Александр Леонидович Миронов
Ультрафен. Книга 1
– Да, Игорь Васильевич, обваренный.
– Так-с, так-с. Ну что же, кое-что уже можно сказать вполне определенно… Так вот, человек умер не от ожогов и не от перегрева организма.
– То есть? Отчего же? – Анатолий удивленно вскинул на доктора глаза.
– От инфаркта миокарда. У него была ишемия.
– Вот как! А вы не могли ошибиться?
– Ну-у, Анатолий Максимович… – с плохо скрываемой обидой произнес Бердюгин. – Чтобы у вас не было никаких сомнений на этот счет, мы вам представим официальное заключение. И как только вы установите личность потерпевшего, вы установите и то, что он состоял на учёте у терапевта именно по этому виду заболевания.
– Сколько ему было лет?
– Пятьдесят три-четыре.
– А может, он от сильного алкогольного опьянения скончался? Он ведь из медвытрезвителя?
– Хм. Анатолий Максимович, ещё не зная лабораторных анализов, могу с уверенностью сказать – покойный не был пьян.
Феоктистов ещё больше удивился и дёрнул уголком губ, невольно подражая своему начальнику, причмокнул; дурная привычка, как наследственность.
– Ой-е-ёй!.. Вот это уха из петуха…
– Да-с, молодой человек. Но подождем анализы.
Бердюгин взял ручку и стал что-то записывать в журнале. Феоктистов сидел какое-то время неподвижно, усваивая информацию. Потом потянулся к телефону.
– Разрешите, Игорь Николаевич?
Тот кивнул: пожалуйста…
Анатолий набрал номер. Послышались гудки: занято. Вновь набрал. И вновь занято. Он посидел какое-то время, слегка наклонившись над телефоном. Лицо его было задумчивым и сосредоточенным. Спросил:
– Из прокуратуры никто не приезжал?
– Зачем? Они ждут заключения. Это вам не сидится.
Следователь вновь набрал номер телефона. Послышался знакомый голос.
– Алле, Гоша. Это Феоктистов… Слушай, я просил тебя взять с патруля объяснительные… Так вот, попроси их написать полный отчёт по этому задержанию, притом самым подробнейшим образом: часы, минута, а так же о чём говорили с задержанным, и что он им говорил. Так. И мне самому с ними хотелось бы поговорить… Я?.. Да где-нибудь через полчаса, час. Они когда меняются?.. В двадцать. Они рядом? Так дай им трубку… Кто?.. А, Васьков. Слушай, Сергей, ответь мне пока на один вопрос: во сколько вы подняли отдыхающего в сквере?.. В 9.10 обнаружили. В 9.27 отправили. Хм… – (“А, эти олухи, что мне написали?!.”) – Ну и ещё один вопрос на засыпку. Он сильно был пьян? От него пахло?.. Не знаешь, не нюхал… Бутылку “солнцедара” залудил. Ну-ну… Ну что же, скоро узнаешь, и нюх у тебя и твоего напарника прорежется. Напишите мне объяснительные самым подробнейшим образом и ждите меня. Я заеду, – положил трубку. – Идиоты!
Феоктистов посидел, обдумывая дальнейшие свои действия.
Молчание прервал Бердюгин, до этого искоса наблюдавший за ним.
– Анатолий Максимович, вы верите в то, что в человеке есть душа? Я имею в виду не абстрактное и не религиозное её понимание и толкование, а как субстанцию? – он с насмешливым прищуром посмотрел на собеседника.
– Да как-то не задумывался. А что?
– Я в молодые годы тоже не задумывался, хотя в институте и начал почитывать кое-какую литературу по этому вопросу: Платона, Шеллинга, Шредингера… Но больше наших, отечественных ученых-философов: Вернадского, Бехтерева, Мечникова, Циолковского. У многих ученых-теоретиков есть утверждение, что человек состоит из двух субстанций: биологической и духовной. А недавно промелькнуло сообщение, что ученые Гарвардского университета смогли установить – путём взвешивания умирающего человека и умершего, – что его вес уменьшается до шести грамм. По их утверждению, душа человека весит именно столько.
– И что, это дает основание верить в её существование?
– Ну, если это не связано с погоней за сенсацией, то возможно. Я же, – он доверительно и мягко улыбнулся, – исхожу только из своих наблюдений.
