я серьёзно говорю, тренер узнает – выгонит из секции.
– Если ты не скажешь, не узнает.
Парни медленно пошли по тропинке в глубь леса.
– И что там было? Рассказывай. По радио передавали, в центре стрельба была, жертвы. А потом сказали, вроде армейскую технику из Москвы вывели. Что ты видел, расскажи?
Николай остановился. Лицо его стало серьёзным и сосредоточенным.
– Что я видел? Много чего насмотрелся. Вчера мы у Белого дома целый день тусовались, всё атаки ждали, а к вечеру наша группа в сторону МИДа пошла, собственно, народу туда много шло. Где-то около полуночи было, колонна броневиков шла по Садовому кольцу в сторону Смоленской площади. У тоннеля проход заблокирован, троллейбусы сдвинуты, но броники всё же шли, своей бронёй сдвинули баррикаду. А тут в сторону военных полетели камни, арматура, пустые бутылки, мусор и прочее. Но я видел и бутылки с горючим, пламя, народ на технику лезет. Мы далековато стояли, но видно было всё. Вдруг выстрелы. На одной БМП обзор закрыт, и башня крутится, машина взад-вперёд ёрзает. Машину подожгли. Экипаж выскочил. Что уж с бойцами сделали, не знаю. Народу много, да ещё ночь, освещение слабое. Вот так было. Мы долго там не стояли. А сегодня я узнал, троих положили. Военных вроде среди них нет. Ну а потом мы охраняли до утра здание МИДа и по домам.
Парни расстались молча. Говорить было не о чем. Егор поспешил домой, отец может подъехать.
2
Утром 21 августа техника и личный состав Московского гарнизона по приказу министра обороны были возвращены в места постоянной дислокации. Командиры частей и соединений доложили о приведении вверенных частей в исходное состояние.
Доложил о состоянии дел и подполковник Седов. Собственно, в его части в те грозные дни ничего необычного не происходило. Машины на местах, люди тоже. После 17 часов офицеры и прапорщики, не задействованные по службе, потянулись в сторону КПП. Седов также решил отправиться домой. А перед отъездом зашёл к замполиту. В кабинете Сергея Павловича столбом стоял табачный дым, на столе бутылки, нарезанная большими кусками колбаса, сало, огурцы с помидорами и хлеб. Когда дверь распахнулась, присутствующие Пал Палыч Мыльцов и два складских прапорщика, не сговариваясь, посмотрели на Андреева, мол, что же ты, тудыть твою… дверь не закрыл.
Андреев не растерялся:
– Товарищ командир, стол накрыт, прошу! Ваш тост первый.
Седов по раскрасневшимся лицам понял, что все тосты сказаны, а по злющим глазам Мыльцова видно было: по-доброму командира здесь не вспоминали.
– Я не понял, товарищ замполит, это что же за мероприятие у вас. Воинская часть не кабак, что вы себе позволяете.
Мыльцов ухмыльнулся:
– Ну, вам с Сергеевым можно, а почему нам не выпить, тем более что повод есть. Как-никак Россию отстояли, демократию защитили.
Антон понял, разговаривать с этими людьми сейчас бесполезно.
– Закругляйтесь, господа. Завтра поговорим.
Он повернулся и вышел. Домой не хотелось. И вообще куда-либо ехать, что-либо делать желания не было. Седов понял, это элементарная усталость. Зашёл в кабинет. Снял трубку телефона, набрал домашний номер. Трубку взяла Наталья Ивановна.
– Передайте Анне, я выезжаю.
Встреча с семьёй приободрила Антона Ивановича. Уже после ужина, видя родные лица, улыбки детей, он понял: дом, семья, родные и есть главный источник силы и бодрости человека. Оно и впрямь, несколько часов дома – и ты заряжен энергией. Однако он был не прав, это не часы были, это было мгновение, и это мгновение растворилось в момент с утренним звонком будильника.
Надо вновь ехать на работу.
А там его ожидали новости. В часть прибыл следователь военной прокуратуры.
