Александр Лонс
Профсоюз киллеров. Премия им. Ф. М. Достоевского
4. Анимэшка
Вторая встреча предстояла совсем в другом конце города. До отхода «Метеора» оставалось уже менее суток, когда я доехал до Приморской, вышел на набережную речки Смоленки и неторопливо пошел в сторону залива навстречу ветру. В восемнадцатом веке реку звали «Мякуша», но в первой половине девятнадцатого ее стали именовать Глухой или Черной речкой. Тогда, для ликвидации одноименности с другой Черной речкой, река была наречена Смоленской, по находящемуся рядом Смоленскому кладбищу, а уже позже она приобрела свое нынешнее название. Потом, при советской власти, прорыли прямой канал, который изменил направление русла реки. После этого она стала втекать непосредственно в залив, тогда как раньше впадала в Малую Неву.
Как я уже говорил, реки, набережные и морской воздух всегда помогали мне восстановить душевное равновесие. В свое время где-то прочитал, что перед отбытием туда, откуда есть возможность не вернуться, нужно завершить все дела. Вернее, те дела, что еще незакончены, даже если что-то мешает довести их до конца. Нельзя уходить, бросая незавершенные начинания. У меня было такое дело. Вернее, не дело даже, а просто некая недомолвка, недосказанность, которая иногда давила в воспоминаниях и ныла, словно старый перелом к перемене погоды. Невозвращенный долг.
Оставалось встретиться еще с одной знакомой женщиной. Точнее – с очаровательной девушкой. Посмотрим, совпадет ли мое сегодняшнее мнение с прежними воспоминаниями об этом человеке: как правило, не ошибаюсь, но мало ли что бывает…
Когда-то мы нехорошо расстались. Мой уход выглядел плохо и как-то непорядочно. Вроде бы и упрекнуть себя не в чем, но все-таки сохранялось ощущение невозвращенного долга, оставался некий комплекс вины с моей стороны. Вообще-то знакомство с этой девушкой ничего для меня не значило в личном плане, но хотелось ясности и душевного спокойствия.
В результате, я не ждал для себя ничего хорошего, когда звонил в дверь.
Наконец открыли. Не было никаких вопросов. Никаких «кто там?» или «а вам кого?», меня будто ждали. В отличие от моей знакомой, так удачно направившей меня в предстоящий пансионат, Эля была совсем другой личностью. Можно сказать – прямо противоположной. Вот она. Глазищи как у японской анимэшки. Кукольное лицо, вполне обаятельное и привлекательное, но какое-то жесткое. Короткие белые волосы торчали в разные стороны, будто ежик-альбинос свернулся на этой симпатичной головке. Высокий лоб, брови белесого цвета, большие холодные льдисто-голубые глаза, вздернутый носик, маленький, никогда не улыбающийся рот. Все на месте. Рост – чуть больше полутора метров. Общую картину дополняли: оранжевая футболка, черные, плотно облегающие штаны, пестрые борцовки. На голове повязка синоби – значит, воин. Боевой куртки нет – скорее всего, гэнин. Огромный меч за спиной подтверждал мои мысли. Подлинный, или бутафория? Похож на настоящий. Интересно, а гэнин имеет право ношения меча? Я не знал. Знать бы еще, кто ее сэнсей. Хотя, какая разница? Видимо, сейчас у моей знакомой наступил «японский период». Впрочем, все было взаправду, как у больших, и если бы я не знал, что умеет эта «куколка», то ни за что не поверил бы глазам.
– Это ты? – задала она вполне предсказуемый риторический вопрос. – И что ты о себе сейчас думаешь?
– Если честно, то ничего хорошего не думаю. А ты выглядишь просто отпадно. Мало того, что смотришься ничуть не старше, по-моему, еще и похорошела.
– Я знаю, – скучным голосом ответила она. – Заходи.