– То есть… Вы тоже покойников взвешиваете?
– Нет. У меня другое… – Игорь Васильевич посерьёзнел.
– Что же? Или вы хотите сказать, что там за стенкой, – Анатолий показал большим пальцем левого кулака на стену, – у этого трупа душа расхаживает по моргу?..
– Вы не допускаете подобного?
– Хм… – Феоктистов посмотрел на собеседника недоверчиво, со скрытой подозрительностью на вменяемость. Он даже незаметно поёжился, почувствовав себя неуютно в морге.
Бердюгин засмеялся, поняв его состояние.
– Успокойтесь, Анатолий Максимович. Я нормальный человек и в здравом уме. Я ведь хирург-травматолог и патологоанатом по совместительству.
– Я знаю. Хирург и большой сторонник доктора Илизарова.
– Вот видите, – опять засмеялся Игорь Васильевич. – Не так уж я безнадёжен. А если учесть, что я у Илизарова кое-чему и научился. Это вы можете наблюдать в отделении травматологии…
– Вертолетчики не в гипсе, а с металлической арматурой?
– Да. …то шансы мои повышаются? – Анатолий, улыбнувшись, кивнул. – Однако вашему сотруднику я на спицы челюсть сажать не стал. Предоставил другому хирургу из отделения поработать – сшить. Придётся Мизинцеву через соломинку питаться, бульончиком, чайком, молочком.
– Не повезло парню. Они там, в пару сами поперекалечились.
– Хм. Не знаю, не знаю, что у них там было… Однако, как надо биться головой о цементный или кафельный пол, чтобы самому себе сделать из лица отбивную котлету?
– У него что, кроме челюсти еще есть какие-то повреждения?
– Да на нём лица нет! На теле кровоподтёки. Такое может быть только после жесточайших побоев.
– Игорь Васильевич, вы мне сегодня одно интереснее другого преподносите.
– А вы сходите к нему. Посмотрите на его лицо и попросите раздеться.
– Хорошо, непременно. Только, мне кажется, что вы ещё хотели мне что-то рассказать?
– Ну, если вас интересуют вопросы духовной субстанции, то можем продолжить.
– Пока есть время, пожалуйста.
– А вы не усмехайтесь так недоверчиво. Если вы не побоитесь, то я вам могу предоставить случай в этом убедиться. – Бердюгин выжидающе с насмешкой посмотрел на Анатолия. – Ну, так как? Хотите увидеть то, что отвергают материалисты? Или побоитесь?
– Да нет, почему же… Я с удовольствием.
– Не бледнейте, это не страшно. Даже, наоборот, забавно.
– Я готов, Игорь Васильевич.
– В таком случае, Анатолий Максимович, я хочу взять с вас слово.
– Слово? Какое слово?..
– А такое… Слово чести. Слово офицера. Слово на то, что вы сейчас увидите и узнаете – будите хранить в строжайшей тайне! И до тех пор, пока я вам не разрешу её открыть. – Бердюгин поднялся.
– Хорошо, Игорь Васильевич. В моём слове можете не сомневаться. Я его вам даю. – Феоктистов тоже встал и, едва не по-пионерски, вскинул руку, скорее в шутку, ещё недостаточно серьёзно воспринимая слова Бердюгина.
Доктор, видимо понимая его, заходил по кабинету, пускаясь в объяснения.
– Я, почему к этому так обстоятельно отношусь, Анатолий Максимович? Эта моя научная разработка, ещё не во всем совершенная, требующая ряд модернизаций и испытаний. Я даже моих коллег к сему предмету не подключаю.
– А меня, почему решили посвятить?
– Вас?.. – Бердюгин приостановился и загадочно улыбнулся. – Есть “почему”. Но об этом позже. Есть у меня одна мысль… – он прошёл к сейфу, к невысокому белому ящику, стоявшему в дальнем углу за стеклянным шкафом.
Бердюгин открыл его и достал один за другим два чёрных футляра: один – от бинокля, другой – продолговатый, похожий на студенческий тубус, длиной сантиметров шестьдесят. Бинокль повесил на плечо, а цилиндр подал Феоктистову.
– Берите и пойдёмте. Только осторожно, не выроните.
Закрыл сейф, и направились из кабинета.