– Здравствуйте, Антон Иванович. Старший лейтенант Зверев, военная прокуратура округа.
Седов кивнул, руки не подал. Его покоробило поведение старлея: встретил старшего по возрасту и званию сидя, причём сидя в кресле командира части.
– А ничего, что вы на моём рабочем месте находитесь?
Старший лейтенант, ничуть не смущаясь, ответил:
– Пока ваше. Командиры приходят и уходят, а это всего лишь стул. Я не на вашем месте, слава богу, просто на стуле сижу.
Видно было, парень упивается своей значимостью и властью. Но с кресла встал.
– У меня к вам, товарищ командир, несколько вопросов.
Зверев вновь присел к столу, теперь уже не на кресло командира, достал из объёмного портфеля папку, минуту ковырялся в ней и, вынув несколько листков, обратился к подполковнику:
– 19 августа, прибыв в гарнизон, вы подняли часть по тревоге и подготовили людей к выходу для участия в блокаде российского Белого дома. Чьё распоряжение вы выполняли? И следующий вопрос: командирам подразделений, заместителям вы заявили, что всячески поддерживаете ГКЧП. Это ваша личная позиция или вы передали подчинённым чьё-то мнение? И третье. С бывшим командиром подполковником Сергеевым в тот же день вы пьянствовали в этом кабинете, при этом хаяли президента Ельцина и правительство России. Так?
Седов сидел молча. Он с трудом сдерживал острое желание врезать в эту холёную физиономию кулаком.
Зверев напрягся, чувствовал, что переборщил. Лицо начало краснеть, руки подёргивались. Седов, видя такую реакцию, в душе похвалил себя за выдержку.
– И с чьих это слов обвинения, товарищ старший лейтенант? Вы понимаете, всё, что вы сейчас сказали, – это очень тяжёлые обвинения командиру. За это можно и ответить.
– И ответим. Вот у меня два заявления, подполковника Мыльцова, вашего заместителя, и замполита части. Что вы на это скажете?
Седов встал, всем своим видом показывая, что аудиенция завершена.
– Товарищ старший лейтенант, я вас больше не задерживаю, у меня много дел. Честь имею.
Старлей растерялся, он, видимо, не привык к такому обращению.
– Что же, мы с вами в прокуратуре теперь встретимся.
Седов уже не слушал следователя, он шёл на построение.
Несколько дней прошло в суете и заботах. Дел у командира действительно невпроворот. Он уж и забыл о старшем лейтенанте. А тут вдруг вызов к руководству. Приглашал полковник Беляев, тот самый, с кем он имел честь общаться несколько раз по телефону.
В огромном кабинете полковника Седов почувствовал себя неуютно. Не располагал к хорошему разговору этот кабинет. На то, видимо, и были рассчитаны высокие стены, обитые древесно-стружечной плитой цвета тёмного дуба, люстра, размерам которой мог позавидовать Большой театр. На стене, прямо за креслом полковника, зияла огромная светлая ниша. Видимо, в этой нише был портрет президента Союза, не успели другой разместить.
Беляев увидел взгляд Седова на пятно, улыбнулся:
– Да, вот и я иногда думаю, здесь и портрет Ленина, и Сталина размещался, Хрущёва, других руководителей. Думаю, может, портрет Жукова повесить, а?
Вопрос был риторический и задан был для того, чтобы разрядить обстановку. Ну что же, разрядил. Но комфортнее Седов себя не почувствовал.
– Садитесь, Антон Иванович. Рассказывайте, как служба идёт?
Антон сел в кресло у огромного письменного стола. Сел и сразу в нём утонул. И здесь был свой расчёт. Сел в глубокое кресло, вроде как в нём и растворился. Полковник теперь казался огромной глыбой, висящей над Седовым.
Да, это они, аппаратные штучки…
Седов постарался коротко изложить свои первые впечатления о части. И о первых шагах рассказал. Он специально именно так построил доклад. Месяц в должности, за это время многого не решить, но вот то, что стоит подправить, он увидел, о том и доложил. О заместителях не распространялся, он их не выбирал, с теми, кто поставлен, с теми и работал. Но Беляев сам затронул эту тему.