Внешне девушка не изменилось. На вид – лет девятнадцать-двадцать, а то и меньше. Обычная ультрамодная девочка в прекрасной физической форме и со всякими крутыми увлечениями и заморочками. Она постоянно отыскивала или изобретала какие-то изысканные кулинарные рецепты, хотя еду для нее самой и ее неожиданных гостей-друзей привозили из ресторана. Частью ее существования являлись китайские и японские единоборства, дизайнерская работа фрилансера, и квартира, в которой Эля была прописана одна – хронические гости не в счет. Время от времени она все переделывала в своем обиталище, полностью меняя интерьер вместе со всем содержимым. Но при ближайшем и пристальном рассмотрении вылезали всякие неправильности и пугающие странности, заставляющие заподозрить, что с девушкой явно что-то не так. Эля никогда не уходила далеко от своего жилища. Максимум куда она выбиралась – это на набережную, к банкомату и по магазинчикам, что располагались в цокольных этажах подведомственных ей домов. Эля никогда не нуждалась в деньгах, но при этом никуда не выезжала, не бывала в супермаркетах и на распродажах. Все необходимое заказывалось по Интернету и потом доставлялось курьерами на дом. В настоящий момент ее работа состояла в двух несвязанных направлениях: обработке фотографий детей из детских садиков и рисовании многочисленных комиксов порнографического содержания. Еще ей капали постоянные проценты от какого-то фонда, оставленного в наследство небедной бабушкой. Будучи хорошим художником и талантливым дизайнером, всю стену набережной и некоторые стены домов на своей территории она расписала впечатляющими граффити, что никогда не нравилось официальным городским властям. Однако смыть и счистить рисунки не удавалось никому – настенная роспись неизменно восстанавливалась на следующее же утро. У Эли не было автомобиля, и это притом, что раньше она очень увлекалась всяческими личными транспортами и постоянно где-то с кем-то разъезжала. Но самое главное – последние годы она совсем не менялась. Абсолютно. На вид оставалась все такой же молоденькой восемнадцатилетней девушкой, хотя, по моим скромным подсчетам, ей должно было бы быть лет двадцать семь – двадцать восемь. Я смотрел на нее, как наивная провинциальная бабка на политика, обещавшего всем европейские пенсии и бесплатные квартиры в Москве. Моя знакомая ничуть не повзрослела за минувшие годы – время оказалось не властно над ее красотой. Эля провела меня в гостиную, попросила подождать и убежала в другую комнату – переодеваться.
Через пару минут хлопнула входная дверь: кого-то Эля выпроводила так, чтобы мы не встретились. Ну и что? У каждого свои тайны, а уж эта моя знакомая просто лопалась от разных тайн и всяческих чудес.
Сразу же полезли воспоминания.
С Элей мы познакомились на каком-то развеселом интернетовском блоге. Каким-то образом она прочитала мое очередное псевдолитературное творение, после чего с возмущением сообщила, что я имею наглость писать о вещах совершенно незнакомых и неизвестных. Я возразил, возник небольшой спор, перешедший в длинную переписку, но я почему-то не решился взять у нее телефон, а просто оставил свой, сказав, что было бы приятно услышать ее голос вживую. И она позвонила, сообщив тем самым номер своего мобильника. Позже мы долго перезванивались и переписывались, но вначале я вовсе не был уверен, что мы с виртуальной подругой когда-нибудь встретимся в реале. А как-то позже, уже будучи по делам в Петербурге, я вдруг взял и позвонил ей, мы все-таки встретились.
Характер у Эли был, что называется, сложный. Вначале она считалась просто странной вздорной девчонкой. Была вся такая внезапная и такая неправильная, что хоть караул кричи. Гот, кибер-гот, панк, кибер-панк, трешер, трансер, клаббер – нужное вспомнить и подчеркнуть в зависимости от момента жизненного пути. Одевалась так, что соседские бабушки пребывали в постоянном эмоциональном шоке, а практически все ближайшее мужское население исходило слюной от слишком высокой сексуальности объекта. Иногда ею интересовался местный участковый, почему-то подозревавший, что она занимается какой-то формой проституции. А ей было не до того. «Боже, что ж я мальчиком-то не родилась!» – говорила она тогда. Ну, не родилась вот. Эля родилась девочкой, причем девочкой хорошенькой, с нормальным самоопределением и вполне традиционной ориентацией. В детстве с мальчишками играла в футбол, потом ходила на бокс, потом мальчикам вытирала сопли, слушая о первых их победах и разочарованиях. В общем, не девушка, а друг. Друг и все тут. И сама она не могла себе представить, что с мальчиками можно делать что-то еще, кроме как драться, слушать сопливые исповеди и пить пиво. В итоге как-то раз взяли ее с собой «по бабам»… А самое интересное, что Эля всегда была непрошибаемой натуралкой. И, несмотря на практически вынужденный богатый опыт, начала она спать с друзьями, которые это воспринимали, как явление само собой разумеющееся. Просто еще один такой метод утешения. В итоге нашла она себе какого-то постоянного, но не шибко