Они вошли в траурный зал, где стояла справа тумба, обитая красным, уже потертым бархатом, – место для гробов и оплакивания усопших. Вдоль стен – ряд стульев и спаренных кресел. Прямо и слева две широкие двухстворчатые двери: секционная и холодильник. За дверью секционной был маленький коридорчик, в котором стояла кушетка, застеленная простыней. Бердюгин положил на неё футляр бинокля и закрыл за собой двери коридора на ключ.
Вернулся. Принял от Анатолия тубус, положил его на кушетку. И стал по очереди раскрывать футляры. Из футляра бинокля на простынь легла одна половинка от бинокля ночного видения. Затем из тубуса Бербюгин извлёк черный, обклеенный дерматином, цилиндр, у которого с обеих сторон были стекла и с одного края – защелки, крепления для монтажа. К цилиндру подведены два проводка с небольшим разъемом.
Доктор снял с окуляра бинокля заглушку и прикрепил к нему трубу при помощи четырех защёлок. Из футляра бинокля, из его второго отсека, достал четыре цилиндрических батарейки, стянутых синей изолентой, и положил их в карман своего халата. Собранный прибор подал Феоктистову.
Анатолий принял, с интересом и осторожностью стал осматривать его, покачивать на руках, как бы взвешивая: прибор был лёгок вопреки ожиданиям.
И молчание Бердюгина, даже какое-то торжественное, сосредоточенное, чёткость в движениях при сборке прибора, и не обычная обстановка, и помещение, в котором должно произойти нечто загадочное, – все это на Анатолия действовало возбуждающе. И в то же время заставляло подчиняться, не задавать лишних вопросов, ходить и двигаться с величайшей осторожностью, задерживая в себе дыхание.
И он действительно готов был не дышать, словно боялся вспугнуть тишину, в которой где-то существуют души умерших. Сказки, рассказанные Бердюгиным, однако отложившиеся в подсознании, и эта часть мозга, может быть, в его десятитысячной дольке, в нейроне, даже, может быть, в каком-нибудь дендрите или в эффекторном нервном окончании, диктовали ему свою волю, вопреки, казалось, здравому смыслу.
Они вошли в саму секционную. В помещении было темно. И эта темнота ещё более усилила напряжение, даже, пожалуй, мистический страх. Анатолию стало немного жутковато, по спине пробежали холодные мурашки.
Бердюгин же действовал по-хозяйски быстро, прошёл куда-то вглубь помещения и включил в углу над стеклянным столиком бра, висевшую на стене. Теперь секционная была тускло освещена. Небольшая глухая высокая комната без окон, стены от пола до потолка облицованы белой кафельной плиткой. В центре стоял операционный стол, на котором лежал покойный. Над столом висел большой светильник из пяти-шести ламп.
– Анатолий Максимович, – негромко позвал Бердюгин.
Феоктистов подошёл. Доктор забрал у него прибор.
– Пока посидите, – показал на один из двух стульев, стоящих у столика.
Феоктистов сел. Другой стул Бердюгин взял, развернул и сел на него верхом. Достал из кармана маленький разъем с проводками от батареек, соединил его с разъёмом прибора. Затем локти поставил на спинку стула и приложил прибор к глазу, как подзорную трубу. Какое-то время наводил резкость, вращая окуляр бинокля. Щелкнул тумблерком на приборе и замер.
Замер и Феоктистов, глядя то на Игоря Васильевича, то на труп. В сумеречном свете лицо доктора казалось восковым.
Наконец Бердюгин отклонился от окуляра и пальцем поманил Анатолия. Сам поднялся со стула. Анатолий прошёл и сел на освободившееся место. Доктор передал ему прибор и негромко сказал:
– Толя, не волнуйтесь, не дергайтесь, держите прибор ровно. Наведите его на труп… Смотрите и ничего пока не говорите. Не будем мешать процессу…
Анатолий припал к окуляру. Замер…
Перед его взором лежало тело, а над ним висело оранжевое облако, светящееся и слегка покачивающееся, словно его раскачивали удары сердца – ритмично: тук-тук, тук-тук… Он даже как будто бы услышал эти удары, и оттого стало вновь жутковато, и по спине пробежал холодок. Анатолий невольно поежился.