– А как вам заместители? Есть контакт?
Это была ловушка. Полковник ожидал, что Антон начнёт жаловаться.
– Товарищ полковник, замов не выбирают. Кто есть, с тем и работаю. Но, видимо, с замполитом придётся расстаться. Заместители по политчасти уходят из войск.
– Это вы верно говорите. Действительно, Андреев выводится за штат. Но должность ему мы подберём, может, и в вашей части. Посмотрим. А теперь о неприятных вещах поговорим. Прокуратура проинформировала о том, что вы планировали вывести технику в поддержку путча. Это что, действительно так?
Седов ожидал подобного вопроса и был к нему готов.
– Глупость, товарищ полковник. Я объявил в части учебную тревогу. Это моё право. Впрочем, и не только право, это моя обязанность – обучать подчинённые мне подразделения действиям в боевой обстановке. Проверив исходное состояние и готовность людей, я дал отбой тревоге. Двадцать третьего числа провёл разбор занятий. В части на днях действительно был работник прокуратуры, он мне задавал вопросы по поводу учений. Впрочем, это были не вопросы, это были сфабрикованные обвинения. Я не счёл даже возможным оправдываться. Глупость всё это и не более.
Беляев поднялся из-за стола, прошёлся по кабинету. В сторону Седова повёл рукой, дескать, сидите.
– Положим, это так, но ответить на вопросы вы всё же должны были?
Седов молчал.
– Ладно, пусть с этим прокуратура занимается. А что вы скажете по поводу хищений дизельного топлива в части? Тот же старший лейтенант возбудил уголовное дело по факту кражи двух тонн со складов.
И к этому Антон был готов. Дело в том, что накануне путча комиссия по проверке наличия горючих и смазочных материалов, назначенная им, доложила о серьёзной недостаче топлива. Формально, да, это было воровство. Однако бить в колокола он не стал. Дело в том, что начальник службы МТО обменял топливо на резину. И это была не первая бартерная операция в части. По сути, за этот обмен благодарить человека надо. Резины нет. И что, остановить движение техники? Их ли вина в том, что у него избыток дизельного топлива, а у соседей его нет. Но хищением называть подобную операцию он бы не стал.
Около часа провёл Седов в кабинете. Неприятно, что его и в пьянстве обвинили, и в грубости к подчинённым. Одним словом, облит грязью по уши. Заместители хорошо постарались. Предупреждал Сергеев: «съедят пришлого…», так и получается.
Домой Седов ехал с тяжёлыми думами. Анне не стал выворачивать душу. С детьми поговорил, к Наталье Ивановне зашёл. После их переезда та обосновалась в своей спальне, даже пианино туда затащила и кресло мужа, в нём большей частью вечера и просиживала. Но это когда дома находилась, а так больше на даче трудилась. Вот и сейчас только приехала из области, попила чай и отдыхала в любимом кресле.
– Наталья Ивановна, можно?
– Антон? Заходи, конечно. Что, врагов всех победили?
Антон улыбнулся и невесело заговорил:
– Кто их, врагов этих, видел. Все кричат: «Ату их! Лови!» А где враги, никто и не видел. А они партийные билеты попрятали, а то и выкинули, красные цвета закрасили и давай шуметь: «Даёшь демократию!» Такие вот дела, Наталья Ивановна.
– Ладно, не всё так плохо. Ты знаешь, племяш, а дачку-то я отвоевала. Оказалось, тот, кто землицей нашей интересовался, путч поддержал и уже показания даёт, так что не всё так плохо. Мне теперь её, землю эту, надо скоренько на тебя отписать. Пока другой желающий не нашёлся.
Неделя прошла спокойно, если не считать вызовы его подчинённых в прокуратуру по делу о воровстве. Но его пока не трогали.
И вот накануне выходных позвонил Кравцов.