умного и не очень порядочного друга-парня, который вел себя, как последняя свинья. Был у нее такой мальчик, этакая кавайная няка. Темными романтическими ночами, при свечах, они сидели в обнимку и вслух мечтали купить участок невспаханной земли в Нечерноземье, построить миленький домик с подвальным гаражом, а вокруг устроить садик с альпийскими горками и буржуазным бассейном. Долго обсуждали, какие купят машины, как назовут детей и в каком стиле оформят детскую. Но тут он, ее парень, сука такая, позарился на подругу, у которой сиськи оказались больше всего-то на один размер. И все – мечты пошли прахом – предательства Эля не простила. В результате, она «ушла в отрыв»: то старалась поймать все, что движется, и затрахать до потери пульса, то пойти на Дворцовый мост и пафосно утопиться в Неве. Правда, природное благоразумие всегда брало верх, и, если бы с ней ничего не случилось, стала бы она профессиональной шлюхой, или наоборот – вышла бы за кого-нибудь замуж. Счастливо жила бы с этим мужем, завела бы ребеночка и все такое в том же духе. А ее возможный муж либо спился бы и стал распускать кулаки, либо нашел себе помоложе, либо к тридцати годам сделался бы скучным, пузатым и лысым мудаком. Впрочем – одно не исключало другого. Обычная, кстати, сказать, история. Но все вышло не так. То есть, совсем не так. До того не так, что теперь я часто задавался себе вопросом: можно ли вообще Элю считать человеком?
Как-то раз, вскоре после разрыва со своим любимым, Эля забрела на набережную. К тому моменту она перепробовала уже все – и беспорядочный секс с кем попало, и наркотики, и просто банальные пьянки. За плечами оставалась бурная юность, дизайнерская школа, занудная работа в каком-то таблоиде и два курса дневного отделения. Из университета ее отчислили, с работы выгнали, и жизнь казалась потерянной, впору топиться. Села она на гранитную ступеньку и предалась невеселым своим думам. И тут вдруг услышала со стороны чей-то беззвучный плач. Пошла она в том направлении и встретила некую старую женщину. Та смотрела на воду с таким видом, будто сама собиралась броситься в речку. Эля подошла, проявила сочувствие, и они разговорились. Старуха рассказала, как столетиями хранила то Место, как потом там построили город, как изменили русло, спрямили реку и сделали набережную. Прежнее место исчезло. Эля узнала о хранителях, о вызове хранителя, и сначала решила, что старуха просто сумасшедшая. Но когда Эле показали несколько эффектных приемов, она поверила. Нельзя было не поверить. Жизнь не представляла тогда для нее никакой ценности, и она согласилась стать Хранительницей, со всеми вытекающими из этого последствиями. Тогда-то и началась ее новое существование, полное боли, особой радости и суровых переживаний. Эля сделала выбор, и теперь должна была достойно идти своим путем, не глядя на препятствия. С тех пор она постоянно находилась здесь. Ее территория включала в себя солидный кусок набережной, участок земли со всем, что на нем находилось и несколько новых высоких домов. Уходить она не могла, зато была там полной хозяйкой и делала, что хотела. Тогда же она выбрала квартирку в подвластном ей доме и попросила хозяина уступить. Тот молча уступил, даже все документы на Элю оформил.
Так вот, лет пять назад, в тот же год, что и эпизод с «Томминокерами» на Кадашевской набережной, был я в Санкт-Петербурге, и захотелось мне посидеть вечером на Морской набережной. Помню, как я тогда сидел на гранитных ступенях, смотрел на темнеющее небо, черную воду и сверкающие огни Кронштадта. У края воды небольшие грязные волны накатывались на берег, повсюду валялся прошлогодний камыш и битый кирпич. Сзади возвышалась гранитная стена набережной, талантливо расписанная неизвестными граффитистами. Постепенно наступила настоящая ночь. Ветер ненадолго стих, время таяло незаметно, и пока я решал – уходить или посидеть еще, как откуда-то из темноты появилось несколько странных личностей. Небольшая толпа созданий, по внешнему обличью напоминавших инфернальных тварей голливудских ужастиков. Компания смахивала на персонажей фильма о восставших из Ада. Семь фигур. Два тощих и длинных типа: один – с частично железной мордой, а другой – с разрезанным от уха и до уха ртом и глазами дохлой рыбы. Голубоватая, обнаженная ниже пояса девушка с черными зубами наружу и дыркой в гортани, еще какой-то субъект с оскалом черепа, а его голая лысая подруга красовалась фигурой модели и непроницаемыми стеклами вместо глаз. Еще там же топтался некий персонаж похожий на плохо сделанный гибрид человека и кошки, а рядом с ним некто, напоминающий монстра из космоса, каким его изобразили бы в фантастическом кино про Вавилон-5. Все эти существа, скорее всего, чего-то ожидали. Они тихо окружили меня и молча разглядывали. Деваться мне было уже некуда, и тут-то вдруг вспомнилась формула вызова хранителя места, переданная мне в качестве платы за Стивена Кинга. Срывающимся от ужаса голосом я произнес нужные слова, и почти сразу позади этой пестрой компании появилась Эля.