В облаке происходило движение: нижний слой перетекал в верхний, верхний – в нижний. И тот слой, что оказывался в верхней части, словно фосфоресцируя, испарял из себя искрящиеся частицы и перекатывался вниз. Происходило что-то, напоминающее кипение, только тут процесс протекал медленнее и красиво, с феерическим эффектом.
Световая гамма над трупом была не везде одинакова. У ступней ног, со стороны которых Анатолий вел наблюдение, она казалась насыщенной розовым цветом. И он, заметив это, с иронией подумал: “Душа через пятки выходит!..”
Примерно такой же цвет был и над головой. Он источался откуда-то из середины лба, как будто бы из третьего глаза, курился тонкой струйкой также, как из ступней ног, из пяток.
Но самый насыщенный цвет находился над областью сердца, над грудью – он был тёмно-красным и к нему от всех “органов” стекались и растекались тона и полутона. И все они (эти потоки) перетекали из одного места в другое медленно и спокойно, отчего над телом образовывалось искристое и серебристое дымчатое облако. Тёмно-красное пятно напоминало форму сердца, оно и “билось” с таким же интервалом, "прокачивая" по всему “телу” серебристые потоки и в то же время, поглощая возвращающиеся тёмные потоки в себя.
Вся эта картина очаровывала Анатолия. Но во всей этой демонстрации не хватало чего-то объединяющего, объясняющего…
Феоктистов оторвался от окуляра и обернулся к Бердюгину. Тот был привязан к нему проводами и стоял рядом, наблюдал за ним.
– Ну что, похоже, насмотрелись? – спросил Бердюгин.
Анатолий сдержался от ответа и вновь припал к биноклю, теперь другим глазом. Смотрел ещё несколько минут, пытаясь понять смысл происходящего над трупом.
– Да, удивительно…
– А теперь посмотрите вон туда… – Игорь Васильевич кивнул вверх, на угол под потолок.
Анатолий направил прибор на потолок. И замер от ещё большего изумления. Сверху на покойника смотрело скорбное лицо обваренного. Голова круглая, вместо волос – оранжевые лохмы, и к этой голове, поднимались от покойника светящиеся блёстки. Они, как пузырьки через воду, пробивались к ней сквозь воздух. Казалось, воздух бурлил, гасил искрящиеся потоки. Анатолий не смог сдержать очарования. Теперь картина имела своё логическое завершение.
– Игорь Васильевич!.. Кошмар какой-то! – проговорил он, отстраняясь от прибора.
Бердюгин улыбнулся.
– Впечатляет?
– Да вы что! У меня у самого, наверное, волосы дыбом встали.
– Не пугайтесь. Пойдёмте. – Бердюгин принял прибор. – Выходите, я следом.
Анатолий, поглядывая на угол потолка, в замешательстве вышел в коридорчик.
Через минуту появился доктор. Он хотел что-то спросить, но Бердюгин приложил к губам палец: тс-с…
Они, молча, разобрали прибор и с футлярами вернулись в кабинет.
8
Феоктистов устало сел на стул. Бердюгин прошёл к сейфу, куда положил приборы.
– Фу-у, Игорь Васильевич, честно говоря, я ничего не понял. Но, однако же, удивительно! Поясните, пожалуйста, что это за облако над трупом? Что это за голова под потолком? Не это ли душа?
– Да, Анатолий Максимович, она самая.
– Но ведь… Но ведь… – Анатолий от удивления не находил слов.
– Толя… Извините, позвольте мне вас так называть?
– Да, пожалуйста, Игорь Васильевич.
– Так вот, Толя. Поверьте пока на слово: это не что иное, как человеческая душа. Вы видели, как облако пульсирует? Заметили?.. Это энергия. Она выходит из остывающего тела. Ведь мы думаем, что человек, умерев, остывает за считанные часы? Но это не так. Впрочем, наверное, как и всё живое. На это понадобятся не одни сутки. Недаром же людей хоронят только на третий день. Это то время, за которое душа покидает тело. Но в каждые сутки происходит определенный процесс. Завтра, если вы сможете приехать, то мы сможем наблюдать уже несколько иное явление. То есть это облачко будет подниматься ещё выше, и оно будет волноваться ещё сильнее. А вот послезавтра… – Бердюгин понизил голос. – Я бы вам очень советовал посмотреть. Послезавтра, на исходе третьих суток, приблизительно в девять-десять часов, вы увидите такое, чего никогда и нигде не увидите в своей жизни. Ну, разве что в мультфильме.