– Антон Иванович, поговорить надо.
Лев Иванович назначил встречу на том же месте, где они уже встречались. Это был Парк имени Горького.
– Товарищ полковник, чем обязан?
Полковник был в той же тенниске и тех же светлых брюках. Он вновь напомнил Седову Меркурьева.
– Теперь я, уважаемый Антон Иванович, полковник с приставкой – «полковник запаса». Вот так! И это ещё хороший выход. В путчисты, видите ли, меня записали. За неделю после ГКЧП всю страну поделили на «наших» и «не наших». Не хочу муссировать эту тему, просто не хочу. Я почему вам позвонил? Должок перед вами есть. Ведь это я вас сюда сосватал. Знал, дурак старый, съедят нового командира, знал. Вот и съели.
Седов насторожился. Он всего ожидал, но не такого откровения от внушающего ему доверие, во всех смыслах приятного и порядочного человека. Он попытался отшутиться:
– Кто же меня съест, я несъедобный.
– Не шутки это, Антон Иванович. Прокуратура вами занялась, и довольно плотно. А что сейчас после путча скажешь? Сейчас «новый тридцать седьмой» пошёл. Однако не будем в дебри лезть. В общем, дела неприятные. Но есть выход, и я готов помочь вам, поскольку, как и говорил, сам в эту историю впутал. Смотрел ваше личное дело. Вместе с камчатскими у вас четверть века службы за плечами. Полная пенсия есть. Возраст позволяет найти новое применение своим силам. Может, вам уйти из армии? Я хотя и уволен, но управлять кадровыми делами ещё могу. Организую всё быстро, по уму. Подумайте. На этих гавриков, Мыльцова и Андреева, управу можно найти, поверьте, у этих людей рыльце в пуху. Однако кто ими заниматься будет? Да и чтобы разобраться с этим гадюшником, время нужно. Знаю одно: пока вы в части, ни Мыльцов, ни Андреев не угомонятся. Я разговаривал на днях с Беляевым, вариант с вашим уходом по собственному желанию он и предложил. Вы увольняетесь с пенсией, да ещё через военкомат в очередь на жильё встанете.
Кравцову был неприятен этот разговор, Антон чувствовал. Он слышал, что говорил полковник, слышал, но пока не понимал суть разговора. А тот продолжал:
– Антон Иванович, на раздумье времени нет. Вы посоветуйтесь с супругой и мне завтра перезвоните.
Седов действительно не понимал Кравцова. В запас? А почему? Только из-за этих дурацких претензий следователя? Так их разбить никакого труда не стоит.
Кравцов как услышал подполковника.
– Не всё так просто, Антон Иванович, поверьте. Мне кажется, выход я предложил достойный – увольнение по выслуге лет, а не с другой, тяжёлой формулировкой. И мне кажется, вы с благодарностью потом меня вспомните. Итак, жду звонка. Звоните на домашний.
Дома, на удивление, новость, которой Седов поделился с женой, обрадовала Анну Петровну.
– Мысль прекрасная! И почему ты раньше об этом не думал? Боже мой! Уже двадцать пять выслуги… Антон, и не рассуждай, пиши рапорт, с твоими руками и головой ты миллионером станешь.
Он страшно на неё обиделся. Ничего не сказав, закрылся в комнате. К ужину не вышел, лежал на кровати, повернув голову к стене.
Говорить о том, что ночь была бессонной, не стоит. Да, он не спал. И не просто не спал, он всю ночь думал: что делать дальше? Что на чаше весов? Жизнь? Но как жить? Себя вне армии он не представлял. Уйти? Это значит конец всему: карьере, будущему, в конце концов, это просто предательство, он присягу давал Родину защищать. С другой стороны, на этой чаше не только его жизнь. А семья? Дети? Он их всю свою армейскую службу видел лишь по вечерам, и то не всегда. Интересы семьи были на втором плане. Прежде всего служба, служба всегда в приоритете. А уж потом семья, просто жизнь. А правильно ли?