– А ну – пошли вон отсюда! Быстро! – послышался знакомый звонкий голос из-за спин окруживших меня монстров. – Сгиньте все, это мой друг!
Вся компания как-то засуетилась, рассредоточилась и исчезла в ночи.
– Чего сидишь? Они скоро вернутся, у нас всего пять минут. Пошли ко мне?
Это была одна из моих прежних Питерских подружек, с которой я очень глупо расстался в прошлый свой приезд. У нее было много ников и имен. Эля, Elvira, Элеонора, Вира, Vita… По всем законам жанра, она должна была выкинуть меня из своей памяти и забыть еще полгода назад. Тогда девушка смотрелась лет на двадцать и выглядела точь-в-точь, как персонаж японского фэнтэзийного мультика или компьютерной игры. Одета в темный топик, черный длинный свободный пиджак с короткими рукавами, и джинсы, заправленные в кожаные сапоги какого-то темного цвета, которые заканчивались чуть ниже колен. Из каждого сапога торчала ручка кинжала. Запястья были обвязаны черными лентами, а поверх руки девушки до локтей обвивались браслетами белого металла в виде змей. Короткие белые волосы и крепкая маленькая фигурка. На шее висел темный кулон, в котором сверкал красный огонек.
– Пошли ко мне? – повторила она. – Сейчас у меня собирается очередная туса, заодно и на моих друзей посмотришь. Там прикольные кадры. Пошли! С Ретоном я договорюсь, он парень тихий и не будет нам мешать, в случае чего уйдет к своим родителям.
– Ретон, это у нас кто? – обалдело спросил я. Я никак не мог прийти в себя от всего увиденного, причем о странных созданиях, разогнанных Элей, старался даже не думать.
– Это Макс, Return, мой теперешний лавер. Он художник. Да не парься ты! Все будет о’кей!
До самого дома мы больше не разговаривали: молча поднялись по каменным ступеням, прошли до ближайшего дома и вошли в какую-то дверь…
В небольшой квартирке Эли было до невозможности душно, дымно и жарко. Пахло разнообразным парфюмом, травкой, дезодорантами и каким-то дешевым фастфудом. Время, кажется, совсем забыло, что должно сидеть в часах и вылезать оттуда в самый неподходящий момент, как ему и полагается. Оно ленилось и стало совсем мягким – как пластилин. Все давно уже разбились на парочки, но дальше простых обжиманий и петтинга дело не заходило. Я сначала вообще не понял, чей это был праздник или что, собственно, тут отмечали. Компанию знал плохо, а многие присутствующие были абсолютно незнакомы. Все молодые, от семнадцати до двадцати с чем-то, но не старше двадцати пяти. Я среди них сам себе казался глубоким старцем.
Разговоры велись самые различные:
– …готова. Особенно перед одним человечком. Однако, в последний раз, когда я предприняла такую попытку, мне прекрасно дали понять, что никто кроме меня в этом не нуждается. А еще хочу секса! Мужика, чтоб такого, знающего, с большими сильными руками, с телом, чтоб хотелось, и с рожицей симпатичной…
– …вчера был у Янки. Она мне читала свои стихи. Очень классные, очень сильные, но нужно, чтоб Янка сама их и читала, а то так я не въезжаю, а с ее слов самое то. А еще я люблю давать свой фотик друзьям. Теперь благодаря проге, восстанавливающей инфу с флешек, у меня куча домашнего порно…
– …тебя любит! Знаешь, я заметила, что он постоянно любуется твоими глазами!
– …да нет, это он следит, не пялюсь ли я на других мужиков.