– И что же интересного меня ожидает?
Бердюгин загадочно улыбнулся.
– Можно, я вас маленько поинтригую?..
– Ну что же, договорились: и завтра, и послезавтра я буду.
– Правда, этого трупа, возможно, не будет. Но что-нибудь подберём. А теперь вы можете мне сказать, какого цвета облако?
– Ну-у… Вы знаете, оно мне показалось серебристо-оранжевым.
– Сплошь оранжевым?
– По-моему, у пяток и над головой красное. А где сердце, там кровянистое что ли?
– Хм, верно, кровянистое, – усмехнулся Бердюгин такому определению. – И что интересно: когда человек убит, над его головой и над сердцем – тёмный окрас; когда же умирает своей смертью, то всё облако одного серебристо-оранжевого цвета, и в районе сердца слегка красноватое пятно. И образ, который вы видели под потолком, тоже другой, бледнее, взгляд хоть и грустный, но не столь строгий, пронизывающий. И лицо трупа узнаваемо. Видимо, по обстоятельствам смерти. – Бердюгин посмотрел на угол потолка, взгляд Феоктистова непроизвольно последовал за его взглядом. Анатолий незаметно поёжился. – И со временем мне пришла одна шальная мысль, идея… – Бердюгин, всё это время расхаживал по кабинету, тут остановился и сцепил руки перед собой. – Идея, Анатолий Максимович, по-моему, не так глупа.
– Что за идея?
– Идея такая… Словом, я ради неё и посвятил вас в свою тайну… Хочу проверить её с вашей помощью, так сказать, провести опыт. Разумеется, если вы согласны?
– Так говорите. Если она не связана с нарушением закона и не влечёт каких-нибудь…
– Нет, Толя, не влечёт. Но с законом отчасти соприкасается… Но не спешите отказываться! Я вам всё сейчас объясню. – Бердюгин на несколько секунд призадумался, собираясь с мыслями. – Вам часто приходится расследовать преступления с летальными исходами. Да вот, хотя бы взять тот случай, с младенцем. Кажется, до сих пор не нашли его истязателя?
– Нет, нашли. Из Иркутска преступник.
– Да, но время сколько потеряли. Полгода…
– Времени, действительно, прошло немало. Но что делать? Человечество ещё не изобрело ничего лучшего, что помогло бы безошибочно изобличать преступника.
– Не изобрело? Но это возможно!
– Как?.. Да покажите мне такого человека, я ему первый в ноги поклонюсь!
Бердюгин рассмеялся горячности Анатолия.
– Толя, может так статься, что вы сами себе и поклонитесь. И мне немножко.
– Не понимаю… Или вы полагаете… – Анатолий показал широко раскрытыми глазами на сейф.
– Да, Толя! Да!.. Ведь я так понимаю, что окрас облака и вид образа, то есть души – это не что иное, как возмущение против насилия. Это, по выражению Бехтерева, нервно-психологическая энергия. А энергии, как известно, свойственно передаваться. И если эта энергия целенаправленная, и душа убиенного протестует против насилия, то она будет, по-видимому, преследовать мучителя, душегуба. Ведь раз есть душа у убитого, то, естественно, существует подобная субстанция и в убийце. Следовательно, их души тоже должны каким-либо образом соприкасаться. Вот, скажем, вас обидели. Затронули вашу живую материю. Вы что станете делать?
– Наверное, отвечу тем же.
– То есть возмутитесь против насилия, оскорбления? Ну, а душа?.. Почему душа не может возмутиться? Почему душа убитого не может прийти в прямое столкновение с душой обидчика? Ведь возможно такое?..
Анатолий в полном изумлении пожал плечами.
– Ну, я не знаю, что и сказать…
– Может! – твёрдо сказал Бердюгин и вновь заходил по кабинету. – Может. Раз существуют души, как равноправные субстанции, значит, должны существовать и их связи. В природе не может быть ничего не взаимосвязанного. Не может. Мы просто не знаем этого. Мы ещё настолько мало проникли в эту область познания, что не можем объективно судить о ней. Но должна быть связь! В каком виде? – я не знаю. Может эта энергия будет в виде ореола над убийцей? Может в виде скорбного лика пострадавшего? Может быть, ещё в каком-нибудь виде, но она возможна. И вот это мне и хотелось бы установить.