Антону и обидно, и больно. Четверть века отдано наиважнейшему, как он считал, делу. И вот финал: он выдавлен из привычной колеи, из привычной военной атмосферы, где всё организовано, стройно, подчинено единому руководству, вполне ему понятному. Ему сорок, он силён, крепок, обучен, организован и нынче вынужден искать в этой жизни свою нишу, осваиваться со своим новым положением – добытчика денег. Это не только обидно и больно, это ещё и смешно. Думал ли он о таком завершении карьеры? Да нет, в страшном сне такое не приснилось бы. Конечно, он понимал, служба не бесконечна и жизнь на пенсии когда-нибудь да наступит. Но так чтобы в сорок лет…
К утру решение вызрело: как бы обидно и неприятно ни было, надо увольняться.
Глава третья
1
Ритм жизни семьи Седовых дал серьёзный сбой. До увольнения в запас домашние осознавали главенство Антона Ивановича как военного человека, мужа, мужчины, отца, старшего по возрасту, в конце концов.
А нынче он оказался в ранге просто пенсионера.
Состояние мужа как никто понимала Анна. Она, спутница его военной жизни, тоже не представляла такой исход его карьеры. Чем она сейчас могла ему помочь? Конечно, не причитаниями и слезами. Сейчас мужа надо поддержать, помочь пережить сложный период, ни в коем случае не дать опустить руки, всячески показать, что он нужен, по-прежнему он главный, самый сильный, самый мужественный человек и самый любимый. А что добытчик? Все они сегодня добытчики.
Как дети восприняли увольнение отца в запас? Конечно, по-своему. Дети в психологию не вникали, у них свои дела, своя колокольня.
Уже в обед Егор потребовал прогулки в Кремль.
– Пап, ты давно обещал. И в зоопарк? Ты и туда обещал. Так что теперь не открутишься.
Елена натура тонкая, деликатная, девушка, никак. Однако и она обошлась без сюсюканий и просто порадовалась за отца:
– Папочка, наконец выспишься, за все те годы, что в части жил, выспишься.
А что, верно!
В том разговоре отметилась Наталья Ивановна:
– Антон, ничего, выживем как-нибудь, меня ещё просят учеников взять. И возьму! Деньги лишними в доме не бывают.
Анна Петровна пыталась на ногу тётке наступить, мол, что ты несёшь, однако старушка ножки спрятала под стул. Семейство взгрустнуло. Особенно Анна Петровна. Денег действительно катастрофически не хватало. Их просто не было. А тут ещё…
Выручил Егор, со свойственной молодому человеку простотой он обратился к отцу:
– Пап, у отца моего товарища, Сергея, «копейка» старая, «старым драндулетом» они её называют. Но другой нет, а ездить надо. Серёга говорит, дня не проходит, чтобы машина не ломалась. Папа, ты у нас в этом деле мастер, помоги, его отец и деньги заплатит.
О деньгах парень зря сказал. Отец глянул на него, и Егорке стало стыдно.
– Понял, папа, пошутил. Так что Серёге передать?
Так Егор и грустную тему закрыл, и, как потом оказалось, работу отцу нашёл.
Утром следующего дня Анна Петровна провожала мужа в гаражи, даже пакетик с бутербродами организовала. Антон достал старый, застиранный, но ещё живой с капитанской поры комбинезон, портфель с инструментами и ровно в восемь вышел на улицу. Николай Николаевич Предыбайло ждал.
Минут двадцать в пути, и они в гаражах. Сердечко у Антона Ивановича слегка прыгнуло.
– Показывай, Николаич, где твой «чёртов драндулет»?
С уходом отца в гаражи дома вроде ничего не произошло. Но это только казалось.
Елена позвала маму пошептаться на кухню.