– …едем в Иркутск. Несмотря на все случившееся, мы все же намерены провести запланированный ранее антиядерный лагерь «Байкальского движения» и «Байкальской экологической волны» и продолжать борьбу против превращения Сибири в ядерную помойку…
– …а я так и не решилась на них. Утверждают, что они безопасные и безвредные, но тут же услышала кучи страшных историй, как у одних девушек либидо пропадало вплоть до нуля, у других – настроение портилось и нервы расшатывались, у третьих – тошнота и головокружение нападали, у кого-то вес увеличивался… Ну, а презики, они при всей их природной мерзости, какие-то гораздо более мирные, что ли. И главное, использовала и выбросила, не надо потом по полгода ждать, пока организм в себя придет.
– …рассказывал грустные истории, а потом два часа сидел на улице и ждал, пока я к нему выйду, а я не хочу! Зануда какой-то. У меня много обид на этого человека, и слишком много отвращения!
– Эй, народ! Кто-нибудь тут в состоянии сказать хоть что-то позитивное и успокаивающее?
– …посидели потом в какой-то кафешке. Чего-то он мне начал рассказывать такое, ни хрена не понятно, мямлит что-то, блин, я чуть со скуки не сдохла. Потом еще поцеловал меня в щечку раза два и все…
– …кто хочет помочь? Кто-нить минусовку может сделать? А то у меня полный п…ц!
Если бы можно было отвлечься от немилосердного беспорядка, наполняющих квартиру молодых людей и многочисленной, поглощаемой ими еды, то интерьер смотрелся вполне приятно и стильно. Хоть и определить этот стиль сразу не удавалось. Двухкомнатная квартира на первом этаже нового многоэтажного дома. Большая гостиная, маленькая спальня и очень большая кухня. Гостиная – в бело-розовых тонах, паркетный пол частично прикрывал очень пушистый ковер, который при желании явно можно легко убрать в сторону. Вдоль стены высился огромный книжный стеллаж от пола до потолка, переполненный книгами, DVD-дисками, подборками журналов и художественными альбомами. На ковре и возле него разбросаны фиолетовые и голубые медведи и большие цветные подушки. На стенах несколько картин в мягких зеленых тонах – марины и пейзажи. Стандартное окно, из которого открывался вид на Залив. Возле стены – музыкальный центр класса «хай энд», подставки для дисков и сами диски, разбросанные в неживописном беспорядке. Большой диван цвета красного вина с несколькими подушками и коричневым клетчатым пледом. К дивану был придвинут журнальный столик с парой книг, альбомом и небольшой лампой. По периметру комнаты на красивых кованых подставках стояли черные свечи одинаковых форм и размеров, а прямо на полу – две вазы с сухими камышами.
Вторая комната представляет собой нечто среднее между спальней и кабинетом. Кровать, покрытая очень пушистым коричневым покрывалом, на журнальном столике дикое количество книг. В углу шкаф для одежды. Все окна с черными непрозрачными шторами, отчего в комнатах в любой момент можно было создать полный мрак. Часть комнаты отгорожена китайской ширмой, за которой находился мольберт и стол, заваленный разнообразными банками с кистями, карандашами, растворителями и красками. В углу – рулоны бумаги и большие папки разных форматов. Компьютер с огромным тройным монитором, большой сканер и принтер.
От безумной смеси шампанского и пива с текилой у меня быстро возникло то предательское чувство опьянения, при котором все кажется легким и доступным, а сложные проблемы безропотно отступают на третий план. Тогда-то я во весь голос и предложил всем устроить группенсекс. Но идею не поддержали, и народ сразу как-то поскучнел, заторопился и потянулся к выходу. Компания начала расходиться. Когда же опьянение стремительно прошло – трезвел я быстро, – вдруг стало невыносимо стыдно и неудобно за глупые слова. Эля, похоже, не опьянела вообще, весь вечер она пила только воду и «Cпрайт».
После того, как ушли последние гости, и мы остались одни, Эля села на пол, прислонилась к стене и сказала:
– И что теперь?
– Не знаю. А чей это день рождения? И что за компания?
– Не, это ни разу не хепибездная тусовка, это поминки.
– Что? – удивился я. В его понимании поминки должны были проходить как-то иначе, да и одеваться для подобного случая присутствующие обязаны несколько по-иному. – Как это?