– Как, Игорь Васильевич? Дорогой вы мой, только намекните, – загорячился Анатолий. – Я всё, что только от меня зависит…
– Спокойнее, Толя. – Бердюгин подошёл к столу и с облегчением сел, словно только что проделал тяжёлую работу. – Спокойнее. Тут нам горячиться нельзя.
– Хорошо, говорите.
– Я бы, может быть, ещё помедлил. Но тут, что называется, всё налицо: и жертва и преступники. Это очевидно. Для этого надо немногое. Нужно каким-либо образом просветить ваших сотрудников из медвытрезвителя ультрафеном. Если моя гипотеза верна, то того, кто конкретно повинен в смерти этого человека, мы смогли бы установить.
– Да, Игорь Васильевич, нет ничего проще! – подскочил Анатолий. – Давайте сейчас же поедем в вытряхвитель, и я их там – по стойке “смирно” выстрою.
– И сразу же все дело погубим.
– Почему?
– Потому что этот прибор не законен. С его помощью сейчас нельзя даже явного преступника уличить. Разобьют или подадут в суд за незаконное применение технических средств. Я же вас предупреждал, что идея моя с законом соприкасается.
– А мы не будем им обличать никого. Мы просто сфотографируем им и только. И если подтвердится ваше предположение, остальное моё дело. Хотя я и без прибора кое-что вижу. Правда, мне нужно ещё кое-какие детали выяснить. Те же анализы крови на предмет содержания в ней алкоголя.
– Ну, это мы сейчас узнаем. Наверное, готовы.
– Пожалуйста.
Игорь Васильевич повернулся к телефону. И пока набирал номер и пока разговаривал по телефону, он украдкой посматривал на Анатолия. Ему нравилась его горячность, деловитость. И он сам испытывал от разговора с ним удовлетворение.
– Алле, это кто?.. Вера Никитична, голубушка, это Бердюгин. Скажите, пожалуйста, анализы крови доставленного из медвытрезвителя готовы?.. Не все… Ну, хотя бы на содержание алкоголя?.. Так. Ну, спасибо. – Феоктистову: – Нет! Нет, Анатолий Максимович, у пострадавшего в крови алкоголя. Убили ваши бравые молодцы ни в чём не повинного человека… Как всё-таки нелепо… – горестно вздохнул врач и положил трубку телефона.
Помолчали. Первым молчание нарушил Феоктистов. Выдохнул со злостью:
– Ну, идиоты! Надо же, – и опустил кулаки на стол. – У них, видать, совсем барзометр зашкалил. Ну, ничего, это им так не пройдёт… Давайте решать, как с ними быть?
Бердюгин задумчиво посмотрел на собеседника.
– Даже не знаю…
– Осторожничаете?
– Да, наверное. Просто не хотелось бы, чтобы на первом же сеансе всё рухнуло. Я, Толя, столько лет и труда потратил на этот прибор. Обидно будет, если он сейчас же погибнет. Я ведь насадку не здесь делал, не в больнице. У себя дома и в гараже, там моя мастерская. Знаете, каким был прибор в первом своём виде?.. Раз в десять больше и тяжелее во столько же. – Он усмехнулся. – Вы себе представить не можете, как я его по частям сюда доставлял, здесь монтировал. На каталке катал под простынями, как покойника. В научную литературу ушёл с головой. Можно сказать, заново вузовскую подготовку прошёл. Кандидатский минимум могу сдать по ряду физическим дисциплинам. Хотя бы по ультрафиолетовым излучениям. По энергетике. Ведь каждый человек ею обладает, только в разной степени. Вот что такое телепатия? Это не что иное, как передача энергии на расстояние. Или внушение, гипноз, экстрасенсорика – тоже энергия. Только одного Бог наградил этим даром больше, другого человека – меньше.
– Вы полагаете, что к этому причастен Бог?
– А вы?
– Природа…
– Хм. А как вы думаете, природой во всем её объеме и многообразии кто-нибудь управляет?
– Да кто же ею управляет? Она сама по себе.
– Заблуждаетесь, молодой человек. Я не религиозный человек, даже не крещен. Но я, постигая многие закономерности жизни, пришёл к выводу – нет в природе случайного и сама природа – есть процесс регулируемый.