– Мамочка, давно хотела с тобой посоветоваться. Знаешь, в университете загруженность не такая уж и серьёзная, я даже не ожидала, свободного времени много. Это я, собственно говоря, к чему. Поговаривают, сумму оплаты обучения увеличат вдвое, и я подумала, накладно для семьи будет. А что, если я на заочное обучение переведусь. Работать пойду, всё семье поддержка будет. Я на площадке с девочкой познакомилась, Соней звать, у неё родня в коммерческой фирме работает, вот она и говорит, мол, её мама может на работу устроить. На хорошую работу. Недалеко от нас появился рынок, новый вещевой рынок, называется «Покровский». Езды пять остановок на автобусе. Три дня обучают, консультируют, а потом вперёд, стой себе в тёплом помещении, улыбайся и коврами торгуй. Ковры хорошие из Турции завезены, Соня рассказывает, очередь за коврами. Правда, очередь и на вакансию продавца тоже есть. Как ты? Что скажешь?
Анна не была готова к такому повороту. Ещё месяц назад, когда Антон служил, и разговаривать на эту тему не стала бы, но со временем ситуация поменялась. Она посмотрела на дочь. Выросла её Еленка, красивой девушка стала, серьёзная, не капризная, понимает, что в семье происходит.
– Доченька, это серьёзный шаг. Опрометчивость не нужна. Деньги мы найдём, эта проблема вполне решаема, отец на работу устроится, я новое место подыщу, Наталья Ивановна обещала больше учеников взять. А тебе надо учиться. Выучишься, кормить нас будешь. На юристов сейчас спрос солидный. Подумай. Давай сделаем так: отец придёт, с ним поговорим.
На том и остановились. Лена ушла на занятия.
Анна Петровна, достав газету объявлений, на страничке работодателей стала внимательно искать подработку учителем рисования. Эта газета была далеко не единственной и не первой в её поисках. Но, к сожалению, требовались не учителя, требовались бухгалтера, юристы, продавцы, водители и охранники. Судя по размещённым в газетах и журналах объявлениям, страна сошла с ума: все что-то кому-то продают, а в магазинах по-прежнему пусто.
Парадокс!
Одно объявление её заинтересовало. Требовался дизайнер выставочных проектов. Чем-то подобным она в Свердловске занималась. Занималась бесплатно, муж директрисы возглавлял сбыт обувной фабрики, и она по просьбе директора оформляла фабричный стенд на нескольких местных выставках. Работа была не в тягость. Творчество, выдумка, предложение чего-то нового, что ещё не видел потребитель, её в те дни просто захватывали. И, надо сказать, получалось. Дома от тех трудов даже парочка грамот профкома фабрики осталась, ну и, конечно, эскизы стендов. Она иногда их пересматривала, видела несовершенство отдельных, знала, как подправить, но… Она пока просто учитель рисования, правда, в изостудии и здесь творить можно, однако в рабочее время больше внимания уделялось программе подготовки учащихся: рисуй яблоко, кубик, фрукты в вазе. О творчестве особо не порассуждаешь.
Дизайн – это интересно.
Анна набрала номер телефона.
– Да, да, мы ищем человека. Конечно, не с улицы, на этой должности подготовка определённая нужна, вы же это понимаете. Ну и хорошо, приходите, побеседуем, и обязательно работы свои возьмите. Адрес в объявлении. Всего доброго.
Анна Петровна записала адрес. Надо бы сходить, а вдруг…
После разговоров в семье об увольнении отца из армии и Егор понял: занятия в секции придётся прекратить, здесь всё в деньги упиралось, пусть и не очень большие, по сотне в месяц он приносил сюда, но всё же сто баксов – приличные деньги. Форма, перчатки, боксёрки, шлем, даже бинты и капа – всё стоит денег. А ему ещё год в школе прозябать. Надо думать, что делать.
Хорошо думать…
Но вернёмся к гаражам.
«Чёртов драндулет» оказался вполне приличным автомобилем. Другой вопрос, запущена «копейка» основательно. Диагностику Антон Иванович сделал быстро. Записав на бумажке Николаичу потребные на первый случай запасные части и жидкости, присел на лавочке у бокса. Предыбайло с соседом по гаражу уехал в автомагазин.