– Поминки. Девять дней. Недавно нашего друга, парня убили – за идею человек погиб… ты его не знаешь. Мы не пошли к его родителям, а собрались у меня. Мне его жалко до слез. Ребята разбили лагерь где-то возле Байкала, вблизи какой-то речки. В знак протеста: туда на химзавод было решено свозить ядерные отходы или еще какую-то отраву… Как говорили, у парней были серьезные взгляды на это, справедливые… Ночью на них напали то ли бандиты, то ли скины, а может вообще подставные от властей… со стволами и битами, с собаками – стафами… и начали месить всех… как представлю этот ужас – девять человек в реанимации… а он первый пошел… первый… – Эля даже всхлипнула. – Лан, не заморачивайся, ты его все равно не знал. А мне страшно… Мне всегда казалось, что вокруг очень много отвратительных людей, но сейчас их становится все больше и больше. Ладно уж демоны, но люди же! Возможно, что я утрирую или схожу с ума, но временами мне жутко на улицу выходить. Повсюду пронизывают взгляды, наполненные ненавистью, злобой и презрением. Женщины стремятся стать стервами, мужчины – подонками. Неужели дальше только хуже будет? Не хочу. Единственный способ спастись от этого зла, это самой стать злом.
Мы немного помолчали, и, чтобы сменить тему, как-то продолжить разговор и развеять возникшую неловкость, я спросил:
– Слушай, а ты сегодня классно смотришься! Откуда у тебя такая одежда?
Эля действительно выглядела потрясающе, но уже совсем не так, как на набережной. Когда только успела? Подбритые виски, короткие белые волосы, пирсинг в носу и ушах, красные шорты, очень выгодно выделявшие соблазнительную попку, нарочито дырявые черные колготки. Ее крепенькую грудь прикрывал топ с таким вырезом, что какой-нибудь святой отец получил бы инфаркт, едва завидев подобную красоту. Ростом под метр пятьдесят, в облегающей экстравагантной одежде, она относилась к тому типу девушек, которых принято называть миниатюрными. Длинные тонкие пальцы, немножко смугловатая кожа, высокие скулы, большие выразительные глаза, вздернутый носик кнопкой, приятная улыбка маленького ротика, круглые щечки, мелодичный и звонкий голос, все это мне чрезвычайно нравилось, вновь вызывая ассоциацию с анимэшкой из японского мультика. В ее лице было что-то обманчивое детско-невинное. Картину дополняли всякие разные железочки и ремешочки удивительно гармонично вписывающиеся в общий облик. Сейчас Эля казалась еще более молодой, и я дал бы ей лет восемнадцать, от силы – двадцать. Весьма радовало и то обстоятельство, что не нужно было скрывать от девушки свой интерес к ее внешности, и я, ничуть не смущаясь, кидал нескромные взгляды на объект своего внимания.
– А, это… я сама соорудила, плюс наследство. Бабушка моя, покойница – большое спасибо ей, удивительной бережливости была человек. Даже срезала застежки-подвязки для чулок со старых корсажей для последующего сохранения. Носили такие предметы раньше женщины. Всего-то лет сто назад. Эластин еще не изобрели, потому все белье было вообще непонятного вида и формы, либо – резиновое напрочь. Зато теперь я пришила эти застежки к своим любимым красным панталонам – тоже наследие – и получилось, весьма зашибись. Чулки тоже есть того времени, серый плотный капрон с геометрическим рисунком, но, блин, ходить в капроне, я не собираюсь даже ради фрикского облика. Такой вот прикол.
Она согнула свою красивую ножку и оперлась подбородком на круглую коленку. Эля смотрела снизу вверх в мои глаза и чего-то ждала. Эта девушка могла бы считаться экзальтированной особой, но на самом деле ее характер был выдержан и устойчив. Тем не менее, одевалась она экстремально. Во всяком случае, в данный момент напоминала порочного демона с лицом ангела.
– А твоя идея насчет групповухи сработала! – продолжила Эля, не дождавшись от меня ничего вразумительного. – Всех как волной смыло, бегом по домам, онанировать и спать. Прям как дети малые, честное слово! Ты же этого хотел, да? Признавайся!
– Да, примерно такого эффекта и добивался. Но не совсем. Теперь жутко стыдно от этих моих слов.
Я не знал, куда себя деть, поэтому избегал смотреть ей в глаза. Глазищи у Эли были большие, черные, и в них плясали целые толпы маленьких чертиков.