Феоктистов снисходительно усмехнулся. Лекция на эту тему ему показалась скучной.
– Ладно, Игорь Васильевич, мы ещё не раз поговорим об этом, будет время, и я вас с удовольствием послушаю. – И, видя, как Бердюгин поджал губы, примолк, сказал: – Не обижайтесь, пожалуйста. Но сейчас меня больше интересует прибор. – Щелкнул пальцами правой руки. – Давайте к нему вернёмся.
– Ну что же, давайте, – в некотором смущении согласился Бердюгин.
– Командуйте, что нужно сделать? Машину достать? ПМГ подойдёт? С охраной?.. Сейчас организую.
Бердюгин испуганно замахал руками.
– Ни-ни, что вы! Мы же с вами договорились – полная конфиденциальность. А машина у меня и своя есть, маленький горбатенький “Москич-401”.
– Хорошо, предлагайте свой вариант.
Бердюгин немного задумался.
– А что, если у этих сотрудников каким-либо образом вызвать интерес к покойному? Чтобы они сами сюда приехали?.. Я бы подготовил прибор, установил бы его на штатив и поставил бы его, скажем, вот сюда…
Бердюгин поднялся и подошёл к свободному углу у двери.
– …Они бы пришли, мы их усадили бы за стол, где вот вы сидите. Я бы повёл с ними разговор ни о чём, а вы в это время, как бы прохаживаясь, заглядывая во все углы, в окно, заглянули бы и в прибор… Потом замените меня в разговоре. Я тоже подойду к прибору. Если пожелают посмотреть они, то, пожалуйста. После меня они в него ничего не увидят. Прибор будет подключен не к батареям, а через выпрямитель, и я его незаметно выключу. Прибор станет обыкновенным ночным биноклем.
– Я понял, Игорь Васильевич. Звоню!
– Только, ради Бога, без тени нажима или намёка. – Бердюгин, возвращаясь к столу, делает руками пасы, как гипнотизер. – Умоляю! Это наведёт их на подозрение.
– Хорошо, хорошо, не волнуйтесь.
Феоктистов поднял трубку телефона и стал набирать номер. Лицо приняло ироничное выражение.
– Аллё!.. Кто это?.. Ах, это ты, Шалыч. Ещё вас не арестовали?.. Ну-ну. Шалыч, у тебя машина под рукой?.. Хорошо. Слушай, вы, когда труп в “скорую” грузили, что-нибудь заметили на нём?.. Ничего, значит, интересного… А татуировку?.. Нет. Тогда я ничего не понимаю. На его теле выступили замысловатые рисунки. Два портрета, чем-то похожие на тебя и Галима. – Феоктистов прикрыл трубку и подмигнул Бердюгину. – Ты что, не веришь?.. Вот почему я и спрашиваю про машину. Давайте, садитесь, и одним махом сюда. Сами убедитесь… Ага, какая-то чертовщина. Ну, ждём. В анатомке…
Феоктистов положил трубку, и они с Бердюгиным рассмеялись.
– Ну, Толя… Ну, Анатолий Максимович… Надо же такое придумать. Экспромт получился на славу.
– А как ещё этих охламонов объе… горить?
Посмеявшись, Бердюгин направился к сейфу.
– Надо прибор настроить. Вы мне сейчас поможете.
Игорь Васильевич открыл сейф и вынул футляры. Феоктистов принял их и положил аккуратно на стол. Обращался с ними, как с чем-то бесценным, волшебным.
Бердюгин достал из-за шкафа штатив для фотоаппарата и стал устанавливать его на то место, куда показывал прежде, у двери возле окна. Привернул на него небольшую площадку.
– Несите сюда прибор.
Феоктистов взял со стола футляры и поднёс. Бердюгин вынул трубу и прикрепил её к площадке ремешками. Затем стал монтировать к трубе поданную Анатолием половину бинокля. Вернулся к сейфу и извлёк из него небольшой продолговатый прямоугольный предмет – электрический выпрямитель понижающий напряжение. Поставил его на подоконник, подключил от него провода вначале к сети, потом к прибору.
– Ну вот, и готово. Сейчас мы настроим его на то место, где мы с вами сидели. Так. Садитесь.