Гаражное товарищество было большим. Боксы стояли линейками, проезд между ними вполне позволял разъехаться двум машинам. Таких линеек было восемь, в ряду насчитывалось два десятка гаражей. У шлагбаума скучал охранник, ещё один, сидя на открытой площадке второго этажа бытовки, видно было издалека, что-то кричал в телефонную трубку. На цепи сидел огромный пёс, уж никак не походивший на дворнягу, но тем не менее прозванный милым именем Тузик. Псина, лениво поглядывая на гаражную суету, отдыхала.
Внешне всё пристойно, тихо и спокойно.
Но за воротами боксов кипела жизнь. Своя неповторимая, присущая только гаражным товариществам, жизнь. Причём это московское хозяйство ничем не отличалось от свердловских гаражей, где Антон частенько бывал, ремонтируя машины товарищей. Вот и сейчас, отдыхая на лавочке, он видел несколько открытых боксов. Сосед напротив, с кем Седова познакомил Николай Николаевич, не имел личного транспорта, но имел гараж, и гараж этот напоминал склад. Чего там только не было: старые двери вместе с откосами, два холодильника, мебель, железяки, плинтуса и прочее, прочее. Сам хозяин перебирал картофель, что лежал перед гаражом в четырёх мешках, и периодически просачивался сквозь хлам к подполу, куда и опускал ящики с картошкой.
Бокс слева закрыт. Предыбайло шёпотом сказал: «Алкаш там, мент бывший, отставник. Приходит каждый день с бутылкой водки, покрутится, повертится и в гараж, закроется, выпьет и спать. Проспится, опять выйдет, поболтает с соседями, если они, конечно, здесь, и опять в гараж к бутылке. Хоть бы разок пригласил. Так нет, сам пьёт и спит. А вечером, как с работы, домой. Как так жить можно? Боюсь, однажды сигарету забудет потушить и пожар. Его-то не жаль, спился человек, а соседям каково. Говорили уж с ним, жене жаловались. Да всё без толку. Такой вот сосед у меня тревожный».
Сосед справа тоже был в гараже. У него иномарка. «Вольво», подержанная машина, но Антону видно было – вылизана до блеска. Только они с Николаичем в гараж, а сосед тут как тут и с вопросами: «А вы не знаете… А можно ли…» и так далее. Предыбайло шуганул его, видимо, знал, что делает. Покрутился сосед и ушёл.
Антон встал, прошёлся вдоль линейки. Да, много людей здесь. И у каждого свои проблемы, свои дела. Все копошатся, копошатся. Удивительно, не выходной день, а людей много, и возраст не у всех пенсионный.
Послышался шум автомобиля, к боксу аккуратно подъехала машина соседа, это прибыл Николай Николаевич.
– Иваныч, взяли всё, что ты просил. Какие ещё будут указания?
– Ну, прямо уж и указания. Давай так поступим. Мне часика полтора-два под капотом надо поковыряться, а уж потом на яму закачу. Если ты в четырнадцать подойдёшь, будет вполне нормально. А там посмотрим, может, для ходовой что прикупить надо будет. Договорились?
Николай Николаевич обрадовался. Видимо, понял: за спиной мастера стоять не придётся.
– Отлично!
К вечеру Антон с ремонтом управился. Проблем было много, но все вполне решаемые, и в магазин Николаич только один раз смотался. В девять вечера техника стояла готовая к применению.
– Всё, хозяин, принимай работу. Думаю, долго теперь без капремонта ездить будешь.
Николай Николаевич был несказанно рад.
– Спасибо, друг мой, не ожидал вот так запросто увидеть в гараже великого мастера. А теперь прошу!
Пока Антон на улице доводил машину до ума, Николай успел, как говорят, «поляну накрыть».
– Прошу! Не побрезгуй, дружище…
Конечно, Антон Иванович не брезговал, всё же этот ужин он заработал! С новым знакомым они хорошо посидели. Расстались только в двенадцатом часу – сыновья за ними пришли, Егор и Серёжа.