– Вначале я думал, что мы пойдем к тебе. Ну помнишь, где мы встречались раньше?
– Туда мне уже нельзя, ты разве не знаешь? – Эля закурила и пустила в его сторону струйку дыма из сложенных трубочкой губ. – Теперь я живу здесь, а там много родственников и много родителей, а еще сестра с кошкой.
– Я почему-то забыл, – ответил я, – ведь последний раз мы были у тебя дома, и нам никто не мешал.
– Тогда все уезжали на дачу. Но, как ты помнишь, у нас тогда ничего не вышло – ты сбежал. А сейчас я упросила Макса свалить куда-нибудь до утра.
– А «до утра» – это как?
– Не парься, – Эля рассмеялась, – я сама ему позвоню, когда мы закончим. У тебя с собой, или опять в магаз бежать?
Прошлый раз я сослался на отсутствие презервативов и незнание местной географии, а пока Эля ходила в ближайший магазин, позорно ускользнул. После такого случая, по всем законам жанра, Эля должна была возненавидеть меня лютой ненавистью, но почему-то этого не произошло, и вот опять мы оказались в квартире одни. Но уже в другой квартире.
Наконец я задал тот самый вопрос, который всю ночь мучил и вертелся в голове, но спросить было или некогда, или лень, или просто не хотелось.
– Слушай, ты же хранитель этого места? Хранительница, да? А те Сенобайты4 на набережной… что за публика? Что там было-то?
– Ну, да, хранительница, – как-то неохотно сказала Эля. – Ты же сам меня вызвал, когда тебя окружили городские демоны. А кто тебя научил? Насовсем от них избавиться я не могу, отогнать только, или вот старого друга спасти.
– Демоны, значит… Ага, – тихо пробормотал я с сомнением. Для чего демоны в нашем мире? Откуда? Если есть демоны, значит, они для чего-то нужны. – Это какие такие демоны? Демоны прошлого внезапно врываются в новую жизнь? А что они от меня хотели? – спросил я громко.
– Демоны – они демоны и есть, кто ж еще? И почему это – прошлого? – удивилась она, – вполне себе настоящего. Демоны вовсе не обязательно должны выглядеть как рогатые и накаченные культуристы-переростки. Кушать они хотели. Ням-ням. Им же надо чем-то питаться, а ты показался им вполне подходящей добычей. Не веришь? Тогда иди назад, сядь на ступеньки и еще там посиди. Убедишься. В обычном мире, знаешь ли, вполне рядом живут необычные, а подчас ужасные создания, но не всегда получается познакомиться с ними и окунуться в их темный мир.
– Везет мне! Как попаду на Васильевский, так вечно со мной всякие истории случаются. То мосты разведут, а я не успеваю, то вот какие-то типы из темного мира пристают…
– Это уже не Васильевский, это – Голодай.
– Что? Голодай?
– Да, это – остров Голодай, или остров Декабристов, мы на другой стороне Смоленки. В XVIII веке на острове, расположенном севернее Васильевского, некий английский врач, Томас Холидей, купил участок земли и построил свою фабрику. Рядом поселились в бараках и землянках рабочие, согнанные для строительства города. Холидей, хоть и был врачом, не особо сильно заботился о состоянии здоровья своих сотрудников: труд на фабрике был очень тяжелым, а платили настолько плохо, что рабочие голодали постоянно. По тем временам совершенно естественно, что остров получил имя хозяина столь крупных земельных владений – «Холидей». Но, видимо, рабочим недосуг было вникать в тонкости произношения английского языка, и они, с присущим нашему народу оптимизмом, стали именовать остров «Голодай». Сие название продержалось двести лет, пока власть не захватили большевики. По понятным причинам везучие питерские пролетарии не захотели жить на острове с таким приятным именем. Тут, как всегда в таких случаях, очень кстати, кем-то была подкинута гипотеза, что на этом острове захоронены тела пятерых повешенных декабристов. В двадцать шестом году, в год столетия казни, Голодай переименовали в «Остров Декабристов», и был установлен гранитный обелиск. Только нет там никаких декабристов, да и не было никогда… Все это знают, но и возвращать острову его историческое название тоже что-то не хочется никому. Вот.
– Откуда ты все знаешь?
– Да не все я знаю… так, нахваталась кое-чего.
– Ты же – хранительница… – снова зачарованно повторил я.
– Да. И что теперь? – спросила Эля.