Феоктистов прошёл и сел за стол. Бердюгин некоторое время устанавливал прибор, поворачивая его из стороны в сторону на штативе. Потом замер, настраивая резкость. Феоктистов настороженно наблюдал за ним.
– Ну что же… Кажется, вы безгрешны, – сказал Бердюгин. – Над вашим челом нет ни одной души убиенного. Нет грехов.
– Что вы имеете в виду?
– Убийства, смертей…
– Есть, – не согласился Феоктистов. – Одна. При задержании два года тому назад убил одного мокрушника. Он меня тогда тоже ранил. Меня и моего товарища, Мишу Михалева.
– Помню тот ваш случай, сам оперировал вас и Михаила, – сказал Бердюгин и стал смотреть продолжительнее. Потом поднял голову и отрицательно покрутил ею. – Нет, Толя, если верить аппарату, то на вас нет греха.
– Как нет! Я ж его сам…
– Нет, Анатолий, не вы. Видимо, кто-то другой. У вас голова чистая. Так, лёгкий ореол…
Анатолий несколько обрадовано и в то же время недоуменно посмотрел на доктора и на прибор.
– Неужели Миша?.. Он же сам был тяжело ранен.
– Ну, чего не бывает… Теперь, давайте, я сяду.
Бердюгин прошёл к столу, Феоктистов – к прибору, чему-то улыбаясь: от проведенного опыта на душе как будто бы стало легче.
Феоктистов припал к прибору, лицо его начало вытягиваться.
– Ничего не понимаю!.. – удивленно проговорил он.
– Что? – спросил Бердюгин.
– Над вашей головой, словно нимбы из нескольких колец…
– Хм. Вполне возможно, – спокойно ответил Бердюгин. – Ведь для многих умерших я последний, кто прикасался к их телу, к трупу… Вот оттого-то, наверное, у меня так часто болит голова, порой, её как будто бы обручем стягивает, или веревочной петлей, – пожаловался он.
В коридоре послышались шаги, стук кованых сапог.
– Идут! – полушепотом сказал Феоктистов. – Я у окна, а вы их принимайте. Заговорите их чем-нибудь из сверхъестественных сил, религией. Бывают, мол, случаи… ну и так далее.
– Хорошо, хорошо…
Стоя у окна, Феоктистов принял задумчивый глубокомысленный вид.
9
Вошли Шалыч и Галимханов. Оба обеспокоенные, в глазах тревога и вопрос. Феоктистов, скрестив руки на груди, медленно повернулся от окна к ним.
– Проходите сюда, товарищи. Садитесь, – пригласил Бердюгин, показывая на стулья, один из которых освободил сам.
Гости прошли, не сводя встревоженных глаз с обоих присутствующих.
Бердюгин, отойдя от стола, прохаживаясь, начал разговор.
– Вы, пожалуйста, уж не сетуйте на меня. На нас… Но иногда в нашей жизни происходят такие чудеса, которые объяснить не сразу возможно… Вы культурные люди, прочитали немало книг, наверно, знакомы с такими примерами из классической литературы, когда умершие вдруг начинают подмигивать или улыбаться, или даже кривить рожицы. Иногда даже поднимаются из гроба. А если взять примеры из Гоголя, там покойники даже летают в гробах, устраивают оргии. Есть случаи, когда слышат в доме голос покойного. А есть случаи, когда убиенные каким-либо образом пытаются указать на своих убийц: то ли жестом, то ли взглядом, то ли…
– Вы чо?.. Вы хотите сказать, што этого человека мы убили? – остановил доктора Саша. Лицо его побледнело, но хладнокровие не покинуло.
– Я, молодой человек, ничего не хочу сказать. Это скажет следствие. Я только хотел бы вас предупредить, что если вы, подойдя к покойнику, вдруг обнаружите на его теле что-либо необычное, то не пугайтесь. Ибо природа и Господь Бог ведают, что творят. Это мы не можем предугадать, а им… – Бердюгин многозначительно поднял палец и возвел к потолку глаза, словно священник на молебне.
За время его беседы, Феоктистов прошёлся дважды вдоль окна к стеклянному шкафу. Прохаживаясь, подошёл и к прибору. С любопытством обывателя осмотрел его. Даже коротко припал к нему глазом, оторвался. Встал, привалясь задом к подоконнику и посмотрел на собеседников. Потом, улучив момент, вновь припал к прибору.