– Ничего… просто хотел узнать. Вот если бы они… эти демоны… меня все-таки съели, они что, сожрали бы мясо и оставили обглоданный скелет? Или разорвали бы на мелкие кусочки?
– Ага, щаз! Нужно им твое мясо! Они бы съели твое сознание, твою душу, и оставили бы полного идиота, пускающего слюни и писающего в штаны. Или просто труп, это уж как повезет!
Меня всего передернуло.
– Но как..? – продолжал я свои расспросы. – Ты же… ну, когда мы встречались в прошлый раз… у тебя, на Лиговке… ты же была обычной девушкой. И не здесь…
– Теперь мы тоже у меня. Я здесь живу, это – моя квартира, мой дом, хоть я и не обычная девушка. Ты все еще не понял, да?
– А как такое возможно?
– Приняла эстафету. Получила кое-что. Хочешь знать, как? Водички мне сначала принеси… ага, спасибо. Просто все, до омерзения. Я тогда совсем молодая и глупая была, даром, что всего полгода прошло: здесь у моего времени свои законы. Я жила беззаботно и беспечно. Правда, это не мешало мне гулять вечера напролет на нашем проспекте. Был там у нас такой пятачок на пешеходке, несколько кафешек, в которых тусовались разные компании. Мое дело было только выбрать, куда присоединиться. В тот вечер притопала я рано, ни в одном кафе знакомых еще не было, и болталась из одного кабака в другой. Захожу в «Пиноккио» – это своего рода мозаика итальянской жизни – и тут выходит один мой знакомый. Даже не знакомый, просто были как-то в одной компании. Удивительно, но я совсем не помню, как он тогда был одет, но самое главное – пронзительно голубые глаза. Они у него менялись в зависимости от одежды – смешно, но если джемпер темный, то и глаза становились темнее. Выбежала сразу за ним, а его нет нигде. Эх, и расстроилась же я тогда, для меня ведь никогда не было проблемой самой подойти и познакомиться, если человек понравился. Только где его искать-то? Как в воду канул. Да и не узнала бы я его со спины, а одежду не запомнила. В памяти остались только глаза. Пошла бродить тогда по другим точкам, опять никого. Наконец нашла я его в одном баре с какой-то мымрой. Так он на меня даже смотреть не стал, а когда я подошла и заговорила, такое мне сказал… прямо в душу насрал. Что делать? Вечер, расстройство одно, хорошо помню тогдашние свои ощущения. Полный минор. Вот и забрела сюда, на набережную. Села вот так же на ступеньке и сижу, на судьбу жалуюсь. Вдруг слышу, будто плачет кто-то, даже не слышу, а чувствую. Ну, не могу я это тебе объяснить, все равно ведь не поймешь. Ну и вот пошла я по этому голосу и вижу, сидит такая старуха на берегу… нет, не старуха даже, а именно что старая женщина. Смотрит на воду, будто топиться собирается. Я испугалась, подошла к ней, прониклась, сочувствие проявила… Вот она и рассказала мне про себя, про то, как столетиями хранила Это Место, и как теперь тут город вырос, прежнего места не осталось, берег изменили, реку спрямили и в камень заделали. Разговорились мы. Ну, там еще много чего я тогда узнала. Про хранителей, про вызов хранителя, про все дела. Сначала я подумала – бредит бабка, кукухой поехала. Но она мне показала несколько приколов, я и поверила. Я ж свеженькая была, не обдолбанная и не укуренная, но крышу снесло с таким же успехом… Делать мне тогда было нечего, из универа меня уже отчислили, с другом своим я расплевалась, новое знакомство обломилось, и жизнь мне казалась пустой и ненужной. А тут – такие интересности! Хранительница потом мне передала все и ушла. Вот так я и стала новой хранительницей вместо нее, с тех пор и живу здесь. Этот дом, часть берега и кусок набережной в устье Смоленки – полгода уже как моя территория. Мое место. Уходить далеко не могу, зато тут я хозяйка и делаю что хочу. Я тогда выбрала самую маленькую квартирку в этом доме, чтоб поближе к набережной и к земле. Какой-то дядечка ее купил – весь крутой из себя, на «Мерсе» приезжал, важный такой. Ну, я его и попросила, уступи, мол, квартирку бедной девушке. Уступил, куда бы он делся – я же на своем месте. Все документы на меня оформил, еще и спасибо сказал. Такая вот, понимаешь, суровая правда истины.